— Бриджит, дочь Аваназия, внучка Финора, — прошептала Медеан. — Добро пожаловать в Изавальту, дитя мое.
— Она не знает, — произнес Калами.
— Что?!
Медеан вскинула голову и с недоумением взглянула на лорда-чародея. Он стоял поодаль, у самой ширмы. У Медеан мелькнуло подозрение, что это стремление сохранять дистанцию вызвано неприязнью к Бриджит. Но нет, этого не может быть. Калами лучше, чем кто бы то ни было, знает, что дочь Аваназия — ее единственное спасение и благословение для всей Изавальты.
— Она не знает, кто ее настоящий отец. Ингрид Лофтфилд умерла при родах и потому не смогла рассказать ей, а человек, который ее вырастил, ничего не знал о ее истинном происхождении.
— И ты не сказал ей?!
Калами развел руками:
— Ей и так пришлось слишком многое принимать на веру. Я решил, что лучше сначала показать ей наш мир, а уж потом сообщать о том, какая роль в нем уготована ей.
Только теперь Медеан заметила, что до сих пор держит в руках ладонь Бриджит, и осторожно опустила ее на покрывало.
— Она должна узнать об этом, как только очнется, — не оборачиваясь произнесла императрица. — У девочки тяжелая судьба, нужно ее к этому подготовить.
— Я займусь этим, обещаю.
— У нас так мало времени. — Медеан убрала волосы со лба Бриджит. — Даже меньше, чем мы думали.
— Что-то случилось? — резко спросил Калами.
— Случилось. — Медеан заставила себя отойти от кровати. — Пойдемте, лорд-чародей.
Несколько слуг с лампами и свечами поспешили вперед, чтобы освещать императрице путь и открывать перед ней двери. Остальная свита растянулась позади — чтобы тушить свечи и закрывать двери тех комнат, в которых императрица не пожелала остановиться. Когда вся эта процессия добралась до личных покоев Медеан, она позволила слугам зажечь три свечи, после чего челядь моментально испарилась. Это была территория, где никто не имел права находиться без специального разрешения императрицы, поэтому фрейлины поклонились, когда Медеан проходила мимо, но остались стоять по ту сторону двери.
Калами шел следом за императрицей так же послушно, как любой из слуг. Когда двери за ними закрылись, Медеан тяжело рухнула на диван и жестом указала Калами на кресло. Он присел на самый краешек, сгорая от нетерпения услышать новости.
— Похоже, Ананда нашла поддержку своим замыслам.
Тяжело было проговаривать все это снова, но ничего не поделаешь. Медеан рассказала Калами о сообщении лорда Уло и о том, что он назвал в числе заговорщиков имя Пешека. Калами вскочил с кресла и подошел к жаровне, стоявшей поблизости. Она не горела, и медь тускло поблескивала в неверном мерцании свечи. По правилам этикета он не имел права стоять, когда императрица сидела, но сейчас их никто не видел, а у Медеан не было ни сил, ни желания напоминать Калами о приличиях.
— Ее нужно остановить.
— Ее остановит Бриджит, — сказала Медеан, потирая повязку.
— При всем моем к вам уважении, Ваше Величество, — Калами оторвался от созерцания погасшей жаровни и обернулся к Медеан, — я не думаю, что Бриджит сможет остановить ее вовремя.
— О чем это ты? — надменно спросила Медеан. — Ты что, сомневаешься в способностях дочери Аваназия? Да, она ничего не знает, но на ней лежит печать происхождения. Я ясно вижу это по ее лицу.
— Вы увидите это еще яснее, когда она очнется, — кивнул Калами. — Но поймите, большей частью своей великой силы ее отец был обязан небывалому опыту. Он был не просто одарен, он был обучен. Но на обучение требуется время, а у нас, как вы сами заметили, его не так уж много.
Медеан задумалась. Калами прав. Заговор уже существует, и было бы слишком легкомысленно надеяться, что Ананда через своих шпионов еще не узнала о прибытии дочери Аваназия. Это известие еще ускорит ее планы.
— Благодаря свидетельству лорда Уло мы можем арестовать ее и посадить в темницу. — Пальцы Медеан обвились вокруг подлокотника дивана. Прикосновение дерева к повязке вызвало новый всплеск боли и зуда в заживающих ладонях. — Можно сделать это прямо сегодня и покончить с ней раз и навсегда.
— Ваше Величество. — Калами опустился перед на колени перед Медеан. — Вы ведь сами понимаете, что этот план нельзя назвать удачным. Ананду любят. Публичный процесс, к тому же основанный на показаниях единственного свидетеля, вызовет волнения по всей империи.
— Не хочешь ли ты сказать, что мне никогда от нее не избавиться? — с угрозой в голосе осведомилась Медеан. Зрачки у Калами тревожно расширились. Он боится ее, и всегда боялся. Так-то оно лучше. В конце концов она императрица Изавальты, и подданным полагается ее бояться.
— Ваше Величество, мы ведь уже обсуждали, как можно избавиться от Ананды: нужно ее очернить, скомпрометировать. Только так, и никак иначе.
Медеан нетерпеливо встала и направилась к жаровне, повторяя путь, только что пройденный Калами. Ей было неприятно находиться рядом с ним, когда он говорил об этом. Она не желает этого слушать.
— Должен быть какой-то другой путь.
Калами повернулся, не вставая с коленей:
— Какой же, Ваше Величество? — Он поднялся. Калами был выше Медеан, но в отличие от других придворных не сутулился в ее присутствии и не пытался прятать свой рост. — Необходимо показать всей Изавальте, что она собой представляет на самом деле, и сделать это должны именно вы.
Руки у Медеан похолодели, и от этого холода заныли ожоги. Но она и не подумала звать слуг, чтобы те разожгли жаровню. В жизни Медеан и так было слишком много огня. Порой ей хотелось приказать, чтобы во дворце погасили все огни, хотелось сидеть в холоде, одиночестве и благословенной темноте, без этих бесконечных напоминаний о пламени, заключенном в подземелье. В каждой свечке, в каждой лампе, в каждой жаровне Медеан мерещилось оперение Жар-птицы, и она до глубины души ненавидела это зрелище.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вынести пламя жаровни возле постели Бриджит. Медеан вдруг пришла в голову дикая мысль, что Жар-птица может добраться до Бриджит через язычки огня. Но это уже был полный абсурд: Жар-птица ни за что не посмела бы прикоснуться к дочери Аваназия.
И почему она должна верить Калами насчет Ананды? Почему бы ей не приказать ему замолчать и не выкинуть из головы его дурацкие советы? Он стал чересчур дерзок… И вообще его место — у постели Бриджит.
— Должен быть другой способ, — твердо заявила Медеан и прошествовала в самый темный угол комнаты. — Нужно использовать кого-то другого. Только не Микеля.
«Я взывала к твоему сыну, — говорила Жар-птица. — Он почти услышал меня». Медеан закрыла глаза, чтобы прогнать наваждение.
— Как прикажете, Ваше Величество, — услышала она голос Калами. — Но я хочу спросить вас: сможете ли вы освободить Микеля, пока он жив? Поймут ли лорды и волости, что это была государственная необходимость, когда он расскажет, что вы с ним сделали?
Медеан открыла глаза и увидела темную каменную стену. Вот то, к чему свелись все ее желания: темный камень и прохладная тень. Как же это случилось? Когда она стала такой? Это все проклятая Хастинапура да еще Хун-Це. Это они отняли у нее все! Сейчас они хотят заполучить ее сына, и если она не принесет его в жертву, им достанется целая империя. Потому что Калами опять прав. Отступники из числа дворян истолкуют ее деяние по-своему. Можно было бы заставить Микеля забыть об этом, стереть из его памяти сам процесс наложения заклятья и то, что этому предшествовало. Но для такого колдовства требовался искусный мастер, а Медеан уже не была уверена своих силах. Это мог бы сделать Калами — или Бриджит, когда наберется опыта. Но заклятье такого рода необходимо очень часто обновлять, ведь человек непрерывно взрослеет и меняется. К тому же величайший закон волшебства состоял в том, что даже самое искусное заклятье можно снять.
Медеан повернулась к Калами, но не покинула своего убежища из тени и холодных камней:
— В сокровищнице стоит сундук. Отец показал мне его, когда я была еще совсем девчонкой. Там хранится пара белых льняных простынь. Они могут нам пригодиться.
Медеан загремела своей связкой и отделила от нее два ключа. Большой ключ из витого железа Медеан приложила к губам. Затем коснулась его серебряным ключиком поменьше и тоже поцеловала.
— Теперь возьми. — Она протянула Калами ключи. — Вернешь, когда достанешь простыни.
Калами взял ключи и поклонился.
— Они обвязаны красной лентой. Смотри, не разорви ее.
— Все будет, как вы прикажете, Ваше Величество. — Калами еще раз поклонился, и Медеан жестом отпустила его.
Он ушел, но Медеан не двинулась с места, как будто бледные тени в этом углу могли защитить ее от того, что предстояло совершить.
В том, что именно Калами посоветовал ей обречь сына на смерть, была своя логика, только логика чудовищно извращенная: ведь это именно он когда-то помог Медеан дать Микелю жизнь.
— Я должна оставить наследника, — заявила она трем придворным колдунам. — И в нем должна течь моя кровь. Изавальтой должен править тот, чья верность нераздельна, тот, кто ощущает силу этих обязательств до мозга костей.
Двое чародеев из Изавальты с сомнением покачали головами.
— Ни один смертный в этом мире не сможет вам помочь, — ответил один из них, колдун Ивраманд. — Если только Вышко и Вышемира не окажут вам такую любезность… — Он развел руками: — Говорят, у Аваназия есть ребенок, которого родила ему женщина с дальнего берега Безмолвных Земель. Может, попробовать найти мужчину…
— И что за кровь будет у моего ребенка? — отрезала Медеан. — Как это можно проверить? Нет, не годится.
— Ни один смертный не сможет изменить вашу плоть и ваш дух, — заговорил второй изавальтский чародей, Нестроуд. — Но можно, например, договориться с Бабой Ягой…
— Нет, — решительно ответила Медеан. — В этом случае ни о каких сделках не может быть и речи. Ребенок должен быть моим и только моим, его не должны связывать никакие другие узы.
И тут поднял голову Калами. Он тогда казался Медеан очень странным — смуглый человек среди белокожего двора, пара черных глаз среди голубых. Калами занял этот пост совсем недавно, после того как Туукос согласился подписать мирный договор, и Медеан еще не слышала от него и пары слов, с тех пор как он присягнул ей на верность.
— Есть один способ, Императрица, — спокойно сказал он. — Я берусь это устроить.
И вот тогда Калами отдал Медеан свой первый приказ, и она повиновалась, отпустив двух других чародеев, чтобы разговаривать наедине.
— Я наложу заклятье, — сказал Калами. — А вы должны будете выбрать себе супруга, выйти за него замуж и совокупиться с ним в первую брачную ночь. И тогда через девять месяцев вы произведете на свет сына. Но учтите, императрица, через те же самые девять месяцев ваш супруг, кто бы он ни был, заболеет и умрет.
Помнится, Медеан уже тогда отнеслась к этому условию совершенно спокойно. Только слегка удивилась про себя, как легко она согласилась принести человеческую жизнь в жертву государству.
— А как это делается? — спросила она, сощурив глаза. — Я что-то не слыхала о таком заклятье.
Калами в ответ едва заметно улыбнулся:
— Таким вещам в Изавальте не учат. Я узнал об этом заклятье на Туукосе. Но если Ваше Императорское Величество доверится мне, у вас будет сын.
Медеан встретила взгляд темных глаз Калами и невольно залюбовалась его горделивой осанкой.
— Если я выберу себе супруга, это будет человек из знатного и благородного рода, — сказала она. — И раз уж ему суждено умереть, подозрение не должно пасть ни на меня, ни на тебя.
Калами ответил, не отводя глаз и не колеблясь:
— Никаких подозрений не будет, Ваше Императорское Величество. Даю вам слово.
Вот так Медеан вышла замуж во второй раз. Супругом императрицы стал Джесиф, сын Осипра, внук Истока, лорд-мастер волости Есутбор. Это был стройный человек с тонкими изнеженными руками. А вот лицо его как-то стерлось из памяти Медеан. Все вышло так, как и предсказывал Калами. После первой же брачной ночи Медеан понесла, а через девять месяцев благополучно разрешилась от бремени. Бедняга Джесиф тем временем скончался после продолжительной болезни. И пока Медеан мучилась родовыми схватками, Калами на Тайном совете разоблачал заговор троих лордов. Он даже назвал яд, который явился причиной болезни Джесифа, но, само собой, было уже слишком поздно, и спасти жизнь супруга императрицы не удалось.
Трое лордов-заговорщиков были повешены на крепостных стенах городов, которыми они правили при жизни. Медеан порылась в памяти, но так и не смогла припомнить их имена. Когда ей сообщили об их смерти, она держала на руках Микеля, будущее Изавальты, и все остальное не имело никакого значения.
Слезинка скатилась по щеке Медеан. «Прости меня, сын, — мысленно обратилась она к Микелю. — Когда твоя душа воссоединится в Землях Смерти и Духов, ты поймешь и простишь меня».
Бриджит очнулась не сразу. Сначала она почувствовала запах горящего угля. Потом ощутила тепло: дрожащий жар пламени справа и слева и мягкое, обволакивающее тепло ватного одеяла.
А еще она услышала, как потрескивает огонь в очаге, как где-то далеко завывает ветер, как поскрипывает рассохшееся дерево.
Но глаза Бриджит все еще не открывала: боялась увидеть лис. После того как на нее напали вороны, ей снились лисы — огромные и пушистые, целые зловонные толпы зеленоглазых и острозубых зверей. А еще — кровь. Они истекали кровью, эти лисы, и она заштопала их при помощи иголки и нитки, словно старые чулки.
Странные сны. Страшные сны. Только бы не увидеть их снова… Как хорошо было бы сейчас оказаться дома, проснуться — и увидеть свет маяка и знакомые с детства опасности Верхнего озера.
«Но раз ты не хочешь видеть сны, — сказала какая-то далекая, рассудительная часть сознания, — почему бы тебе не открыть глаза?»
— Все хорошо, Бриджит, — произнес ласковый голос где-то совсем рядом. — Можешь просыпаться. Ты в безопасности.
Свет, пробивавшийся сквозь закрытые веки, сделался ярче, и мысль о возвращении в темноту, пусть даже во внутреннюю темноту сна, показалась Бриджит невыносимой. Она с трудом разлепила веки.
Оказалось, что она лежит на спине, а над ней — голубой бархатный балдахин, укрепленный на четырех опорах. Вокруг кровати были расставлены резные раскрашенные ширмы, и Бриджит не могла увидеть остальную часть комнаты. Тепло, которое она почувствовала при пробуждении, исходило от четырех жаровен, полыхавших ярким огнем. И покрывало, которым Бриджит была укрыта, и пуховые подушки, и перины, на которых она лежала, были сшиты из такого же небесно-голубого бархата, что и балдахин. Так что кровать была прямо-таки королевская. А может, и императорская…
Эта мысль молнией озарила разум Бриджит, и на нее со всех сторон нахлынули воспоминания. У Бриджит перехватило дыхание, все это было на самом деле! И вороны, и лисы, и слова Сакры о маме, и танец, которым она сплела себе свободу, и то вдохновение, которое переполняло ее, когда она зашивала раны троих людей, понимая, что это всего лишь лисы в человеческом обличье, и все равно наслаждаясь тем, что делает…
— Тише, тише, Бриджит. Все хорошо.
Чьи-то руки обняли ее за плечи, и она увидела лицо Вэлина.
— Нелегкая получилась дорога, но теперь все позади, — произнес он, поддерживая ее руками и взглядом. — Ты в императорском дворце Выштавос, в полной безопасности.
Бриджит с трудом сглотнула. Горло саднило от сухости.
— Правда? — хрипло произнесла она. — Ты уверен?
Вопрос прозвучал ужасно глупо и по-детски, но Бриджит необходимо было его задать.
— Даю слово. — Калами протянул ей деревянный кубок, и Бриджит с благодарностью выпила воду. — Вокруг надежные стены из камня и стальные клинки друзей. И я. Так что тебе нечего бояться.
— Даже себя самой? — невесело засмеялась Бриджит сиплым дрожащим смехом. — Даешь слово?
Калами мягко улыбнулся:
— Единственный твой враг — отсутствие магических знаний и опыта. — Он провел пальцем по краешку одеяла. — Всю жизнь тебя сковывали тяжелые цепи, а потому ты не знала своей истинной силы. Теперь, освободившись из-под гнета, ты чувствуешь эту силу, но пока что не понимаешь. С пониманием придет и самообладание, и тогда ты поймешь, что бояться себя не стоит.
Бриджит слушала рассеянно: она пыталась распутать клубок воспоминаний, расставить по местам все то невероятное и невозможное, что ей довелось увидеть и услышать.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Вэлин. Бриджит усмехнулась. Такой простой вопрос, а вот ответить на него непросто. Она прислушалась к своим ощущениям:
— Устала немного, а в остальном нормально. Вроде бы.
Определенно Бриджит знала только одно: у нее ничего не болело, и все части тела были на месте.
— Бриджит, расскажи, что произошло, когда мы потеряли тебя из виду.
Бриджит взглянула на него и удивленна заморгала. Что-то случилось с ее зрением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60