Если б лицо ее сходствовало с изображением, виденным мною в чертогах Ивероновых, я счел бы ее за Зениду и упал бы тотчас к ногам ее. Столь подобно было описание в сих первых словах ее. Она была прелестна, но Зениду воображал я еще быть превосходнее.
— Приключения мои несколько длинны,— продолжала сия царевна,— и для того сядем, чтоб спокойнее могли вы их выслушать.
Мы сели, и она начала.
— Я дочь великого царя персидского. Уже обручена я была за короля армянского, который,— промолвила она вздохнувши,— во всем подобен был вам, любезный богатырь. Я любила жениха моего, а он меня обожал. Но жестокая Нагура похитила меня почти из самых его объятий почти в самый день нашего брака. Красота, которую, сказывают, что я имею, побудила сию чародейку умножить мною число злосчастных, определяемых ею для забавы жестокому ее брату. Я нашла в замке Зивияловом до ста девиц; ибо волшебница похищала всех, которые отличались в свете прелестями лица своего. Признаюсь, что вид, в каковом предстал предо мной брат ее, скоро истребил из памяти моей возлюбленного моего короля армянского. Я чувствую, что то было действие очарования, ибо, впрочем, постоянное мое сердце не могло бы истребить единственный предмет чистейшего моего пламени. Но представь себе: бесчеловечный чародей, очаровав мои чувства, наполнянные жестокою к себе страстию, презрил мою любовь. Он, едва только взглянув на меня, не удостоил меня ни одного слова. Он всегда убегал от меня, когда я его искала. Сказывают, что какая-то царевна пленила его.
Но благодарю богов, чувства мои переменились, я ненавижу уже неблагодарного... Но подумай, я женщина и не могу сносить презрения,— сказала она, схватя мою руку и прижавши ее к своей груди.
Признаюсь, что обстоятельство сие привело меня в замешательство и без особливого случая я не вышел бы из моего исступления. Страстные взоры сей девицы, на меня устремленные, представили мне, сколько бы мог я быть счастлив, нашедшись в таковом положении с царевною целтиберскою. Огонь, коим пылала грудь обручницы короля армянского, чрез прикасающиеся руки переходил в мою. Воображения мои заблуждали: я чаял мыслить о Зениде, но взирал на ее совместницу; сам внутренно противился родящимся во мне побуждениями, но целовал уста, нечаянно коснувшиеся к губам моим...
Ах! Да простит мне Зенида, сие случилось сверх ожидания, сие было лишь очарование!
Однако в самое опаснейшее для меня мгновение увидел я великого тигра, бросившегося на царевну персидскую; смертоносные его когти вонзились в ее тело. Я вскочил, обнажил меч мой и, желая поразить тигра, промахнулся и концом меча задел по плечу ту, кою хотел избавить. В сию минуту земля потряслась под моими ногами, тигр исчез, прекраснейшее место обратилось в забытую природою пустыню, а царевна персидская — в нагую черную старуху, коей тело украшено было седою шерстью и как бы нарочно только на плечах прикрыто клочком медвежьей шкуры, чтоб учинить совершенное противоположение прелестям виденной красавицы.
— О злодей! — вскричала она, обратясь в летучую мышь и удаляясь по воздуху в представившееся мне на неприступной горе здание.— Сколь ты счастлив: едва ты не учинился добычею Нагуры; однако ты не избегнешь рук моих или раздраженного тобою ее брата.
Вскоре ведьма сия исчезла в глазах моих, а я остановился неподвижим в размышлении об опасном моем приключении.
Стыдясь моей неосторожности, извинял я слабость, в кою готов был опуститься только по чрезъестественному действию очарования. Не понимал я, кому обязан я за неожидаемую помощь и кому приписать привиденного тигра, спасшего меня от бедствия, мне угрожавшего. Я не знал, что начать, хотя и радовался, достигнув до Зивиялова замка; ибо видимое на горе здание считал его жилищем. Надежда, что увижу, а может быть, и освобожу Зениду, наполняла меня бодростию. Я шел подвергнуться всему, что бы ни было, и уповал на силу моей руки и моего оружия.
Я поспешал неутомимо к горе, превозмогая все затруднения, ибо надлежало мне перепрыгивать опасные пропасти, спускаться с прекрутых утесов и каменных скал, сражаться с обитающими на оных страшными змиями. Но, продолжая целый день сие, с огорчением видел, что замок чародеев столько ж от меня удалялся, чем чаял я к оному приближаться. Мрачная ночь застигла меня на опасной каменной скале, так что я не смел ни спуститься с нее, ни взять моего отдохновения. Я сидел, схватясь обеими руками, и тщился бодрствовать. Но сколько я ни принуждал себя в том, глаза мои противу воли моей сомкнулись.
Ужасный шум возбудил меня. Я увидел великую огнем пылающую гору, летящую прямо ко мне на голову. В страхе простер я мои руки, чтоб подхватить оную; но как я и держался только на скале с помощью рук, то, оборвавшись, полетел стремглав в находившуюся под ногами моими пропасть. Ужас смерти (ибо невозможно мне было воображать, чтоб не раздробилося тело мое в части от сего падения) привел меня в беспамятство. Сколько я в оном находился, сказать не могу, но, почувствовав, как бы облило меня нечто подобное холодной воде, пришел в себя и, к удивлению моему, очутился я у самых ворот замка. Я не имел времени рассуждать, во сне ли мне привиделось падение мое в пропасть или было то в самом действии и каким образом я остался цел, для того что страшное привидение обратило меня устремить на себя мое внимание. Показалось мне, что ворота замка почти с подобным грому стуком отворились и из оных пролилась огненная река. Смола и горючая сера, клокочущая в оной, лилися.
Я принужден был уступить все пожирающему пламени; ибо неустрашимость не помогла бы мне от оного; однако ж горящая жидкость стремилась за мною всюду, куда я ни убегал. Утомясь бесплодным беганием, видел я себя оною окружен. Уже чувствовал я жар, долженствующий необходимо меня уничтожить, как вдруг появилась приближающаяся ко мне раскаленная железная ладия; всех непостижимых воображению родов чудовищи влекли оную. Посреди сей узрел я бесчеловечного Зивияла с напряженным луком, готового пустить в меня огненную стрелу.
Не успел я еще ни к чему вознамериться, стрела сия, провождаемая яростным взглядом чародея, полетела в мою грудь; я схватился за меч мой, однако ж не помогло бы то мне, если б броня моя не была крепче коснувшегося мне оружия: стрела разбилась вдребезги о грудь мою, не причиня ни малейшего оной вреда. Тогда-то вскипел я гневом; все опасности исчезли в глазах моих; с мечом в руке бросился я во вреющую реку, рубил в досаде самые крутящиеся пламенные вихри, кои удерживали меня приблизиться к чародею. Волшебная сила меча моего тотчас уничтожила привидение: огонь исчез, и удар мой упадал уже на мерзкого Зивияла; но в то мгновение железная ладия обратилась в великого крылатого змия, который, поглотя чародея, поднялся на воздух. Удар мой остался тщетен и лишь привел в колебание воздух окрест меня. В жестокой досаде, что искомая добыча мщения моего избегла от рук моих, бросился я к воротам замка, кои нашел запертыми замком с чародейными начертаниями, и начал рубить оные мечом моим. Очарованные затворы не устояли противу действия моего оружия и, распадшись, открыли мне свободный вход внутри жилища Зивиялова. Все, что ни представлялось моим взорам, было мерзко или ужасно для оных.
В одной стороне видел я прикованных чудовищ, терзающих еще трепещущие члены несчастных человеков, выданных им на пищу; в другой представлялись мне котлы, варящие в себе змей и разных гадов; нестерпимый смрад заражал тут воздух, и все здание было из черного закоптелого камня. Но сколь ни побуждала меня природа удалиться из такого отвратительного места, гнев удерживал меня. Я чаял дождаться нападения на себя от чародея, в чем и не обманулся. Он появился летящий противу меня на самом том змие, который его проглотил.
— Дерзкий,—кричал он мне,—ты желал найти себе гроб в моем жилище, ты, без сомнения, получишь оный!
Сказав сие, сразился он со мною копием, из коего брызгали толь пронзительные огненные искры, что сожигали в мгновение ока все, к чему ни прикасались. Броня моя защищала меня от сего опасного оружия моего противника, и я имел свободу действовать мечом моим. Первый удар раздробил в части копье чародею, другим лишил я его руки. Змий хотел было опять пожрать Зивияла, но я, повторяя удары, отсек чудовищу голову; оное исчезло и оставило чародея действию неумолимой руки моей. Я не смотрел на его покорность, не веря словам лютого безбожника, и изрубил его в части.
Соверша сие, готовился я к другому сражению, ибо не сомневался, что Нагура придет мстить мне смерть своего брата. Однако ж я, проходя палаты, переходы и погреба, находившиеся в замке чародеевом, не нашел ее. Всюду господствовала ужасная пустота, и я, пришед в себя, начал уже отчаиваться сыскать в сем месте возлюбленную мою целтиберскую царевну. Сие приключило мне разные мучительные воображения. Я чаял, что бесчеловечие чародеев погубило детей царя Иверона или удалило их в таковую страну, куда желания мои не в состоянии довести меня к ним на помощь. Но между тем вошел я в прекраснейший сад.
Сколько противны и гнусны были первые предметы во внутренности замка, столько, напротив, пленяли они взоры мои здесь. Весна и лето соединялись тут в прелестнейшем порядке, а осень по местам являла свое изобилие. Истуканы редкого художества украшали дороги и водометы; прохладные сени привлекали к отдохновению. Я шел нечувствительно отчасу далее; предмет отвлекал меня от предмета и приводил мне в забвение опасность, что я нахожусь в жилище смертельной моей неприятельницы Нагуры; наконец сияющее здание обратило на себя мое внимание. Я удвоил шаги мои и очутился у хрустального здания, не имеющего в себя входа.
Я увидел в оном — о боги! — я увидел девицу, которой красоту никакое человеческое воображение представить себе не может; но, о возлюбленный Булат, могу ли я изъяснить тебе чувствования, происшедшие в моем сердце при оном взгляде? Это была Зенида, единственный предмет моих желаний, единственная мечта трудных моих подвигов, но несравненно прелестнейшая, нежели видел я ее в изображении во дворце царя, отца ее. Она спала на по-стеле, усыпанной розами. Я приближался, пожирал глазами ее прелести, не смея дышать, дабы не возмутить ее покоя. Но ах! сей сон ее был действие очарования.
Три дни сидел я у стены хрустального здания, ожидая ее пробуждения, не вкушая никакой пищи, но бесплодно: Зенида опочивала. Голод утомил меня; пришед в бессилие, опасался я оставить здание, заключающее в себе божество души моей, чтоб, пошед искать себе пищи, не утратить мою возлюбленную. Однако ж природа превозмогла меня: я, покоряясь моей страсти, забыл завещание благодетельствующей волшебницы. Около хрустального здания росло множество прекраснейших видов спелых яблок; я, взирая на Зениду, нечувствительно срывал овощи, съедал и насытил оными мою алчность. Когда голод перестал меня мучить, я вспомнил завещание Тифеино; ужас объял меня, но проснувшаяся Зенида прогнала все из моих мыслей.
— Сидон! — вскричала она, вскоча в некотором роде исступления.— Я знаю, что привело тебя в место сие. Я не противлюсь твоим намерениям, но хотя ты и истребил мучителя моего Зивияла, однако не ожидай извести меня из сего очарованного здания, поколь победишь ты всех богатырей, коих чародей вызвал на сражение с моим братом, царевичем Зораном. Ступай направо, там на великом поле найдешь ты их, готовых вступить с тобою в бой. Честь победы над ними отдаю я по воле моей достойному владеть мною. Брат мой не имеет довольно сил сразиться с целым войском богатырей. Но если бы он и сразился, сие по ухищрению чародея не возвратило бы ему свободы, ни меня извело из сего очарованного заточения. Он дал мне право избрать противоборца, а я нарекаю оным тебя. Ступай, возлюбленный, цена твоего счастия зависит от сего подвига.
Сказав сие, подала она мне свою руку; я целовал оную сквозь прозрачную, разделяющую меня с нею стену. Я клялся ей исполнить ее повеление; хотел было изъяснить чувствования моего сердца, как вдруг приметил, что я удаляюсь от хрустального здания.
Место, на коем я стоял, помчалось со мною весьма быстро, и вскоре очутился я на сем поле. Богатыри, лежавшие в разных местах на оном и как бы дожидавшиеся моего прибытия, вскочили и начали вооружаться.
— Ты совместник наш, ты мнимый брат прекрасной Зениды! — вскричали они и бросились на меня со всех сторон.
Я начал обороняться, а они продолжали кричать:
— Последний, кто из нас останется, овладеет прекрасною Зенидою.
Бой продолжался целый день, и наконец я имел удовольствие видеть всех, нападающих на меня, падших на ратном поле от руки моей. Я готовился возгласить победу, как страшный голос с воздуха пронзил мои уши. Я взглянул и увидел Нагуру, сидящую на черном облаке.
— Злодей,— кричала она мне,— наконец хитрость превозмогла охраняющее тебя волшебство! Я отмстила тебе смерть моего брата твоею собственною. Ты насытил голод твой ядовитыми яблоками, от коих погибнешь в мгновение ока, и ничто уже тебе не поможет. А чтоб горестнее учинить тебе смерть твою, ведай, что ты видел не Зениду, помогшую твоему искушению: это была я, коей руку лобзал ты с восхищением. Я приказала тебе сражаться с богатырями, но ты сражался лишь с очарованными деревянными статуями, и сие нужно для меня было потому, чтоб движение ускорило действию яда. Погибни, злодей! Вот брак твой с негодною твоею Зенидою.
Когда ведьма окончила речь свою, смертный сон распростерся на все мои чувства: я упал и чаял, что спал до самого того часа, в который вы, храбрый Булат, возвратили мне жизнь мою.
ПРОДОЛЖЕНИЕ БУЛАТОВЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
По окончании повествования Сидонова Булат взглянул на кости, покрывающие ратное поле, и с удивлением приметил, что глаза его прежде обманулись; он не видал уже кроме деревянных обрубков, являвших на себе действие сильной руки богатыря африканского.
— Я уповаю,— начал говорить Булат к нему,— что мы не в дальности от жилища Нагуры, и потому не согласитесь ли вы докончить обещанное царю Иверону? Я не хочу предлагать вам моей помощи, ибо вы довольно имеете храбрости и силы для окончания подвига, заключающего в себе судьбу желаний ваших, но уповаю, что вы мне, как другу своему, позволите разделить ваши опасности и не позавидуете славе быть участником столь трудного вашего приключения.
Сидон благодарил его и просил, чтоб он советами своими и силою участвовал в его предприятии.
— Я признаюсь,— продолжал он,— что мне нужна помощь богатыря столь испытанной храбрости, ибо без нее нашел было уже я смерть себе.
После сего заключили они по предписанию волшебницы Тифеи шествовать на север и стараться прежде всего истребить из света злобную Нагуру, если только счастие доведет их в ее жилище.
Отправясь в путь, чрез несколько часов пришли они в преужасную пустыню; место сие казалось забвенным от природы. Покрытые снегом горы, сухой песок на долах, увядшие ветви безлиственных древес, ни одной живой травки и повсюду ни капли воды составляли окрестности, сквозь кои они проходили. В три дни не вкушали они ничего, кроме бессочных кореньев, имеющих противный запах. Но таковое затруднение не отвращало храбрых людей от их намерения. На четвертый день достигли они на некоторый холм, с коего усмотрели в близком расстоянии прекраснейшие сады, которых зелень перемешана была различными плодами.
— Поспешим туда,— сказал Сидон Булату,— я не думаю, чтоб плоды древесные вечно были для меня яд. По крайней мере все равно умереть, с голода ли или от отравы.
Едва окончил он сии слова, как холм, на коем они находились, помчал их прямо к тем садам. Они удивились сему чрезъестественному случаю и думали, что надлежит оный приписать покровительству богов. Уже готовились они с первым шагом быть под сению какого-нибудь плодовитого дерева, как холм, приближась к садам, помчал их тем же самым путем обратно.
Очутясь на прежнем месте, чаяли они, что следует им сойти на плоскую землю, но холм препятствовал в оном, продолжая возить их на себе с несказанною быстротою. Богатыри рассердились чрезвычайно за таковую не вовремя оказываемую услугу, готовы были мстить, но кому? Бездушному холму? Сие унизило бы их звание. Однако ж надлежало что-нибудь предприять. Они догадывались, что сие заключает в себе какой-нибудь умысел чародейки, их неприятельницы. Движение холма отчасу ускорялось, и богатыри принуждены бы были задохнуться от быстроты, с коею рассекали они воздух, если бы Булату, не привыкшему сносить сопротивления и препятствия, не пришла охота ударить о холм своею дубиною. Действие сие за один раз остановило очарование; холм рассыпался, и из-под оного усмотрели они выскочившую Нагуру. Сия, по обыкновению своему, обратясь в летучую мышь, полетела, крича, к богатырям, что они, конечно, найдут смерть свою, если покусятся войти в ее замок для освобождения детей царя Иверона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62