Сучок сходу добавлял радости, визжа им в морды: он здесь прописан, а бабушка так вообще вымерла, и по этому трагическому поводу все пошли вон из его хаты. Посетители шатались вниз по лестнице, мысленно желая внуку поскорее добраться до его бабаньки, но при этом даже не пытались оформить опекунство над Сучком.
Кабинет хаты белой колдуньи был нашпигован видеотехникой до такой степени, что сенсею Капону показалось — он находится в специально оборудованной комнате «Синих зорь». Сидящий рядом с Капоном старичок в бабочке полюбопытствовал: что имеет ему сказать Спорщик после просмотра видеокассет?
— Напрасно ждешь комплиментов, Гиря, — ровным голосом заметил сенсей. — Это твоя работа. И если ты думаешь, что в те поганые времена, когда я пасся у троллейбусах, кричал водиле «Спасибо за титанический труд!» перед тем, как слинять — так глубоко ошибаешься. Или думаешь, я сейчас выпаду в осадок от твоих понтов? Тоже еще событие! Жору Помпиду ты делал, по идее, гораздо интереснее.
— Да, — мечтательно протянул Гиря. — Это был такой Помпиду, весь в медалях с ног до головы. Боже ж ты ж мой, они в своем Париже не имели такого Помпиду, а, Капон?
— Да, что было — то сплыло. Вместе с теми бабками, — не изменил каменного выражения под бровями сенсей Вонг. — Давай сюда живьем нашего Эдю.
— Закрой шнифт, Капон, — не попросил, а чуть ли не скомандовал старичок, — и не открывай его до моей команды. Можешь крепче держаться за стул двумя клешнями, иначе имеешь шанс побывать на полу.
— Еще чего, — по губам Капона скользнула презрительная улыбка, но тем не менее он закрыл настоящий глаз, — я при виде первого секретаря горкома в обморок не грохался. И вообще, что за понты, Гиря? Во мне живет дух великого Дуа, который завещал всех посылать к е… к евойному монастырю Чуй, чтоб он пропал вместе с этими кимонятами и астропсихами.
Несмотря на этих речей, великий мастер Вонг открыл свой видевший многое глаз только после команды Гири. Капон не собирался падать с кресла, потому как давно знал за Гиревые способности, но тем не менее он чуть было не изменил выражение лица. Посреди кабинета стоял мэр Одессы, доказывая гостеприимным видом — ему все дела до лампочки при отключенной электроэнергии, лишь бы иметь радость повстречаться с Капоном.
— Чего ты лыбишься? — сходу выдал критическое замечание Капон. — Мэр должен изображать из себя серьезнее больного накануне хирургического свидания. Врубился?
Сидевший рядом Гиря недовольно покачал головой.
— Слушай, Капон, — нагловато обратился до сенсея Вонга мэр. — На тебя напал склероз. Ты чего мне баки втираешь? Я три дня смотрел кассеты с документальными кино. Гурвиц всю дорогу улыбается, даже когда ему говорят гадостные штуки или чистую правду, хрен его разберет. Так что я добрал образа, и качай права в сторону Гири.
— До Гири замечаний бывает с трудом, — отрезал сенсей, — ему всё одно делать из тебя мэра или губернатора…
— Боже ж ты ж мой, шесть часов на грим ушло, — поднял палец Гиря и нервно поправил бабочку.
— Вот именно, — на всякий случай не стал оспаривать заслуг Гири Капон, тем более, что оплата гримера была вовсе не почасовой. — Гире один хрен, он может делать из говна пулю или с меня президента Помпиду, и хрен кто отличит с трех метров копии от оригиналов. Если, конечно, в меня, президента, не палить той самой пулей… Зато ты должен делать из себя мэра. Потому держись гораздо серьезнее, Пурген. Как соответствует твоему костюму.
— Он улыбается! — стоял на своем Пурген.
— Это он народу улыбается, — отрезал Капон. — А чего ему лыбиться на того дешевого Тарана? Кто тебе такой этот Таран? Голый ноль в пустом месте. Ты ему просто делаешь одолжение по просьбе кореша, и не больше этого. Нехай Таран вспотеет, фалуя тебя, но ты до конца должен быть неприступным, строгим и справедливым. И только, когда Таран будет готов расстегнуться за любых условий, тогда ты сделаешь ему вид одолжений… Короче, что я тебе рассказываю, как ты должен раскрутить эту заграничную интервенцию. Слушай сюда… Или принимай моих слов и работай, или иди до Гурвица и улыбайся на пару с ним. Пускай он тебе платит. За такие бабки, Пурген, ты бы мог меньше пердеть своих возражений…
— Хорошо, — неожиданно легко согласился с критиком Вонгом Пурген. — За твои бабки ты таки да прав. Если надо, я могу сделать на морде хоть вид за полчаса до расстрела. Вот так тебе сойдет?
По мышцам лица Пургена прокатилась волна, и он замастырил на себе такое выражение, словно устраивал миру огромное одолжение своим появлением на свет.
— Вот так значительно хорошо, — поддержал действия Пургена доктор Вонг. — Костюмчик тоже один в один. Только, Гиря, теперь у меня вопросы до тебе. Гурвиц в телевизоре гораздо его объемистее. И ростом Пурген на мэра не тянет.
— Всего, Боже ж ты ж мой, десять сантиметров, — заметил Гиря.
— Ты что, их обоих измерял? — полюбопытствовал доктор Вонг.
— Капон, я же не лезу до тебя в душу дурными вопросами, — отрезал гример, нервно поправив бабочку, — если я говорю — десять сантиметров, значит отвечаю за свои речи. А вес мы нагоним. Знаешь, сколько Пурген жрет калорий вместе с салом на ночь? Эти бы калории раздать малоимущим… Боже ж ты ж мой, они бы все распухали прямо-таки на глазах.
— Они и так пухнут, — отмахнулся Капон. — На кой мне твои малоимущие, у меня своей плесени хватает. Моя забота за мэра, а не за других. Допустим, ты разожрешь Пургена до нужной толщины — время пока есть. А как быть с недостающими до мэра сантиметрами? Может, его в растяжку отдать, или ты хочешь, чтобы Пурген швендял в туфлях на платформе толщиной с железнодорожную?
— Если бы я знал, что надо столько жрать, хрен бы согласился на двадцать пять тысяч, — вмешался в разговор Пурген. — Мне ваши калории через уши лезут.
— Ты бы лучше еще подрос вместе с зажиреть, — буркнул Капон. — Врубись, Гиря, Таран, наверняка видел Гурвица хотя бы на фотографии или в телевизоре. Что за времена? Кто раньше видел тех мэров, какие они из себя? Зато сейчас этот Гурвиц торчит в телевизоре не реже самого меня. Правда, я иногда там бываю с Анькой или Жаном. Так мэр тоже никогда не лезет до кино один. Это погано, потому что никто не отгадает какой рост у человека, если вокруг его нет других. Зато мэр прямо-таки нам пакостит своим ростом, не считая комплекции. Зачем за него голосовали? Лучше бы мэром стал Костусев — он меньших размеров. Не то, что Гурвиц.
— Считай, Пурген уже с ним на одном уровне, — неожиданно улыбнулся Гиря. — Что надо, чтобы Пурген стал выше? Надо, чтобы его окружение стало ниже. Если нетрудно, организуй, чтобы все эти телохранители-заместители были меньших ростов.
— Всё я за вас должен делать, — подчеркнул Капон. — Мы с тобой договорились за мэра из Пургена. Ты договор делаешь не до конца, Гиря. Почему меня за мои бабки должно волновать всякие росты-шмосты и прочие мансы с калориями? Представляю себе, что будет дальше. А ну, мэр, прогони мене по-быстрому какую-то речь при нужных интонациях. Гиря, включи шарманку.
Капон внимательно прослушал запись интервью мэра города двухнедельной давности и скомандовал:
— Давай, Пурген!
Доктор Вонг, закрыв настоящий глаз, сосредоточенно слушал речь Пургена за строительство нефтетерминала и прочие грандиозные планы.
— Не годится, — открыл на себе рот Капон, когда Пурген выдохся пропагандировать. — Ты чего терендишь? Лишний раз напоминаешь за свою кличку? Ты мне кончай полову гнать, давай в натуре делай…
— Один в один бакланит, — пришел на помощь Пургену Гиря.
— Ну да, так ты меня и уболтал, халтурщик. Мне надо правда жизни, а не ее бледного халоймыса. Пурген, больше работай над своих речей, пока время не ушло в нули. Ребята, не надо иметь меня за фраера. Когда я два предпоследних раза чалился за Полярной звездой, кантовался там один босяк по третьему разу. Он нам романы рассказывал, этот Йося Бродский. Так до того складно пену гнал… А что вам хотите, между сроками два раза в психушке косил по принудиловке. Потом прямо-таки как Таран, этот Бродский с тремя сроками смылся в Америку. В общем, не это главное. У Пургена акцент как раз между ихним американским Йосем и нашим товарищем Лениным. А мне надо, как у телевизоре.
— Капон, ты таки да платишь бабки, но едешь приэтом хуже набойщика на фраера, — взбеленился Пурген.
— Не гони волну, локша, — спокойно ответил доктор Вонг.
— Капон, я не перебивал тебя, — еще возбужденнее взвизгнул Пурген, — и ты не один здесь каленый!
— Тогда скажи свое слово, — успокоил кандидата в мэры медик Вонг.
Пурген сходу остыл и рассказал на полтона ниже:
— Вот тебе мое слово, Капон. Я уже и так перерабатываю. Когда парашника заставляют хавать гарнир, так хотя бы понятно за что. Но какого я должен пять раз на день жрать это говно — «черная икра» с баландой «ассорти»? Мы договаривались за надувательство хронцев, а не моего живота. Ты, Гиря, тоже на ныкайся с разговора! Кто сфаловался на разожрать меня всякой гадостью, вроде рахит-лукум? Шушукал: или нехай Пурген затолстеет, или пускай настоящий Гурвиц сбросит вес? Конечно, Капону гораздо проще издеваться надо мной за двадцать пять штук, чем брякнуть Гурвицу насчет бесплатно похудеть. В конце концов, что легче: ему похудеть или мне разожраться?
— Боже ж ты… — начал Гиря, но Пурген отчаянно взмахнул рукой.
— Это не всё! Когда я выступал перед публикой, которая всё на три метра под землей видит, они и то мне хлопали. Я, между прочим, Отелло играл на почти настоящей сцене, меня тогда вертухаи еле от поварихи отцепили. В образ заскочил так, что вылезти из него никаких сил не было. Так Отелло был король, а вы мне за какого-то мэра больше, чем за царя, кровь пьете. Ты говоришь, Капон, я понтуюсь, а не работаю. Значит так, за двадцать пять штук я работаю ровно на двадцать пять штук. На акценты вообще не подписывался! Короче, Спорщик, колись еще на пару штук. Да, я обязан зажиреть. Пусть я тресну, но за это отвечу. Но за трекать с акцентом — базара не было.
Больше всего на свете Капону захотелось врезать Пургену так, как это делал Ван Дамм под его руководством. Однако, Спорщик не имел права рисковать операцией, а потому сохранил почти каменное выражение на морде, хотя внутренне кипел сильнее чайника.
— Ты сказал свое слово, Пурген, — выдал доктор Вонг. — Да, за это мы не договаривались. Точно. Только за пару штук не может быть речи, усек? Ты получишь больше!
— Кент фуфла не гонит? — удивился Пурген.
— Или. Только если завалишь образ, я тебя на лыжи не поставлю. А гарантирую перо вместо бабок.
— Не бери на характер, Капон, — бросил Пурген и посмотрел в сторону вжавшегося в кресло Гири.
— Я ни разу не кидаю тебя на оттяжку, — безмятежно сказал сенсей Вонг. — Думаешь, у меня после твоего завала станет чуть светлее будущее? Так что, Пурген, еще пять штук — и делай мне всё красиво.
— Пять штук? — удивился такой щедрости Пурген. — Знаешь, Капон, мне кажется, я местами погорячился. Хотя… Слушай, добавь еще двести баксов, так, если хочешь, я вместо Гурвица пару дней покомандую городом. Или…
— Пурген, кончай мне пудрить мозги, — ответил сенсей Вонг на такое деловое предложение. — И приступай до работы. Ты вообще изменился: стал нудным, как три подвала, тюльку прогоняешь. Если все твои нудности погрузить до парохода, он бы потонул раньше того «Титаника». Ему икра с салом поперек аппетитов стоят! А что бы ты гнал, когда тебе надо было бы не добрать представительности мэра, набивая живот прямо-таки валютой за мой счет? Я себе имею представить, как бы ты взвыл, когда требовалось сделать из себе президента и зашкилетиться до его уровней… В общем, ребята, через день я хочу видеть высокого амбалистого Пургена при нужных интонациях. Кажется, за такие лавэ я могу требовать даже полувозможного. Или я неправ, Пурген?
Пурген молча кивнул головой. В конце концов, хотя он не расколол Капона на дополнительные двести баксов, но прибавка в пять штук тоже на дороге не валяется. За эти бабки он был готов в дальнейшем позволять Спорщику изображать над собой вид Станиславского.
Пока Капон карячился среди весовых категорий современных драматургии, Моргунов тоже решил дать помощь театральному искусству. Он небрежным макаром заскочил во Дворец культуры имени норкома Чичерина и начал изображать среди кабинета директора страшные переживания за искусство.
Сперва директор решил пропускать мимо ушей моргуновские стонания, но, когда главврач «Гиппократа», известного своими благотворительными заскоками, начал молоть что-то за спонсорство, руководитель Дворца культуры тут же растопырил уши в заданном природой направлении. Когда человеку хочется услышать что-то чересчур приятное, он способен уловить самый слабый шепот даже перед неизбежным процессом. Так за шепот нет никакой речи, если Моргунов бухтит, как он готов разориться, чтобы не допустить гибели местного драмкружка. И нечего выпихивать артистов на улицу в угоду каким-то бывшим спекулянтам, именуемых теперь фирмачами. Этим сильно недоволен не только сам Моргунов, но и его хозяин Борщ, который завтра собирается наведаться сюда с вопросом: до каких пор так называемый Дом культуры будет превращаться в рассадник торгово-закупочной заразы?
Стоило директору услышать фамилию Борщ, как он тут же стал бледнеть сильнее постоянных клиентов морга. И мгновенно согласился с Моргуновым за то, что культура не должна погибнуть. Только, извинялся директор, с нас дерут такие цены за свет, воду, отопление и всё прочее, а самодеятельный театр продолжает делать вид, что искусство принадлежит народу без копейки денег. Вот потому сердце директора чуть не встретилось с инфарктом, когда он был вынужден сдать театральное помещение каким-то фирмачам, лишь бы Дом культуры не рухнул в финансовую пропасть.
Доктор Моргунов успокоил директора: теперь театр будет получать спонсорскую помощь от благотворительности, и по поводу неустойки фирмачам тоже волноваться нечего. Пусть только эти спекулянты не проникнутся заботами за нашу драму и прочую музыку, так они сходу будут иметь счастье любоваться исключительно архитектурными изображениями на любом из кладбищ. Потому, как известно, искусство требует жертв среди своих зрителей.
Директор мысленно перебирал все возможные последствия, однако не решался чересчур противоречить Моргунову. Фирмачи, конечно, отбрасывают пайку, но, если завтра таки да заявится Борщ, этих взяток вряд ли хватит для полноценного бесплатного лечения опухшей головы. Тем более, что с фирмачами-арендаторами разберется не Дом культуры, а «Гиппократ». И когда они окажутся несговорчивыми, так главврач похоже знает, что гарантирует. Его начальник Борщ своими речами при выпученных глазах кого хочешь вынудит до того света надежнее молчаливого киллера с пулеметом.
После того, как Моргунов узнал номер счета, куда надо гнать спонсорскую башмалу, и подарил директору пачку зелени, стало ясно: Дому культуры предстоит драматическое возрождение, если даже ставить «Малую землю». Тем более, до кабинета директора спокойно зашел Гнус и небрежно заметил: бизнесмены, варящие башмалу на театральной сцене, уже нашли более подходящее помещение в этом же здании и согласны перебазироваться туда ради любви до святого искусства. Директор пытался заикнуться: на выбранное ими помещение давно претендует бакалейный отдел, созданный при какой-то культурно-профсоюзной структуре, но не решился сильно распространяться на заданную тему. Потому что ради профсоюзной культуры с возможными бакалейными последствиями выпихнул из помещения на улицу шахматно-шашечных кружок.
Правильно сделал. Шахматы — это вам спорт, и только в крайнем случае, культура под названием физическая. Но какая физическая культура устоит перед нуждами директора, обаянием Моргунова и решительностью Гнуса? Какие там шашки; целая структура, возникшая на обломках партийно-комсомольских интересов, против фирмы «Гиппократ» не потянет, потому как ни черта не рубит в спонсорстве на должном уровне.
Перед тем, как сесть в машину, Гнус честно признался Моргунову: режиссер драмкружка прямо-таки счастлив, что не остался безработным среди улиц и готов хоть завтра приступить к репетициям новой пьесы на современную тему. Моргунов заметил бригадиру фирмы: главное для них вовремя оказывать всяческую помощь не только театрам, но и писателям, чьи пьесы уже мечтают разыгрывать в этом самом Доме. Напоследок Слава заметил Гнусу — если новоявленный драматург Янис станет корчить из себя лишнего, так сумок с надписью «Мальборо» без труда можно найти в магазине, расположенном на первом этаже многопрофильного Дома культуры.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
За день до того, как американская делегация, бьющая копытами от нетерпения поскорее осчастливить своих бывших земляков, дождалась возвращения мэра из заграничной командировки, в городе произошло вполне заурядное событие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Кабинет хаты белой колдуньи был нашпигован видеотехникой до такой степени, что сенсею Капону показалось — он находится в специально оборудованной комнате «Синих зорь». Сидящий рядом с Капоном старичок в бабочке полюбопытствовал: что имеет ему сказать Спорщик после просмотра видеокассет?
— Напрасно ждешь комплиментов, Гиря, — ровным голосом заметил сенсей. — Это твоя работа. И если ты думаешь, что в те поганые времена, когда я пасся у троллейбусах, кричал водиле «Спасибо за титанический труд!» перед тем, как слинять — так глубоко ошибаешься. Или думаешь, я сейчас выпаду в осадок от твоих понтов? Тоже еще событие! Жору Помпиду ты делал, по идее, гораздо интереснее.
— Да, — мечтательно протянул Гиря. — Это был такой Помпиду, весь в медалях с ног до головы. Боже ж ты ж мой, они в своем Париже не имели такого Помпиду, а, Капон?
— Да, что было — то сплыло. Вместе с теми бабками, — не изменил каменного выражения под бровями сенсей Вонг. — Давай сюда живьем нашего Эдю.
— Закрой шнифт, Капон, — не попросил, а чуть ли не скомандовал старичок, — и не открывай его до моей команды. Можешь крепче держаться за стул двумя клешнями, иначе имеешь шанс побывать на полу.
— Еще чего, — по губам Капона скользнула презрительная улыбка, но тем не менее он закрыл настоящий глаз, — я при виде первого секретаря горкома в обморок не грохался. И вообще, что за понты, Гиря? Во мне живет дух великого Дуа, который завещал всех посылать к е… к евойному монастырю Чуй, чтоб он пропал вместе с этими кимонятами и астропсихами.
Несмотря на этих речей, великий мастер Вонг открыл свой видевший многое глаз только после команды Гири. Капон не собирался падать с кресла, потому как давно знал за Гиревые способности, но тем не менее он чуть было не изменил выражение лица. Посреди кабинета стоял мэр Одессы, доказывая гостеприимным видом — ему все дела до лампочки при отключенной электроэнергии, лишь бы иметь радость повстречаться с Капоном.
— Чего ты лыбишься? — сходу выдал критическое замечание Капон. — Мэр должен изображать из себя серьезнее больного накануне хирургического свидания. Врубился?
Сидевший рядом Гиря недовольно покачал головой.
— Слушай, Капон, — нагловато обратился до сенсея Вонга мэр. — На тебя напал склероз. Ты чего мне баки втираешь? Я три дня смотрел кассеты с документальными кино. Гурвиц всю дорогу улыбается, даже когда ему говорят гадостные штуки или чистую правду, хрен его разберет. Так что я добрал образа, и качай права в сторону Гири.
— До Гири замечаний бывает с трудом, — отрезал сенсей, — ему всё одно делать из тебя мэра или губернатора…
— Боже ж ты ж мой, шесть часов на грим ушло, — поднял палец Гиря и нервно поправил бабочку.
— Вот именно, — на всякий случай не стал оспаривать заслуг Гири Капон, тем более, что оплата гримера была вовсе не почасовой. — Гире один хрен, он может делать из говна пулю или с меня президента Помпиду, и хрен кто отличит с трех метров копии от оригиналов. Если, конечно, в меня, президента, не палить той самой пулей… Зато ты должен делать из себя мэра. Потому держись гораздо серьезнее, Пурген. Как соответствует твоему костюму.
— Он улыбается! — стоял на своем Пурген.
— Это он народу улыбается, — отрезал Капон. — А чего ему лыбиться на того дешевого Тарана? Кто тебе такой этот Таран? Голый ноль в пустом месте. Ты ему просто делаешь одолжение по просьбе кореша, и не больше этого. Нехай Таран вспотеет, фалуя тебя, но ты до конца должен быть неприступным, строгим и справедливым. И только, когда Таран будет готов расстегнуться за любых условий, тогда ты сделаешь ему вид одолжений… Короче, что я тебе рассказываю, как ты должен раскрутить эту заграничную интервенцию. Слушай сюда… Или принимай моих слов и работай, или иди до Гурвица и улыбайся на пару с ним. Пускай он тебе платит. За такие бабки, Пурген, ты бы мог меньше пердеть своих возражений…
— Хорошо, — неожиданно легко согласился с критиком Вонгом Пурген. — За твои бабки ты таки да прав. Если надо, я могу сделать на морде хоть вид за полчаса до расстрела. Вот так тебе сойдет?
По мышцам лица Пургена прокатилась волна, и он замастырил на себе такое выражение, словно устраивал миру огромное одолжение своим появлением на свет.
— Вот так значительно хорошо, — поддержал действия Пургена доктор Вонг. — Костюмчик тоже один в один. Только, Гиря, теперь у меня вопросы до тебе. Гурвиц в телевизоре гораздо его объемистее. И ростом Пурген на мэра не тянет.
— Всего, Боже ж ты ж мой, десять сантиметров, — заметил Гиря.
— Ты что, их обоих измерял? — полюбопытствовал доктор Вонг.
— Капон, я же не лезу до тебя в душу дурными вопросами, — отрезал гример, нервно поправив бабочку, — если я говорю — десять сантиметров, значит отвечаю за свои речи. А вес мы нагоним. Знаешь, сколько Пурген жрет калорий вместе с салом на ночь? Эти бы калории раздать малоимущим… Боже ж ты ж мой, они бы все распухали прямо-таки на глазах.
— Они и так пухнут, — отмахнулся Капон. — На кой мне твои малоимущие, у меня своей плесени хватает. Моя забота за мэра, а не за других. Допустим, ты разожрешь Пургена до нужной толщины — время пока есть. А как быть с недостающими до мэра сантиметрами? Может, его в растяжку отдать, или ты хочешь, чтобы Пурген швендял в туфлях на платформе толщиной с железнодорожную?
— Если бы я знал, что надо столько жрать, хрен бы согласился на двадцать пять тысяч, — вмешался в разговор Пурген. — Мне ваши калории через уши лезут.
— Ты бы лучше еще подрос вместе с зажиреть, — буркнул Капон. — Врубись, Гиря, Таран, наверняка видел Гурвица хотя бы на фотографии или в телевизоре. Что за времена? Кто раньше видел тех мэров, какие они из себя? Зато сейчас этот Гурвиц торчит в телевизоре не реже самого меня. Правда, я иногда там бываю с Анькой или Жаном. Так мэр тоже никогда не лезет до кино один. Это погано, потому что никто не отгадает какой рост у человека, если вокруг его нет других. Зато мэр прямо-таки нам пакостит своим ростом, не считая комплекции. Зачем за него голосовали? Лучше бы мэром стал Костусев — он меньших размеров. Не то, что Гурвиц.
— Считай, Пурген уже с ним на одном уровне, — неожиданно улыбнулся Гиря. — Что надо, чтобы Пурген стал выше? Надо, чтобы его окружение стало ниже. Если нетрудно, организуй, чтобы все эти телохранители-заместители были меньших ростов.
— Всё я за вас должен делать, — подчеркнул Капон. — Мы с тобой договорились за мэра из Пургена. Ты договор делаешь не до конца, Гиря. Почему меня за мои бабки должно волновать всякие росты-шмосты и прочие мансы с калориями? Представляю себе, что будет дальше. А ну, мэр, прогони мене по-быстрому какую-то речь при нужных интонациях. Гиря, включи шарманку.
Капон внимательно прослушал запись интервью мэра города двухнедельной давности и скомандовал:
— Давай, Пурген!
Доктор Вонг, закрыв настоящий глаз, сосредоточенно слушал речь Пургена за строительство нефтетерминала и прочие грандиозные планы.
— Не годится, — открыл на себе рот Капон, когда Пурген выдохся пропагандировать. — Ты чего терендишь? Лишний раз напоминаешь за свою кличку? Ты мне кончай полову гнать, давай в натуре делай…
— Один в один бакланит, — пришел на помощь Пургену Гиря.
— Ну да, так ты меня и уболтал, халтурщик. Мне надо правда жизни, а не ее бледного халоймыса. Пурген, больше работай над своих речей, пока время не ушло в нули. Ребята, не надо иметь меня за фраера. Когда я два предпоследних раза чалился за Полярной звездой, кантовался там один босяк по третьему разу. Он нам романы рассказывал, этот Йося Бродский. Так до того складно пену гнал… А что вам хотите, между сроками два раза в психушке косил по принудиловке. Потом прямо-таки как Таран, этот Бродский с тремя сроками смылся в Америку. В общем, не это главное. У Пургена акцент как раз между ихним американским Йосем и нашим товарищем Лениным. А мне надо, как у телевизоре.
— Капон, ты таки да платишь бабки, но едешь приэтом хуже набойщика на фраера, — взбеленился Пурген.
— Не гони волну, локша, — спокойно ответил доктор Вонг.
— Капон, я не перебивал тебя, — еще возбужденнее взвизгнул Пурген, — и ты не один здесь каленый!
— Тогда скажи свое слово, — успокоил кандидата в мэры медик Вонг.
Пурген сходу остыл и рассказал на полтона ниже:
— Вот тебе мое слово, Капон. Я уже и так перерабатываю. Когда парашника заставляют хавать гарнир, так хотя бы понятно за что. Но какого я должен пять раз на день жрать это говно — «черная икра» с баландой «ассорти»? Мы договаривались за надувательство хронцев, а не моего живота. Ты, Гиря, тоже на ныкайся с разговора! Кто сфаловался на разожрать меня всякой гадостью, вроде рахит-лукум? Шушукал: или нехай Пурген затолстеет, или пускай настоящий Гурвиц сбросит вес? Конечно, Капону гораздо проще издеваться надо мной за двадцать пять штук, чем брякнуть Гурвицу насчет бесплатно похудеть. В конце концов, что легче: ему похудеть или мне разожраться?
— Боже ж ты… — начал Гиря, но Пурген отчаянно взмахнул рукой.
— Это не всё! Когда я выступал перед публикой, которая всё на три метра под землей видит, они и то мне хлопали. Я, между прочим, Отелло играл на почти настоящей сцене, меня тогда вертухаи еле от поварихи отцепили. В образ заскочил так, что вылезти из него никаких сил не было. Так Отелло был король, а вы мне за какого-то мэра больше, чем за царя, кровь пьете. Ты говоришь, Капон, я понтуюсь, а не работаю. Значит так, за двадцать пять штук я работаю ровно на двадцать пять штук. На акценты вообще не подписывался! Короче, Спорщик, колись еще на пару штук. Да, я обязан зажиреть. Пусть я тресну, но за это отвечу. Но за трекать с акцентом — базара не было.
Больше всего на свете Капону захотелось врезать Пургену так, как это делал Ван Дамм под его руководством. Однако, Спорщик не имел права рисковать операцией, а потому сохранил почти каменное выражение на морде, хотя внутренне кипел сильнее чайника.
— Ты сказал свое слово, Пурген, — выдал доктор Вонг. — Да, за это мы не договаривались. Точно. Только за пару штук не может быть речи, усек? Ты получишь больше!
— Кент фуфла не гонит? — удивился Пурген.
— Или. Только если завалишь образ, я тебя на лыжи не поставлю. А гарантирую перо вместо бабок.
— Не бери на характер, Капон, — бросил Пурген и посмотрел в сторону вжавшегося в кресло Гири.
— Я ни разу не кидаю тебя на оттяжку, — безмятежно сказал сенсей Вонг. — Думаешь, у меня после твоего завала станет чуть светлее будущее? Так что, Пурген, еще пять штук — и делай мне всё красиво.
— Пять штук? — удивился такой щедрости Пурген. — Знаешь, Капон, мне кажется, я местами погорячился. Хотя… Слушай, добавь еще двести баксов, так, если хочешь, я вместо Гурвица пару дней покомандую городом. Или…
— Пурген, кончай мне пудрить мозги, — ответил сенсей Вонг на такое деловое предложение. — И приступай до работы. Ты вообще изменился: стал нудным, как три подвала, тюльку прогоняешь. Если все твои нудности погрузить до парохода, он бы потонул раньше того «Титаника». Ему икра с салом поперек аппетитов стоят! А что бы ты гнал, когда тебе надо было бы не добрать представительности мэра, набивая живот прямо-таки валютой за мой счет? Я себе имею представить, как бы ты взвыл, когда требовалось сделать из себе президента и зашкилетиться до его уровней… В общем, ребята, через день я хочу видеть высокого амбалистого Пургена при нужных интонациях. Кажется, за такие лавэ я могу требовать даже полувозможного. Или я неправ, Пурген?
Пурген молча кивнул головой. В конце концов, хотя он не расколол Капона на дополнительные двести баксов, но прибавка в пять штук тоже на дороге не валяется. За эти бабки он был готов в дальнейшем позволять Спорщику изображать над собой вид Станиславского.
Пока Капон карячился среди весовых категорий современных драматургии, Моргунов тоже решил дать помощь театральному искусству. Он небрежным макаром заскочил во Дворец культуры имени норкома Чичерина и начал изображать среди кабинета директора страшные переживания за искусство.
Сперва директор решил пропускать мимо ушей моргуновские стонания, но, когда главврач «Гиппократа», известного своими благотворительными заскоками, начал молоть что-то за спонсорство, руководитель Дворца культуры тут же растопырил уши в заданном природой направлении. Когда человеку хочется услышать что-то чересчур приятное, он способен уловить самый слабый шепот даже перед неизбежным процессом. Так за шепот нет никакой речи, если Моргунов бухтит, как он готов разориться, чтобы не допустить гибели местного драмкружка. И нечего выпихивать артистов на улицу в угоду каким-то бывшим спекулянтам, именуемых теперь фирмачами. Этим сильно недоволен не только сам Моргунов, но и его хозяин Борщ, который завтра собирается наведаться сюда с вопросом: до каких пор так называемый Дом культуры будет превращаться в рассадник торгово-закупочной заразы?
Стоило директору услышать фамилию Борщ, как он тут же стал бледнеть сильнее постоянных клиентов морга. И мгновенно согласился с Моргуновым за то, что культура не должна погибнуть. Только, извинялся директор, с нас дерут такие цены за свет, воду, отопление и всё прочее, а самодеятельный театр продолжает делать вид, что искусство принадлежит народу без копейки денег. Вот потому сердце директора чуть не встретилось с инфарктом, когда он был вынужден сдать театральное помещение каким-то фирмачам, лишь бы Дом культуры не рухнул в финансовую пропасть.
Доктор Моргунов успокоил директора: теперь театр будет получать спонсорскую помощь от благотворительности, и по поводу неустойки фирмачам тоже волноваться нечего. Пусть только эти спекулянты не проникнутся заботами за нашу драму и прочую музыку, так они сходу будут иметь счастье любоваться исключительно архитектурными изображениями на любом из кладбищ. Потому, как известно, искусство требует жертв среди своих зрителей.
Директор мысленно перебирал все возможные последствия, однако не решался чересчур противоречить Моргунову. Фирмачи, конечно, отбрасывают пайку, но, если завтра таки да заявится Борщ, этих взяток вряд ли хватит для полноценного бесплатного лечения опухшей головы. Тем более, что с фирмачами-арендаторами разберется не Дом культуры, а «Гиппократ». И когда они окажутся несговорчивыми, так главврач похоже знает, что гарантирует. Его начальник Борщ своими речами при выпученных глазах кого хочешь вынудит до того света надежнее молчаливого киллера с пулеметом.
После того, как Моргунов узнал номер счета, куда надо гнать спонсорскую башмалу, и подарил директору пачку зелени, стало ясно: Дому культуры предстоит драматическое возрождение, если даже ставить «Малую землю». Тем более, до кабинета директора спокойно зашел Гнус и небрежно заметил: бизнесмены, варящие башмалу на театральной сцене, уже нашли более подходящее помещение в этом же здании и согласны перебазироваться туда ради любви до святого искусства. Директор пытался заикнуться: на выбранное ими помещение давно претендует бакалейный отдел, созданный при какой-то культурно-профсоюзной структуре, но не решился сильно распространяться на заданную тему. Потому что ради профсоюзной культуры с возможными бакалейными последствиями выпихнул из помещения на улицу шахматно-шашечных кружок.
Правильно сделал. Шахматы — это вам спорт, и только в крайнем случае, культура под названием физическая. Но какая физическая культура устоит перед нуждами директора, обаянием Моргунова и решительностью Гнуса? Какие там шашки; целая структура, возникшая на обломках партийно-комсомольских интересов, против фирмы «Гиппократ» не потянет, потому как ни черта не рубит в спонсорстве на должном уровне.
Перед тем, как сесть в машину, Гнус честно признался Моргунову: режиссер драмкружка прямо-таки счастлив, что не остался безработным среди улиц и готов хоть завтра приступить к репетициям новой пьесы на современную тему. Моргунов заметил бригадиру фирмы: главное для них вовремя оказывать всяческую помощь не только театрам, но и писателям, чьи пьесы уже мечтают разыгрывать в этом самом Доме. Напоследок Слава заметил Гнусу — если новоявленный драматург Янис станет корчить из себя лишнего, так сумок с надписью «Мальборо» без труда можно найти в магазине, расположенном на первом этаже многопрофильного Дома культуры.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
За день до того, как американская делегация, бьющая копытами от нетерпения поскорее осчастливить своих бывших земляков, дождалась возвращения мэра из заграничной командировки, в городе произошло вполне заурядное событие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30