Пожалуйста, — сказала она. — Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь... На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
— На втором году обучения в колледже, — сказал Джон, — я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон — три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось...
— Спасти мир?
— Что-то вроде.
— Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, — заметила она.
— Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
Впервые он увидел ее улыбку.
— Ты не проходил подготовки на их базе?
— Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
— Так, ничего важного, — сказала она.
— Я что-то сомневаюсь.
Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
— В Чикаго, — сказала она, — я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке — рецензентом в издательстве.
— Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
— Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
— Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
— Потому, что я здесь.
Официант принес их выпивку.
— Не отговаривайся тем, что ты пьян, — сказала она, потягивая свой скотч. — Расскажи мне об этом. Он действительно... Это действительно был несчастный случай?
Смотри ей прямо в глаза.
— Насколько мне известно, да.
— Ты мог спасти его?
Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
— Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, — ответил Джон. — Нет, не мог.
Она отвела глаза в сторону. Сказала:
— Я разговаривала с ним в воскресенье.
— Что он говорил?
Она прошептала:
— Что любит меня.
Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
— Что он любит меня, — сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
— В каком состоянии он был?
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— У него все было в порядке? Он был счастлив?
— Ты встречался с ним каждый день, — напомнила она. — Кому это лучше знать, как не тебе?
— Я знал его в основном по работе, — сказал Джон. — Он выглядел уставшим.
— Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
— Над чем?
— Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты...
— Нет.
— ...что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо оттого, что за кровь течет в его жилах, был верен и...
Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
— Извини, — сказала она. — Я...
— Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
— Надеюсь, — прошептала она. — Это то, чего он всегда требовал.
Какое-то время они молча выпивали.
— Он звонил мне из автомата, — заметила она. — Почему?
— Могло быть множество причин.
— Что случилось с фотографиями? — задала она следующий вопрос. — Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
— Где ты нахваталась такой терминологии?
— Мои родители не могли скрыть все свои секреты, — ответила она. — Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия — это ведь не иностранный форпост, где «плохой Джо» может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь «плохой Джо» умер вместе с Берлинской стеной!
— "Плохие Джо" всегда найдутся, — философски заметил Джон.
— Кто они, эти «плохие Джо», в случае с моим отцом?
— Я не знаю, — сказал Джон. — Он когда-нибудь говорил об этом?
— Он говорил, что не видел меня с Рождества. — Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: — Думаю, папа все-таки врал мне.
— Нет.
— А ты лжешь мне?
— И не собирался.
— Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
«Вот она, — подумал Джон, — черта. Возможно, я уже переступил ее».
— Им пришла в голову великолепная идея, — сказал он. — Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление «руководило» моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение «зеленые береты». Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в... Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? — сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
— О, — сказала Фонг, — это...
На обложке было написано: «Новое чикагское речное обозрение».
— Так, ничего особенного, — закончила она.
— Не пытайся провести опытного обманщика.
— И опытного убийцу? — Она не улыбалась.
Джон тоже. Он пролистал страницы — черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и...
— Страница сорок семь, — подсказала она.
Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
Весна
Листья падают в ручей.
Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.
Фонг
— Мне нравится, — сказал он.
— Мне тоже.
— Почему не «Фонг Мэтьюс»?
— Это старое стихотворение, — сказала она. — Тогда мне не хотелось, чтобы... под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
— Которое на самом деле вьетнамское.
— Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое...
— Для меня ты выглядишь так, как есть. Она закатила глаза.
— Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
— Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него "Я", ты получишь правильный подсчет слогов.
— В наше время допускается отступление от правил.
— Но если ты меняешь форму...
— Кроме того, «журавль» мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем "я". Это важнее, чем форма.
— Кроме того?
Она пожала плечами.
— Без «Мэтьюс» за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
— Не думай об этом, — сказал Джон. — Это моя работа.
— Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
— Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
— Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
— Почему?
— Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
— Наверное, он был прав, — сказал Джон.
— Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
Спроси:
— Могу я почитать другие твои стихи?
— Нет, — отрезала она. — Вам случалось вместе выполнять задания?
— Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, не долго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
— Во времена «холодной войны» моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
— Ты затягивался?
— Никогда.
Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
— Я не должна смеяться. Только не сейчас.
— Именно сейчас, — сказал он.
— Я попытаюсь поверить твоим словам. — Она покачала головой. — Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
— ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
— Какие, должно быть, были славные денечки.
— По большому счету это была пустая трата времени.
— Курение наркотиков?
— Ловля на наживку. Наркотики... — Он пожал плечами. — Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
— А что было потом, мистер Чистюля?
— Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
— Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
— Вьетнам? — спросила она.
— Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту — экспорту, потом притворялся очередным бездельником — художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
Он осушил остатки бурбона.
— Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
— Почему?
— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал он ей.
Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
— Не могу, — помолчав, повторил он. — После этого... Буря в пустыне. С моей подготовкой «зеленого берета» я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
Она смотрела в сторону.
Джон сказал:
— Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
— Вижу, — сказала она. — Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но... И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
— Это то, что я должен был сделать.
— Обязанность, да?
— Это не связано с работой.
— Который час? — спросила она.
Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
— Шесть семнадцать.
— Четверть шестого в Чикаго, — сказала она. — Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
— Где ты остановилась? — поинтересовался Джон.
— Дома. Где же еще?
— Одна?
— Конечно. — Она нахмурилась. — Пропавшие фотографии... Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
— Нет.
— Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
— Я просто беспокоюсь за тебя.
— Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
— У тебя есть здесь друзья?
— Тебя считать?
— Конечно.
Она посмотрела на него.
— Тогда один есть, — сказала она.
— Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
— Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими. Всякий раз, когда появлялись люди с его работы, я уходила. Я сдерживала желание спросить у них, не они ли сажали моих родственников во время программы «Феникс».
Программа «Феникс» — разработанный в недрах ЦРУ проект, который привел к казни сорока тысяч девятисот девяноста четырех вьетнамцев — «врагов в штатском» — во время самой продолжительной из войн, которые вела Америка.
— Я запомнила одного типа, — сказала она. — Его звали Вудман или Вудвард или...
— Вудруфт?
— Может быть. Папа сказал, что он должен был бы получить должность этого Вуд-как-там-его, если бы пошел прямо в управление вместо того, чтобы терять время морским летчиком. Я встретила его и его жену однажды вечером, когда они пришли развлечь маму и папу игрой в бридж. Маму поддерживали подушки... Она всегда пользовалась туалетной водой с запахом сирени, даже в последние дни жизни, когда я вспоминаю ее, мне вспоминается этот запах...
Официант, направившийся к ним, увидел лицо Фонг и удалился.
— Она была самой лучшей женщиной на свете, — с болью в голосе сказала Фонг. — Она бросила свою карьеру, отдала все свои силы тому, чтобы воспитывать меня, любить меня, заставить почувствовать, что я ее родная дочь. Все лучшее, что во мне есть, вышло из ее сердца, — прошептала Фонг. — И папиного. Может, уйдем отсюда? — спросила она.
На автомобильной стоянке Джон спросил:
— Почему бы тебе не остановиться у Вудруфтов или соседей?
— У тех, кто знал меня, вряд ли остались глубокие воспоминания. Возможно, они даже не узнают меня. Не забывай, черт возьми, что все мы для вас выглядим одинаково.
— Дай миру небольшой шанс.
Фонг бросила на него быстрый взгляд:
— Извини. Почему-то, вернувшись домой, вспоминаешь старые обиды.
Дорога к дому Фрэнка заняла десять минут, прошедших в полном молчании.
— Слушай, — сказал он, когда они остановились перед домом. — Существует формальная сторона. Люди из управления, для которых главное — бумажки, захотят поговорить с тобой. Полиция. Кто-нибудь еще. Позволь мне управиться с ними. Позвони мне, если они неожиданно объявятся или позвонят, и ничего не говори им и ничего не предпринимай, пока я не появлюсь.
Она пожала плечами:
— Ладно.
— И... э-э... если позвонят репортеры...
— Я журналист, — сказала она. — В некотором роде. Помнишь?
— Нет, ты поэт.
— И ФЛ, — сказала она. — Позволь мне поделиться с тобой секретом.
Он затаил дыхание.
— Я не люблю репортеров.
Он улыбнулся. Она нет.
— Я любила его, — прошептала она. — Всегда, даже когда утверждала противоположное.
— Он был резким человеком, и он это знал.
Она покачала головой:
— Это так нереально! Мы здесь. Я. Ты. Обычный вечер середины недели, чувствуешь, что... Но неожиданно все переворачивается вверх дном. Становится не таким. Электрическим и... пустым.
— Исчезло чувство равновесия.
— Да.
— Я, должно быть, выгляжу черт знает как.
Она потупила взгляд, провела пальцами по волосам.
— Вовсе нет.
Улыбка, которую она не смогла удержать, прилив чувств, когда она осознала свой жест.
— Тебе не следовало пить так много.
— Я чувствую себя отлично.
— Джон Лэнг. Хм!
Он не стал давать ей какую-нибудь бумажку со своим адресом и телефоном, которую она могла бы выбросить с прочим мусором из кармана.
— Если я тебе понадоблюсь, — сказал он, — мой телефон и адрес в справочнике. Я живу недалеко отсюда.
— Ключи, — бросила она.
— Что?
— У тебя есть ключи от нашего дома. Могу я забрать их?
Было прохладно, и его, несмотря на куртку и свитер, пробирала дрожь. На ней был черный плащ, подпоясанный и застегнутый, воротник поднят. Уличные фонари отражались в ее темных глазах.
— Конечно, — сказал он, передавая ей позвякивающую связку ключей.
Пожелав спокойной ночи, она вошла в дом и заперла дверь.
Дубликаты ключей от дома оттягивали карман рубашки у сердца Джона.
Глава 14
Похороны — это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
Скорбящие собрались на пригородном кладбище федерального округа Колумбия под пасмурным серым небом холодного мартовского четверга. Церемония погребения состоялась в десять часов утра. Фрэнк был похоронен рядом со своей женой.
«Мы спешим покинуть свой дом для того, чтобы умереть», — подумал Джон.
Многие лица были знакомы ему по Лэнгли. Некоторым было далеко за шестьдесят; в их глазах отражалась череда гробов, за которыми им пришлось пройти за долгие годы службы в управлении.
Пришла вся аристократия управления включая директора.
Рядом с директором стояли Роджер Аллен и его хорошенькая жена. Другие принцы толпились возле этого королевского ядра. Крупные бароны старались пробраться как можно ближе к короне. Харлан Гласс держал под руку худощавую женщину.
Его жена? Торчащий подбородок. Отсутствующий взгляд.
Ричард Вудруфт отсутствовал. Джон приметил в толпе его красавицу жену Кэти.
Глава службы безопасности Джордж Корн прохаживался вокруг, отдавая указания охране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— На втором году обучения в колледже, — сказал Джон, — я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон — три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось...
— Спасти мир?
— Что-то вроде.
— Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, — заметила она.
— Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
Впервые он увидел ее улыбку.
— Ты не проходил подготовки на их базе?
— Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
— Так, ничего важного, — сказала она.
— Я что-то сомневаюсь.
Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
— В Чикаго, — сказала она, — я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке — рецензентом в издательстве.
— Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
— Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
— Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
— Потому, что я здесь.
Официант принес их выпивку.
— Не отговаривайся тем, что ты пьян, — сказала она, потягивая свой скотч. — Расскажи мне об этом. Он действительно... Это действительно был несчастный случай?
Смотри ей прямо в глаза.
— Насколько мне известно, да.
— Ты мог спасти его?
Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
— Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, — ответил Джон. — Нет, не мог.
Она отвела глаза в сторону. Сказала:
— Я разговаривала с ним в воскресенье.
— Что он говорил?
Она прошептала:
— Что любит меня.
Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
— Что он любит меня, — сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
— В каком состоянии он был?
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— У него все было в порядке? Он был счастлив?
— Ты встречался с ним каждый день, — напомнила она. — Кому это лучше знать, как не тебе?
— Я знал его в основном по работе, — сказал Джон. — Он выглядел уставшим.
— Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
— Над чем?
— Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты...
— Нет.
— ...что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо оттого, что за кровь течет в его жилах, был верен и...
Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
— Извини, — сказала она. — Я...
— Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
— Надеюсь, — прошептала она. — Это то, чего он всегда требовал.
Какое-то время они молча выпивали.
— Он звонил мне из автомата, — заметила она. — Почему?
— Могло быть множество причин.
— Что случилось с фотографиями? — задала она следующий вопрос. — Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
— Где ты нахваталась такой терминологии?
— Мои родители не могли скрыть все свои секреты, — ответила она. — Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия — это ведь не иностранный форпост, где «плохой Джо» может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь «плохой Джо» умер вместе с Берлинской стеной!
— "Плохие Джо" всегда найдутся, — философски заметил Джон.
— Кто они, эти «плохие Джо», в случае с моим отцом?
— Я не знаю, — сказал Джон. — Он когда-нибудь говорил об этом?
— Он говорил, что не видел меня с Рождества. — Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: — Думаю, папа все-таки врал мне.
— Нет.
— А ты лжешь мне?
— И не собирался.
— Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
«Вот она, — подумал Джон, — черта. Возможно, я уже переступил ее».
— Им пришла в голову великолепная идея, — сказал он. — Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление «руководило» моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение «зеленые береты». Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в... Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? — сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
— О, — сказала Фонг, — это...
На обложке было написано: «Новое чикагское речное обозрение».
— Так, ничего особенного, — закончила она.
— Не пытайся провести опытного обманщика.
— И опытного убийцу? — Она не улыбалась.
Джон тоже. Он пролистал страницы — черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и...
— Страница сорок семь, — подсказала она.
Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
Весна
Листья падают в ручей.
Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.
Фонг
— Мне нравится, — сказал он.
— Мне тоже.
— Почему не «Фонг Мэтьюс»?
— Это старое стихотворение, — сказала она. — Тогда мне не хотелось, чтобы... под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
— Которое на самом деле вьетнамское.
— Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое...
— Для меня ты выглядишь так, как есть. Она закатила глаза.
— Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
— Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него "Я", ты получишь правильный подсчет слогов.
— В наше время допускается отступление от правил.
— Но если ты меняешь форму...
— Кроме того, «журавль» мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем "я". Это важнее, чем форма.
— Кроме того?
Она пожала плечами.
— Без «Мэтьюс» за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
— Не думай об этом, — сказал Джон. — Это моя работа.
— Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
— Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
— Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
— Почему?
— Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
— Наверное, он был прав, — сказал Джон.
— Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
Спроси:
— Могу я почитать другие твои стихи?
— Нет, — отрезала она. — Вам случалось вместе выполнять задания?
— Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, не долго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
— Во времена «холодной войны» моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
— Ты затягивался?
— Никогда.
Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
— Я не должна смеяться. Только не сейчас.
— Именно сейчас, — сказал он.
— Я попытаюсь поверить твоим словам. — Она покачала головой. — Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
— ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
— Какие, должно быть, были славные денечки.
— По большому счету это была пустая трата времени.
— Курение наркотиков?
— Ловля на наживку. Наркотики... — Он пожал плечами. — Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
— А что было потом, мистер Чистюля?
— Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
— Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
— Вьетнам? — спросила она.
— Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту — экспорту, потом притворялся очередным бездельником — художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
Он осушил остатки бурбона.
— Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
— Почему?
— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал он ей.
Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
— Не могу, — помолчав, повторил он. — После этого... Буря в пустыне. С моей подготовкой «зеленого берета» я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
Она смотрела в сторону.
Джон сказал:
— Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
— Вижу, — сказала она. — Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но... И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
— Это то, что я должен был сделать.
— Обязанность, да?
— Это не связано с работой.
— Который час? — спросила она.
Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
— Шесть семнадцать.
— Четверть шестого в Чикаго, — сказала она. — Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
— Где ты остановилась? — поинтересовался Джон.
— Дома. Где же еще?
— Одна?
— Конечно. — Она нахмурилась. — Пропавшие фотографии... Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
— Нет.
— Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
— Я просто беспокоюсь за тебя.
— Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
— У тебя есть здесь друзья?
— Тебя считать?
— Конечно.
Она посмотрела на него.
— Тогда один есть, — сказала она.
— Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
— Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими. Всякий раз, когда появлялись люди с его работы, я уходила. Я сдерживала желание спросить у них, не они ли сажали моих родственников во время программы «Феникс».
Программа «Феникс» — разработанный в недрах ЦРУ проект, который привел к казни сорока тысяч девятисот девяноста четырех вьетнамцев — «врагов в штатском» — во время самой продолжительной из войн, которые вела Америка.
— Я запомнила одного типа, — сказала она. — Его звали Вудман или Вудвард или...
— Вудруфт?
— Может быть. Папа сказал, что он должен был бы получить должность этого Вуд-как-там-его, если бы пошел прямо в управление вместо того, чтобы терять время морским летчиком. Я встретила его и его жену однажды вечером, когда они пришли развлечь маму и папу игрой в бридж. Маму поддерживали подушки... Она всегда пользовалась туалетной водой с запахом сирени, даже в последние дни жизни, когда я вспоминаю ее, мне вспоминается этот запах...
Официант, направившийся к ним, увидел лицо Фонг и удалился.
— Она была самой лучшей женщиной на свете, — с болью в голосе сказала Фонг. — Она бросила свою карьеру, отдала все свои силы тому, чтобы воспитывать меня, любить меня, заставить почувствовать, что я ее родная дочь. Все лучшее, что во мне есть, вышло из ее сердца, — прошептала Фонг. — И папиного. Может, уйдем отсюда? — спросила она.
На автомобильной стоянке Джон спросил:
— Почему бы тебе не остановиться у Вудруфтов или соседей?
— У тех, кто знал меня, вряд ли остались глубокие воспоминания. Возможно, они даже не узнают меня. Не забывай, черт возьми, что все мы для вас выглядим одинаково.
— Дай миру небольшой шанс.
Фонг бросила на него быстрый взгляд:
— Извини. Почему-то, вернувшись домой, вспоминаешь старые обиды.
Дорога к дому Фрэнка заняла десять минут, прошедших в полном молчании.
— Слушай, — сказал он, когда они остановились перед домом. — Существует формальная сторона. Люди из управления, для которых главное — бумажки, захотят поговорить с тобой. Полиция. Кто-нибудь еще. Позволь мне управиться с ними. Позвони мне, если они неожиданно объявятся или позвонят, и ничего не говори им и ничего не предпринимай, пока я не появлюсь.
Она пожала плечами:
— Ладно.
— И... э-э... если позвонят репортеры...
— Я журналист, — сказала она. — В некотором роде. Помнишь?
— Нет, ты поэт.
— И ФЛ, — сказала она. — Позволь мне поделиться с тобой секретом.
Он затаил дыхание.
— Я не люблю репортеров.
Он улыбнулся. Она нет.
— Я любила его, — прошептала она. — Всегда, даже когда утверждала противоположное.
— Он был резким человеком, и он это знал.
Она покачала головой:
— Это так нереально! Мы здесь. Я. Ты. Обычный вечер середины недели, чувствуешь, что... Но неожиданно все переворачивается вверх дном. Становится не таким. Электрическим и... пустым.
— Исчезло чувство равновесия.
— Да.
— Я, должно быть, выгляжу черт знает как.
Она потупила взгляд, провела пальцами по волосам.
— Вовсе нет.
Улыбка, которую она не смогла удержать, прилив чувств, когда она осознала свой жест.
— Тебе не следовало пить так много.
— Я чувствую себя отлично.
— Джон Лэнг. Хм!
Он не стал давать ей какую-нибудь бумажку со своим адресом и телефоном, которую она могла бы выбросить с прочим мусором из кармана.
— Если я тебе понадоблюсь, — сказал он, — мой телефон и адрес в справочнике. Я живу недалеко отсюда.
— Ключи, — бросила она.
— Что?
— У тебя есть ключи от нашего дома. Могу я забрать их?
Было прохладно, и его, несмотря на куртку и свитер, пробирала дрожь. На ней был черный плащ, подпоясанный и застегнутый, воротник поднят. Уличные фонари отражались в ее темных глазах.
— Конечно, — сказал он, передавая ей позвякивающую связку ключей.
Пожелав спокойной ночи, она вошла в дом и заперла дверь.
Дубликаты ключей от дома оттягивали карман рубашки у сердца Джона.
Глава 14
Похороны — это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
Скорбящие собрались на пригородном кладбище федерального округа Колумбия под пасмурным серым небом холодного мартовского четверга. Церемония погребения состоялась в десять часов утра. Фрэнк был похоронен рядом со своей женой.
«Мы спешим покинуть свой дом для того, чтобы умереть», — подумал Джон.
Многие лица были знакомы ему по Лэнгли. Некоторым было далеко за шестьдесят; в их глазах отражалась череда гробов, за которыми им пришлось пройти за долгие годы службы в управлении.
Пришла вся аристократия управления включая директора.
Рядом с директором стояли Роджер Аллен и его хорошенькая жена. Другие принцы толпились возле этого королевского ядра. Крупные бароны старались пробраться как можно ближе к короне. Харлан Гласс держал под руку худощавую женщину.
Его жена? Торчащий подбородок. Отсутствующий взгляд.
Ричард Вудруфт отсутствовал. Джон приметил в толпе его красавицу жену Кэти.
Глава службы безопасности Джордж Корн прохаживался вокруг, отдавая указания охране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37