— Поднимите руки вверх и подойдите к машине! — прохрипел громкоговоритель.— Я?— Вы!Распутин задумался на несколько секунд, потом убежденно произнес:— Нет! — И снова зашагал по правительственной полосе.Машина медленно двинулась вслед за ним.— Приказываю остановиться, — не унимался микрофон.— Отстань! — отмахнулся Клим, как от большой мухи.— А я говорю, остановитесь!— А смысл?— Проверка документов!— Они тебе не понравятся.— Подрезай его! — решился наконец Мудрый.Толик до боли в суставах сдавил цевье автомата, будто пытался его задушить. Трезво оценив глубину собственного опьянения, рядовой милиции немного занервничал. В задержании опасного преступника он участвовал впервые. Водитель пошел на обгон нарушителя. Взвыла сирена, распугивая сексуально озабоченных кошек. Могильным ультрафиолетом забрезжила мигалка на крыше уазика.Лихо заложив вираж, машина остановилась в нескольких метрах от Клима, перекрывая путь. Хлопнули дверцы, с автоматами наперевес выскочили решительно настроенные сотрудники. Мудрый продолжал движение, водитель остался в машине. Толик занял позицию, привалившись к капоту. Стоять оказалось значительно труднее, чем сидеть.— Руки! — сходу завопил Мудрый, угрожая оружием.— Где? — Клим снова начал оглядываться по сторонам.Толик икнул. Мудрый передернул затвор автомата.— Круто! — Распутин восхищенно похлопал в ладоши. —Чего надо-то?— Ваши документы.— Это будет непросто, — Клим достал из кармана пакет с паспортом. — Грязные документики. Отмыть бы надо.Паспорт под майонезом действительно выглядел довольно странно. Толик снова икнул, его затошнило.— Вам придется проехать с нами, — наконец принял решение Мудрый и в качестве аргумента пошевелил оружием.— А если я не поеду?— Мы применим силу.Толик опять икнул. Его затошнило еще больше.Клим поднял голову и посмотрел в небо. Широко расправив могучие плечи, он набрал в легкие воздуха:— Арестовать меня хотите? Сильные, да? Знаете, почему вы сильные? Потому что оружие в руках. А у кого оружие в руках — тот и прав. Так? Вы ведь за этим в милицию работать пошли? Без оружия никто вас слушать не хотел? Старшеклассники били? Хулиганы с танцев выгоняли? Учителя, гады, почему-то одни двойки да тройки ставили? Но вы-то, конечно, здесь ни при чем. Вас просто не поняли. На самом деле вы — цвет нации! Надежда Отчизны! Светлое будущее страны!Клим протянул вперед длинные волосатые руки.— Давайте, вяжите! Окольцуйте свободную гордую птицу! — Он задрал голову вверх и негромко добавил: — Мне все равно сегодня ночевать негде. И, похоже, будет дождь. У вас, кстати, отдельные номера есть?Толика наконец стошнило, и ему сразу стало легче. Теперь он счастливо улыбался, не вдаваясь в смысл услышанного. Мудрый тоже ни черта не понял. В странной речи мата не было. А оскорбление было. Такой парадокс его разозлил.— Умный, да?! — грозно зарычал младший сержант.— Да, — честно ответил Клим.Щелкнули наручники. Бить его не стали. Толика снова затошнило. А Мудрый боялся получить сдачи. Машина с мигалкой взревела и вместе с добычей поползла в родное отделение. * * * За неповиновение сотрудникам милиции, до выяснения личности, Клим был водворен в небольшое душное помещение с железной дверью и окошками из «толстого оргстекла. Одиночество его не пугало. На улице пошел-таки дождь, а в камере было тепло и сухо. Запах, почти такой же, как в родной больнице, навевал спокойствие и создавал атмосферу промозглого рабочего уюта.Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы выбрать удобное положение на неудобных нарах и уснуть. Могучий храп безмятежно спящего хирурга пробивался сквозь толстые окна и двери «аквариума», превращаясь в убаюкивающее урчание довольной кошки.Снилось ему зубоврачебное кресло, и в нем — Люда. А он, Клим Распутин, перебирает на столике инструменты, большинство из которых — отвертки и плоскогубцы. На лице спящего появилась сладкая улыбка.— Не любишь мужчин, говоришь? — Он поднес огромные щипцы к Людиному лицу и открыл ей рот. Оттуда сверкнули острые, как ножи, крепкие акульи зубы. Щипцы звонко клацнули в воздухе.— Нет, Клим, только не это! — послышалось где-то совсем рядом.Он оглянулся. Рядом стояла Людина подруга. Ее глаза, многократно увеличенные толстыми линзами очков, смотрели с мольбой. Клим отвернулся. Но взгляд продолжал преследовать его.— Отстань, лесбиянка мерзкая! — закричал он и, бросив щипцы, побежал.За спиной откуда-то появился парашют, а на ногах — лыжи. Внезапно он оказался на улице. Бежать по асфальту на лыжах было трудно, а умоляющие глаза ехали следом на милицейском автомобиле марки «УА3» и подмигивали самым похабным образом. Последним усилием воли Клим нащупал кольцо парашюта и рванул изо всех сил. Дыхание сбилось, будто почва исчезла из-под ног. Затем на мгновение стало легко и свободно. Потом тяжелый удар о землю заставил открыть глаза. Клим лежал на грязном бетонном полу, а сквозь толстое органическое стекло окошка на него продолжали смотреть все те же глаза из-за толстых линз.— Клим, это ты? — произнесли они мужским голосом.— Альберт? — с трудом вырываясь из мира грез, пробормотал Распутин.Товарища по несчастью он узнал сразу. Сказалась старая хирургическая привычка — просыпаться в состоянии полной боевой готовности. Глаза улыбнулись. Распутин решил, что дурдом еще какое-то время поживет без него.— Сейчас я тебя выпущу, друг, — сказали глаза и исчезли.— Нет! — завопил Распутин, прислушиваясь к шуму дождя на улице.— Все нормально! Не волнуйся! Протокол я порвал. Сержант! Откройте камеру.Мудрый, к тому времени набравший все-таки дозу, долго искал ключ. Дверь отворилась с противным скрипом,— Руки, — привычно произнес Мудрый.— Где? — тем же тоном отозвался Клим.— А-а-а, — шутливо погрозил ему пальцем сержант и отошел в сторону.— Клим! Ты свободен! — гордо произнес Альберт, пожимая ему руку. — Что я еще могу для тебя сделать?— Достань из урны протокол. Меня запри в камере. Никого туда не пускай! — выпалил Распутин, чувствуя, что если сейчас же не уснет, голова его разорвется на тысячу мелких осколков, забрызгав отделение мозгами.— Не расстраивайся так, друг. Мне тоже тяжело, — тихо произнес Альберт, потупив взгляд. — Поверь, это не выход.Альберт взял его под руку и подвел к двери.— Темницы рухнут, так сказать, и свобода, — он распахнул дверь, и оттуда ворвался холодный ветер с крупными вкраплениями дождевых капель, — нас встретит радостно у выхода! — закончил Альберт, счастливо улыбаясь. — Тебе повезло, что сегодня я дежурю. А то просидел бы до утра в камере. Всего доброго. — Он еще раз пожал Климу руку и посторонился, освобождая проход.Распутин оглянулся на железную дверь и окошко камеры, ставшей почти родной. Затем посмотрел на Потрошилова. Алик был очень горд собой. Впервые в жизни он испытал счастье злоупотребления служебным положением. Причем не в мелко корыстных целях наживы, а ради спасения друга от заточения. Клим не мог лишить его праздника. Он грустно вздохнул и шагнул в дождь. * * * Под узким козырьком у 108-го отделения милиции сидел мрачный экстремал Распутин. Мимо ходили люди. Некоторые из них были в серой форме. А некоторые — нет. Клима это разнообразие удручало. Он ждал появления капитана Потрошилова, а посторонние менты его постоянно отвлекали. Распутин то и дело дергал головой, реагируя на чужие шаги. При каждом резком движении у него мутнело в глазах и мозгу. Но он не уходил и ждал. Впервые в жизни его спасли от тюрьмы. Пусть выгнав под дождь, но спасли! Впервые ради него кто-то жертвовал служебным положением. Причем после вражды на личном фронте. Это означало, что у доктора Распутина появился друг. Он сидел и ждал. Ему так хотелось, значит, так было правильно.Козырек над головой от дождя не защищал. За ночь Клим промок до ботиночных стелек. Мелкая дрожь сотрясала крупное тело, отчего скамейка вибрировала, будто отбивая на стене 108-го отделения сигналы далекому другу.Альберт Степанович Потрошилов ни о чем не догадывался. Молчаливые призывы из-за пределов дежурки до него не доходили. О появлении нового друга он не подозревал. Даже смутно. Несмотря на развитую дедуктивную интуицию. Изможденный нереализованной любовью капитан вообще не желал ни о чем подозревать или догадываться. Он страдал. Одиноко и гордо. Между выполнением служебных обязанностей и частыми звонками маме.Дежурство заканчивалось трудно. Менял Алика старший оперуполномоченный с милицейской фамилией Сизов (СИЗО — следственный изолятор (мент.).). С вечера сменщик принял на грудь килограмм коньяка. Но далеко его не унес, растекшись по узкому служебному дивану пухлым телом. Для того чтобы уйти домой, Альберт Степанович произвел шесть холостых попыток реанимации Сизова. Тот контактов не хотел, будучи переполнен вчерашним алкоголем. Устав от бесплодных усилий, Алик подложил журнал сдачи дежурств под мясистую щеку храпящего оперуполномоченного, шепнув:— Дежурство сдал. Извините.Он вышел под дождь. Душа сыщика сочилась тоской в такт безостановочной мороси. Хотелось бросить все и уйти, уехать, убежать. Все равно куда. Лишь бы подальше от женщины Люды, которая не любит мужчин. Всех подряд. И даже капитана милиции. Судьба остальных его не волновала. А вот за себя было обидно от всей души.— Эй, Альберт! — окликнул его осиплый простуженный голос.Потрошилов вздрогнул от неожиданности. Так его называла только мама. Он обернулся. На скамейке сидел мокрый экстремал. «Распутин», — вспомнил Алик одиозную фамилию бывшего соперника, а ныне товарища по несчастью.— Ты и вправду — Потрошилов? — прохрипел тот, поднимаясь со скамьи.Огромное тело подрагивало. При каждом его колебании территорию 108-го отделения накрывала густая волна запахов. В ней была вся романтика Большого Мира для Настоящих Мужчин. От Распутина пахло перегаром, табаком, туалетной водой французского происхождения и плохо переваренным шашлыком. Особый шарм ему придавал аромат камеры временного содержания, исходящий от мокрой одежды.Альберт Степанович оценил представшее перед ним явление комплексно. Непроизвольное напряжение дедукции подсказало сыщику примерную длину шага и ширину ступни экстремала. Тело интеллигентного мента рефлекторно подалось назад, подальше от физически превосходящего объекта. И, наконец, душа заныла еще больше при воспоминании о вчерашнем совместном крахе надежд.Алик пристально всмотрелся в мрачное лицо Распутина, одновременно с подозрением принюхиваясь. Судя по виду и запаху, большой доктор тоже страдал. Это было немного странно и в то же время порождало чувство единения. Он вежливо отступил еще на шаг и ответил:— Несомненно. — Путем несложного логического построения из восьми пунктов Алик вычислил корни случайной встречи. — Вы меня ждете?Клим если и удивился невиданной прозорливости нового знакомого, то виду не подал.— Точно! Мы ж теперь с тобой почти братья. Мучаешься?Альберт Степанович вздохнул от всей израненной души. Так могут вздыхать лишь тяжело и безнадежно влюбленные мужчины. Распутин внимательно прослушал стон брата и кивнул:— Аналогично. — Он с хрустом потянулся, разминая затекший позвоночник, и прохрипел: — Ладно. Слушай, пойдем поговорим? Есть предложение облегчиться друг на друга душами.Абсолютно неожиданно для самого себя Алик вдруг кивнул. Ему страстно захотелось хоть на секунду избавиться от боли в груди. Захотелось хоть что-нибудь изменить в своей тоскливой обыденной жизни. Тем более что судьба подарила ему товарища по несчастью. Способного на мужскую солидарность. Испытывающего те же человеческие чувства. Пусть даже врача.— А, пойдемте! — бесшабашно махнул рукой Альберт Степанович, вовремя поймав соскользнувшие с носа очки. — Надеюсь, вы не психиатр? Я, знаете, их как-то… * * * Перед зданием отделения бурлила жизнь. Не очень интенсивно, учитывая раннее утро. Скорее, вяло и сонно. Под дождем на ближайшей автобусной остановке роились потенциальные пассажиры. У ларька с кривой, в арабском стиле, надписью «Шаверма» стояла очередь. По тротуару спешили прохожие. На скамейках сидели сугубо мужские компании и дружно читали газеты.По странному совпадению в середине каждого печатного листа красовалась дыра. Через нее читатели наблюдали за 108-м отделением милиции. В этом была какая-то странность. Может быть, потому что обычно в дождь прессу принято просматривать в помещении. А может, потому что ранним утром нормальные люди спешат на работу, а не сидят с дырявой и мокрой газетой по два часа без движения. И вообще за милицией у нас обычно не следят. Скорее, наоборот.Альберт Степанович и Клим на причуды окружающих внимания не обратили. Им предстоял серьезный мужской разговор о женщине. В сравнении с этим остальное меркло. Они перешли через дорогу и направились к ближайшему скверику. В невысоком заборе приглашающе зияла дыра. Ворота располагались на тридцать метров дальше. Поэтому через них никто не ходил. Бывшие претенденты на мускулистую руку и функционально безупречное сердце доктора Люды, не оборачиваясь, исчезли в проломе чугунной ограды. Им было о чем поговорить. Тема личных переживаний всегда трепещет живо. И нуждается в заинтересованности посторонних.С их уходом окрестности внезапно оживились. Как будто невидимая пружина начала выбрасывать со скамеек разных людей. Первым вскочил невзрачный мужчина в кожаной куртке. В городском дурдоме и воркутинских зонах он был известен как Чегевара. По плану слежки, рожденному в тихой и страшноватой квартире Рыжова, ему отводилась роль лидера наблюдения. Он воровато огляделся, словно собирался совершить что-то неприличное. Газета полетела в урну. При этом на лице бывшего зэка отразилось явное облегчение. Читать Чегевара не любил в принципе. Тем более что маскироваться пришлось «Вестником судостроения» — как самым дешевым изданием.Перед началом преследования он нащупал в кармане справку от Скворцова-Степанова. Ощущение полной безнаказанности его успокоило. Чегевара пригнулся, стараясь слиться с природой, и нырнул в дыру. На прощание он четырежды причесался, дважды кивнув. Это был установленный заранее сигнал для остальных.Сидящий на крайней скамейке Артур Александрович Кнабаух достал из кармана блокнот и, отыскав нужную запись, перевел себе под нос загадочную для непосвященных жестикуляцию:— Начинаю наблюдение. Объектов двое.Худощавая корма бывшего зэка зацепилась за отогнутый прут решетки сквера. Его ноги судорожно дернулись, и Чегевара наконец скрылся из виду целиком.— Идиот, — без выражения констатировал Кнабаух.Вторым стартовал бывший доктор Рыжов. Экстрасенс действовал намного естественней своего подельника. В том смысле, что не прикидывался шпионом, а оставался самим собой. Он с видимым сожалением сунул за пазуху журнал «Магическое обозрение» и щедро снял порчу и сглаз с окружающих. Заодно Игорь Николаевич продул себе чакры и приоткрыл третий глаз. Дело предстояло серьезное и неосвоенное. Приходилось напрягать энергию Чи до посинения ауры. Размашистые пассы не прошли зря.— Отчихнись, потрох тухлый!!! — зарычал мощным басом неблагодарный сосед по скамейке.Самого его не было видно из-за «Урюпинской правды», но грозный рык донесся до Кнабауха без искажений, заставив вздрогнуть. Артур Александрович панически боялся мест лишения свободы и их обитателей. Он попытался рассмотреть лицо скандалиста с уголовной дисфункцией речи. Но мокрая пресса надежно закрывала того от праздного любопытства.— Кругом тюремный жаргон! — прокомментировал Кнабаух инцидент. — Похоже, курсы углубленного изучения фени не прошел только я.Рыжов рванул к скверу, интенсивно причесываясь и дергая себя за воротник.— … пять, шесть, семь…— тихо считал Кнабаух, стараясь не сбиться.Экстрасенс скрестил руки на груди и юркнул в пролом ограды.— Наблюдение затруднено, меня поймали, спасайся кто может, все идет по плану, — озадаченно перевел Мозг. Он немного подумал, покачал головой и добавил к переводу от себя: — Обнаружил Тунгусский метеорит и фараона Рамзеса.Следующим в сквер вошел Коля-Коля. Он с трудом оторвался от «Советского спорта», размялся серией быстрых ударов и скрылся, не причесываясь. Артур Александрович покосился на раскрытый блокнот. Аналогов сложным боксерским движениям там не нашлось.— Импровизирует, —решил он и поднялся.Пора было возглавить слежку. Кнабаух быстрым шагом дошел до ворот. Он не любил толпу. И никогда не шел проторенными путями. Если народ ломился с черного хода, значит, он должен идти с парадного.На этом исход наблюдателей не закончился. Обладатель мощного баса и знаток фени аккуратно сложил сырую газету. Стеклянный глаз мрачно сверкнул, отражая в искаженном виде 108-й оплот правопорядка. Моченый поднялся.— Санек, трое сбоку на теленке, — шепнул он своему спутнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42