Зловуран не ведал, что я учинился в волшебстве его сильнее, но самолюбие, польстя моему тщеславию, вскоре о том ему открыло. Зловуран за несколько лет уже трудился оживить одну каменную девицу, кою искусство каменотесца соорудило толь прекрасною, что Зловуран влюбился в сей бездушный истукан. Я, нашед его упражняющегося в тщетном намазывании сего истукана волшебными составами и чтении заклинаний, не утерпел, чтоб не засмеяться.
— Что значит сей смех? — спросил он меня с досадою.
— Ничего больше,— отвечал я с вящим смехом,— что волшебник, влюбившийся в камень, не может оного употребить к удовлетворению своей страсти.
— Но неужели ты считаешь вещь сию довольно легкою? — сказал он.
— Да,— говорил я,— если мой учитель признается, что он мне должен уступить в знании, я учиню сей истукан девицею, способною в сей же час вступить в супружество.
Зловуран рассмеялся ненавистным образом и по долгом споре отдал истукана на мою волю, а я взялся оный оживить.
Я просил Зловурана удалиться из покоя, в коем стоял истукан, на несколько мгновений ока, и по выходе его совершил известные мне действия. После чего кликнул его, чтоб был он очевидным свидетелем превосходного моего искусства. Тогда каменное вещество истукана обратилось в тело, имеющее жилы, кости, мясо и кожу. Прелестный румянец заиграл в щеках сей оживленной девицы. Она чхнула и, открыв глаза, встала на ноги. Не можно описать изумления, в кое повергнут был Зловуран; он видел, что я у него выиграл первенство. Но сколько ни владела им радость при взоре на оживленный предмет безнадежной его любви, со всем тем не мог он скрыть злейшей зависти ко мне, кою слова девицы той обратили в совершенную злобу. Она, окинув все глазами, говорила:
— Где я и что вижу? Все для меня ново, и я не ведаю, откуда и что значу?
Потом взглянула она на Зловурана и, как бы испугавшись его вида, бросилась ко мне и, охватя меня объятиями, вскричала:
— Ах! как он страшен! Но в тебе,— продолжала она, взглянув на меня с улыбкою,— я ничего такого не вижу Я привлекаюсь к тебе и никогда от тебя не отойду.
Слова сии привели Зловурана в бешенство; ревность заглушила в нем все прочие чувства. Он выхватил свою саблю и в мгновение ока, отторгнув из моих рук произведенную волшебством девицу, изрубил ее в мелкие части.
— Ты не будешь иметь удовольствия,— говорил он, пенясь от злобы,— ругаться над моею слабостию. Хотя ты и превзошел меня в сем опыте, но я найду довольно средств отмстить тебе за сию насмешку. Ты познаешь Зловурана по бедствиям, которые он тебе приключит.
Сколько я ни старался его успокоить и уверять, что слова и действия девицы отнюдь не было мое внушение, Зловуран не внимал и клялся Чернобогом, что он мне будет непримиримый враг. Он схватил свой волшебный жезл и, прикосновением оного обратя части изрубленной девицы в крылатых змиев, был подхвачен ими и исчез в моих глазах.
Мне известен был нрав моего дядьки, и я, ведая, что он сдержит свое слов, прибег к моему знанию, чтоб защитить себя и моих ближних от нечаянного его нападения. На сей конец соорудил я три талисмана: для моего родителя, сестры моей Милостаны и для себя. По изготовлении оных надел я один на себя а другой на пришедшую в тот час ко мне сестру мою и шел уже в чертоги моего родителя, чтоб, открыв ему о произошедшем между мною и Зловураном, принудить его привязать талисман, но бегущие мне встречу комнатные дворяне с ужасом объявили мне о скоропостижной кончине его. В безмерной печали бросился я к телу отца моего и нашел, что оное сожжено волшебною отравою. Хотя я мог оживить каменный истукан, но искусство мое не простиралось до подаяния помощи моему родителю, а особливо, когда все составы тела его были уже между собою разлучены. И так я одними слезами заплатил дань родству. Между тем печаль, занимая меня, мешала мне помыслить об отвращении дальнейших мщений Зловурановых. Ибо приуготовляя тело отца моего к погребению, нашли при оном письмо от врага моего, в коем он гордо хвалился нанесенным мне огорчением; упоминал, что без талисманов то же приготовлено было мне и сестре моей, и повторял клятвы о непримиримой ко мне ненависти.
Паж мой привел ко мне несколько гонцов, прискакавших с известием, что все государство мое превращается в великое озеро, а все подданные мои в разные роды плавающих птиц. Гонцы сии и паж не успели окончить слов своих, как обратились в уток и, вспорхнув, вылетели в окна.
Я, заботясь о сестре моей, побежал в ее комнаты и в прохождении видел, что все подданные мои равномерно обратились в птиц, а столичный город — в воду, присоединившуюся к озеру, учинившемуся из моего государства. Хотя я безопасен был в рассуждении талисмана, но за лучшее счел, схватя сестру мою, подняться на воздух. Для сего обратил я престол отца моего в летающую колесницу, сел в оную с Милостаною и едва поднялся сажен на двадцать от земли, то и дворец мой покрыло водою. Остановя колесницу, размышлял я, возвратить ли подданным моим и государству прежний их вид. Но рас-судя, что доколе Зловуран не будет истреблен мною, не престанет он в отсутствие мое наносить отечеству моему разные бедствия, заключил оставить оное в образе озера и птиц, а только оградить оное неприступным талисманом. Соверша сие, предопределил я отнести сестру мою в замок тетки моей Зимонии, яко в безопасное убежище, чтоб потом самому быть свободну для поисков моих над Зловураном; однако ж волшебная моя колесница не сделала мне в сем послушания, и сколько я ни летал в разные стороны света, но не мог сыскать ее замок. Что сему препятствовало, услышите вы после.
Таковым образом принужден был я основать себе собственное жилище: силою моего знания воздвигнул я сей замок, в коем вы теперь находитесь, и, учиня вход в него неприступным не только Зловурану, но и ни одному из смертных, начал в нем обитать с моею сестрою. Подвластные мне духи по приказанию моему приняли на себя вид мам и девиц и находятся при ней в услужении; а я, получа чрез то свободу, начал делать поиски над врагом моим Зловураном.
Сей, ведая, что сила его мне уступить должна, скрывался и убегал меня под разными образами, но как не всегда мог удостоверен быть о своей безопасности, взял он прибежище к хитрости. Он ведал, сколь выгодно может быть ему покровительство короля волшебников, и для того размышлял о средствах, чем бы можно прийти к нему в милость. С помощию своего волшебства открыл он, что Зимония некогда любима была страстно королем волшебников и поднесь еще почитается от него не иначе, как супругою в рассуждении детей, коих от нее имеет. Сверх того познал он, что я от нее получил величайшие тайны в волшебстве и тем выиграл над ним столь огорчительные для него преимущества. Сие обстоятельство обратил он в свою пользу. Он, представ пред короля волшебников с притворным подобострастием, доносил ему, что почтение, к коему обязывает его звание к нему, принуждает его открыть некоторую хотя досадную, но весьма величество его оскорбляющую тайну. После сказывал он, каковым образом имел он меня на воспитании, как преподал мне наставления в волшебной науке и что сие послужило мне открыть обиталище Зимонии; что сия, влюбясь в меня, нарушила не токмо верность свою к нему, ее супругу, но и для лучшего удержания меня в своих узах жертвовала и честию дочерей своих, коих красота привлекает меня к частому посещению ее замка.
Нельзя представить, какие следствия гнева произвела ревность в короле волшебников. Хотя он и желал удостовериться в истине доноса и призвал в помощь свою очарованную книгу, но как волнуемые досадою и смятением мысли его не могли делать порядочных вопросов, то и книга хотя отвечала истинно, но подтвердила его подозрение. Для благопристойности в присутствии Зловурана вопрошал он:
— Любит ли Зимония Гипомена? Книга отвечала:
— Любит.
— Бывал ли он в ее замке?
— Бывал часто.
— Было ли ее желание способствовать ему к любви с ее дочерями?
— О, она имела к тому особенное намерение.
Все то было истинно, ибо Зимония любила меня по родству. В замке ее бывал я для науки в волшебстве, а способствовала она к любви с дочерями своими для того, что имела намерение женить меня на которой-нибудь из оных.
Но король волшебников, предваренный ложным доносом, понял то в противную сторону.
— Довольно! — вскричал он в великой ярости.— Будь обнадежен в моем покровительстве,— сказал он Зловурану.— Я на тебя возлагаю всюду преследовать нарушителя моего покоя и повредителя моей чести. Я не премину подкреплять тебя во всех покушениях твоих к вреду его. Что ж лежит до вероломной Зимонии, отныне лишаю я ее власти делать людям помощь. Жилище ее будет сокрыто от всего света; она не увидит меня никогда и лишится моего покровительства. Дочери ее не посягнут замуж, как за самых подлых ремесленников, коих могут выбрать по своему желанию; но они должны лишиться своих супругов, которых будут любить страстно, ибо каждая из них будет иметь предопределенную тайну от своего мужа. Но как один из сих будет нескромен, другой любопытен, а третий привязан к своим родителям, то по известным 388
мне обстоятельствам и должны они будут с ними разлучиться.
Сказав сие, подтвердил он превращение свое заклинанием и, вручив Зловурану волшебное копие для сражения со мною в нужном случае, отпустил его.
Познав о всем сем происшествии, хотя пришел я в ужас, однако ж, мало чем уступая в силе королю волшебников, положился на волю богов. Я надеялся, что скорее я могу истребить Зловурана, нежели он причинит мне вред, но для лучшей безопасности соорудил я очарованную броню, которую и надевал на себя, когда выступал на покушения. Однако ж во всех странах света не мог я открыть моего неприятеля.
Во время сих моих странствований случилось мне тайным образом быть при дворе дулебском. Добродетели вашего родителя привязали меня, а красота сестры вашей вложила в сердце мое неизвестные еще дотоле чувствования любви. Но сколько ни овладела мною страсть, я не смел открыться в оной ни царю, родителю вашему, ни моей возлюбленной, считая, что мне, как человеку незнакомому, в том отказано будет. Между тем, однако, я не пропускал случая, претворяясь в каковую-нибудь мелкую тварь, влетать в комнаты Рогнедины и питаться зрением на ее прелести. В сем только состояло все мое утешение, пока Зловуран не проведал о родившейся во мне страсти. Чтоб поразить меня в чувствительнейшее место, переоделся он дулебским жрецом и под именем переметчика пришел в стан к приближившемуся тогда к областям дулебским Кигану аварскому. Он умел вкрасться в милость сего государя и, насказав ему о богатстве страны вашей, побудил в оную впасть. Сия-то была истинная причина началу несчастной войны вашего отечества; в прочем же Киган совсем намерен был вести своих народов в горы, близ лежащие к Колхиде близ Черного моря. Сей хитрый враг мой, ведая о привязанности моей к вашему дому разумел, что все его предприятия могут быть не только безуспешны, но и опасны самому ему, доколь не уловит он самого меня каковою-нибудь лестию. Познав, что я нередко влетаю в отверстие окна в покои Рогнедины, прибег он к королю волшебников и, рассказав ему об обстоятельстве, каковым надеется получить меня в свои руки, просил его о соружении волшебной клетки, чтоб я мог в оную заточен быть.
Король волшебников, уважа его представление, составил клетку с таковыми заклинаниями, что попадавшийся в нее сам собою вечно высвободиться не может. Злову-ран, получа ее, принял на себя вид старухи, торгующей золотыми вещами и дорогими камнями. В сем виде нашел он средство во время моего отсутствия дойти до царевны Рогнеды. Показывая свои вещи, представал он ей и волшебную клетку.
— Эта вещь,— говорил он,— стоит несравненно дороже всех моих товаров. Ибо ею только может поймана быть невидимая птица, могущая разговаривать с тем, кто будет иметь ее в сей клетке, о всем происходящем в свете.
— Но как ее поймать можно? — спросила Рогнеда.
— Последуйте только моему наставлению, прекрасная царевна, — отвечал притворившийся Зловуран. — Я не токмо учиню вам оное, но и оставлю клетку, не требуя от вас ни малой платы, ибо желание услужить вам беспредельно. После я, конечно, награждена от вас буду по мере моей услуги. Извольте ведать, что с некоторого уже времени птица сия влетает к вам в покои вот в сие отверстие в окончине. Но как она имеет человеческий разум, то поимание ее не может быть так, как птицы: вам следует сперва написать письмецо следующего содержания: «Невидимый любовник! Я одобряю твою ко мне склонность. Я чувствую к тебе то же, что и ты ко мне. Перестань быть невидимым и завтрашнего дня до рассвету влети в отверстие окна в виде наипрекраснейшей птицы, обитающей в счастливой Аравии».
Сие письмецо должно вам положить на столике, а в следующую за тем полночь наставить клетку отверстием к отверстию сего окна. Птица наверное влетит в назначенное время в клетку и имеющеюся во оной потайною пружиною будет захлопнута и поймана. Но опасайтесь тогда отворять дверцы клетки для того, что в то мгновение ока птичка сия вылетит и вы уже ее вечно не увидите.
Царевна благодарила притворную торговку за наставление, обещалась последовать оному в точности и, взяв у ней клетку, спрятала.
Как и другие посторонние разговоры заняли Зловурана и продержали число времени, нежели сколько он в безопасности тут пробыть определил; я, не ведая ни о чем, влетел, по моему обыкновению, под видом мушки и сел к царевне на плечо. Не ожидая, что Зловуран мог осмелиться появиться в то место, где был я, не имел я никакого подозрения. Но осторожный Зловуран тотчас узнал меня и пришел в великий страх. Бледность, показавшаяся на лице его, принудила царевну спросить о причине таковой перемены, и Зловуран употребил сие себе в пользу. Он сказал, что ему приключилась великая тошнота, и вышел вон.
Однако я, почувствовав между тем жжение от моего талисмана, который всегда отправлял сие действие в приближении ко мне врага моего, обратил прилежно взоры на удаляющуюся торговку и познал в ней Зловурана. Гнев закипел во мне; я бросился вслед за ним. Зловуран, это приметя, обратился шершнем, в надежде, что тогда может управиться с мухою. Однако я тотчас превратился дятлом и напустился на моего противника. Сей, видя свою опасность, обратился в бегство, ибо, не имея при себе волшебного копия, не смел со мною сразиться. Я гнал его до самого Черного моря и едва не достиг. Но Зловуран, познав свою опасность, рассыпался в виде песчинок и упал в море. Я не оставил и там преследовать его в образе щуки. Но во множестве песку поиск мой остался тщетен. Ах, если бы этот злодей достался в мои руки, каких бы мы все избегли бедствий! Я возвратился в мой замок и упражнялся в разных ворожбах для открытия убежища Зловуранова. Однако ж защищение от короля волшебников полагало в том мне препятствие.
Между тем Зловуран, пользуясь доверенностью Кигана, учинил ему довольно живое описание о красоте вашей сестры и умел возжечь в нем заочно жесточайшую к ней страсть. А чтоб она и еще умножилась, помог он ему тайным образом быть при дворе вашем и увидеть прелестную Рогнеду. Как после того Киган требовал ее себе в супружество и как возгорелась война, вам, Доброслав, это известно; обратимся теперь к несчастному моему приключению, воспрепятствовавшему мне подать вам помощь и защитить отечество ваше от аваров.
Должен я признаться, что любовь, овладевши мною, учинила меня слабым. Я, занимаясь ею и не преодолевая желаний видеть вашу сестрицу, пропускал нужное время для поисков над моим и вашим неприятелем. Но кто ж может противиться побуждениям всесильной любви? Я, оставя все, влетел, по обыкновению, в чертоги Рогне-дины и увидел ее занимающуюся писанием письма. В образе мухи сел я на столик и прочел содержание его, которое состояло точно в словах, как наставил ее Зловуран. Боги! Что почувствовал я при этом лестном обстоятельстве... «Ты знаешь обо мне, несравненная любовница,— говорил я сам себе.— Ты чувствуешь ко мне равномерную склонность и повелеваешь мне пред себя предстать. О! Я исполню твое повеление. Оно обещает мне исполнение моей надежды. Я учинюсь попугаем, но только на несколько мгновений, чтоб ^подробно следовать твоим желаниям. Но тогда ж повергну я в настоящем виде к ногам твоим обожающего тебя Гипомена».
Я оставил дворец ваш, чтоб в ожидании назначенного времени выдумать расположение красивейших перьев птицы, в каком виде надлежало мне явиться. Определенный час наступил. Я обратился в пригожейшего попугая, какие едва ли есть в природе: все возможные краски, смешанные с золотом, перемешаны были в моих перьях. Я приближился к отверстию окна, исполнен страсти и надежды, влетел, был захлопнут в клетке и пойман. Царевна, караулившая ее, вскричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62