— Смешно, государь мой,— сказал он мне,— полагать, чтоб справедливо было наказывать невинных: вы не найдете основания, по коим бы приключающиеся в свете бедствия можно было приписать провидению; если оные идут в наказание, невинные под оное не подходят. Если ж для примера прочим одному страдать должно, то я имею причины думать... Однако, не ведая моих приключений, вы не можете никаких делать рассуждений, а я не могу вам открыть о моих бедствиях. Совсем другое обстоятельство с вами: вы заслужили то, что терпите, и мне сверх того известно, что есть вам надежда достигнуть к прежнему еще величайшему счастию, а я оные не знаю... Но мне некогда с вами беседовать, ибо чувства мои измучены, а сердце мое ищет пищи своей в сих страданиях... Примите сей шарик,— сказал он, подавая мне его,— вышед из сей пещеры, бросьте оный и последуйте его стремлению. Где он остановится, там коснитесь вы к нему кошельком, который дан вам от Зимонии. В одно мгновение ока увидите вы на месте том преогромный замок, наполненный всеми потребностями и множеством служителей. Обитайте в нем и неистойшмый ваш кошелек употребите для странноприимства ихрделания помощи всем к вам прибегающим. Вы не должны никому отказывать, какую бы кто сумму денег от вас ни потребовал; но и никого не допускать к себе, пока не взято будет с каждого, желающего вас видеть, клятвенное обещание не сказывать никому, что имя ваше ему известно и что он у вас был. Без сомнения, обстоятельства сии должны показаться вам смешными, но в них заключается избавление Алциды, ваших родителей и других многих. Когда между приходящими к вам странниками предстанет имеющий на руке тот перстень, который вы носили на руке во дворце дулебском, сие будет началом к приближению вашего счастия. Сей человек, без сомнения, будет любопытствовать узнать о ваших приключениях, но опасайтесь открыть ему оные, пока не принесет он вам известия об одном сапожнике, не могущем продолжать своей работы за жестокою случающеюся ему рвотою, от чего оная ему бывает. Со временем вы проведаете, где обитает сей сапожник. Сохраните все, что я вам ни сказал; в прочем малейшее нарушение сего продлит ваши злоключения. Если объявите вы свою повесть человеку, имеющему на руке перстень, вы учините чрез то помешательство в его действиях, клонящихся в собственную вашу пользу: он не в состоянии уже будет преодолевать все затруднения, к которым, впрочем, неприметно доведет его любопытство.
Сказав сие, принудил он меня выйти. Я оставил пещеру, бросил шарик, следовал туда, куда оный покатился, и по наставлению очарованного волшебника чрез прикосновение кошельком воздвиг тот замок, в коим имел я счастие угостить ваше величество. Я, помня прорицание, полученное мною в дулебском боговещалище, узнал по носимому вами персню, кто вы, ибо уповал, что никто оный не может иметь, кроме будущего супруга сестры моей и, следственно, государя уннского.
В сем замке обитал я несколько лет, беспрестанно оплакивая урон моей возлюбленной и расточая неистощимые мои червонные. По сих пор еще не имею я никакого известия ни о Алциде, ни о Милосвете и не видел благодетельницу мою Зимонию. По отшествии вашем к сапожнику,— о которого жилище я мог уведомить вас, получа о том обстоятельное сведение,— продолжал я обыкновенное мое упражнение. Во вчерашний же день увидел я сего почтенного старика, посетившего мой замок. Я не сомневаюсь, что он самый тот пустынник, коему должен я моим воспитанием. Я хотел в том тогда ж удостовериться, но оный сказал на вопрос мой, что лицо мое ему незнакомо. Он обнадежил меня, что жилище родителей моих ему известно, и уговорил последовать за собою. Все мне в старике сем кажется чрезвычайно, и я уповаю, что он владеет таинствами высочайших наук, ибо путь до сапожника, расстоянием десятидневной езды, совершили мы пешие часа в два, равномерно достигли мы и до Ярослава и приплыли сюда уже водою в той чудной лодке, которую вы видели.
Зелиан, окончив свою повесть, сказал.
— Все предвещает мне, что начало к моему благополучию близко... Но, почтенный старик, если вы и незнакомы мне, если не вы воспитывали меня и не вас видел я в дулебах,— в чем, однако, не обманывают меня черты лица вашего,— скажите, истинно ли то, что я увижу моих родителей? Несчастия, претерпенные мною, влагают в меня недоверчивость ко всему, что не льстит моей надежде. Мне кажется невозможно уже мне видеть любезных особ, давших мне бытие, равно как и сию железную руку исцелевшею... Боги! — вскричал он. -- Я чувствую в ней жизненность. Неужели...
Он сорвал полотно, коим уверчена была рука его, и увидел, что оная получила прежнее естественное свое состояние.
Зелиан не мог уже больше выговорить ни слова от чрезмерной овладевшей им радости. Все собрание не меньше было удивлено тем, кроме старика, который занимался шептанием неизвестных слов тогда, как прочие поздравляли Зелиана с исцелением от очарования.
Супруг Алцидин, в сей час не можешь ты уже сказать, чтоб Зимония подала тебе пустую надежду,— промчался к ним голос с воздуха.
Все взглянули и увидели спускающуюся на облаке к ним женщину в белом одеянии с зодиаком чрез плечо и держащую в одной руке клетку с тремя белыми птичками, а в другой горшок, в коем посажена была цветущая роза.
Явление сие произвело приятное движение во всем собрании. Гипомен бросился с распростертыми руками и кричал:
— Любезная тетка! Зелиан также бежал к ней, не могши произнесть ни одного слова, и только показывал ей свою руку. Ярослав и Доброчест вопияли:
— Вот она, вот та женщина, в белом одеянии, о ней мы сказывали!
Баламир и Доброслав оказали ей почтение как волшебнице, а старик упал пред нею на колена.
Птички, сидящие в клетке, начали трепетать крылышками и кричать, а роза наклонила все свои цветы к Добро-славу.
— Почтенный хозяин,— сказала Зимония, сошед с облака к Доброславу.— Я, вознамерясь посетить вас в сей радостный меня день, не нашла лучшего для вас подарка, как сию розу, она бережена мною с особливым рачением. Я хочу, чтоб вы своими руками сорвали с нее все цветы и прикололи их к вашей шляпе.
Доброслав принял от нее горшок с особливым почтением и благодарил ее за посещение, получа притом надежду, что таково снисхождение от волшебницы дозволит ему употребить к ней просьбу в рассуждении урона, который поверг в страдание его сердце.
— Ах, Милостана! — воскликнул он, обоняя цветы.— Ты еще была прекраснее.
Зимония улыбнулась, взглянув на него, и хотела ему нечто сказать, но положение старика, стоящего еще на коленах, принудило ее обратиться к нему и избавить его от такового труда.
— Государь мой! — говорила она, посмотрев ему в лицо, как бы желая узнать, не знакомо ли ей оное.— Я не привыкла ни от кого требовать излишней мне почести, и вы, как незнакомый, одолжите меня, если оставите обряды, к коим, может быть, принуждает вас обычай страны вашей. Я нахожусь посреди моих друзей, к коих собранию и вы принадлежите, то позвольте мне искать вашей приязни.
— О, сколь бы я счастлив был, если б мог приобресть оную после...— Он не докончил и встал.
— Что ж вы медлите оказать мне удовольствие? — сказала Зимония к Доброславу.— Я ужасно желаю видеть шляпу вашу, украшенную розами.
— Ах, с великою радостью,— подхватил Доброслав,— когда вам то угодно. Но сия замасленная рыбачья шляпа, должен признаться, худое место для столь прекрасных цветов.
Он сорвал цветок и изумился, увидя, что оный и оставшийся в горшке куст совсем исчезли. Но он едва не лишился чувств, когда в то же мгновение ока очутился в объятиях своей возлюбленной супруги.
— Ах, Доброслав!
— Ах, Милостана! — воскликнули они оба, прижавши друг друга к груди своей, и слезы радости полилися из очей их.
Гипомен и Рогнеда, ибо она была та женщина, кою Баламир видел происшедшую из пепла, при сожжении старика с мертвою головою, также бросились к ним и присовокупили объятия свои к Доброславовым; они все не могли говорить от восхищения и произносили только восклицания.
Превращение розы в Милостану повергло Баламира и прочих в удивление: глаза их были устремлены на соединившуюся чету сию до тех пор, как Зимония нарушила безмолвие.
— Доброчест и Ярослав,— сказала она, обратясь к ним,— вы совершенно сохранили мое завещание, и для того должно мне привести в действие обещанное вам мною. Я чувствую, что вы воображаете теперь: вы ожидаете увидеть супруг ваших; но не согласитесь ли вы потерпеть еще на несколько разлуку с ними, чтоб узнать ваших родителей?
Слова сии обратили внимание всех.
Доброчест и Ярослав упали пред нею на колена.
Ах, могущая волшебница! — вскричали они.— Мы заслужили разлуку с нашими супругами чрез проступок. Но мы невиновны в том, что не знаем наших родителей. Ах, отсрочьте еще, когда то должно, разлуку с ними и возвратите нам родителей.
— Изрядно,— отвечала Зимония, ты, Зелиан, присоединись к меньшим твоим братьям, и... все вы... Доброслав и Милостана, познайте детей ваших, коих я похитила у вас еще в пеленах, по причине, которую вам вскоре открою.
Неможно начертать пером моим, что произвело познание сие в Доброславе, его супруге и детях их. Должно быть свидетелем того или находиться в подобных обстоятельствах, чтоб иметь понятие о восхищении сего обрадованного семейства. Дети бросились к своим родителям, сжимали их колена; отец и мать обнимали их, прижимали к своему сердцу, произносили смятенные восклицания, лобзали их уста и очи; слезы их смешались, и все посторонние проливали оные от удовольствия, ибо в таком происшествии торжество природы возбуждает свои чувствования в душах всех чад своих сочеловеков.
— О день совершенной моей радости! — воскликнул Доброслав.— О Зимония, благодетельница моя, дар твой превзошел мое ожидание! Я имел надежду увидеть мою возлюбленную Милостану, но не ожидал, никогда не ожидал услышать сладчайшее название отца от детей моих.
Милостана, со своей стороны, лобызала руки своей тетки и наговорила много слов, содержащих более признания, нежели правильности; сердце обрадованной матери управляло языком ее.
Гипомен и его супруга, не знавшие до тех пор своих племянников, обнимали их с нежностию. Все вообще радовались, и все желали знать, какое участие имела Зимония в приключениях Доброславовых, как учинилась Милостана из рыбы розою и что значат белые птички, коих она принесла с собою и которые беспрестанно трепетались в клетке.
Баламир первый предложил о том Зимонии.
— Могущая волшебница,— сказал он,— не может от вас скрыто быть, какая судьба свела нас всех в сие место. Следственно, вы ведаете, что Баламир, покорный ваш слуга, примешан в приключениях ваших родственников и что он знает только начало их, например: я ведаю неосновательное подозрение короля волшебников; знаю, что Доброслав утратил свою супругу под видом рыбы; знаю, что дети его похищены; но какие причины принудили вас к сему немилостивому противу родителей поступку, ниже самим им не сведомы, равно и то, каким образом досталась в ваше покровительство Милостана? Может быть, не скрыто от вас о судьбе Алциды, Замиры и богини, сочетавшейся с Ярославом, и о прочем? Посему несправедливо будет оставить нас далее в любопытстве, ее ли только от вас зависит разрешить оное.
— С великим удовольствием,— отвечала Зимония,— я расскажу мою повесть, но столько, сколько мне возможно; ибо все подробности в состоянии объяснить лишь один король волшебников, бывший главным единственным орудием всех наших злоключений. Я ужасаюсь о судьбе его, потому что в тот день необходимо надлежало бы ему предстать здесь, если он истинно раскаялся в своей ошибке.
Но прежде, нежели начну я мою повесть,— примолвила Зимония,— должно мне дать свободу сим птичкам; они привыкли у меня летать по воле, и вы увидите, сколь они ручны.
Сказав сие, отворила она дверцы у клетки: птички выпорхнули и бросились к Доброславу и его супруге, они сели к ним на руки и трепетали крылышками, как бы оказывая некоторый род почтения. Потом обратились они к их детям, и одна из них села на плечо к Зелиану, другая к Доброчесту, а третья к Ярославу. Удивлялись столь ручным птичкам и делали об них разные рассуждения, кои пресечены были волшебницею, приступившею к удовлетворению просьбы Баламировой.
ПОВЕСТЬ ВОЛШЕБНИЦЫ ЗИМОНИИ
— Уповаю,— сказала она,— известно вам, что я в супружестве с королем волшебников прижила трех дочерей и как он по неосновательному оклеветанию от проклятого волшебника Зловурана взял подозрение, что я имею любовные обязательства с племянником моим Гипоменом и что для удержания его в моих узах будто бы во зло употребляю честь дочерей моих. Какие посему были следствия гнева его, отчасти известны Гипомену, о чем, надеюсь, он и сказывал, отчасти ж сокрыты, и для того надлежит мне с этого обстоятельства начать мою повесть.
Распорядя мщение свое противу мнимого оскорбителя чести своей и подкрепя Зловурана к преследованию его, посетил меня супруг мой в моем замке. Я обитала в горах Армейских, а он имел свою столицу на высочайшем хребте гор Рифейских. В рассуждении должности своей в управлении всем сонмищем волшебников, находящихся на северной половине земного шара, посещал он меня очень редко, а особливо с некоторого времени страсть его к одной девице, коей имени я не старалась проведать, отвлекла его так, что я не ожидала увидеть его в то время. Я могла думать, что постоянство мое привело его к раскаянию и что он пришел загладить неверность свою признанием предо мною, но я ужаснулась, увидя его скрежещуща от гнева и с неистовством произнесшего следующее:
— Неверная! Не думай, чтоб порочные дела твои могли от меня укрыться, я все ведаю. Не старайся также прибегать к лести, чтоб затмить хитростию произошедшее, нанесшее мне неизгладимый стыд; я уверен в том яснее дня и не приму никаких твоих оправданий.
После сего начал он мне рассказывать то, что внушил ему Зловуран и в чем чрез темные ответы подтвердила его очарованная книга. Я хотела было вывести его из заблуждения и объяснить ему истинное дело сего обстоятельства, но он не внимал и затыкал уши свои.
— Я не с тем пришел,—кричал он,—чтоб выслушивать твои оправдания, но для того, чтоб наказать тебя.
Потом начал он совершать жесточайшие заклинания, которых сам Чернобог и весь ад трепещет и кои пременить вовеки уже неможно.
Он бросил на меня свой очарованный платок и сказал:
— Отныне ты лишена возможности делать людям благодеяния, искусство твое теряет свою силу, ибо я лишаю тебя своего покровительства. Жилище твое будет сокрыто от всего света, и никто из несчастных в оное не прибегнет. Никто не может пременить судьбы твоей до тех пор, как рушитель покоя моего Гипомен не достанется в мои руки, тогда будет позволено тебе отлучаться из твоего замка куда тебе угодно, но ты ничего не можешь произвести чрез волшебство до тех пор, как не будет в руках твоих очарованная книга. Ты можешь уповать, что сего не случится никогда, потому что я сие мое сокровище сохраняю, как зеницу моего ока. Сей последний раз, в который ты меня видишь; не ожидай, неверная, чтоб сердце мое противу тебя смягчилось, ибо мне должно бы увериться в твоей невинности, но измена твоя мне доказана ясно.
От ужаса и огорчения была я вне себя. Я чувствовала, что знание мое меня оставило, я чувствовала и мою невинность, но не могла пременить моей участи. К усугублению ж моей горести услышала я изречение жестокого моего супруга в рассуждении судьбы дочерей наших, кои также были жертвами его мщения.
— Когда ты пренебрегла долг матери к своим дочерям,— продолжал он, пристойно потому лишить тебя оных. Ты не увидишь их до времени, когда они не но твоему желанию выберут себе супругов, сочетаются с оными и их утратят, ибо достойно, чтоб ты учинилась тещею самых низкого происхождения людей. Не думай, чтоб ты в состоянии была отвратить сей их стыд и несчастие: я в сей же час повелю подвластным мне духам отнести их в особливые для каждой из них построенные мною замки. Там будут они обитать во изобилии, но преданные собственной своей воле. Часть волшебного знания, свойственного им по природе, останется при них для того, чтоб они могли, превращаясь в разные виды, летать повсюду и избрать себе супругов по желанию: ты узнаешь, сколь удачен будет сей их выбор. Но чтоб понесли они наказание за нанесенное роду моему бесчестие, должны они утратить своих супругов, потому что сии не сохранят условий, кои они должны завещать им, вступая с ними в брак. Осана должна иметь такового, который бы не скучал, обитая в ее замке, и отнюдь не имел желания увидеть своих родителей. Замира получит на свою участь человека, весьма любопытного; а как некоторая тайна, которой собственности и сам я не проникаю, побудит ее от своего супруга скрываться, то он по любопытству своему в тайну сию проникнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62