быть может, баптисты не врут в своих листовках, рассказывая, как здорово всем будет на том свете? Несмотря на их рекламу, Судно твердо решил не нарываться на характер жены и отложить свое путешествие в иной мир по причине атеистического воспитания.
— Верочка, — пищал в ответ на страшные угрозы Сосисомиди, благоразумно не открывая дверь, — Как ты могла такое подумать?
Через полчаса Вера капитулировала и поклялась здоровьем ребенка не брать в руки свой любимый кухонный предмет до полного выяснения обстоятельств измордованности Судна вовсе не в том месте, где он регулярно получал по морде.
Сосисомиди выполз на кухню при пухлой папке с газетными вырезками своего творчества в двадцати пяти экземплярах.
— Верочка, — убедился заплывшим глазом Янис, что в руках супруги нет привычной чугунной принадлежности, — что ты такое говоришь? Как ты могла подумать, что у меня есть другая женщина, любимая? Вот посмотри и убедись сама. Я же свои прозаические произведения подписываю в твою честь. Подумай, Верочка, была бы у меня другая женщина, так я бы ставил в псевдоним в ее честь — Галкин, Лоркин, Машкин или Светкин. А так, сама смотри, я — Веркин. И ничей другой.
— Да кому ты еще нужен, подонок? — смягчилась жена, окончательно поверив мужу. — Давай, крест мой тяжкий, я к шишке что-то тяжелое приложу..
— Только не сковородку, — пискнул Янис, прижимая до груди заветную папку.
Несколько дней Судно отлеживался в постели, строя разнообразные планы мести Петрову. В мечтаниях он легко забрасывал режиссера бутылками с зажигательной смесью и даже расправлялся с ним в кулачном бою. Но, когда на морде Судна затянулись царапины, а от синяков остались одни воспоминания, воображение творческого работника немного поостыло, и он отправился поправить пошатнувшееся здоровье морскими ваннами. Сосисомиди не рискнул объявиться в Отраде, чтобы встретить там Петрова, как о том мечталось, а направился в совсем противоположную сторону Лузановки.
Морская вода сходу добавила сил Янису, настроив его характер на более миролюбивые планы изничтожения режиссера. Сосисомиди даже начал потихоньку кайфовать, представляя, как он продаст свою разгромную статью в журнал «Театральная жизнь». И тогда гнусного Петрова точно попрут с работы в виде принятых мер, а остальные, помня за судьбу режиссера, безоговорочно начнут соглашаться с платными требованиями перед интервью.
Когда кайф Сосисомиди достиг апогея, он быстро спустился с небес на пляжный песок при помощи оглушительной затрещины. Сперва Янис подумал, что чересчур любимое им солнце грохнулось на землю или еще хуже — в Лузановку приперся Петров, но перед тем, как получить очередной удар, понял — он ошибается. Режиссера здесь в упор не наблюдалось, и солнце, подобно Конституции, торчало высоко в небе. Зото два незнакомых мужика лупили Сосисомиди с тем же остервенением, как Петров с завлитом, и рядом с их ударами сковородка в руках супруги проканывала Божьей благодатью.
— Ах ты, парашник гнойный, — орали мужики больше для сведения окружающих, чтобы они не вмешивались в процессы под солнцем, — ты у нас, гнида, цибуху будешь достать, вафлер глистатый. А вы чего, граждане, суетитесь? Эта тварь в Отраде маленького пацаненка в кустах хотела вжучить, а теперь он здесь пасется. В Отраде его уже вычислили и наваляли, так эта тварюга опять за свое. Не масть меняет, а пляжи. Получи по такому поводу, пидар мокрожопый, в торец, а также по мозолястым губам.
Наши люди всегда ведут себя адекватно до ситуации, и при всем желании Сосисомиди не мог бы пожаловаться, что в Лузановке сердобольные мамочки и все желающие лупили его не так страстно, как раньше в Отраде.
С тех пор Судно резко потерял привычку купаться в море. И, даже находясь на съемках клипа в пятидесяти километрах от Лузановки, пресс-атташе лишний раз старался не вылазить из машины. До чести Яниса, он всё-таки в меру способностей изредка путался у режиссера под ногами, высказывая моргуновские требования, и даже начал действовать на нервы сенсею, чересчур утомленному жарой и дальней дорогой.
Капон, сохраняя каменную морду, внутренне бесился, что перед съемкой его лицо немножко пудрили. До чего докатился с этими благотворительными мансами, рассуждал Капон, пидарасят пудрой среди бела дня. В зоне мы над пивнями такого беспредела не позволяли.
Сосисомиди убедился: вокруг, кроме съемочной группы, нет других отдыхающих, и стал более смело влазить до творческого процесса. Он даже нагло вымерял выдержку сенсея Вонга, рассказывая ему всякие глупости за свое видение дальнейшего развития рекламы. Хотя артист, изображающий поверженного Капоном ученика, лежал мордой в песке, Янис ни разу не вспомнил, как он копировал такое поведение на шумных пляжах, и продолжал тревожить уши доктора Вонга всякими глупостями за факты из его прошлого.
Капону сильно хотелось изменить выражение на лице и ударить наглого фраера своим секретным приемом, но чего не сделаешь ради бизнеса. А потому доктор Вонг спокойно вытащил из себя глаз, продемонстрировал его Сосисомиди и вставил на место. Это дело заметил не только Янис, но и режиссер, тут же заоравший оператору, чтобы он завязывал измерять освещение вокруг природы.
Капон при каменной морде наконец-то снизошел до назойливости начальника рекламы.
— Высоко в тибетских горах, — тщательно и медленно подбирал слова до лексикона доктор наук Вонг, — меня тренировал великий Дуа из монастыря Чуй. Однажды с неба раздался гром. Молния ударила меня в глаз. Она прожгла дырку, через которую вошла в голову чудодейственная сила, неподвластная даже Дуа. И разуму смертных. Учитель сказал: теперь ты лучше меня можешь убивать и лечить людей… Фу… В общем, когда, чувырло братское, ты и дальше липнуть будешь, так смотреть на мир одним глазом я тебе не гарантирую, Я тебе, Отсосопуло, ложкой оба шнифта выдавлю, если ты еще раз откроешь свое помойное хавало. Это говорю я, сенсей Вонг. И я знаю, что говорю. Учение великого Дуа и чудодейственная сила живет во мне.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Во время гиппократовской презентации санаторий «Синие зори» с трудом вместил всех желающих похлопать ладошками новым формам благотворительности и накачать животы шаровым шампанским. Увидев на столах «Дом Переньон» при грудах деликатесов, многие журналисты сходу убедились за высокое предназначение «Гиппократа» и его бескорыстное стремление сделать мир вокруг себя лучше, а людей счастливее.
Их рассуждения лишний раз подтвердило присутствие на презентации высоких гостей из разнокалиберных Советов, а также известных артистов, бизнесменов и филантропов.
В самом деле, нехай на эти поминки по плохому лечению трудящихся масс приперся бы какой-то там зачуханный министр, кто бы обратил до него внимание?
Но если в «Синие зори» приехали Стакан, Сивка и другие уважаемые люди — это о чем-то таки да может сказать. Газетные отчеты за новое медицинское общество наполнились такими смелыми комплиментами, с понтом их писал сам Сосисомиди под двенадцать копирок.
Хотя Янис старался реже попадаться на глаз доктору Вонгу, он уболтал сам себя, как в нем, кроме прозаико-поэтического дара, не погиб и гениальный администратор. Судно щедро башлял моргуновским лавэ и при том строил вид, с понтом разбрасывает бабки из собственного кармана. Благодаря тому, что сколько наших людей не дури, а они всё равно растопыривают уши перед рекламной лапшой, в «Синие зори» тонким ручейком потянулся клиент. После демонстрации по ОРТ фильма за Ван Дамма ручеек постепенно стал превращаться в поток средней толщины.
Наивно веря телевизионной программе, в воскресенье вечером десятки тысяч людей, воспитанных на наших гуманистических ценностях, собрались перед голубыми экранами смотреть «Двойной удар». А что делать, если вместо Павки Корчагина им на той же постоянке показывают других фехтовальщиков, драчунов и борцов за мир во всем мире из ранее враждебного лагеря? Так пока ОРТ демонстрировало Ван Дамма, местное телевидение вперлось на их канал и делало то же самое, используя пресловутый «Двойной удар». Только в местном варианте Жан Клод лупил всех подряд не без помощи доктора Вонга.
Люди терпеливо ждали, когда этот сенсей потеряется из телевизора вместе со своим тибетским монастырем и местное телевидение даст возможность смотреть настоящий «Двойной удар». Не тут-то было. На экране, вместо Жан Клода по пояс в трупах, появилась рука с микрофоном. Полчаса какой-то штымп в белом халате сидел напротив руки с микрофоном и пел за «Гиппократ» разные слова, от которых зрители постепенно переходили до стадии повального бешенства. Где «Двойной удар», паразиты, как было гарантировано телевизионной программой? Чтоб вас с вашим лечебным «Гиппократом» в другой раз показывали всем желающим прямо из реанимации.
Как бы то ни было, на следующий день «Гиппократ» был на слуху всего города. Представляете, возбужденно рассказывали друг другу люди, получившие воскресным вечером небывалое удовольствие, они теперь гонят нас в могилу не только зарплатами, но и мотают нервы каким-то «Гиппократом», чтоб он сгорел с телепиратами, возглавляемыми китайским экстремистом Вонгом. Это же самый настоящий ученик бандюги Мао, а не какого-то Дуа, нехай он треснет вместе с ними, правительством и такой жизнью.
Зато, когда телевизор в течение недели бубнил: «Гиппократ» купил эфирное время, чтобы показать любимый народом фильм «Двойной удар» вместо запланированной ранее тягомотины «Депутатский дневник» — это сразу всем понравилось. За «Гиппократ» резко переменили мнение и даже без напряжения смотрели на доктора Вонга, мелькающего в рекламных перебивках «Двойного удара».
Статьи за чудодейственный «Гиппократ» захлестнули страницы газет, и не было дня, чтобы каждый из продолжающих плодиться телеканалов не терендел за агромадные возможности тибетской медицины, даже если кто хочет просто тренироваться в спортклубе «Лотос».
Кроме масс-медиа, в бой за пациента вступила еще более тяжелая артиллерия. Сам Леонид Александрович в беседах небрежно ронял комплименты за качество обслуживания болезней в «Гиппократе», и, учитывая уровень этих рассказов, в «Синие зори» потянулись некоторые крутые бизнесмены и слуги народа по должностям.
Директор «Гиппократа» Василий Петрович Борщ сходу понял — пришло время окончательно сделать людей счастливыми. Этот по натуре больной на голову даже не догадывался, кому в первую очередь обязан таким нахысом. К удовольствию Борща, ему попалась очень толковая секретарша. Не какая-то там молоденькая девка, которых нанимают всякие фирмачи-проходимцы, чтобы потом использовать на них свое служебное положение. Нет, такого Борщу не нужно; воитель за справедливость не потерпел бы и поверхностных намеков за успешное совмещение блядства с работой. А потому его секретарь — солидная женщина в возрасте, не отвлекающая от плодотворного труда к другим глупостям.
Соня Левицкая быстро освоилась на новом месте, благодаря знанию жизни. Она опытным взором вычисляла настоящего клиента, даже если он прятал свою сущность под специально натянутой скромной одеждой, и мгновенно принимала решение. Пока Аня Люкс спокойно раздевала компьютер в покер, Соня Левицкая сортировала посетителей и вела предварительную запись по двум спискам. Нищих, убогих и настоящих больных, вроде своего директора, она направляла непосредственно до Борща, а клиентов, ради которых создавался «Гиппократ», заворачивала в сторону Моргунова.
Директор Борщ с удовольствием выслушивал симптомы своего контингента, которому нужно было не столько порций здоровья, как добиться от кого-то торжества правды или пары копеек. Василий Петрович с радостным видом тащил за собой искателя счастья до персонального «Москвича» и ездил по разным собесам, жэкам, здравотделам и прочим конторам сражаться за справедливое решение проблем граждан.
Переутомленных бизнесменов до «Синих зорь», как правило, заволакивали их жены, сильно пугавшиеся летальных последствий перепарки мужей от каторжной работы, порой длящейся сутками. Жены чересчур хорошо относились до супругов и не мечтали остаться вдовами с такими доходами, от которых хочется поскорее разделить судьбу любимого человека.
Посетителей, источавших денежную ауру вокруг себя, встречал сам Моргунов, разодетый в белый халат, как мясник с Привоза.
— Ваша жена совершенно права, батенька, — ласково говорил Моргунов, — переутомление небывалое… Придется лечь к нам, в отделение интенсивной терапии, дней, этак, на пяток.
— Да вы что, доктор! — кидал глаза на лоб бизнесмен. — Мне в этом месяце еще в Англию нужно успеть, кроме всего прочего. И вообще, целых пять дней… Я уже с трудом не вспомню, когда пять дней кряду…
— Дорогой, — принимала сторону врача жена, — ты действительно трудишься без выходных и отпусков. Но возраст уже не тот. Здоровье нужно поддержать. Даже президенты США ложатся в клиники.
— Так то президенты, — отбивался бизнесмен, — разве у них столько работы, как у меня? Пять дней, подумать только…
— Батенька, — ласково говорил ему Моргунов, — вы ведь в Англию собираетесь. Надолго?
— На полдня, а то и на целый, — признавался фирмач, — мне еще нужно оттуда с подписанным контрактом в Москву, и успеть завизировать его в Чехии. В общем, за всё про всё есть трое суток, я рассчитал, иначе сделка сорвется. Шутка ли, сто пятьдесят тонн… В общем, не это важно. А вы говорите целых пять дней…
— Меньше вряд ли получится, — убеждал кандидата в пациенты Моргунов. — Склероз, батенька, явно прогрессирует. Уже не можете вспомнить, когда пять дней подряд отдыхали. А что дальше будет? Вы посмотрите в зеркало, какие у вас мешки под глазами от переутомления. В эти мешки влезут все сто пятьдесят тонн вашего товара безо всяких накладных и контрактов… Мадам, — Славка тут же переключил внимание до супруги фирмача, — я не могу гарантировать, что он вернется из-за границы домой. Без микроскопа вижу: у нервов больного скоро наступит полная дистрофия.
— Ты в могилу положить себя хочешь? — нежно разорялась жена болящего. — До того извел себя… Ночами не спишь, снотворное горстями употребляешь. А оно всё равно не действует.
— Знаете что? — принимал нейтральный вид Моргунов, если бизнесмен не сдавался и после таких слов, — вы хотя бы анализы пройдите. То есть, пусть вас посмотрит терапевт, сделает мне консилиум. А потом мы сообща примем решение. Согласны?
Фирмач соглашался, лишь бы от него поскорее отвязалась жена с назойливым доктором. Славка, нежно прихватив его за локоток, вел по коридору в отделение интенсивной терапии, где больной попадал в кабинет завотделением Майки Пилипчук. Моргунов мгновенно возвращался на рабочее место, а больной уже не столько думал за свои симптомы и поскорее отсюда смыться, как начинал облизываться на докторшу, убеждавшую его, что клятва Гиппократа — для нее самое главное в жизни.
Майка давала понять: она согласна лечить больного день и ночь всеми последними медицинскими достижениями, лишь бы вернуть ему пошатнувшееся здоровье.
фирмач, уже почти согласный на полное восстановление жизненных сил, с радостным эпикризом на утомленном лице семенил вслед за Майкой, мысленно соглашаясь с ее требованиями и измеряя глазами параметры халата докторши, выступающие в разных направлениях. Пилипчук демонстрировала пациенту отдельную палату с двуспальной койкой, и бизнесмен начинал медленно мечтать не срочно смыться в Англию, а таки да подлечиться. И, когда в палату по очереди вбегали Майкины медсестрички со срочными вопросами, фирмач в очередной раз врубался: его здоровье шатается до такой степени, что рухнуть немедленно в койку — единственный выход сохраниться на этом свете.
Но за лечение по системе бикицер не могло быть и речи. Бизнесмен возвращался в кабинет Моргунова и, взглянув на жену, делал ей одолжение — черт с ней, этой Англией и ста пятьюдесятью тоннами, когда она права и собственное здоровье, может быть, дороже даже государственных интересов. Потому он согласен с требованиями супруги и медицины, готов отложить срочные дела и лечь в отделение интенсивной терапии прямо уже.
Примерно такое говорили не только уставшие от бизнеса люди, но и фирмачи, приучившиеся снимать напряжение с помощью вовсе не тонизирующей «Колы». Таких кандидатов до больных в присутствии жены обследовал рычащий профессор с деревянным молотком, пугая не столько своим видом, как угрожающими медицинскими заключениями. Затем профессор на пару минут уволакивал болящего на рентген, где он обращал внимание на снующих по коридору медсестричек в сильно коротких и декольтированных белых халатах.
Бизнесмен, он на то и деловой человек, чтобы сходу тонко прочувствовать любую обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Верочка, — пищал в ответ на страшные угрозы Сосисомиди, благоразумно не открывая дверь, — Как ты могла такое подумать?
Через полчаса Вера капитулировала и поклялась здоровьем ребенка не брать в руки свой любимый кухонный предмет до полного выяснения обстоятельств измордованности Судна вовсе не в том месте, где он регулярно получал по морде.
Сосисомиди выполз на кухню при пухлой папке с газетными вырезками своего творчества в двадцати пяти экземплярах.
— Верочка, — убедился заплывшим глазом Янис, что в руках супруги нет привычной чугунной принадлежности, — что ты такое говоришь? Как ты могла подумать, что у меня есть другая женщина, любимая? Вот посмотри и убедись сама. Я же свои прозаические произведения подписываю в твою честь. Подумай, Верочка, была бы у меня другая женщина, так я бы ставил в псевдоним в ее честь — Галкин, Лоркин, Машкин или Светкин. А так, сама смотри, я — Веркин. И ничей другой.
— Да кому ты еще нужен, подонок? — смягчилась жена, окончательно поверив мужу. — Давай, крест мой тяжкий, я к шишке что-то тяжелое приложу..
— Только не сковородку, — пискнул Янис, прижимая до груди заветную папку.
Несколько дней Судно отлеживался в постели, строя разнообразные планы мести Петрову. В мечтаниях он легко забрасывал режиссера бутылками с зажигательной смесью и даже расправлялся с ним в кулачном бою. Но, когда на морде Судна затянулись царапины, а от синяков остались одни воспоминания, воображение творческого работника немного поостыло, и он отправился поправить пошатнувшееся здоровье морскими ваннами. Сосисомиди не рискнул объявиться в Отраде, чтобы встретить там Петрова, как о том мечталось, а направился в совсем противоположную сторону Лузановки.
Морская вода сходу добавила сил Янису, настроив его характер на более миролюбивые планы изничтожения режиссера. Сосисомиди даже начал потихоньку кайфовать, представляя, как он продаст свою разгромную статью в журнал «Театральная жизнь». И тогда гнусного Петрова точно попрут с работы в виде принятых мер, а остальные, помня за судьбу режиссера, безоговорочно начнут соглашаться с платными требованиями перед интервью.
Когда кайф Сосисомиди достиг апогея, он быстро спустился с небес на пляжный песок при помощи оглушительной затрещины. Сперва Янис подумал, что чересчур любимое им солнце грохнулось на землю или еще хуже — в Лузановку приперся Петров, но перед тем, как получить очередной удар, понял — он ошибается. Режиссера здесь в упор не наблюдалось, и солнце, подобно Конституции, торчало высоко в небе. Зото два незнакомых мужика лупили Сосисомиди с тем же остервенением, как Петров с завлитом, и рядом с их ударами сковородка в руках супруги проканывала Божьей благодатью.
— Ах ты, парашник гнойный, — орали мужики больше для сведения окружающих, чтобы они не вмешивались в процессы под солнцем, — ты у нас, гнида, цибуху будешь достать, вафлер глистатый. А вы чего, граждане, суетитесь? Эта тварь в Отраде маленького пацаненка в кустах хотела вжучить, а теперь он здесь пасется. В Отраде его уже вычислили и наваляли, так эта тварюга опять за свое. Не масть меняет, а пляжи. Получи по такому поводу, пидар мокрожопый, в торец, а также по мозолястым губам.
Наши люди всегда ведут себя адекватно до ситуации, и при всем желании Сосисомиди не мог бы пожаловаться, что в Лузановке сердобольные мамочки и все желающие лупили его не так страстно, как раньше в Отраде.
С тех пор Судно резко потерял привычку купаться в море. И, даже находясь на съемках клипа в пятидесяти километрах от Лузановки, пресс-атташе лишний раз старался не вылазить из машины. До чести Яниса, он всё-таки в меру способностей изредка путался у режиссера под ногами, высказывая моргуновские требования, и даже начал действовать на нервы сенсею, чересчур утомленному жарой и дальней дорогой.
Капон, сохраняя каменную морду, внутренне бесился, что перед съемкой его лицо немножко пудрили. До чего докатился с этими благотворительными мансами, рассуждал Капон, пидарасят пудрой среди бела дня. В зоне мы над пивнями такого беспредела не позволяли.
Сосисомиди убедился: вокруг, кроме съемочной группы, нет других отдыхающих, и стал более смело влазить до творческого процесса. Он даже нагло вымерял выдержку сенсея Вонга, рассказывая ему всякие глупости за свое видение дальнейшего развития рекламы. Хотя артист, изображающий поверженного Капоном ученика, лежал мордой в песке, Янис ни разу не вспомнил, как он копировал такое поведение на шумных пляжах, и продолжал тревожить уши доктора Вонга всякими глупостями за факты из его прошлого.
Капону сильно хотелось изменить выражение на лице и ударить наглого фраера своим секретным приемом, но чего не сделаешь ради бизнеса. А потому доктор Вонг спокойно вытащил из себя глаз, продемонстрировал его Сосисомиди и вставил на место. Это дело заметил не только Янис, но и режиссер, тут же заоравший оператору, чтобы он завязывал измерять освещение вокруг природы.
Капон при каменной морде наконец-то снизошел до назойливости начальника рекламы.
— Высоко в тибетских горах, — тщательно и медленно подбирал слова до лексикона доктор наук Вонг, — меня тренировал великий Дуа из монастыря Чуй. Однажды с неба раздался гром. Молния ударила меня в глаз. Она прожгла дырку, через которую вошла в голову чудодейственная сила, неподвластная даже Дуа. И разуму смертных. Учитель сказал: теперь ты лучше меня можешь убивать и лечить людей… Фу… В общем, когда, чувырло братское, ты и дальше липнуть будешь, так смотреть на мир одним глазом я тебе не гарантирую, Я тебе, Отсосопуло, ложкой оба шнифта выдавлю, если ты еще раз откроешь свое помойное хавало. Это говорю я, сенсей Вонг. И я знаю, что говорю. Учение великого Дуа и чудодейственная сила живет во мне.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Во время гиппократовской презентации санаторий «Синие зори» с трудом вместил всех желающих похлопать ладошками новым формам благотворительности и накачать животы шаровым шампанским. Увидев на столах «Дом Переньон» при грудах деликатесов, многие журналисты сходу убедились за высокое предназначение «Гиппократа» и его бескорыстное стремление сделать мир вокруг себя лучше, а людей счастливее.
Их рассуждения лишний раз подтвердило присутствие на презентации высоких гостей из разнокалиберных Советов, а также известных артистов, бизнесменов и филантропов.
В самом деле, нехай на эти поминки по плохому лечению трудящихся масс приперся бы какой-то там зачуханный министр, кто бы обратил до него внимание?
Но если в «Синие зори» приехали Стакан, Сивка и другие уважаемые люди — это о чем-то таки да может сказать. Газетные отчеты за новое медицинское общество наполнились такими смелыми комплиментами, с понтом их писал сам Сосисомиди под двенадцать копирок.
Хотя Янис старался реже попадаться на глаз доктору Вонгу, он уболтал сам себя, как в нем, кроме прозаико-поэтического дара, не погиб и гениальный администратор. Судно щедро башлял моргуновским лавэ и при том строил вид, с понтом разбрасывает бабки из собственного кармана. Благодаря тому, что сколько наших людей не дури, а они всё равно растопыривают уши перед рекламной лапшой, в «Синие зори» тонким ручейком потянулся клиент. После демонстрации по ОРТ фильма за Ван Дамма ручеек постепенно стал превращаться в поток средней толщины.
Наивно веря телевизионной программе, в воскресенье вечером десятки тысяч людей, воспитанных на наших гуманистических ценностях, собрались перед голубыми экранами смотреть «Двойной удар». А что делать, если вместо Павки Корчагина им на той же постоянке показывают других фехтовальщиков, драчунов и борцов за мир во всем мире из ранее враждебного лагеря? Так пока ОРТ демонстрировало Ван Дамма, местное телевидение вперлось на их канал и делало то же самое, используя пресловутый «Двойной удар». Только в местном варианте Жан Клод лупил всех подряд не без помощи доктора Вонга.
Люди терпеливо ждали, когда этот сенсей потеряется из телевизора вместе со своим тибетским монастырем и местное телевидение даст возможность смотреть настоящий «Двойной удар». Не тут-то было. На экране, вместо Жан Клода по пояс в трупах, появилась рука с микрофоном. Полчаса какой-то штымп в белом халате сидел напротив руки с микрофоном и пел за «Гиппократ» разные слова, от которых зрители постепенно переходили до стадии повального бешенства. Где «Двойной удар», паразиты, как было гарантировано телевизионной программой? Чтоб вас с вашим лечебным «Гиппократом» в другой раз показывали всем желающим прямо из реанимации.
Как бы то ни было, на следующий день «Гиппократ» был на слуху всего города. Представляете, возбужденно рассказывали друг другу люди, получившие воскресным вечером небывалое удовольствие, они теперь гонят нас в могилу не только зарплатами, но и мотают нервы каким-то «Гиппократом», чтоб он сгорел с телепиратами, возглавляемыми китайским экстремистом Вонгом. Это же самый настоящий ученик бандюги Мао, а не какого-то Дуа, нехай он треснет вместе с ними, правительством и такой жизнью.
Зато, когда телевизор в течение недели бубнил: «Гиппократ» купил эфирное время, чтобы показать любимый народом фильм «Двойной удар» вместо запланированной ранее тягомотины «Депутатский дневник» — это сразу всем понравилось. За «Гиппократ» резко переменили мнение и даже без напряжения смотрели на доктора Вонга, мелькающего в рекламных перебивках «Двойного удара».
Статьи за чудодейственный «Гиппократ» захлестнули страницы газет, и не было дня, чтобы каждый из продолжающих плодиться телеканалов не терендел за агромадные возможности тибетской медицины, даже если кто хочет просто тренироваться в спортклубе «Лотос».
Кроме масс-медиа, в бой за пациента вступила еще более тяжелая артиллерия. Сам Леонид Александрович в беседах небрежно ронял комплименты за качество обслуживания болезней в «Гиппократе», и, учитывая уровень этих рассказов, в «Синие зори» потянулись некоторые крутые бизнесмены и слуги народа по должностям.
Директор «Гиппократа» Василий Петрович Борщ сходу понял — пришло время окончательно сделать людей счастливыми. Этот по натуре больной на голову даже не догадывался, кому в первую очередь обязан таким нахысом. К удовольствию Борща, ему попалась очень толковая секретарша. Не какая-то там молоденькая девка, которых нанимают всякие фирмачи-проходимцы, чтобы потом использовать на них свое служебное положение. Нет, такого Борщу не нужно; воитель за справедливость не потерпел бы и поверхностных намеков за успешное совмещение блядства с работой. А потому его секретарь — солидная женщина в возрасте, не отвлекающая от плодотворного труда к другим глупостям.
Соня Левицкая быстро освоилась на новом месте, благодаря знанию жизни. Она опытным взором вычисляла настоящего клиента, даже если он прятал свою сущность под специально натянутой скромной одеждой, и мгновенно принимала решение. Пока Аня Люкс спокойно раздевала компьютер в покер, Соня Левицкая сортировала посетителей и вела предварительную запись по двум спискам. Нищих, убогих и настоящих больных, вроде своего директора, она направляла непосредственно до Борща, а клиентов, ради которых создавался «Гиппократ», заворачивала в сторону Моргунова.
Директор Борщ с удовольствием выслушивал симптомы своего контингента, которому нужно было не столько порций здоровья, как добиться от кого-то торжества правды или пары копеек. Василий Петрович с радостным видом тащил за собой искателя счастья до персонального «Москвича» и ездил по разным собесам, жэкам, здравотделам и прочим конторам сражаться за справедливое решение проблем граждан.
Переутомленных бизнесменов до «Синих зорь», как правило, заволакивали их жены, сильно пугавшиеся летальных последствий перепарки мужей от каторжной работы, порой длящейся сутками. Жены чересчур хорошо относились до супругов и не мечтали остаться вдовами с такими доходами, от которых хочется поскорее разделить судьбу любимого человека.
Посетителей, источавших денежную ауру вокруг себя, встречал сам Моргунов, разодетый в белый халат, как мясник с Привоза.
— Ваша жена совершенно права, батенька, — ласково говорил Моргунов, — переутомление небывалое… Придется лечь к нам, в отделение интенсивной терапии, дней, этак, на пяток.
— Да вы что, доктор! — кидал глаза на лоб бизнесмен. — Мне в этом месяце еще в Англию нужно успеть, кроме всего прочего. И вообще, целых пять дней… Я уже с трудом не вспомню, когда пять дней кряду…
— Дорогой, — принимала сторону врача жена, — ты действительно трудишься без выходных и отпусков. Но возраст уже не тот. Здоровье нужно поддержать. Даже президенты США ложатся в клиники.
— Так то президенты, — отбивался бизнесмен, — разве у них столько работы, как у меня? Пять дней, подумать только…
— Батенька, — ласково говорил ему Моргунов, — вы ведь в Англию собираетесь. Надолго?
— На полдня, а то и на целый, — признавался фирмач, — мне еще нужно оттуда с подписанным контрактом в Москву, и успеть завизировать его в Чехии. В общем, за всё про всё есть трое суток, я рассчитал, иначе сделка сорвется. Шутка ли, сто пятьдесят тонн… В общем, не это важно. А вы говорите целых пять дней…
— Меньше вряд ли получится, — убеждал кандидата в пациенты Моргунов. — Склероз, батенька, явно прогрессирует. Уже не можете вспомнить, когда пять дней подряд отдыхали. А что дальше будет? Вы посмотрите в зеркало, какие у вас мешки под глазами от переутомления. В эти мешки влезут все сто пятьдесят тонн вашего товара безо всяких накладных и контрактов… Мадам, — Славка тут же переключил внимание до супруги фирмача, — я не могу гарантировать, что он вернется из-за границы домой. Без микроскопа вижу: у нервов больного скоро наступит полная дистрофия.
— Ты в могилу положить себя хочешь? — нежно разорялась жена болящего. — До того извел себя… Ночами не спишь, снотворное горстями употребляешь. А оно всё равно не действует.
— Знаете что? — принимал нейтральный вид Моргунов, если бизнесмен не сдавался и после таких слов, — вы хотя бы анализы пройдите. То есть, пусть вас посмотрит терапевт, сделает мне консилиум. А потом мы сообща примем решение. Согласны?
Фирмач соглашался, лишь бы от него поскорее отвязалась жена с назойливым доктором. Славка, нежно прихватив его за локоток, вел по коридору в отделение интенсивной терапии, где больной попадал в кабинет завотделением Майки Пилипчук. Моргунов мгновенно возвращался на рабочее место, а больной уже не столько думал за свои симптомы и поскорее отсюда смыться, как начинал облизываться на докторшу, убеждавшую его, что клятва Гиппократа — для нее самое главное в жизни.
Майка давала понять: она согласна лечить больного день и ночь всеми последними медицинскими достижениями, лишь бы вернуть ему пошатнувшееся здоровье.
фирмач, уже почти согласный на полное восстановление жизненных сил, с радостным эпикризом на утомленном лице семенил вслед за Майкой, мысленно соглашаясь с ее требованиями и измеряя глазами параметры халата докторши, выступающие в разных направлениях. Пилипчук демонстрировала пациенту отдельную палату с двуспальной койкой, и бизнесмен начинал медленно мечтать не срочно смыться в Англию, а таки да подлечиться. И, когда в палату по очереди вбегали Майкины медсестрички со срочными вопросами, фирмач в очередной раз врубался: его здоровье шатается до такой степени, что рухнуть немедленно в койку — единственный выход сохраниться на этом свете.
Но за лечение по системе бикицер не могло быть и речи. Бизнесмен возвращался в кабинет Моргунова и, взглянув на жену, делал ей одолжение — черт с ней, этой Англией и ста пятьюдесятью тоннами, когда она права и собственное здоровье, может быть, дороже даже государственных интересов. Потому он согласен с требованиями супруги и медицины, готов отложить срочные дела и лечь в отделение интенсивной терапии прямо уже.
Примерно такое говорили не только уставшие от бизнеса люди, но и фирмачи, приучившиеся снимать напряжение с помощью вовсе не тонизирующей «Колы». Таких кандидатов до больных в присутствии жены обследовал рычащий профессор с деревянным молотком, пугая не столько своим видом, как угрожающими медицинскими заключениями. Затем профессор на пару минут уволакивал болящего на рентген, где он обращал внимание на снующих по коридору медсестричек в сильно коротких и декольтированных белых халатах.
Бизнесмен, он на то и деловой человек, чтобы сходу тонко прочувствовать любую обстановку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30