— Дельтаплана у тебя, конечно, нет? — спросил Клим. Ответа он ждать не стал, продолжив: — Сам знаю. Не дурак. Это даже хорошо. Придется рисковать ради полной секретности операции. * * * Утро началось непривычно рано. Истерично затрещал будильник. Мощный, совершенно не музыкальный бас пропел:
Я проснулся рано утром, Я увидел небо в открытую дверь. Это не значит почти ничего, Кроме того, что, возможно,. Я буду жить! Песня «Наутилуса…»
Финальным аккордом по дому разразился грохот падающих кастрюль. Алик, не открывая глаз, буркнул:— Сомневаюсь.К металлическому лязгу добавился стеклянный звон. Альберт вскочил и помчался на кухню спасать уют дома Потрошиловых. Вместо мамы и овсянки там царил доктор Распутин. Меню радикально пахло жареной колбасой, луком и яичницей. Алик нерешительно остановился в дверях.— Готов?! — тут же завопил Клим.— К чему? — страдальчески промычал Потрошилов.— К побегу!Алик отогнул занавеску. В утренней мгле догорали костры. Стойбище ждало, тревожно затаившись. Якуты делали вид, что беспечно дремлют. Друг оказался прав: нужно было прорываться из окружения.— Всегда готов, — печально отозвался Альберт Степанович.В награду за смелость и решительность он получил к яичнице целый стакан водки. Пить ему не хотелось. Ехать в гости к военным — тоже. Прыгать с парашютом — и подавно.— Мы рабы обстоятельств, — грустно сказал Алик и выпил.На третьем противном глотке пришло понимание, что от поездки в армию не отвертеться. Водка гулко ударилась о стенки желудка. Стакан закончился. «И прыгать придется!» — понял Потрошилов. Но уже без ужаса. Даже с некоторым любопытством.Они ушли через крышу. Клим легко открыл забитый наглухо люк. Всего за сорок минут работы. Предусмотрительно прихваченным из дома штопором. Пока он возился, Алик спустился на родную лестничную площадку. Мама могла приехать с дачи и, не застав сына, придумать себе самое зловещее. Таковы все матери, мыслящие инстинктами. Следовало ее предупредить. Он наспех нацарапал записку и сунул ее в дверь. Секретность секретностью, а родных надо беречь.Высота пятого этажа показалась Потрошилову космосом. Они подошли к краю крыши.— Страшно, — неуверенно заикнулся Алик.— Экстремально! — радостно возразил Клим.К ноге Альберта Степановича привязали бельевую веревку. В целях страховки.— Если что, нырнешь, как с «тарзанки», — пояснил Распутин.— Спасибо, —вежливо поблагодарил Алик.Слукавил, конечно. Никакой благодарности он не чувствовал. Правда, Климу было все равно. Крышу огласил утренний гимн экстремала:
Я буду жить еще один день, И будет еще одна пьяная ночь!
— А я? — спросил Потрошилов у телевизионной антенны.Та тупо промолчала. Ее дело было транслировать мыльные сериалы. А это интеллектуально убивает даже железо.Спуск проходил по балконам. С другой стороны дома от якутского стойбища. В обстановке строжайшей секретности. Клим страховал Альберта Степановича. Они ползли тихо, огибая ящики с цветами, подвешенные велосипеды и сохнущее белье.На втором этаже мирно курил пенсионер Кузькин. У него над головой висела вяленая плотва. Утро дышало покоем. Кузькин пускал вонючие кольца дыма и мечтал о пиве. Внезапно в поле зрения пенсионера беспардонно влезли чьи-то ноги. Такое вмешательство в мечту может парализовать кого угодно. Следом за ногами сверху поползло остальное. Кузькин понял — лезут за рыбой! От возмущения перехватило дыхание. Папироса выпала из ослабевших пальцев. Он открыл рот и поступил так, как обычно поступают настоящие мужики. Утро огласил возмущенный вопль:— Ма-ать!!!Алик уже видел землю между ног. Совсем близко. Где-то в минуте полета. На самом деле до нее оставалось три метра. И тут прямо в лицо, без предупреждения, его хлестнул страшный крик. Потрошилов отшатнулся, уходя с линии звуковой атаки. Ботинки соскользнули с перил балкона. Руки безуспешно схватили пустоту. Кузькину мать Алику увидеть не удалось. Он камнем ухнул вниз.Распутин реагировал, как обычно, рефлексами. Мозг не успел связать воедино шум и сотрясение балконных решеток, а пальцы уже вцепились в ржавые прутья. Рывок чуть не сорвал Клима вниз. Но он удержался. Могучее тело хрустнуло позвонками от навалившейся нагрузки. Альберт Степанович повис над кустом сирени, почти касаясь его головой.Кузькин с изумлением оценил полет ворюги. Спасенная плотва перед его носом качалась, источая затхлую вонь. Но радость не успела овладеть владельцем рыбных запасов. Кряхтя от натуги, сверху сполз огромный мужик.— Банда! — прошептал пенсионер.— Тихо! — прохрипел Клим. — Мы не к тебе.Алик в полубессознательном состоянии плавно вошел телом в сиреневый куст. Распутин мягко спрыгнул рядом, отвязывая веревку. Со второго этажа свесился насмерть перепуганный Кузькин.— Эй, мужики! — спросил он. — Рыбки, что ли, хотели?Альберт Степанович интеллигентно поправил очки, с удивлением обнаружив, что выжил. Он поднял глаза вверх, рассмотрел противную физиономию убийцы и ответил, как подсказало сердце:— Пошел ты на..!В круглосуточно-алкогольном магазине Клим произвел подготовительные мероприятия к визиту в Вооруженные Силы. Предстоящие тяготы и сложности требовали серьезного подхода. В огромную сумку поместился ящик коньяка «Арарат».— Зачем столько? — с невольным трепетом спросил Алик.— Универсальная валюта. Военный жидкий доллар. В армии вопросы не решают. Их устаканивают!Распутин взвалил сумку на плечо, бодро покряхтывая от немалого веса и накатывающего похмелья. Путешествиев мир регулярных частей и соединений началось. * * * Армия оказалась авиационным полком. Вокруг нее надежно стоял высокий бетонный забор. Он простирался вдаль, гарантируя защиту от безумного мира капитализма, дикой мафии, сезонной распродажи Родины и каких-либо других перемен по сравнению с эпохой совкового периода.'Заповедник застоя и полного отстоя ностальгически охранялся воином. Боец в форме героя-махновца строго спрашивал пропуска. Его периодически посылали туда, куда никто не ходит. Все равно пропусков ни у кого не было. Он не обижался. На своих в армии сердиться не принято. А чужие через КПП не ходили.Любой желающий попасть на территорию мог дойти до конца забора. Благо что конец был недалеко. Метров через сто бетонные блоки обрывались, словно гигантский прапорщик прихватил никому не нужную оградку для своего подсобного хозяйства.За лесом лежал аэродром. Судя по наличию самолетов. Или музей устаревшей авиационной техники. Впрочем, во втором случае на входе продавались бы билеты. И бесплатное проникновение исключалось бы радикальными витками колючей проволоки. Так что этот вариант отпадал.Аэродром принадлежал военным. Альберт Степанович подметил это сразу. Без помощи дедуктивного метода. Просто на основании того факта, что навстречу периодически попадались люди в форме. А еще все вокруг было облезлым и полуразрушенным. Что машины зеленого цвета, что здания складов и ангаров. Самолеты гудели. Люди кричали.— Армия! — гордо объявил Распутин. Будто сам разрушил и ободрал хозяйство авиаполка.Альберт Степанович опасливо поежился. С одной стороны, якутам здесь, действительно, было не место. С другой стороны, ничего похожего на тихое убежище в пейзаже не наблюдалось. Скорее наоборот. От гудящих самолетов и еще громче орущих офицеров исходили волны смутного беспокойства.На двух гражданских лиц похмельной наружности внимания никто не обращал. Военные беспорядочно суетились, сочно переругивались, активно разгружали самолеты, таскали из них сумки и коробки, деловито грузили их в машины, потом наоборот… Одним словом, в части царил армейский порядок, в военной среде называемый ласково — наш бардак. В этой тусовке Клим и Потрошилов были чужими.— Пойдем к старшему, — потянул Распутин Алика в сторону, от эпицентра инициативы и смекалки, — без него тут делать нечего.— К командиру? — Алик понимающе мотнул толовой.— Ты че? Где ж ты видел, чтоб командир в армии был «старшим»? Капитан ты гражданский!— А кто же тогда?— Ты, Алик, телевизор смотришь?— «Горизонт».— Понятно. По «Горизонту» хорошего не покажут. Слушай сюда. Армия — слепок с общества. Так?— Возможно.— Значит, кто там старший, тот и здесь. Ухватываешь суть?Альберт Степанович кивнул и твердо произнес:— Нет.— Я так и думал. — Клим подошёл ближе. — Кто у нас на «гражданке» старший?— Президент! — Алик счастливо заулыбался.— Ты че, серьезно так думаешь? — Распутин снова отступил на пару шагов, чтобы рассмотреть инопланетянина.— Так все думают.— Это у вас в ментовке так все думают.— А у вас как? Интересно?— А у нас в России — кто народ обувает, тот и «старший».Они обогнули продовольственный склад. Судя по умопомрачительной вони, личный состав полка питался… не хорошо. За небольшой свалкой авиационных отходов стояли столбы с колючей проволокой, окружающие резиденцию «старшего». Она называлась просто, как власть материализма: «Вещевой склад». Вопреки ожиданиям, «старший» располагался в самом ободранном бараке. В последнем ряду, за ангарами и котельной.— Что-то твой «старший» далек от местной цивилизации, — тонко подметил Алик.— В армии чем дальше от штаба, тем блатнее место, — пояснил Клим, проявляя глубинные познания военной мудрости и остановился. — Стой, граница поста.Потрошилов тоже остановился. Ни границы, ни поста вокруг не было. Под поношенной защитной сеткой возле полуразрушенного сарая стояло что-то железное. Альберт вопросительно посмотрел на друга.— Танк?— Можно и так сказать, — отозвался Распутин, не сводя глаз с окон сарая. — Надежная техника. «Старший» по территории ездит.— На танке?— Типа того.Альберт решительно шагнул вперед, явно намереваясь демаскировать средство передвижения для иностранных спутников-разведчиков.— Стой! — ни с того ни с сего вдруг заорал Распутин и схватил друга за шиворот.Клацанье зубов, истошный лай на иностранном языке и брызги слюней окутали Альберта Степановича с ног до головы.Странное существо рыжего цвета трясло всей мордой, одновременно исступленно стуча зубами в сантиметре от… выдающейся части организма. Стальной ошейник врезался в горло животному острыми зубьями подозрительно желтого металла, чуть не на всю длину. Но зверь не унимался, разрывая в клочья себе кожу, как извращенец-мазохист.— Клим! Кто это? — Альберт наконец нашел в себе силы отступить от животного на несколько шагов.— Бордосский дог! — многозначительно произнес Распутин и добавил: — Три штучки зеленых за щенка.— Какие зеленые штучки? — не понял Алик.— Тебе лучше не знать, — отмахнулся хирург. — Ментам и врачам такие зеленые штучки не светят.Тем временем пес, задыхаясь от обиды, решил укусить хотя бы себя. Он подпрыгнул, используя в качестве рычага веревку, в воздухе извернулся и вцепился себе в спину, мелко перебирая зубами.— Блох ловит, — со знанием дела прокомментировал Распутин.Альберт не ответил, он просто решил, что перед ним разновидность собаки-камикадзе.От энергичных перемещений цербера с танка свалилась маскировочная сетка. Новенький джип «мерседес», чем-то напоминающий родной армейский «уазик», блестел на солнце, отливая не по-русски красивым оттенком цвета хаки. Цепь сторожевого пса была привязана к его дверной ручке.— Хитро! — восхитился смекалистостью хозяина Альберт.— «Старший!» — Поднял вверх палец Клим. Он сложил ладони рупором и крикнул:— Открывайте! Ревизия!Массивная железная дверь чуть дрогнула. Еле слышно щелкнул, закрываясь, засов. Склад моментально превратился в неприступную крепость. Потрошилов вспомнил свою службу в ОБЭПе и шепнул:— Сейчас уедет на базу, потом заболеет.— Не, сначала посмотрит, кто пришел, — весело подмигнул Клим.Занавеска на небольшом окошке колыхнулась. Едва заметно, словно от ветерка, созданного пролетающей мухой. Потом вдруг резко отодвинулась, и за стеклом возникло лицо. Оно расплылось в широченной улыбке. Из-за окна донесся рев с украинским акцентом:— Дохту-ур! Вот х-хад!Мощные запоры лязгнули, и миру явился крепкий квадратный дядька в драной плащпалатке.Хитрая физиономия лучилась довольной улыбкой окончательного жулика.— Знакомьтесь, — церемонно произнес Клим, — Калита Глеб Макарович. Старший прапорщик.— Потрошилов, — кивнул Алик. — Альберт Потрошилов!— Иди ты! — хохотнул Калита.От него веяло свежайшим коньячным выхлопом, шоколадом, жизнелюбием и нетвердыми моральными устоями.Распутин тряхнул большой сумкой, висящей на плече. Та звякнула. Глухо и солидно. Так одна-две бутылки не звенят.— Макарыч, мы по делу.— Слышу! — довольно хмыкнул старший прапорщик. — А собачку-то зря потревожили. Теперь до вечера не успокоится.Плохо покрашенная, облупившаяся дверь открылась со скрипом. За ней оказалась другая, блестящая никелированной сталью и оснащенная кодовым замком. Калита прикрыл собой кнопки, поколдовал над ними, и дверь бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостей внутрь.— Ну вот и дома! — блаженно изрек старший прапорщик, скидывая в корзину для мусора драную плащ-палатку. Под ней оказались китель и галифе, отливающие в свете потолочных галогеновых светильников всеми цветами радуги. На грудном кармане крупно было вышито бисером: «В. Юдашкин».Итальянская кирза сапог мелодично поскрипывала при ходьбе.— По дилу приихав? Ща перебазаримо, дохтур! Тильки пару звонков оттопчу и ишьте мене з маслом.В каждой руке загадочный Глеб Макарович держал по мобильному телефону и периодически выкрикивал в них по-русски странные английские слова на украинском языке. Он уложился в три минуты и бросил трубки в корзину с плащ-палаткой.— Поставщики, хады. Прессовать неохота. А то так бы и дал ракетным ударом… — Он махнул кулаком в воздухе, но тут же успокоился и добавил: — Не можу, бо дорого. Так что ж мы стоим!? Сидайте, гости дорогие! Отведайте, чем Бог послал.Альберт Степанович никак не мог моргнуть. Глаза так далеко вылезли из орбит, что веки съежились и сложились в крупные складки. Его «Горизонт» явно врал. Обнищание армии, мягко говоря, происходило не такими катастрофическими темпами, как заявлялось с черно-белого экрана. Прапорщикам Бог посылал неплохо. Стол накрывала девушка в белом халате. То ли медсестра, то ли повариха. Последнее время Потрошилов их путал. Все они как две капли воды были похожи на Галю Булкину, а потому вызывали одни и те же реакции. Алик к этому уже привык. Он снова сунул руку в карман и зажал волю в кулак. Воля затихла. Девушка быстро справилась и с готовностью посмотрела на прапорщика. Он не отреагировал на призыв и послал ее кормить собаку, весело подмигнув при этом гостям. Гости шутку оценили.Удивительное дело, как удачно решаются проблемы под домашний холодец, соленые помидоры и… коньяк! Калита безраздельно владел летными кожаными куртками, отменного качества меховыми штанами и обстановкой в полку. После первой бутылки вопрос с убежищем от происков мафии отпал. Потрошилов и Клим были обмундированы в камуфлированные комбинезоны второй категории. Они слились с миром милитаризма, став незаметны, как листья в лесу.После второй бутылки Климу захотелось в небо. Он выдал Макарычу стандартный армейский стеклянный билет — бутылку «Арарата». Тот хохотнул и пошел договариваться с летчиками.— Будешь прыгать? — Распутин налил Алику сто пятьдесят грамм и застыл, ожидая ответа.— С парашютом? — уточнил Потрошилов.— Обязательно! — заверил Клим.Жизнь «под прикрытием» увлекала Алика все больше. В ней постоянно происходили события. Как секретный агент 108-го отделения милиции он не имел права отказываться от образа бесшабашного рубахи-парня. Альберт Степанович заглотил коньяк и махнул рукой:— А, поехали!Калита вернулся быстро. Подозрительно быстро. И слишком невинно улыбаясь.— Дохтур, там три борта с парашютистами. Подойдешь к правому. С командиром мы это дело устаканили. Выкинут вас, як положено.— Дай парашют, — попросил Клим.— Нету! — мгновенно ответил прапорщик.— Два.— Тем более… Тильки для сэбе, — менее уверенно пробормотал прапорщик, — на машину накидывать приберег два списанных…Рядом с первым «Араратом» встал второй.— Ну, дохтур! — хитро хохотнул Калита, старательно поддерживая шутку. — Ты и мертвого уболтаешь!— Ох, Макарыч, дождешься ты ревизии! — шутливо пригрозил Клим.— Устаканим, — незамедлительно отреагировал прапорщик, но все же перекрестился.Мимо притихшего пса они проходили с опаской. Тот не обратил на Альберта и Клима никакого внимания, весело играя большим куском белой материи, напоминающим медицинский халат.— Клим, — спросил Алик, — а зачем Калите наш коньяк? У него ведь все есть?Распутин остановился, посмотрел в наивные глаза друга и произнес:— Ты так ничего и не понял, капитан гражданский. То, что у него есть, — это тильки для сэбэ!Авиационный полк работал по плану. Был день парашютных прыжков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Я проснулся рано утром, Я увидел небо в открытую дверь. Это не значит почти ничего, Кроме того, что, возможно,. Я буду жить! Песня «Наутилуса…»
Финальным аккордом по дому разразился грохот падающих кастрюль. Алик, не открывая глаз, буркнул:— Сомневаюсь.К металлическому лязгу добавился стеклянный звон. Альберт вскочил и помчался на кухню спасать уют дома Потрошиловых. Вместо мамы и овсянки там царил доктор Распутин. Меню радикально пахло жареной колбасой, луком и яичницей. Алик нерешительно остановился в дверях.— Готов?! — тут же завопил Клим.— К чему? — страдальчески промычал Потрошилов.— К побегу!Алик отогнул занавеску. В утренней мгле догорали костры. Стойбище ждало, тревожно затаившись. Якуты делали вид, что беспечно дремлют. Друг оказался прав: нужно было прорываться из окружения.— Всегда готов, — печально отозвался Альберт Степанович.В награду за смелость и решительность он получил к яичнице целый стакан водки. Пить ему не хотелось. Ехать в гости к военным — тоже. Прыгать с парашютом — и подавно.— Мы рабы обстоятельств, — грустно сказал Алик и выпил.На третьем противном глотке пришло понимание, что от поездки в армию не отвертеться. Водка гулко ударилась о стенки желудка. Стакан закончился. «И прыгать придется!» — понял Потрошилов. Но уже без ужаса. Даже с некоторым любопытством.Они ушли через крышу. Клим легко открыл забитый наглухо люк. Всего за сорок минут работы. Предусмотрительно прихваченным из дома штопором. Пока он возился, Алик спустился на родную лестничную площадку. Мама могла приехать с дачи и, не застав сына, придумать себе самое зловещее. Таковы все матери, мыслящие инстинктами. Следовало ее предупредить. Он наспех нацарапал записку и сунул ее в дверь. Секретность секретностью, а родных надо беречь.Высота пятого этажа показалась Потрошилову космосом. Они подошли к краю крыши.— Страшно, — неуверенно заикнулся Алик.— Экстремально! — радостно возразил Клим.К ноге Альберта Степановича привязали бельевую веревку. В целях страховки.— Если что, нырнешь, как с «тарзанки», — пояснил Распутин.— Спасибо, —вежливо поблагодарил Алик.Слукавил, конечно. Никакой благодарности он не чувствовал. Правда, Климу было все равно. Крышу огласил утренний гимн экстремала:
Я буду жить еще один день, И будет еще одна пьяная ночь!
— А я? — спросил Потрошилов у телевизионной антенны.Та тупо промолчала. Ее дело было транслировать мыльные сериалы. А это интеллектуально убивает даже железо.Спуск проходил по балконам. С другой стороны дома от якутского стойбища. В обстановке строжайшей секретности. Клим страховал Альберта Степановича. Они ползли тихо, огибая ящики с цветами, подвешенные велосипеды и сохнущее белье.На втором этаже мирно курил пенсионер Кузькин. У него над головой висела вяленая плотва. Утро дышало покоем. Кузькин пускал вонючие кольца дыма и мечтал о пиве. Внезапно в поле зрения пенсионера беспардонно влезли чьи-то ноги. Такое вмешательство в мечту может парализовать кого угодно. Следом за ногами сверху поползло остальное. Кузькин понял — лезут за рыбой! От возмущения перехватило дыхание. Папироса выпала из ослабевших пальцев. Он открыл рот и поступил так, как обычно поступают настоящие мужики. Утро огласил возмущенный вопль:— Ма-ать!!!Алик уже видел землю между ног. Совсем близко. Где-то в минуте полета. На самом деле до нее оставалось три метра. И тут прямо в лицо, без предупреждения, его хлестнул страшный крик. Потрошилов отшатнулся, уходя с линии звуковой атаки. Ботинки соскользнули с перил балкона. Руки безуспешно схватили пустоту. Кузькину мать Алику увидеть не удалось. Он камнем ухнул вниз.Распутин реагировал, как обычно, рефлексами. Мозг не успел связать воедино шум и сотрясение балконных решеток, а пальцы уже вцепились в ржавые прутья. Рывок чуть не сорвал Клима вниз. Но он удержался. Могучее тело хрустнуло позвонками от навалившейся нагрузки. Альберт Степанович повис над кустом сирени, почти касаясь его головой.Кузькин с изумлением оценил полет ворюги. Спасенная плотва перед его носом качалась, источая затхлую вонь. Но радость не успела овладеть владельцем рыбных запасов. Кряхтя от натуги, сверху сполз огромный мужик.— Банда! — прошептал пенсионер.— Тихо! — прохрипел Клим. — Мы не к тебе.Алик в полубессознательном состоянии плавно вошел телом в сиреневый куст. Распутин мягко спрыгнул рядом, отвязывая веревку. Со второго этажа свесился насмерть перепуганный Кузькин.— Эй, мужики! — спросил он. — Рыбки, что ли, хотели?Альберт Степанович интеллигентно поправил очки, с удивлением обнаружив, что выжил. Он поднял глаза вверх, рассмотрел противную физиономию убийцы и ответил, как подсказало сердце:— Пошел ты на..!В круглосуточно-алкогольном магазине Клим произвел подготовительные мероприятия к визиту в Вооруженные Силы. Предстоящие тяготы и сложности требовали серьезного подхода. В огромную сумку поместился ящик коньяка «Арарат».— Зачем столько? — с невольным трепетом спросил Алик.— Универсальная валюта. Военный жидкий доллар. В армии вопросы не решают. Их устаканивают!Распутин взвалил сумку на плечо, бодро покряхтывая от немалого веса и накатывающего похмелья. Путешествиев мир регулярных частей и соединений началось. * * * Армия оказалась авиационным полком. Вокруг нее надежно стоял высокий бетонный забор. Он простирался вдаль, гарантируя защиту от безумного мира капитализма, дикой мафии, сезонной распродажи Родины и каких-либо других перемен по сравнению с эпохой совкового периода.'Заповедник застоя и полного отстоя ностальгически охранялся воином. Боец в форме героя-махновца строго спрашивал пропуска. Его периодически посылали туда, куда никто не ходит. Все равно пропусков ни у кого не было. Он не обижался. На своих в армии сердиться не принято. А чужие через КПП не ходили.Любой желающий попасть на территорию мог дойти до конца забора. Благо что конец был недалеко. Метров через сто бетонные блоки обрывались, словно гигантский прапорщик прихватил никому не нужную оградку для своего подсобного хозяйства.За лесом лежал аэродром. Судя по наличию самолетов. Или музей устаревшей авиационной техники. Впрочем, во втором случае на входе продавались бы билеты. И бесплатное проникновение исключалось бы радикальными витками колючей проволоки. Так что этот вариант отпадал.Аэродром принадлежал военным. Альберт Степанович подметил это сразу. Без помощи дедуктивного метода. Просто на основании того факта, что навстречу периодически попадались люди в форме. А еще все вокруг было облезлым и полуразрушенным. Что машины зеленого цвета, что здания складов и ангаров. Самолеты гудели. Люди кричали.— Армия! — гордо объявил Распутин. Будто сам разрушил и ободрал хозяйство авиаполка.Альберт Степанович опасливо поежился. С одной стороны, якутам здесь, действительно, было не место. С другой стороны, ничего похожего на тихое убежище в пейзаже не наблюдалось. Скорее наоборот. От гудящих самолетов и еще громче орущих офицеров исходили волны смутного беспокойства.На двух гражданских лиц похмельной наружности внимания никто не обращал. Военные беспорядочно суетились, сочно переругивались, активно разгружали самолеты, таскали из них сумки и коробки, деловито грузили их в машины, потом наоборот… Одним словом, в части царил армейский порядок, в военной среде называемый ласково — наш бардак. В этой тусовке Клим и Потрошилов были чужими.— Пойдем к старшему, — потянул Распутин Алика в сторону, от эпицентра инициативы и смекалки, — без него тут делать нечего.— К командиру? — Алик понимающе мотнул толовой.— Ты че? Где ж ты видел, чтоб командир в армии был «старшим»? Капитан ты гражданский!— А кто же тогда?— Ты, Алик, телевизор смотришь?— «Горизонт».— Понятно. По «Горизонту» хорошего не покажут. Слушай сюда. Армия — слепок с общества. Так?— Возможно.— Значит, кто там старший, тот и здесь. Ухватываешь суть?Альберт Степанович кивнул и твердо произнес:— Нет.— Я так и думал. — Клим подошёл ближе. — Кто у нас на «гражданке» старший?— Президент! — Алик счастливо заулыбался.— Ты че, серьезно так думаешь? — Распутин снова отступил на пару шагов, чтобы рассмотреть инопланетянина.— Так все думают.— Это у вас в ментовке так все думают.— А у вас как? Интересно?— А у нас в России — кто народ обувает, тот и «старший».Они обогнули продовольственный склад. Судя по умопомрачительной вони, личный состав полка питался… не хорошо. За небольшой свалкой авиационных отходов стояли столбы с колючей проволокой, окружающие резиденцию «старшего». Она называлась просто, как власть материализма: «Вещевой склад». Вопреки ожиданиям, «старший» располагался в самом ободранном бараке. В последнем ряду, за ангарами и котельной.— Что-то твой «старший» далек от местной цивилизации, — тонко подметил Алик.— В армии чем дальше от штаба, тем блатнее место, — пояснил Клим, проявляя глубинные познания военной мудрости и остановился. — Стой, граница поста.Потрошилов тоже остановился. Ни границы, ни поста вокруг не было. Под поношенной защитной сеткой возле полуразрушенного сарая стояло что-то железное. Альберт вопросительно посмотрел на друга.— Танк?— Можно и так сказать, — отозвался Распутин, не сводя глаз с окон сарая. — Надежная техника. «Старший» по территории ездит.— На танке?— Типа того.Альберт решительно шагнул вперед, явно намереваясь демаскировать средство передвижения для иностранных спутников-разведчиков.— Стой! — ни с того ни с сего вдруг заорал Распутин и схватил друга за шиворот.Клацанье зубов, истошный лай на иностранном языке и брызги слюней окутали Альберта Степановича с ног до головы.Странное существо рыжего цвета трясло всей мордой, одновременно исступленно стуча зубами в сантиметре от… выдающейся части организма. Стальной ошейник врезался в горло животному острыми зубьями подозрительно желтого металла, чуть не на всю длину. Но зверь не унимался, разрывая в клочья себе кожу, как извращенец-мазохист.— Клим! Кто это? — Альберт наконец нашел в себе силы отступить от животного на несколько шагов.— Бордосский дог! — многозначительно произнес Распутин и добавил: — Три штучки зеленых за щенка.— Какие зеленые штучки? — не понял Алик.— Тебе лучше не знать, — отмахнулся хирург. — Ментам и врачам такие зеленые штучки не светят.Тем временем пес, задыхаясь от обиды, решил укусить хотя бы себя. Он подпрыгнул, используя в качестве рычага веревку, в воздухе извернулся и вцепился себе в спину, мелко перебирая зубами.— Блох ловит, — со знанием дела прокомментировал Распутин.Альберт не ответил, он просто решил, что перед ним разновидность собаки-камикадзе.От энергичных перемещений цербера с танка свалилась маскировочная сетка. Новенький джип «мерседес», чем-то напоминающий родной армейский «уазик», блестел на солнце, отливая не по-русски красивым оттенком цвета хаки. Цепь сторожевого пса была привязана к его дверной ручке.— Хитро! — восхитился смекалистостью хозяина Альберт.— «Старший!» — Поднял вверх палец Клим. Он сложил ладони рупором и крикнул:— Открывайте! Ревизия!Массивная железная дверь чуть дрогнула. Еле слышно щелкнул, закрываясь, засов. Склад моментально превратился в неприступную крепость. Потрошилов вспомнил свою службу в ОБЭПе и шепнул:— Сейчас уедет на базу, потом заболеет.— Не, сначала посмотрит, кто пришел, — весело подмигнул Клим.Занавеска на небольшом окошке колыхнулась. Едва заметно, словно от ветерка, созданного пролетающей мухой. Потом вдруг резко отодвинулась, и за стеклом возникло лицо. Оно расплылось в широченной улыбке. Из-за окна донесся рев с украинским акцентом:— Дохту-ур! Вот х-хад!Мощные запоры лязгнули, и миру явился крепкий квадратный дядька в драной плащпалатке.Хитрая физиономия лучилась довольной улыбкой окончательного жулика.— Знакомьтесь, — церемонно произнес Клим, — Калита Глеб Макарович. Старший прапорщик.— Потрошилов, — кивнул Алик. — Альберт Потрошилов!— Иди ты! — хохотнул Калита.От него веяло свежайшим коньячным выхлопом, шоколадом, жизнелюбием и нетвердыми моральными устоями.Распутин тряхнул большой сумкой, висящей на плече. Та звякнула. Глухо и солидно. Так одна-две бутылки не звенят.— Макарыч, мы по делу.— Слышу! — довольно хмыкнул старший прапорщик. — А собачку-то зря потревожили. Теперь до вечера не успокоится.Плохо покрашенная, облупившаяся дверь открылась со скрипом. За ней оказалась другая, блестящая никелированной сталью и оснащенная кодовым замком. Калита прикрыл собой кнопки, поколдовал над ними, и дверь бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостей внутрь.— Ну вот и дома! — блаженно изрек старший прапорщик, скидывая в корзину для мусора драную плащ-палатку. Под ней оказались китель и галифе, отливающие в свете потолочных галогеновых светильников всеми цветами радуги. На грудном кармане крупно было вышито бисером: «В. Юдашкин».Итальянская кирза сапог мелодично поскрипывала при ходьбе.— По дилу приихав? Ща перебазаримо, дохтур! Тильки пару звонков оттопчу и ишьте мене з маслом.В каждой руке загадочный Глеб Макарович держал по мобильному телефону и периодически выкрикивал в них по-русски странные английские слова на украинском языке. Он уложился в три минуты и бросил трубки в корзину с плащ-палаткой.— Поставщики, хады. Прессовать неохота. А то так бы и дал ракетным ударом… — Он махнул кулаком в воздухе, но тут же успокоился и добавил: — Не можу, бо дорого. Так что ж мы стоим!? Сидайте, гости дорогие! Отведайте, чем Бог послал.Альберт Степанович никак не мог моргнуть. Глаза так далеко вылезли из орбит, что веки съежились и сложились в крупные складки. Его «Горизонт» явно врал. Обнищание армии, мягко говоря, происходило не такими катастрофическими темпами, как заявлялось с черно-белого экрана. Прапорщикам Бог посылал неплохо. Стол накрывала девушка в белом халате. То ли медсестра, то ли повариха. Последнее время Потрошилов их путал. Все они как две капли воды были похожи на Галю Булкину, а потому вызывали одни и те же реакции. Алик к этому уже привык. Он снова сунул руку в карман и зажал волю в кулак. Воля затихла. Девушка быстро справилась и с готовностью посмотрела на прапорщика. Он не отреагировал на призыв и послал ее кормить собаку, весело подмигнув при этом гостям. Гости шутку оценили.Удивительное дело, как удачно решаются проблемы под домашний холодец, соленые помидоры и… коньяк! Калита безраздельно владел летными кожаными куртками, отменного качества меховыми штанами и обстановкой в полку. После первой бутылки вопрос с убежищем от происков мафии отпал. Потрошилов и Клим были обмундированы в камуфлированные комбинезоны второй категории. Они слились с миром милитаризма, став незаметны, как листья в лесу.После второй бутылки Климу захотелось в небо. Он выдал Макарычу стандартный армейский стеклянный билет — бутылку «Арарата». Тот хохотнул и пошел договариваться с летчиками.— Будешь прыгать? — Распутин налил Алику сто пятьдесят грамм и застыл, ожидая ответа.— С парашютом? — уточнил Потрошилов.— Обязательно! — заверил Клим.Жизнь «под прикрытием» увлекала Алика все больше. В ней постоянно происходили события. Как секретный агент 108-го отделения милиции он не имел права отказываться от образа бесшабашного рубахи-парня. Альберт Степанович заглотил коньяк и махнул рукой:— А, поехали!Калита вернулся быстро. Подозрительно быстро. И слишком невинно улыбаясь.— Дохтур, там три борта с парашютистами. Подойдешь к правому. С командиром мы это дело устаканили. Выкинут вас, як положено.— Дай парашют, — попросил Клим.— Нету! — мгновенно ответил прапорщик.— Два.— Тем более… Тильки для сэбе, — менее уверенно пробормотал прапорщик, — на машину накидывать приберег два списанных…Рядом с первым «Араратом» встал второй.— Ну, дохтур! — хитро хохотнул Калита, старательно поддерживая шутку. — Ты и мертвого уболтаешь!— Ох, Макарыч, дождешься ты ревизии! — шутливо пригрозил Клим.— Устаканим, — незамедлительно отреагировал прапорщик, но все же перекрестился.Мимо притихшего пса они проходили с опаской. Тот не обратил на Альберта и Клима никакого внимания, весело играя большим куском белой материи, напоминающим медицинский халат.— Клим, — спросил Алик, — а зачем Калите наш коньяк? У него ведь все есть?Распутин остановился, посмотрел в наивные глаза друга и произнес:— Ты так ничего и не понял, капитан гражданский. То, что у него есть, — это тильки для сэбэ!Авиационный полк работал по плану. Был день парашютных прыжков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42