Наконец она смогла стать на колени а потом медленно, пошатываясь, подняться на ноги.
Мир действительно был белым. Снег укрывал землю. Снег выбелил деревья, что росли вокруг небольшой поляны. Позади, у подножия крутого склона, снег превратился в лед и сковал огромное озеро. Даже небо было белым — от облаков, которые предвещали новый снегопад.
Единственное, что в этом мире не было белым, так это бурое каменное строение с одинокой башней, что стояло прямо перед Медеан. Окна в доме были закрыты ставнями, двери заперты.
Все еще дрожа от холода и утомительного путешествия, Медеан обернулась, чтобы взглянуть, что стало с Жар-птицей.
Птица съежившись сидела на дне клетки. От того места, где она своим жаром растопила снег, поднимался пар, однако, несмотря на то что Медеан стояла совсем близко к клетке, она почти не чувствовала тепла. К тому же птица уменьшилась в размерах и теперь снова напоминала зяблика. Медеан показалось даже, что сияние птицы стало не таким ярким.
— Что ты наделала, Медеан! — голос птицы звучал непривычно жалобно. — Что ты наделала…
Медеан ничего не сказала. Она снова прикрепила нож к поясу, взяла клетку, которая стала такой легкой, что ее можно было нести в одной руке, и потащилась сквозь глубокий снег к каменному дому.
Выкрашенная белой краской деревянная дверь была заперта. Медеан поплевала на пальцы и начертила на замке знак… Замок должен был открыться моментально, но вместо этого только дребезжал под пальцами. Тогда Медеан взялась за дело, собрав всю волю и магию: снова нарисовала на замке знак, а затем изо всех сил навалилась на дверь. Что-то треснуло, и дверь открылась так внезапно что Медеан чуть не упала. Она схватилась за стену, прислонилась к ней и стала ждать, когда дыхание успокоится и она сможет стоять на ногах. Потом опять подхватила клетку с Жар-птицей и вошла в дом, оставив дверь распахнутой настежь.
Поднявшись по короткой лестнице, Медеан оказалась в полутемной комнате, которая, по-видимому, служила хозяевам гостиной. Железная печь в углу комнаты была холодна как камень, но рядом был приготовлен внушительный запас дров. Медеан не притронулась к ним. Она поставила клетку с Жар-птицей на пол у окна, а сама, вытащив на середину комнаты жесткое плетеное кресло, уселась так, чтобы наблюдать и за клеткой, и за входной дверью.
В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух из открытой двери обвивался вокруг лодыжек, ледяными пальцами сжимал колени, руки и горло. Медеан ничего этого не замечала. Все ее внимание было поглощено Жар-птицей.
В том мире, в котором она родилась, Жар-птица была бессмертна, покуда ее жизнь поддерживалась огнем и волшебством. Здесь, в этом заброшенном доме, в глухую зимнюю пору, огня не было, а волшебство, если оно и существовало в этом мире, было сокрыто глубоко в его сердце. Здесь Жар-птица не обладала бессмертием. А если она умрет, то уже не сможет навредить Микелю и Изавальте.
Птица нахохлилась в своей клетке, втянув голову в плечи, прижав шею и крылья к телу. Ее ярко-голубые глаза горели ненавистью. Но тепла от нее не исходило совсем.
— Неужели ты скорее умрешь от холода в полном одиночестве, чем освободишь меня? — прошептала Жар-птица.
— Только так я буду уверена, что Изавальте ничто не угрожает.
Неторопливое движение за окном привлекло внимание Медеан. С мрачным удовлетворением она увидела, что пошел снег. Она поудобнее устроилась на стуле и стала ждать, когда холод сделает свое дело.
Глава 19
Снег пошел на рассвете. Крупные хлопья падали с неба медленно, лениво, но упорно. Вскоре поднялся ветер, и снежинки посыпались быстрее. Теперь это были уже не мягкие хлопья, а маленькие острые кристаллы, которые слепили глаза и кололи лицо. Калами был благодарен снегу за то, что тот заметал следы. Но из-за снежной пелены он чуть было не пропустил свой ориентир — прогалину между деревьев, откуда начинался путь к весне.
Заблудиться сейчас в Лисолесье было бы совсем некстати. Оберегов у него нет, да и времени — всего ничего. Надо спешить, не то его смогут легко найти по Модели Миров. Сейчас позарез нужен какой-нибудь город или ферма, любое убежище, а еще — время, чтобы сплести новое заклятье и скрыть свое местонахождение.
Несмотря на все эти заботы, идти на лыжах было приятно. Калами быстро скользил вперед, равномерно взмахивая шестом, и поскрипывание лыж сливалось со свистом ветра. Холодный, белый мир, где однообразие снежного пейзажа нарушалось лишь темными стволами деревьев, напоминал Калами край его детства, и это придавало ему сил. Если все пойдет хорошо, за четыре дня он доберется до Камаракоста. В этом южном городе порт открыт даже зимой, и там можно будет нанять корабль до Хун-Це. В Сердце Мира обрадуются вестям о том, что произошло в праздничную ночь в Выштавосе. Там он займется подготовкой войск к покорению Изавальты. Там он сможет исполнить свой замысел и довести начатое до конца. Надо будет поговорить со Старцами насчет освобождения дочери из-под опеки, и когда он вернется на Туукос — на освобожденный Туукос! — взять ее с собой.
Он еще увидит Изавальту в огне! Из Камаракоста он позовет за собой Бриджит. Есть такие заклинания, что взывают прямо к сердцу, и им невозможно противиться. Она приползет к нему на коленях, умоляя его позволить ей быть рядом. Пожалуй, он позволит. А потом ему останется только наблюдать, как она разделается с императрицей, если к тому времени от той еще что-то останется. Скорее всего, сын бросит ее в темницу. Конечно, нехорошо так обращаться с матерью, но кто сможет его винить…
Внезапно прямо перед ним, словно из ниоткуда, выросла сосна. Калами вскрикнул и едва успел свернуть вправо, но нижние ветки все же больно хлестнули его по плечу. Он затормозил, воткнув шест глубоко в снег и подняв тучу снежных искр. Затем огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Только бы не съехать с дороги…
Но нет, лыжи по-прежнему стояли на широкой извилистой тропе. Он только немного отклонился к обочине, поддавшись своим грезам.
«Быть рассеянным в Лисолесье — непозволительная роскошь, — сказал Калами самому себе. — И надо, кстати, подкрепиться».
Он сбросил свой заплечный мешок на снег. Чтобы развязать шнурок, ему пришлось снять толстые рукавицы и остаться в одних вязаных перчатках.
— Посмотришь сейчас на тебя, Калами, и ни за что не скажешь, что тебе знакомы дворцовые залы.
Калами резко выпрямился, но лыжи помещали ему сохранить равновесие, и, пошатнувшись, он завалился назад. Под сосной, обернув лапы хвостом, сидела Лисица. Сейчас она была размером с обычную лису. Пасть ее была открыта, отчего казалось, что она смеется.
— Как ты сюда попала? — спросил Калами первое, что пришло в голову, чтобы скрыть свое смущение и страх. — Это ведь дорога.
— Может, да, а может, и нет. Может, концы твоих лыж не на дороге, так что ты уже не подпадаешь под ее защиту. — Лисица встала, рот ее по-прежнему смеялся. — Будем решать этот вопрос через суд, колдун, или сами как-нибудь разберемся?
Калами, вспомнив, с кем разговаривает, вскочил на ноги и склонился в глубоком поклоне. У Лисицы могла быть масса причин для того, чтобы здесь оказаться. Если она узнала, кто заманил ее сыновей в ловушку, она пришла сюда, чтобы его убить. Если же она хочет, чтобы он выполнил какое-то поручение, или хочет потребовать назад Бриджит, все не так уж плохо. В конце концов может статься она просто прогуливалась по своим владениям и решила от скуки поболтать с ним.
Остается только надеяться, что Лисица благосклонно позволит ему распознать свои намерения.
Калами стянул с лица платок, чтобы голос звучал отчетливей.
— Простите меня, сударыня, — произнес он не поднимая глаз. В Землях Смерти и Духов встречаться взглядом с Лисицей было опасно. В Лисолесье это было смертельно опасно. — Ваше великолепие лишило меня разума и учтивости.
Лисица щелкнула зубами:
— Однако ненадолго.
— Надеюсь, что по крайней мере учтивость меня больше не подведет. Могу ли я предложить вам разделить со мной скромный завтрак?
— Разделить с тобой кусок хлеба? И принять на себя обязательства гостя перед хозяином? — Похоже, эта идея ее развеселила. — Ты что, колдун, действительно думаешь, что я могу это сделать?
— Простите, сударыня, я не знал…
— Да уж, — Лисица снова рассмеялась. — Откуда тебе знать такие тонкости. Этого ведь нет в твоих пергаментах, правда?
— Нет. Но лучше бы было. Тогда я смог бы тщательнее подготовиться к этой встрече.
— Или избежать ее? — игриво предположила Лисица.
— Я этого не говорил, сударыня.
— Да, — задумчиво заметила она. — Я и не думала, что ты так скажешь.
Калами решил надеть маску оскорбленной невинности. Чем дольше ему удастся занять Лисицу разговором, тем реальнее шансы на то, чтобы получить необходимые сведения. Во всяком случае Калами на это рассчитывал. Снег валил не переставая, ветер обжигал щеки холодом. Зимний день короток, а ему необходимо найти убежище до наступления темноты. В этом заключался парадокс ситуации: нельзя сворачивать с дороги, чтобы оставаться под ее защитой, но находясь на дороге, легко быть замеченным.
Вне всяких сомнений, Лисица прекрасно это понимает.
Калами развел руками:
— Могу ли я спросить, какими заслугами я обязан вашему вниманию?
Улыбка сползла с лисьей морды:
— А разве все твои заслуги не заключаются в том, чтобы верно служить своей госпоже?
Больше всего на свете Калами хотелось сказать, что он не служит никому, кроме своего народа. Ему хотелось прокричать эту правду зимнему ветру, чтобы ее услышал весь мир. Но это было бы неразумно. Кто знает, как такое существо, как Лисица, отнеслось бы к подобному заявлению? В конце концов законы вассального долга, понятные всем силам мира, были его единственной защитой.
— Служу, потому что это мой долг.
— Под дудку твоей госпожи пляшет много слуг. — Голос Лисицы стал низким и зловещим, почти превратился в рык. — Она укрывает и того, кто навлек клинки на моих сыновей. Она еще за это заплатит, а ты должен передать ей мое послание.
Тот, кто навлек клинки… Сакра! Неужели она явилась сюда не за ним, а за Сакрой? Может, это он был ей нужен, когда она околачивалась возле дворца? Вовсе не Бриджит, а Сакра?
Но как Лисица может не знать, что Сакра императрице не слуга, а враг? Может, она пытается его одурачить? Да нет. Дворец построен относительно недавно и хорошо защищен. У Лисицы нет своих ушей в его стенах. Она видит только то, что происходит за его пределами. Действительно, со стороны может показаться, что в Выштавосе всем заправляет Медеан, и значит, согласно древним законам, она и несет за все ответственность.
Калами решил рискнуть и поставить на кон все. Вот он, его шанс! Благодаря гневу Лисицы он может выиграть эту игру и сделать это прямо сейчас.
— Сударыня, — произнес Калами как можно спокойнее. Лисица все равно почует его растущее возбуждение, но нужно попытаться хотя бы сделать вид, что сохраняешь хладнокровие. — А не хотите ли вы расправиться с императрицей Медеан за ее проступки?
Лисица вскинула голову:
— Странный вопрос для верного слуги.
— Быть может, сударыня вспомнит: я сказал, что служу, потому что должен. — Калами позволил себе слегка улыбнуться. — Но не уточнял, кому.
— Нет, этого ты не сказал. — Лисица повела хвостом, взметнув снежный вихрь. — И что, если я действительно хочу с ней расправиться?
Калами смиренно склонил голову:
— Я знаю, как это можно сделать.
— Неужели? И как же? — Усы Лисицы дрогнули, выражая живейшую заинтересованность. Калами осмелился взглянуть на нее еще разок. Валил густой снег, но ни одной снежинки не пристало к ярко-рыжей шубе. Говорят, такие как Лисица никогда не появляются в мире смертных целиком.
— Вам, вероятно, известно, что в молодости императрица посадила в клетку Феникса из Хун-Це, — сказал Калами, — и что она до сих пор держит его там.
— Такие вещи трудно держать в секрете от тех, у кого есть уши. Калами снова кивнул, проглотив насмешку:
— Если вы доставите меня туда, где заключена Жар-птица, я обещаю вам, что от Медеан и всей ее империи ничего не останется.
В зеленых глазах Лисицы сверкнул огонек. Калами вдруг почувствовал, что эти глаза засасывают его, что их свет может его поглотить. Он отвел взгляд и принялся разглядывать нетронутый снег и ряды деревьев. Так или иначе, с этими играми пора заканчивать. Жизнь во дворце сделала Калами изнеженным, и он не был уверен, что выдержит еще одну ночь под открытым небом.
— Итак, — Лисица задрала морду кверху, словно падающий снег занимал ее куда больше, чем какой-то Калами, — если я доставлю тебя к Жар-птице, ты разрушишь династию Медеан? Ты обещаешь мне это?
Калами помедлил. Лед, на который он собирался ступить, был тонок. Он еще раз прокрутил в памяти их разговор. Может, где-то есть ловушка? Скрытый смысл? Было ли все сказано прямо, или ему только показалось? Пожалуй, слово «династия» тут ни при чем. Он говорил только об империи.
Успокоившись, Калами ответил:
— Доставьте меня к Жар-птице, и империя Изавальты будет уничтожена. Обещаю.
Несмотря на то что лисья морда не приспособлена для ухмылок, Лисица ухмыльнулась — подлой, ехидной усмешкой, от которой Калами почудилось, что у него на горле смыкаются острые зубы.
— Хорошо, чародей.
Лисица менялась прямо на глазах. Существо, которое только что было лисой, расплылось, удлинилось и побледнело. Когда его очертания вновь обрели четкость, перед Калами стояла женщина с черными волосами до пят, в одеянии из серого меха, подпоясанном волосяным кушаком. У нее была кожа цвета темного меда и благородные черты лица. И только глаза остались прежними — ярко-зелеными, таящими опасность.
— Идем, чародей, — сказала она, протягивая ему руку — но не по-изавальтски, а так, как это было принято на Туукосе. — Брось свои лыжи. Идем со мной.
Калами снял лыжи и привязал их к шесту, чтобы нести на плече вместе с мешком. Затем он взял женщину за руку, положил ее ладонь поверх своей, и они пошли рядом, соприкасаясь телами, — как мужчина и женщина, которых связывает нечто большее, чем дружба Ее рука оказалась теплой и неожиданно мягкой. Запах ее тела был таким же резким, как улыбка и взгляд, но гораздо более соблазнительным. Калами почувствовал, как его тело против воли отзывается на это обольщение. «Все это ерунда, — сказал он себе. — Просто очередное изощренное издевательство». Однако возбуждение порожденное давно подавлявшимися желаниями плоти и притягательностью магической силы, от этого не уменьшилось.
Калами совершенно не ощутил перемещения в Безмолвные Земли. Вот только они шли размеренным шагом по снегу Лисолесья, который вообще-то не должен был выдерживать их вес, а в следующий миг они уже в сосновом лесу, на мшистом берегу реки — как всегда, абсолютно бесшумной.
— Далеко нам идти? — спросил Калами, стараясь не смотреть на Лисицу. Нужно быть осторожным. Это ее мир, в котором он — чужак.
Лисица весело засмеялась и легонько сжала его руку:
— Неужели не мог придумать ничего интереснее, чем спрашивать о расстояниях, колдун?
Калами услышал в ее голосе улыбку и невольно представил ее лицо. Он понимал, что это всего лишь иллюзия, но тем не менее не мог не восхищаться ее красотой.
— Ты не смотришь на меня, колдун, — капризно сказала Лисица. — Почему?
У Калами вмиг пересохло во рту. Кровь закипала от одной мысли о ее лице, от одного прикосновения ее пальцев, от этого аромата, что окружал ее обольстительным ореолом.
— У меня нет ни малейшего желания смотреть на обман, сударыня, — с усилием произнес он.
Лисица опять рассмеялась — мелодичным смехом, журчащим, словно ручеек.
— Разве же это обман? — Она сильнее прижалась к нему, притянув его руку к своей груди. Несмотря на плотную одежду, Калами ощутил мягкий изгиб ее тела, почувствовал, как плавно вздымается ее грудь и тут же услышал собственное частое дыхание и бешеный стук своего сердца. — Здесь нет ни лжи, ни правды. Ничего, кроме реальности.
— Чем же реальность отличается от правды?
— Правда — это фикция, которую вы, смертные, придумываете, чтобы убедить себя, будто знаете, что реально, а что нет.
Она остановилась. Калами замер, по-прежнему глядя только вперед. Она сняла его руку с груди, и на мгновение Калами почувствовал облегчение. Но ненадолго, пока ее рука не коснулась его щеки, обводя скулы тонкими пальчиками.
— Посмотри на меня, колдун.
Калами зажмурился. Он безумно желал взглянуть на нее, хотел эту руку, что теперь касалась его шеи, пробиралась под шелковую повязку, медленно скользила по плечу… Он ощущал каждое ее прикосновение так, словно оно жгло ему кожу. Он мечтал прижать ее к груди и узнать вкус ее губ. Он представлял ее поцелуи — крепкие и пьянящие, как неразбавленное вино.
— Фу, колдун, к чему такая сдержанность? — Ее рука обвила талию Калами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Мир действительно был белым. Снег укрывал землю. Снег выбелил деревья, что росли вокруг небольшой поляны. Позади, у подножия крутого склона, снег превратился в лед и сковал огромное озеро. Даже небо было белым — от облаков, которые предвещали новый снегопад.
Единственное, что в этом мире не было белым, так это бурое каменное строение с одинокой башней, что стояло прямо перед Медеан. Окна в доме были закрыты ставнями, двери заперты.
Все еще дрожа от холода и утомительного путешествия, Медеан обернулась, чтобы взглянуть, что стало с Жар-птицей.
Птица съежившись сидела на дне клетки. От того места, где она своим жаром растопила снег, поднимался пар, однако, несмотря на то что Медеан стояла совсем близко к клетке, она почти не чувствовала тепла. К тому же птица уменьшилась в размерах и теперь снова напоминала зяблика. Медеан показалось даже, что сияние птицы стало не таким ярким.
— Что ты наделала, Медеан! — голос птицы звучал непривычно жалобно. — Что ты наделала…
Медеан ничего не сказала. Она снова прикрепила нож к поясу, взяла клетку, которая стала такой легкой, что ее можно было нести в одной руке, и потащилась сквозь глубокий снег к каменному дому.
Выкрашенная белой краской деревянная дверь была заперта. Медеан поплевала на пальцы и начертила на замке знак… Замок должен был открыться моментально, но вместо этого только дребезжал под пальцами. Тогда Медеан взялась за дело, собрав всю волю и магию: снова нарисовала на замке знак, а затем изо всех сил навалилась на дверь. Что-то треснуло, и дверь открылась так внезапно что Медеан чуть не упала. Она схватилась за стену, прислонилась к ней и стала ждать, когда дыхание успокоится и она сможет стоять на ногах. Потом опять подхватила клетку с Жар-птицей и вошла в дом, оставив дверь распахнутой настежь.
Поднявшись по короткой лестнице, Медеан оказалась в полутемной комнате, которая, по-видимому, служила хозяевам гостиной. Железная печь в углу комнаты была холодна как камень, но рядом был приготовлен внушительный запас дров. Медеан не притронулась к ним. Она поставила клетку с Жар-птицей на пол у окна, а сама, вытащив на середину комнаты жесткое плетеное кресло, уселась так, чтобы наблюдать и за клеткой, и за входной дверью.
В комнате становилось все холоднее. Студеный воздух из открытой двери обвивался вокруг лодыжек, ледяными пальцами сжимал колени, руки и горло. Медеан ничего этого не замечала. Все ее внимание было поглощено Жар-птицей.
В том мире, в котором она родилась, Жар-птица была бессмертна, покуда ее жизнь поддерживалась огнем и волшебством. Здесь, в этом заброшенном доме, в глухую зимнюю пору, огня не было, а волшебство, если оно и существовало в этом мире, было сокрыто глубоко в его сердце. Здесь Жар-птица не обладала бессмертием. А если она умрет, то уже не сможет навредить Микелю и Изавальте.
Птица нахохлилась в своей клетке, втянув голову в плечи, прижав шею и крылья к телу. Ее ярко-голубые глаза горели ненавистью. Но тепла от нее не исходило совсем.
— Неужели ты скорее умрешь от холода в полном одиночестве, чем освободишь меня? — прошептала Жар-птица.
— Только так я буду уверена, что Изавальте ничто не угрожает.
Неторопливое движение за окном привлекло внимание Медеан. С мрачным удовлетворением она увидела, что пошел снег. Она поудобнее устроилась на стуле и стала ждать, когда холод сделает свое дело.
Глава 19
Снег пошел на рассвете. Крупные хлопья падали с неба медленно, лениво, но упорно. Вскоре поднялся ветер, и снежинки посыпались быстрее. Теперь это были уже не мягкие хлопья, а маленькие острые кристаллы, которые слепили глаза и кололи лицо. Калами был благодарен снегу за то, что тот заметал следы. Но из-за снежной пелены он чуть было не пропустил свой ориентир — прогалину между деревьев, откуда начинался путь к весне.
Заблудиться сейчас в Лисолесье было бы совсем некстати. Оберегов у него нет, да и времени — всего ничего. Надо спешить, не то его смогут легко найти по Модели Миров. Сейчас позарез нужен какой-нибудь город или ферма, любое убежище, а еще — время, чтобы сплести новое заклятье и скрыть свое местонахождение.
Несмотря на все эти заботы, идти на лыжах было приятно. Калами быстро скользил вперед, равномерно взмахивая шестом, и поскрипывание лыж сливалось со свистом ветра. Холодный, белый мир, где однообразие снежного пейзажа нарушалось лишь темными стволами деревьев, напоминал Калами край его детства, и это придавало ему сил. Если все пойдет хорошо, за четыре дня он доберется до Камаракоста. В этом южном городе порт открыт даже зимой, и там можно будет нанять корабль до Хун-Це. В Сердце Мира обрадуются вестям о том, что произошло в праздничную ночь в Выштавосе. Там он займется подготовкой войск к покорению Изавальты. Там он сможет исполнить свой замысел и довести начатое до конца. Надо будет поговорить со Старцами насчет освобождения дочери из-под опеки, и когда он вернется на Туукос — на освобожденный Туукос! — взять ее с собой.
Он еще увидит Изавальту в огне! Из Камаракоста он позовет за собой Бриджит. Есть такие заклинания, что взывают прямо к сердцу, и им невозможно противиться. Она приползет к нему на коленях, умоляя его позволить ей быть рядом. Пожалуй, он позволит. А потом ему останется только наблюдать, как она разделается с императрицей, если к тому времени от той еще что-то останется. Скорее всего, сын бросит ее в темницу. Конечно, нехорошо так обращаться с матерью, но кто сможет его винить…
Внезапно прямо перед ним, словно из ниоткуда, выросла сосна. Калами вскрикнул и едва успел свернуть вправо, но нижние ветки все же больно хлестнули его по плечу. Он затормозил, воткнув шест глубоко в снег и подняв тучу снежных искр. Затем огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться. Только бы не съехать с дороги…
Но нет, лыжи по-прежнему стояли на широкой извилистой тропе. Он только немного отклонился к обочине, поддавшись своим грезам.
«Быть рассеянным в Лисолесье — непозволительная роскошь, — сказал Калами самому себе. — И надо, кстати, подкрепиться».
Он сбросил свой заплечный мешок на снег. Чтобы развязать шнурок, ему пришлось снять толстые рукавицы и остаться в одних вязаных перчатках.
— Посмотришь сейчас на тебя, Калами, и ни за что не скажешь, что тебе знакомы дворцовые залы.
Калами резко выпрямился, но лыжи помещали ему сохранить равновесие, и, пошатнувшись, он завалился назад. Под сосной, обернув лапы хвостом, сидела Лисица. Сейчас она была размером с обычную лису. Пасть ее была открыта, отчего казалось, что она смеется.
— Как ты сюда попала? — спросил Калами первое, что пришло в голову, чтобы скрыть свое смущение и страх. — Это ведь дорога.
— Может, да, а может, и нет. Может, концы твоих лыж не на дороге, так что ты уже не подпадаешь под ее защиту. — Лисица встала, рот ее по-прежнему смеялся. — Будем решать этот вопрос через суд, колдун, или сами как-нибудь разберемся?
Калами, вспомнив, с кем разговаривает, вскочил на ноги и склонился в глубоком поклоне. У Лисицы могла быть масса причин для того, чтобы здесь оказаться. Если она узнала, кто заманил ее сыновей в ловушку, она пришла сюда, чтобы его убить. Если же она хочет, чтобы он выполнил какое-то поручение, или хочет потребовать назад Бриджит, все не так уж плохо. В конце концов может статься она просто прогуливалась по своим владениям и решила от скуки поболтать с ним.
Остается только надеяться, что Лисица благосклонно позволит ему распознать свои намерения.
Калами стянул с лица платок, чтобы голос звучал отчетливей.
— Простите меня, сударыня, — произнес он не поднимая глаз. В Землях Смерти и Духов встречаться взглядом с Лисицей было опасно. В Лисолесье это было смертельно опасно. — Ваше великолепие лишило меня разума и учтивости.
Лисица щелкнула зубами:
— Однако ненадолго.
— Надеюсь, что по крайней мере учтивость меня больше не подведет. Могу ли я предложить вам разделить со мной скромный завтрак?
— Разделить с тобой кусок хлеба? И принять на себя обязательства гостя перед хозяином? — Похоже, эта идея ее развеселила. — Ты что, колдун, действительно думаешь, что я могу это сделать?
— Простите, сударыня, я не знал…
— Да уж, — Лисица снова рассмеялась. — Откуда тебе знать такие тонкости. Этого ведь нет в твоих пергаментах, правда?
— Нет. Но лучше бы было. Тогда я смог бы тщательнее подготовиться к этой встрече.
— Или избежать ее? — игриво предположила Лисица.
— Я этого не говорил, сударыня.
— Да, — задумчиво заметила она. — Я и не думала, что ты так скажешь.
Калами решил надеть маску оскорбленной невинности. Чем дольше ему удастся занять Лисицу разговором, тем реальнее шансы на то, чтобы получить необходимые сведения. Во всяком случае Калами на это рассчитывал. Снег валил не переставая, ветер обжигал щеки холодом. Зимний день короток, а ему необходимо найти убежище до наступления темноты. В этом заключался парадокс ситуации: нельзя сворачивать с дороги, чтобы оставаться под ее защитой, но находясь на дороге, легко быть замеченным.
Вне всяких сомнений, Лисица прекрасно это понимает.
Калами развел руками:
— Могу ли я спросить, какими заслугами я обязан вашему вниманию?
Улыбка сползла с лисьей морды:
— А разве все твои заслуги не заключаются в том, чтобы верно служить своей госпоже?
Больше всего на свете Калами хотелось сказать, что он не служит никому, кроме своего народа. Ему хотелось прокричать эту правду зимнему ветру, чтобы ее услышал весь мир. Но это было бы неразумно. Кто знает, как такое существо, как Лисица, отнеслось бы к подобному заявлению? В конце концов законы вассального долга, понятные всем силам мира, были его единственной защитой.
— Служу, потому что это мой долг.
— Под дудку твоей госпожи пляшет много слуг. — Голос Лисицы стал низким и зловещим, почти превратился в рык. — Она укрывает и того, кто навлек клинки на моих сыновей. Она еще за это заплатит, а ты должен передать ей мое послание.
Тот, кто навлек клинки… Сакра! Неужели она явилась сюда не за ним, а за Сакрой? Может, это он был ей нужен, когда она околачивалась возле дворца? Вовсе не Бриджит, а Сакра?
Но как Лисица может не знать, что Сакра императрице не слуга, а враг? Может, она пытается его одурачить? Да нет. Дворец построен относительно недавно и хорошо защищен. У Лисицы нет своих ушей в его стенах. Она видит только то, что происходит за его пределами. Действительно, со стороны может показаться, что в Выштавосе всем заправляет Медеан, и значит, согласно древним законам, она и несет за все ответственность.
Калами решил рискнуть и поставить на кон все. Вот он, его шанс! Благодаря гневу Лисицы он может выиграть эту игру и сделать это прямо сейчас.
— Сударыня, — произнес Калами как можно спокойнее. Лисица все равно почует его растущее возбуждение, но нужно попытаться хотя бы сделать вид, что сохраняешь хладнокровие. — А не хотите ли вы расправиться с императрицей Медеан за ее проступки?
Лисица вскинула голову:
— Странный вопрос для верного слуги.
— Быть может, сударыня вспомнит: я сказал, что служу, потому что должен. — Калами позволил себе слегка улыбнуться. — Но не уточнял, кому.
— Нет, этого ты не сказал. — Лисица повела хвостом, взметнув снежный вихрь. — И что, если я действительно хочу с ней расправиться?
Калами смиренно склонил голову:
— Я знаю, как это можно сделать.
— Неужели? И как же? — Усы Лисицы дрогнули, выражая живейшую заинтересованность. Калами осмелился взглянуть на нее еще разок. Валил густой снег, но ни одной снежинки не пристало к ярко-рыжей шубе. Говорят, такие как Лисица никогда не появляются в мире смертных целиком.
— Вам, вероятно, известно, что в молодости императрица посадила в клетку Феникса из Хун-Це, — сказал Калами, — и что она до сих пор держит его там.
— Такие вещи трудно держать в секрете от тех, у кого есть уши. Калами снова кивнул, проглотив насмешку:
— Если вы доставите меня туда, где заключена Жар-птица, я обещаю вам, что от Медеан и всей ее империи ничего не останется.
В зеленых глазах Лисицы сверкнул огонек. Калами вдруг почувствовал, что эти глаза засасывают его, что их свет может его поглотить. Он отвел взгляд и принялся разглядывать нетронутый снег и ряды деревьев. Так или иначе, с этими играми пора заканчивать. Жизнь во дворце сделала Калами изнеженным, и он не был уверен, что выдержит еще одну ночь под открытым небом.
— Итак, — Лисица задрала морду кверху, словно падающий снег занимал ее куда больше, чем какой-то Калами, — если я доставлю тебя к Жар-птице, ты разрушишь династию Медеан? Ты обещаешь мне это?
Калами помедлил. Лед, на который он собирался ступить, был тонок. Он еще раз прокрутил в памяти их разговор. Может, где-то есть ловушка? Скрытый смысл? Было ли все сказано прямо, или ему только показалось? Пожалуй, слово «династия» тут ни при чем. Он говорил только об империи.
Успокоившись, Калами ответил:
— Доставьте меня к Жар-птице, и империя Изавальты будет уничтожена. Обещаю.
Несмотря на то что лисья морда не приспособлена для ухмылок, Лисица ухмыльнулась — подлой, ехидной усмешкой, от которой Калами почудилось, что у него на горле смыкаются острые зубы.
— Хорошо, чародей.
Лисица менялась прямо на глазах. Существо, которое только что было лисой, расплылось, удлинилось и побледнело. Когда его очертания вновь обрели четкость, перед Калами стояла женщина с черными волосами до пят, в одеянии из серого меха, подпоясанном волосяным кушаком. У нее была кожа цвета темного меда и благородные черты лица. И только глаза остались прежними — ярко-зелеными, таящими опасность.
— Идем, чародей, — сказала она, протягивая ему руку — но не по-изавальтски, а так, как это было принято на Туукосе. — Брось свои лыжи. Идем со мной.
Калами снял лыжи и привязал их к шесту, чтобы нести на плече вместе с мешком. Затем он взял женщину за руку, положил ее ладонь поверх своей, и они пошли рядом, соприкасаясь телами, — как мужчина и женщина, которых связывает нечто большее, чем дружба Ее рука оказалась теплой и неожиданно мягкой. Запах ее тела был таким же резким, как улыбка и взгляд, но гораздо более соблазнительным. Калами почувствовал, как его тело против воли отзывается на это обольщение. «Все это ерунда, — сказал он себе. — Просто очередное изощренное издевательство». Однако возбуждение порожденное давно подавлявшимися желаниями плоти и притягательностью магической силы, от этого не уменьшилось.
Калами совершенно не ощутил перемещения в Безмолвные Земли. Вот только они шли размеренным шагом по снегу Лисолесья, который вообще-то не должен был выдерживать их вес, а в следующий миг они уже в сосновом лесу, на мшистом берегу реки — как всегда, абсолютно бесшумной.
— Далеко нам идти? — спросил Калами, стараясь не смотреть на Лисицу. Нужно быть осторожным. Это ее мир, в котором он — чужак.
Лисица весело засмеялась и легонько сжала его руку:
— Неужели не мог придумать ничего интереснее, чем спрашивать о расстояниях, колдун?
Калами услышал в ее голосе улыбку и невольно представил ее лицо. Он понимал, что это всего лишь иллюзия, но тем не менее не мог не восхищаться ее красотой.
— Ты не смотришь на меня, колдун, — капризно сказала Лисица. — Почему?
У Калами вмиг пересохло во рту. Кровь закипала от одной мысли о ее лице, от одного прикосновения ее пальцев, от этого аромата, что окружал ее обольстительным ореолом.
— У меня нет ни малейшего желания смотреть на обман, сударыня, — с усилием произнес он.
Лисица опять рассмеялась — мелодичным смехом, журчащим, словно ручеек.
— Разве же это обман? — Она сильнее прижалась к нему, притянув его руку к своей груди. Несмотря на плотную одежду, Калами ощутил мягкий изгиб ее тела, почувствовал, как плавно вздымается ее грудь и тут же услышал собственное частое дыхание и бешеный стук своего сердца. — Здесь нет ни лжи, ни правды. Ничего, кроме реальности.
— Чем же реальность отличается от правды?
— Правда — это фикция, которую вы, смертные, придумываете, чтобы убедить себя, будто знаете, что реально, а что нет.
Она остановилась. Калами замер, по-прежнему глядя только вперед. Она сняла его руку с груди, и на мгновение Калами почувствовал облегчение. Но ненадолго, пока ее рука не коснулась его щеки, обводя скулы тонкими пальчиками.
— Посмотри на меня, колдун.
Калами зажмурился. Он безумно желал взглянуть на нее, хотел эту руку, что теперь касалась его шеи, пробиралась под шелковую повязку, медленно скользила по плечу… Он ощущал каждое ее прикосновение так, словно оно жгло ему кожу. Он мечтал прижать ее к груди и узнать вкус ее губ. Он представлял ее поцелуи — крепкие и пьянящие, как неразбавленное вино.
— Фу, колдун, к чему такая сдержанность? — Ее рука обвила талию Калами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60