В Париже им обоим дали понять, что за праздное времяпрепровождение платить им больше не будут, и если к концу года они не добьются конкретных результатов, то и обычная плата, так скрашивавшая дни шевалье на чужбине, поступать перестанет. И что же в итоге? Полное крушение, потому что этот мальчишка, вместо того, чтобы умно и умело заниматься делом, стал волочиться за никчемной девицей и спровоцировал скандальную дуэль со взбешенным мужем, что стало предметом разговоров во всем Лондоне, а этого следовало всячески избегать.
Он бросил взгляд на Люсьена, лежавшего на софе с забинтованным плечом, и почувствовал, как праведный гнев снова поднимается у него в душе. Все пошло прахом. Сеть, осторожно создаваемая им последние шесть лет и так успешно действовавшая, похоже, была полностью разрушена. При одной только мысли об этом кровь закипала у шевалье в жилах.
– Боже мой, разве я не сделал для тебя все, что мог? Если бы Дэвид Фрэзер был попроворнее, то заметил бы, что монета поддельная. Я дал тебе возможность, и даже тогда ты не смог убить его, – повторил он в сотый раз.
– Знаю, знаю. Сколько можно об одном и том же? Что дал этот трюк с выстрелом? Он даже не был ранен. Может быть, он надел пуленепробиваемый жилет?
– Чушь! Эрмитейдж не дурак. Он никогда не стал бы рисковать тем, что бросило бы тень на его честь. Можешь считать, тебе очень повезло, что рука у него дрогнула, а то тебя тут не было бы. У него репутация меткого стрелка. Пора бы тебе взглянуть на себя со стороны, мой мальчик. Все, чего ты добился, это то, что стал посмешищем, ничтожеством.
– Думаете, я не понимаю? – Именно этот факт невыносимо изводил Люсьена. Он не успокоится, пока не отомстит им обоим. Ему хотелось видеть, как они будут ползать у его ног. Днем и ночью, мучимый жаром и болью, он не мог думать ни о чем другом, кроме как о своих планах возмездия. И теперь вдруг понял, как мог бы добиться этого. – Я придумал, – сказал он, вставая и принимаясь расхаживать по комнате. – У меня есть план.
– Избави меня Бог от твоих дурацких планов! – заворчал шевалье. – Нам был дан приказ доставить девчонку и мальчишку вместе с Эрмитейджем через пролив и передать в верные руки без липшего шума, но и сейчас нам до этого так же далеко, как до луны.
– Вы не верите? – в глазах Люсьена блеснули опасные огоньки. – Послушайте, я недавно узнал кое-что интересное. Вероятно, скоро Роберта Эрмитейджа пошлют с очередным поручением.
– Откуда, черт побери, тебе это известно?
– Эта крыса Скетчард еще приносит пользу. Он всегда держит нос по ветру. Иногда, мне кажется, у него есть чутье.
– Даже если это и правда, как это обстоятельство поможет нам? Он проскользнет у нас между пальцев, как бывало и раньше.
– Но не на этот раз и не так легко. Теперь мы многое знаем о его обычном маршруте. Предположим, мы возьмем вместе с ним Изабеллу и ее брата, подстроим им всем троим одну ловушку?
– Ты сошел с ума. Ты воображаешь, что такой умный черт, как Эрмитейдж, доверчиво пойдет в твою западню?
– У него есть свои слабости, как и у всех мужчин, и я начал понимать его. Великолепный план пришел мне в голову ночью.
Две головы сблизились. Люсьен говорил, а шевалье слушал. Наконец, шевалье выпрямился и заговорил, но в голосе его все еще звучало сомнение.
– Только если фортуна будет на нашей стороне, план может сработать, вполне может получиться. И вот что я должен тебе сказать, раз и навсегда: теперь ты будешь предоставлен самому себе. Это твое дело, и ты можешь использовать там, на болотах, своих молодцов. Но, предупреждаю тебя, некоторые из них не так уж доверчивы, как тебе кажется, а я не собираюсь рисковать своей драгоценной жизнью.
– Поступайте, как знаете. Чем выше риск, тем больше награда, – весело сказал Люсьен.
– Награда! Скорее веревка на шее. Ты ведь знаешь, британцы вешают шпионов, а не отрубают им головы!
Октябрь сменился ноябрем, и погода начала портиться. За дождливыми днями последовали первые зимние туманы, нависшие над Лондоном, как тяжелая черная завеса. В ней слился дым сотен каминов, топившихся углем во всей столице. Изабелле стало казаться, что туман прокрался и на Арлингтон-стрит. Она больше не лежала в постели, но все еще чувствовала себя разбитой и была подвержена приступам слезливости, которых стыдилась, но не могла контролировать. Доктор бодро уверял, что остается только подождать, и через несколько месяцев, когда она снова забеременеет, все эти печали забудутся, но он не знал, насколько недосягаемым было это счастливое состояние. Каждый день ей приходилось противостоять молчаливому упреку Мэриан не только за то, что она так недопустимо запятнала честь ее брата, но и за то, что потеряла ребенка вследствие своего безответственного поведения в утро дуэли. Иногда ей хотелось, чтобы Мэриан накричала на нее. Бурная ссора разрядила бы атмосферу.
Ги, вернувшийся из загородного дома своих друзей, обрушил праведный, как ему казалось, гнев на свою сестру.
– Роберт – замечательный человек, – говорил Ги, – он был так добр к тебе и ко мне. Тебе следовало бы быть более благоразумной и не позволять себя увлечься таким распутником, как Люсьен де Вож.
– Я вовсе не увлекалась им, как ты изволил галантно выразиться, – возмущенно возразила Изабелла. – А ведь совсем недавно ты сам восхвалял достоинства Люсьена.
– Да, но это совсем другое дело, – высокомерно заявил брат. – Замужняя женщина в твоем положении должна быть очень осторожна. Теперь все говорят об этом, что мне совсем не нравится, скажу я тебе. Хотя, на мой взгляд, Роберт держится слишком сурово. Он никогда не был таким раньше.
Но Ги не знал подлинной сути дела, и даже своему любимому брату Изабелла не могла рассказать, чем вызвана такая холодность между нею и мужем.
В те ужасные дни Дэвид помог ей больше всех. Он заезжал после обеда и сидел у нее час-другой, развлекая рассказами о последних скандальных случаях. Так, он рассказал ей о своей встрече в Чатеме с Перри. Перри всем с гордостью показывал свою жену и корабль.
Дэвид рассказал, как сэр Хьюго Декстер спасал свое достоинство, рассказывая повсюду, какое облегчение он испытал, когда эта ветреная Венеция Бриджез сбежала накануне свадьбы, а не после нее, тогда как его дочери не могли нарадоваться такому повороту дела. Да и кому понравится, если ваша мачеха моложе вас самих!
Именно Дэвид рассказал ей о портрете, неожиданным образом спасшим Роберту жизнь.
– Что он с ним сделал? – задумчиво спросила Изабелла.
– Отдал опытному ювелиру, чтобы отреставрировать, насколько я знаю. А почему бы тебе не спросить его об этом самой?
Но Изабелла лишь покачала головой.
– Он должен сказать это сам.
– Но разве то, что он взял твой портрет с собой в то утро, не доказывает, что он еще любит тебя? – пытался убедить ее Дэвид.
– Мне бы так хотелось, чтобы это было правдой, – сказала Изабелла и вздохнула.
Роберт и Изабелла были очень вежливы друг с другом. Они обсуждали обычные житейские вопросы, которые возникают в любой семье. Роберт рассказал ей и Мэриан, что Британия активно готовится к отражению возможного вторжения, что уже начались работы по прокладке канала на болотах и что однажды вечером представление театра Друри-Лейн пришлось отменить, потому что все актеры были на военной службе. Однако, казалось, между ними существовала преграда, которую Изабелла не могла преодолеть. Близость влюбленных, общие интересы, обмен мыслями, шутками – все исчезло. В те дни она отклоняла все приглашения, ссылаясь на плохое самочувствие, а Роберт постоянно находился в Министерстве, ужинал в Уайтхолле или ехал в Уолмер, чтобы повидать Уильяма Питта.
Изабелла удивила Мэриан, попросив однажды взять ее с собой в благотворительный центр. Мэриан была доброй женщиной, она была готова пожертвовать деньги и время, могла бы раздавать одежду, еду, лекарства и отличные советы, но мало сочувствовала или не сочувствовала вовсе людям, толпившимся под навесом центра; многие из них были голодающими женами и членами семей, кормильцы которых находились в армии или на флоте. У Мэриан не хватало терпения разговаривать с беспомощными особами, которые покупали ребенку красивую игрушку вместо того, чтобы накормить его, и поэтому удивилась, а скорее почувствовала раздражение от того, что ее невестку здесь сразу полюбили. Изабелла многое узнала о нищете, помогая Харриет Холланд заниматься благотворительностью среди деревенской бедноты. Изабелла умела, оказывая помощь, облегчить тяжесть лишений, улыбнувшись, поцеловав ребенка или спросив, как они управляются и когда видели в. последний раз мужа, брата или сына.
– Я хотела бы прийти снова, если можно, – сказала она Мэриан в карете, когда Ян вез их домой, но так получилось, что больше ей не представилась такая возможность. План Люсьена медленно, но верно созревал, и скоро все они оказались в его сетях.
– Вы посылали за мной, лорд, – сказал Роберт в один из ноябрьских дней, входя в красивый кабинет Генри Дандаса и, осторожно закрывая за собой дверь.
– Входите, входите, мой дорогой друг, располагайтесь поудобнее. Вы не очень хорошо выглядите. Не страдаете ли вы простудой, которая, кажется, охватила половину Лондона, с тех пор как появился этот грязный туман?
– Благодарю вас, со мной все в порядке, – сказал Роберт, очень прямо сидя в кресле. – Могу я узнать, из-за чего вы вызвали меня?
– Да, конечно, дело в том, что мы хотели бы кое о чем попросить вас. Выполнить поручение, и вам удастся справится с ним лучше других, так как вы уже свели много знакомств на Ромнейских болотах.
– Я уже рассказывал вам, лорд, что мне известно об этом, я бы предпочел…
– Вы бы предпочли не выполнять больше эти наши поручения. Да, да, я помню, что вы сказали. Но на этот раз вы не будете подвергаться опасности, и в сложившихся обстоятельствах вы, может быть, будете рады уехать на какое-то время из Лондона.
– Почему вы так думаете? – холодно спросил Роберт.
– Мой дорогой, в гостиных еще шушукаются на ваш счет. Нетрудно догадаться, что у вас возникли сложности с вашей хорошенькой женушкой. Такие вещи случаются, к сожалению, и если помните, я предупреждал вас. Нет, не возражайте, я не хочу ничего слышать. Это ваше дело. Единственное, о чем я сожалею, это, что вы не убили того подлого молодого француза, когда были так близки к этому.
– Я сделал, что мог, – недовольно сказал Роберт. – Почему вы так говорите? Мне нет дела до этого парня. Но не кажется ли вам, что он злоупотребляет правами, которыми пользуется здесь?
– Действуя в качестве шпиона, вы хотите сказать, – сухо заметил Дандас. – Подозрений более чем достаточно и на его счет, и на счет этого шевалье де Сен-Джорджа, но недостаточно доказательств, чтобы повесить мерзавца. Впрочем, я этим занимаюсь. Вполне возможно, что, наконец, в руки нам попадет козырная карта. Кажется, на болотах в Кентском графстве происходит что-то непонятное. Один из наших людей сообщил, что Люсьена де Вожа видели в окрестностях. Он якобы навещал друзей, но не думаю, что ноябрь, с его сильными ветрами и туманом, толстым, как одеяло, лучший месяц для увеселительных поездок. За этим что-то кроется. Находится ли он там из-за строительства канала или по какой-либо другой причине, мы не знаем, но вы как раз тот человек, который может выяснить это, и раз вы уже будете там, то, может быть, вам удастся пробраться через пролив и предупредить тех отчаянных парней, замышляющих покушение на Бонапарта, что здесь на Даунинг-стрит не все умеют держать язык за зубами. Хотя у меня нет желания видеть, как Первый Консул доживет до преклонного возраста, должен признать, что его внезапная смерть войны не остановит, а может привести к международному кризису, чреватому ужасными осложнениями. Я надеюсь, вы возьмете на себя это поручение.
Роберт собирался сказать, что отправляться сейчас во Францию, все равно что совать голову в клетку со львами, но потом подумал, что опасность его никогда не останавливала. Он спросил:
– Это приказ?
– Это между нами, но вам обеспечена наша поддержка. Вы пойдете?
– Если я должен…
– Молодец. Как только будете готовы, отправляйтесь. Свяжитесь с нами перед отъездом, ситуация меняется каждый день.
В тот вечер за ужином Роберт сказал как бы между прочим:
– Я уеду на несколько дней.
Мэриан подняла на него проницательный взгляд.
– Уезжаешь? Снова в Кент?
– И туда тоже. Там возникли некоторые проблемы. Потом я проеду по побережью, взгляну на наши укрепления.
Изабелла ничего не сказала, но потом, когда Мэриан вышла и они остались вдвоем на несколько минут, она остановила Роберта, когда он собирался уходить.
– Ты снова едешь во Францию, Роберт?
– Почему ты так решила?
– Я не дурочка. Они не стали бы использовать тебя для осмотра береговых укреплений.
– Ты слишком высокого мнения о моих способностях.
– Нет, а ты рад уехать, правда? Рад оставить меня и все остальное, даже зная, как опасно это может быть для тебя сейчас?
– Наверное. Но ведь это не удивительно?
– Боже, неужели так будет всегда? Как будто между нами кирпичная стена, и я безнадежно бьюсь о нее.
– Должен напомнить тебе, что эту стену ты создала сама.
– Если бы только ты поверил мне, – в отчаянии воскликнула она, – если бы попытался понять.
Роберт бросил на жену долгий взгляд.
– Думаю, что я слишком хорошо все понял. Я не собираюсь отсутствовать долго.
Он вышел, закрыв за собой дверь, а она рухнула на софу, с чувством, что находится в ловушке, из которой нет выхода. Сумасшедшие мысли проносились у нее в голове. Что, если она пойдет к Люсьену и потребует от него, чтобы он сказал, где и когда почерпнул свои опасные сведения и что стояло за этим неустанным преследованием. Ведь не ее тело он хотел завоевать, это была только часть его плана. У него были другие цели, но какие именно, она не могла догадаться. Но даже если она и попытается, ясно, что идти к нему, значит, неизбежно добавить масла в огонь, который уже начал затухать. Изабелла поежилась при мысли о гневе Роберта, если только она сделает такую попытку. Однако прежде чем Изабелла успела что-нибудь предпринять, все трое оказались вовлечены в «большой проект», как насмешливо называл шевалье план Люсьена.
Наступил день отъезда Роберта в Кент. Он ушел очень рано, когда Изабелла еще спала, и только слуги уже были на ногах. Едва рассвело, было мрачное ноябрьское утро, запах смога пропитал все вокруг. Роберт взял с собой лишь небольшой чемодан и был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить худого человека с лицом, напоминающим крысиную морду, который следил за ним из-за деревьев на противоположной стороне улицы. Несколько часов спустя этот же человек передал Хоуку записку, с просьбой немедленно вручить ее Изабелле.
Лакей взял записку, нахмурился и, не удостоив посланца взглядом, отдал ее Гвенни, та и отнесла записку в спальню к Изабелле. Изабелла была еще в утреннем платье, стоя на коленях на ковре, она распекала за что-то Рори. Изабелла сломала печать и развернула сложенный листок. Пробежав глазами написанное, сразу же вскочила на ноги. Лицо ее светилось удивлением и радостью.
– Гвенни, мистер Ги еще не ушел?
– Нет, мисс, он еще внизу, завтракает. И надо сказать, вид у него неважный, вчера он поздно вернулся домой.
– Пойди и скажи ему, я хочу его видеть, как только он поест. Это очень важно.
Девушка удивленно посмотрела на свою хозяйку. Давно она уже не видела ее такой счастливой.
– Это… это хорошие новости, мисс Изабелла?
– Самые лучшие, Гвенни, самые лучшие. Иди побыстрее, пока он не ушел.
Немного позже, когда Ги постучал и вошел, Изабелла уже сменила свой утренний наряд на теплое дорожное платье из темно-красной шерсти.
– Что за оживление, Белла? – спросил он, еще не вполне придя в себя после слишком веселой вечеринки с друзьями. – Бони напал на нас или мы выиграли войну?
– Лучше, гораздо лучше. Прочти это, – и она протянула ему письмо.
Это был грубый листок бумаги, вырванный из тетради. На нем, видимо в спешке, было написано рукой Роберта:
«Моя дорогая жена! Наша размолвка длилась слишком долго. Я понял это, когда оставил тебя сегодня утром. Тогда мне показалось, что это больше нельзя выносить. Как тебе известно, я должен провести несколько дней на побережье, где мы впервые встретились. Приезжай ко Мне сюда, и мы постараемся забыть все неприятности. Уверен, что Ги будет рад сопровождать тебя и, если в Уайтхолле у него возникнут какие-нибудь осложнения, я это улажу. До вечера, любовь моя».
Ги вертел в руках листок бумаги. Это был почерк Роберта, хотя и торопливый, печать была его – фамильная, с крестом, – и все-таки чувствовалась в этой записке какая-то фальшь.
– Ты уверена, Изабелла, ты вполне уверена, что это от Роберта?
Она повернулась к брату.
– Конечно, от него. Кто еще мог написать мне это? Наконец он захотел разделить со мной эту часть своей жизни, и это чудесно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56