Ночь была ясной. Полная луна лила на воду свет, белый, как призрак.
Было холодно, но мне был нужен свежий воздух.
Бернадетта спала в кровати, улыбаясь. Я знал, что она видит сны. С ней говорил второй разум, этот старый бессознательный. Что-то хорошее, что ей приятно было слышать.
Позади меня раздался звук. Знакомый, но уже много лет не слышанный. Кто-то настраивал гитару, так тихо, что не побеспокоил бы и спящего ребенка.
– Дяди Джек!
Я повернулся и увидел его, стоящего на перилах между платформой и водой с электрогитарой на коленях, – и я знал, что я сплю рядом с Бернадеттой и тоже вижу сон.
– Привет, Ник-Ник! – Он снова говорил с нарочитым акцентом высшего общества. – Скажи мне, старина, я жив?
Джек Атен давно был мертв.
Он понимающе улыбнулся и склонил голову набок, ожидая ответа.
Я кивнул, на моих губах стала возникать улыбка. Приятно было его видеть.
– Ты жив, Джек. Жив.
– Я слышал твой разговор с Бернадеттой. Если этот второй разум, бессознательный кусочек, вкладывается нам в мозги в животе матери и остается неприкосновенным, значит, мой бессознательный разум такой же, как и у тебя, то есть часть меня – это точно часть тебя.
– А значит, часть тебя будет жить вечно.
– Можешь себе представить? Вот я умирал от рака, несчастный, как смертный грех, а часть меня при этом бессмертна. – Он улыбнулся. – Ты вырос очень на меня похожим. Малость бунтовщик, парень? – Он улыбнулся. – Вкус к пиву и дамам… – Он стал серьезен. – Но ты вырос гораздо больше, чем мог бы я или твой отец, кстати говоря. Ты знаешь, что ты теперь должен делать?
Я кивнул:
– Вернуться в Эскдейл. Взять власть. Джек тихо заиграл на гитаре, и электрические нотки залетали вокруг светлячками.
– Еще одно. Ник. Слушай Бернадетту, внимательно слушай – в глубине души ты знаешь, что она права.
Он ударил по струне.
Единственная блистающая нота – и она длилась. От этого мощного звука завибрировала палуба под ногами, казалось, она здесь повисла, эта нота, и хоть она и не менялась, музыка текла сквозь нее, пела глубокое томление по кому-то любимому, но утраченному.
И нота медленно затихла вдали.
Джек не шевельнулся, лицо его было обращено к небу и сияло в свете луны.
И пришло эхо звука, отраженное от склонов гор. Оно пролетело, подвывая, сквозь снег, сквозь лес, через долину и озеро, как вернувшийся великий дух, затерявшийся некогда во вселенной.
Когда звук дошел до нас, Джек коснулся струны, рождая еще одну ноту чистого звука.
И эхо слилось с новой нотой и снова поплыло над озером, как Бог, идущий над лицом вод, чтобы потрясти горы, луну и звезды.
Глава пятьдесят вторая
Из тьмы
– Вот, держи.
– Что это? – Я встряхнул коробку.
– Патроны. – Бернадетта дала мне еще одну коробку. – Вот к этому.
– Пистолет? У меня же уже есть автомат.
– Поверь мне. Ник, тебе понадобится вся защита, которую ты только сможешь раздобыть. Переход до Эскдейла будет долгим. Это пули дум-дум. Если придется столкнуться с Креозотами, тебе понадобится что-то, останавливающее намертво одним выстрелом.
– Спасибо. И за снаряжение для выживания тоже спасибо.
– Не за что. Каждый из нас сейчас драгоценен. – Ее темные глаза не отрывались от моего лица. – Но ты больше многих. От тебя зависят сотни жизнен. Ник Атен. И если интуиция меня не обманывает – а она никогда не обманывает, – ты будешь для нашего народа важнее, чем ты сам думаешь.
– Чушь, Бернадетта!
– Может быть. А может быть, и нет.
Адам зашел сказать, что вчера он доходил до дороги в горах. Снег не сошел совсем, но дорога хотя бы стала проходимой. Сейчас было шесть утра, и луна заходила за горы. Через час я подведу каноэ к берегу и начну прокладывать путь к дому. Что я там найду – Бог один знает. Но мне уже не терпелось выйти.
Пакуя мой рюкзак, Бернадетта перечисляла, что важно для выживания человечества.
Первое: найти надежное убежище от Креозотов.
Второе: уверенность, что община сможет прокормиться.
Третье: адекватное жилье.
Четвертое: вера в ее новую веру. Стадия первая: дать маленьким детям религиозные наставления, как это делалось в прошлом. Стадия вторая: заново познакомить четырнадцатилетних с тем мудрым старцем, что живет у них в голове. С тем, кого древние считали своим богом.
– Если ученые и доктора смогут в это поверить, то каждый сможет. Особенно если показать практическую пользу от этой веры. Как говорит поговорка: “Одна голова хорошо, а две лучше”. Что в данном случае означает: “Два ума лучше, чем один”. Помни, если ты будешь знать Бога, который живет у тебя в голове, ты сможешь сотворить истинное чудо и спасти свою жизнь.
Бернадетта с улыбкой стиснула мне руку, когда я заряжал пистолет.
– Извини, что приходится все это выкладывать так наскоро. Все это звучит очень абстрактно, но все же теперь это вопросы жизни и смерти.
– Не извиняйся. Это вообще чудо, что ты смогла протолкнуть истину в мой твердый череп.
– И есть еще одна вещь, о которой у меня не было случая сказать. В твой список нужно добавить еще один пункт. Какое-то время эти мелкие общины будут жить, пока смогут отбиваться от Креозотов. Но слишком у них будет малый генофонд. Скоро начнется инбридинг, который в один прекрасный день уничтожит эти общины так же эффективно, как Креозоты. Общины на дальних островах уже очень скоро начнут от него страдать.
– И что бы ты предложила?
– Есть несколько решений. Например, организовать общение между поселками – чтобы парни женились на девушках из других общин. Второй путь – намеренный подбор генов. Знаешь, когда-то были менестрели, кочевавшие от деревни к деревне со своими песнями. Можно создать группу мужчин, в сущности, кочевых производителей, которые будут ходить от деревни к деревне и делать детей.
– Отличная работа!
– Видишь, даже после крушения цивилизации можно найти работу по призванию.
Мы рассмеялись. Может быть, от напряжения, а не от чего другого, но мы смеялись, пока слезы на глазах не выступили.
Когда я смог заговорить, я вытер глаза и сказал:
– Еще одно… все это, что ты мне рассказала, о втором разуме в голове, которого мы когда-то звали богом, как он действует… откуда ты все это знаешь?
– Этого ни в одной книге нет, но информация открыта и доступна каждому, даже в любой школьной библиотеке. Надо было только сложить кусочки информации в нужном порядке, чтобы получилась ясная картина.
– Но это ведь твоя теория, да?
– Я бы не назвала ее своей. Это… откровение, если хочешь, случилось так. В школе у нас в программе был базовый курс психологии. Я его прослушала и узнала про Фрейда и Юнга, все это про эго, бессознательное, коллективное бессознательное, архетипы и тэ дэ и тэ пэ, и для меня это был просто один из уроков в расписании. По-настоящему меня интересовало гражданское строительство. Но за шесть месяцев до ДНЯ ПЕРВОГО у меня в голове что-то щелкнуло. Я вернулась к своим конспектам. Потом прочла все книги о человеческом разуме, которые могла достать. Потом у меня возник этот интерес, можно назвать его страстью, к мировым религиям, мифологии, даже работам таких мистиков, как Ричард Ролл из Хамполя. Потом я стала изучать эволюцию человека. И доизучалась до того, что сама решила, что спятила. А за несколько дней до катастрофы я снова потеряла интерес. Подумала, что у меня был просто заскок и сейчас он кончился. Потом – бабах! – цивилизация вылетела в окно. Первую неделю я была слишком занята выживанием. Потом опять – бабах! – я доставала воду из колодца, и меня вдруг стукнуло – эврика. Ответы хлынули в голову водопадом. Как если бы в компьютер загрузили новую программу или… или как если подбросить кусочки мозаики, а они упадут готовой картинкой.
– Короче говоря, твой второй разум, который бессознательный, работал над этой проблемой в союзе с тобой, а потом выдал ответ вспышкой вдохновения.
– Ты правильно понял, любимый. Последнее слово, очевидно, вырвалось случайно, потому что она покраснела и отвернулась.
– Конечно, я решила, что спятила, – сказала она. – И только, когда я начала общаться по радио с людьми по всему миру, я узнала еще о пятерых, которые так же вдруг пришли к тем же выводам. Это немного похоже на открытие теории эволюции. Первым был Дарвин. Но еще несколько человек в мире независимо сделали те же выводы. Просто время настало.
– Значит, все эти сведения валяются вокруг, как части модели. Надо только, чтобы кто-то сообразил, что все эти финтифлюшки можно сложить, скажем, в автомобиль.
– Опять ты прав. Помнишь, я в ту ночь говорила с Абраксасом в Египте? Он был первым, кто мне сказал, что пришел к тем же выводам. И для него это тоже было большим облегчением, а то он думал, что лишился рассудка. Теперь мы обмениваемся информацией, чтобы углубить наши знания о том, что было и что будет.
– И что будет?
– Чудесные вещи. Способности, которые сегодня кажутся невероятными. Все язвы мира они не вылечат, но это будет начало. Очень скоро мы с помощью разума будем лечить тело. В Аргентине есть девушка, которая говорит о возможности бессмертия. Честно говоря, меня это пугает, но в глубине души я ей верю.
– Бессмертие? Вечная жизнь? Но как…
– Я тебе рассказала о том, что было. Еще чуть-чуть – и мы пустимся в рискованные предположения. – Она сунула мне в рюкзак какой-то пластиковый пакет. – Все, что я тебе сказала, плюс руководство по образованию для твоего народа – в этом документе. При случае изучи его. Ты прочтешь, что я там говорю: может быть, единственный шанс победить Креозотов – объединить все малые общины в одну нацию. Я надеюсь, что это произойдет демократическим путем, но в конце концов может оказаться, что нужен единый сильный лидер.
– Какой-нибудь Александр Великий?
– Именно он. Кто бы он ни был, ему придется быть беспощадным. Не важно, как он – или она – объединит общины: убеждением, слиянием, пусть даже агрессией. – Она подняла на меня глаза. – Ник Атен! Ты не думаешь, что это может быть предназначено тебе?
– Что? Мне? Это я – Александр Великий? Завоеватель империй? – Я расхохотался. – Нет… только не я, Бернадетта.
Я закинул рюкзак на плечо.
– Посмотрим, – улыбнулась она. – Давай, тебе нужно уйти до рассвета… и до того, как придумаю предлог, чтобы тебя оставить.
Она поцеловала меня. Потом погладила себя по животу:
– Зато ты оставил о себе постоянную память. Я покраснел, когда целовал ее и желал счастливо оставаться.
Пришел Адам и помог мне погрузиться в каноэ, привязанное к личному причалу Бернадетты. Свет от открытой двери мигнул на темной воде.
– Как только ты отплывешь, нам придется отключить свет, – сказала Бернадетта. – Мы не можем рисковать, что Ковчег заметят с берега.
Я кивнул:
– Я готов. До свидания, Адам. Спасибо за все. – Я оттолкнул каноэ от Ковчега. – Счастливо, Бернадетта. Надеюсь, у нас будет еще случай поговорить.
Я видел, как блеснули слезы в ее глазах, когда она подняла голову.
– Не надо надеяться, – сказала она. – Можешь смело на это рассчитывать. Возвращайся к нам когда-нибудь, и удачи тебе… Александр.
Я мерно греб в сторону гор, обрезавших забрызганное звездами небо. Когда я посмотрел назад, свет уже был отключен. И стало так темно, что даже контуров Ковчега не было видно.
Глава пятьдесят третья
В свет
Как и просил Адам, я спрятал каноэ в подлеске возле берега, потом натянул рюкзак, закинул на плечо автомат и пошел. Замерзший снег хрустел под ногами, как бисквит.
Идти было нелегко, но к рассвету я миновал первый перевал, и озера не стало видно.
Скоро я нашел ритм ходьбы по заснеженной дороге и поймал себя на том, что думаю о тысяче вещей сразу. О ДНЕ ПЕРВОМ. О коттедже, где мы останавливались с Сарой и ее сестрами. О первой ночи с Сарой в гостинице после того дня, когда Слэттер пытался расплющить мне голову, обо всем, что случилось за эти последние месяцы.
Сначала все это было путано и страшно. Теперь уж что-что, а опасность только выросла. Уничтожат ли нас Креозоты? Умрем ли мы с голоду, научимся ли необходимым для выживания навыкам? Но после слов Бернадетты я чувствовал себя сильнее, голова стала яснее, цели – четче. Я был как двигатель, который годами газовал на холостом ходу, а теперь наконец кто-то включил передачу.
Поднимаясь на следующий перевал, выдыхая ртом облака пара, я начал думать, верно ли все, что она мне говорила. Но какая разница?
Какая разница, во что мы верим, если мы верим во что-то?
И когда я поднялся на гребень в солнечный свет, я уже знал правду.
Улыбнувшись, я сказал:
– Привет, кто тут есть! Прекрасное утро! Посмотри вы на него моими глазами, увидели бы мили и мили леса, голубое небо и снежный ковер из миллиона тонн белейшего сахара.
И не успел я сам себя остановить, как я сделал самую странную вещь на свете. Набрав побольше воздуху, я испустил могучий рев, раскатившийся в голубой дали.
Я сообщал Матери-Земле, что рад быть живым.
Мили отщелкивались назад одна за другой, ноги ныли, но самочувствие было хорошим. Я открыл в себе новые источники энергии.
В первую ночь я нашел сарай и там заночевал.
На следующий день тучи начали громоздиться на небо, и постепенно день стал не светлее ночи. Но я все ломился вперед, стремясь в Эскдейл. В эту ночь я заночевал на берегу реки.
Потом шел два дня вдоль реки. Она так расширялась, что я еле видел другой берег. У развилки дорог карта мне сказала, что идти надо вправо. И снова дорога привела меня к горам. Начинался снегопад.
Но до вечера было еще далеко, и я пошел дальше. Снегопад сменился вьюгой.
Высоко в горах мне попалась ферма, занятая небольшой общиной, состоящей из двух тинэйджеров – мужа и жены, которые работали когда-то на ферме с отцом мужа, пока не ударило безумие, их двух грудных детей и восьми школьников, выехавших в турпоход. Когда цивилизация вылетела в трубу, они не вернулись домой, но оказались на ферме Мерфи, где с тех пор и жили.
Они приняли меня радушно, посадили перед огнем и накормили горячим.
– Останешься у нас, – сказал Мерфи-младший. – В такую погоду собаку на улицу не выгоняют.
– Можете мне поверить, я был бы рад, – ответил я. – Но мне надо добраться домой. Там люди в опасности. И они об этом не знают.
– В такую погоду, друг, идти нельзя. Ты еще до темноты погибнешь.
– У нас есть рация, – сказала миссис Мерфи. – Один из наших парнишек ее оборудовал месяц назад. Если у них тоже есть, можем послать им сообщение и сказать, что за беда их ждет.
Я покачал головой:
– Хотелось бы мне, чтобы она у них была. Эскдейл – место очень изолированное, и мы думали, что только мы и остались в мире.
– Ладно. – Мерфи налил мне виски. – Сегодня ты все равно никуда не пойдешь, так что постелим тебе наверху.
– Спасибо, – сказал я. – Но только рассветет, я сразу тронусь.
На следующий день рассвета не было. Все застилали тучи и снег.
И следующий день был не лучше. И следующий. Мерфи мне объяснил, что это уже на всю зиму. Как только снег тут выпадал, он держал крепче боа-констриктора.
Конечно, мы много говорили возле кухонного очага. Это было нелегко – пересказать, что говорила мне Бернадетта о том, почему взрослые опсихели, об этих двух разумах в голове. Я мямлил, подбирая слова, и по временам гадал, не считают ли они меня сумасшедшим. И некоторые мои сравнения для человеческого разума тоже были не слишком удобоваримы:
– Представьте себе, что вы купили видеомагнитофон. Вот это и есть ваш мозг. К нему вам дали две кассеты. Одна пустая – это разум номер один, который потом и станет вашей личностью. На второй ленте записано много чего, и к этому вы ничего ни добавить, ни стереть не можете – это ваш бессознательный разум, номер два…
И вдруг одна светлая девица, которая сидела тихо, как манекен, сказала:
– Блин! Знаешь, мне в этом году казалось, что я съезжаю с нарезки, но я кое-что думала в эту сторону. А в школе узнала про этого типа, доктора Юнга. И про то, как у нас в голове помещается не один ум, а два.
Для меня было огромным облегчением узнать, что есть тут кто-то, понимающий, о чем я толкую.
И мы проговорили еще сутки, и все пришли в жуткий восторг.
А мой восторг каждый раз тыкался мордой об стол, когда я выглядывал в окно и видел, что снег валит не хлопьями, а комьями.
Я пробыл у них уже неделю, когда мне приснился сон. Я видел себя в большом доме и писал что-то, что мне казалось таким важным, что шея согнулась навеки от неудобного положения за столом.
И в моем сне был мой брат.
– Братишка, что ты пишешь?
– Я пишу книгу. Я должен все записать на бумаге – а вдруг со мной что-нибудь случится? – И тут я поднял озадаченные глаза. – А почему то, что со мной было, будет еще хоть для кого-то важным?
– Пиши книгу, брат, пиши книгу.
Когда я проснулся, я уже знал, что должен сделать. Это было вполне ясное послание от старого второго номера у меня в голове. Записать все. Так будет легче дать людям знание, которое спасет им жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Было холодно, но мне был нужен свежий воздух.
Бернадетта спала в кровати, улыбаясь. Я знал, что она видит сны. С ней говорил второй разум, этот старый бессознательный. Что-то хорошее, что ей приятно было слышать.
Позади меня раздался звук. Знакомый, но уже много лет не слышанный. Кто-то настраивал гитару, так тихо, что не побеспокоил бы и спящего ребенка.
– Дяди Джек!
Я повернулся и увидел его, стоящего на перилах между платформой и водой с электрогитарой на коленях, – и я знал, что я сплю рядом с Бернадеттой и тоже вижу сон.
– Привет, Ник-Ник! – Он снова говорил с нарочитым акцентом высшего общества. – Скажи мне, старина, я жив?
Джек Атен давно был мертв.
Он понимающе улыбнулся и склонил голову набок, ожидая ответа.
Я кивнул, на моих губах стала возникать улыбка. Приятно было его видеть.
– Ты жив, Джек. Жив.
– Я слышал твой разговор с Бернадеттой. Если этот второй разум, бессознательный кусочек, вкладывается нам в мозги в животе матери и остается неприкосновенным, значит, мой бессознательный разум такой же, как и у тебя, то есть часть меня – это точно часть тебя.
– А значит, часть тебя будет жить вечно.
– Можешь себе представить? Вот я умирал от рака, несчастный, как смертный грех, а часть меня при этом бессмертна. – Он улыбнулся. – Ты вырос очень на меня похожим. Малость бунтовщик, парень? – Он улыбнулся. – Вкус к пиву и дамам… – Он стал серьезен. – Но ты вырос гораздо больше, чем мог бы я или твой отец, кстати говоря. Ты знаешь, что ты теперь должен делать?
Я кивнул:
– Вернуться в Эскдейл. Взять власть. Джек тихо заиграл на гитаре, и электрические нотки залетали вокруг светлячками.
– Еще одно. Ник. Слушай Бернадетту, внимательно слушай – в глубине души ты знаешь, что она права.
Он ударил по струне.
Единственная блистающая нота – и она длилась. От этого мощного звука завибрировала палуба под ногами, казалось, она здесь повисла, эта нота, и хоть она и не менялась, музыка текла сквозь нее, пела глубокое томление по кому-то любимому, но утраченному.
И нота медленно затихла вдали.
Джек не шевельнулся, лицо его было обращено к небу и сияло в свете луны.
И пришло эхо звука, отраженное от склонов гор. Оно пролетело, подвывая, сквозь снег, сквозь лес, через долину и озеро, как вернувшийся великий дух, затерявшийся некогда во вселенной.
Когда звук дошел до нас, Джек коснулся струны, рождая еще одну ноту чистого звука.
И эхо слилось с новой нотой и снова поплыло над озером, как Бог, идущий над лицом вод, чтобы потрясти горы, луну и звезды.
Глава пятьдесят вторая
Из тьмы
– Вот, держи.
– Что это? – Я встряхнул коробку.
– Патроны. – Бернадетта дала мне еще одну коробку. – Вот к этому.
– Пистолет? У меня же уже есть автомат.
– Поверь мне. Ник, тебе понадобится вся защита, которую ты только сможешь раздобыть. Переход до Эскдейла будет долгим. Это пули дум-дум. Если придется столкнуться с Креозотами, тебе понадобится что-то, останавливающее намертво одним выстрелом.
– Спасибо. И за снаряжение для выживания тоже спасибо.
– Не за что. Каждый из нас сейчас драгоценен. – Ее темные глаза не отрывались от моего лица. – Но ты больше многих. От тебя зависят сотни жизнен. Ник Атен. И если интуиция меня не обманывает – а она никогда не обманывает, – ты будешь для нашего народа важнее, чем ты сам думаешь.
– Чушь, Бернадетта!
– Может быть. А может быть, и нет.
Адам зашел сказать, что вчера он доходил до дороги в горах. Снег не сошел совсем, но дорога хотя бы стала проходимой. Сейчас было шесть утра, и луна заходила за горы. Через час я подведу каноэ к берегу и начну прокладывать путь к дому. Что я там найду – Бог один знает. Но мне уже не терпелось выйти.
Пакуя мой рюкзак, Бернадетта перечисляла, что важно для выживания человечества.
Первое: найти надежное убежище от Креозотов.
Второе: уверенность, что община сможет прокормиться.
Третье: адекватное жилье.
Четвертое: вера в ее новую веру. Стадия первая: дать маленьким детям религиозные наставления, как это делалось в прошлом. Стадия вторая: заново познакомить четырнадцатилетних с тем мудрым старцем, что живет у них в голове. С тем, кого древние считали своим богом.
– Если ученые и доктора смогут в это поверить, то каждый сможет. Особенно если показать практическую пользу от этой веры. Как говорит поговорка: “Одна голова хорошо, а две лучше”. Что в данном случае означает: “Два ума лучше, чем один”. Помни, если ты будешь знать Бога, который живет у тебя в голове, ты сможешь сотворить истинное чудо и спасти свою жизнь.
Бернадетта с улыбкой стиснула мне руку, когда я заряжал пистолет.
– Извини, что приходится все это выкладывать так наскоро. Все это звучит очень абстрактно, но все же теперь это вопросы жизни и смерти.
– Не извиняйся. Это вообще чудо, что ты смогла протолкнуть истину в мой твердый череп.
– И есть еще одна вещь, о которой у меня не было случая сказать. В твой список нужно добавить еще один пункт. Какое-то время эти мелкие общины будут жить, пока смогут отбиваться от Креозотов. Но слишком у них будет малый генофонд. Скоро начнется инбридинг, который в один прекрасный день уничтожит эти общины так же эффективно, как Креозоты. Общины на дальних островах уже очень скоро начнут от него страдать.
– И что бы ты предложила?
– Есть несколько решений. Например, организовать общение между поселками – чтобы парни женились на девушках из других общин. Второй путь – намеренный подбор генов. Знаешь, когда-то были менестрели, кочевавшие от деревни к деревне со своими песнями. Можно создать группу мужчин, в сущности, кочевых производителей, которые будут ходить от деревни к деревне и делать детей.
– Отличная работа!
– Видишь, даже после крушения цивилизации можно найти работу по призванию.
Мы рассмеялись. Может быть, от напряжения, а не от чего другого, но мы смеялись, пока слезы на глазах не выступили.
Когда я смог заговорить, я вытер глаза и сказал:
– Еще одно… все это, что ты мне рассказала, о втором разуме в голове, которого мы когда-то звали богом, как он действует… откуда ты все это знаешь?
– Этого ни в одной книге нет, но информация открыта и доступна каждому, даже в любой школьной библиотеке. Надо было только сложить кусочки информации в нужном порядке, чтобы получилась ясная картина.
– Но это ведь твоя теория, да?
– Я бы не назвала ее своей. Это… откровение, если хочешь, случилось так. В школе у нас в программе был базовый курс психологии. Я его прослушала и узнала про Фрейда и Юнга, все это про эго, бессознательное, коллективное бессознательное, архетипы и тэ дэ и тэ пэ, и для меня это был просто один из уроков в расписании. По-настоящему меня интересовало гражданское строительство. Но за шесть месяцев до ДНЯ ПЕРВОГО у меня в голове что-то щелкнуло. Я вернулась к своим конспектам. Потом прочла все книги о человеческом разуме, которые могла достать. Потом у меня возник этот интерес, можно назвать его страстью, к мировым религиям, мифологии, даже работам таких мистиков, как Ричард Ролл из Хамполя. Потом я стала изучать эволюцию человека. И доизучалась до того, что сама решила, что спятила. А за несколько дней до катастрофы я снова потеряла интерес. Подумала, что у меня был просто заскок и сейчас он кончился. Потом – бабах! – цивилизация вылетела в окно. Первую неделю я была слишком занята выживанием. Потом опять – бабах! – я доставала воду из колодца, и меня вдруг стукнуло – эврика. Ответы хлынули в голову водопадом. Как если бы в компьютер загрузили новую программу или… или как если подбросить кусочки мозаики, а они упадут готовой картинкой.
– Короче говоря, твой второй разум, который бессознательный, работал над этой проблемой в союзе с тобой, а потом выдал ответ вспышкой вдохновения.
– Ты правильно понял, любимый. Последнее слово, очевидно, вырвалось случайно, потому что она покраснела и отвернулась.
– Конечно, я решила, что спятила, – сказала она. – И только, когда я начала общаться по радио с людьми по всему миру, я узнала еще о пятерых, которые так же вдруг пришли к тем же выводам. Это немного похоже на открытие теории эволюции. Первым был Дарвин. Но еще несколько человек в мире независимо сделали те же выводы. Просто время настало.
– Значит, все эти сведения валяются вокруг, как части модели. Надо только, чтобы кто-то сообразил, что все эти финтифлюшки можно сложить, скажем, в автомобиль.
– Опять ты прав. Помнишь, я в ту ночь говорила с Абраксасом в Египте? Он был первым, кто мне сказал, что пришел к тем же выводам. И для него это тоже было большим облегчением, а то он думал, что лишился рассудка. Теперь мы обмениваемся информацией, чтобы углубить наши знания о том, что было и что будет.
– И что будет?
– Чудесные вещи. Способности, которые сегодня кажутся невероятными. Все язвы мира они не вылечат, но это будет начало. Очень скоро мы с помощью разума будем лечить тело. В Аргентине есть девушка, которая говорит о возможности бессмертия. Честно говоря, меня это пугает, но в глубине души я ей верю.
– Бессмертие? Вечная жизнь? Но как…
– Я тебе рассказала о том, что было. Еще чуть-чуть – и мы пустимся в рискованные предположения. – Она сунула мне в рюкзак какой-то пластиковый пакет. – Все, что я тебе сказала, плюс руководство по образованию для твоего народа – в этом документе. При случае изучи его. Ты прочтешь, что я там говорю: может быть, единственный шанс победить Креозотов – объединить все малые общины в одну нацию. Я надеюсь, что это произойдет демократическим путем, но в конце концов может оказаться, что нужен единый сильный лидер.
– Какой-нибудь Александр Великий?
– Именно он. Кто бы он ни был, ему придется быть беспощадным. Не важно, как он – или она – объединит общины: убеждением, слиянием, пусть даже агрессией. – Она подняла на меня глаза. – Ник Атен! Ты не думаешь, что это может быть предназначено тебе?
– Что? Мне? Это я – Александр Великий? Завоеватель империй? – Я расхохотался. – Нет… только не я, Бернадетта.
Я закинул рюкзак на плечо.
– Посмотрим, – улыбнулась она. – Давай, тебе нужно уйти до рассвета… и до того, как придумаю предлог, чтобы тебя оставить.
Она поцеловала меня. Потом погладила себя по животу:
– Зато ты оставил о себе постоянную память. Я покраснел, когда целовал ее и желал счастливо оставаться.
Пришел Адам и помог мне погрузиться в каноэ, привязанное к личному причалу Бернадетты. Свет от открытой двери мигнул на темной воде.
– Как только ты отплывешь, нам придется отключить свет, – сказала Бернадетта. – Мы не можем рисковать, что Ковчег заметят с берега.
Я кивнул:
– Я готов. До свидания, Адам. Спасибо за все. – Я оттолкнул каноэ от Ковчега. – Счастливо, Бернадетта. Надеюсь, у нас будет еще случай поговорить.
Я видел, как блеснули слезы в ее глазах, когда она подняла голову.
– Не надо надеяться, – сказала она. – Можешь смело на это рассчитывать. Возвращайся к нам когда-нибудь, и удачи тебе… Александр.
Я мерно греб в сторону гор, обрезавших забрызганное звездами небо. Когда я посмотрел назад, свет уже был отключен. И стало так темно, что даже контуров Ковчега не было видно.
Глава пятьдесят третья
В свет
Как и просил Адам, я спрятал каноэ в подлеске возле берега, потом натянул рюкзак, закинул на плечо автомат и пошел. Замерзший снег хрустел под ногами, как бисквит.
Идти было нелегко, но к рассвету я миновал первый перевал, и озера не стало видно.
Скоро я нашел ритм ходьбы по заснеженной дороге и поймал себя на том, что думаю о тысяче вещей сразу. О ДНЕ ПЕРВОМ. О коттедже, где мы останавливались с Сарой и ее сестрами. О первой ночи с Сарой в гостинице после того дня, когда Слэттер пытался расплющить мне голову, обо всем, что случилось за эти последние месяцы.
Сначала все это было путано и страшно. Теперь уж что-что, а опасность только выросла. Уничтожат ли нас Креозоты? Умрем ли мы с голоду, научимся ли необходимым для выживания навыкам? Но после слов Бернадетты я чувствовал себя сильнее, голова стала яснее, цели – четче. Я был как двигатель, который годами газовал на холостом ходу, а теперь наконец кто-то включил передачу.
Поднимаясь на следующий перевал, выдыхая ртом облака пара, я начал думать, верно ли все, что она мне говорила. Но какая разница?
Какая разница, во что мы верим, если мы верим во что-то?
И когда я поднялся на гребень в солнечный свет, я уже знал правду.
Улыбнувшись, я сказал:
– Привет, кто тут есть! Прекрасное утро! Посмотри вы на него моими глазами, увидели бы мили и мили леса, голубое небо и снежный ковер из миллиона тонн белейшего сахара.
И не успел я сам себя остановить, как я сделал самую странную вещь на свете. Набрав побольше воздуху, я испустил могучий рев, раскатившийся в голубой дали.
Я сообщал Матери-Земле, что рад быть живым.
Мили отщелкивались назад одна за другой, ноги ныли, но самочувствие было хорошим. Я открыл в себе новые источники энергии.
В первую ночь я нашел сарай и там заночевал.
На следующий день тучи начали громоздиться на небо, и постепенно день стал не светлее ночи. Но я все ломился вперед, стремясь в Эскдейл. В эту ночь я заночевал на берегу реки.
Потом шел два дня вдоль реки. Она так расширялась, что я еле видел другой берег. У развилки дорог карта мне сказала, что идти надо вправо. И снова дорога привела меня к горам. Начинался снегопад.
Но до вечера было еще далеко, и я пошел дальше. Снегопад сменился вьюгой.
Высоко в горах мне попалась ферма, занятая небольшой общиной, состоящей из двух тинэйджеров – мужа и жены, которые работали когда-то на ферме с отцом мужа, пока не ударило безумие, их двух грудных детей и восьми школьников, выехавших в турпоход. Когда цивилизация вылетела в трубу, они не вернулись домой, но оказались на ферме Мерфи, где с тех пор и жили.
Они приняли меня радушно, посадили перед огнем и накормили горячим.
– Останешься у нас, – сказал Мерфи-младший. – В такую погоду собаку на улицу не выгоняют.
– Можете мне поверить, я был бы рад, – ответил я. – Но мне надо добраться домой. Там люди в опасности. И они об этом не знают.
– В такую погоду, друг, идти нельзя. Ты еще до темноты погибнешь.
– У нас есть рация, – сказала миссис Мерфи. – Один из наших парнишек ее оборудовал месяц назад. Если у них тоже есть, можем послать им сообщение и сказать, что за беда их ждет.
Я покачал головой:
– Хотелось бы мне, чтобы она у них была. Эскдейл – место очень изолированное, и мы думали, что только мы и остались в мире.
– Ладно. – Мерфи налил мне виски. – Сегодня ты все равно никуда не пойдешь, так что постелим тебе наверху.
– Спасибо, – сказал я. – Но только рассветет, я сразу тронусь.
На следующий день рассвета не было. Все застилали тучи и снег.
И следующий день был не лучше. И следующий. Мерфи мне объяснил, что это уже на всю зиму. Как только снег тут выпадал, он держал крепче боа-констриктора.
Конечно, мы много говорили возле кухонного очага. Это было нелегко – пересказать, что говорила мне Бернадетта о том, почему взрослые опсихели, об этих двух разумах в голове. Я мямлил, подбирая слова, и по временам гадал, не считают ли они меня сумасшедшим. И некоторые мои сравнения для человеческого разума тоже были не слишком удобоваримы:
– Представьте себе, что вы купили видеомагнитофон. Вот это и есть ваш мозг. К нему вам дали две кассеты. Одна пустая – это разум номер один, который потом и станет вашей личностью. На второй ленте записано много чего, и к этому вы ничего ни добавить, ни стереть не можете – это ваш бессознательный разум, номер два…
И вдруг одна светлая девица, которая сидела тихо, как манекен, сказала:
– Блин! Знаешь, мне в этом году казалось, что я съезжаю с нарезки, но я кое-что думала в эту сторону. А в школе узнала про этого типа, доктора Юнга. И про то, как у нас в голове помещается не один ум, а два.
Для меня было огромным облегчением узнать, что есть тут кто-то, понимающий, о чем я толкую.
И мы проговорили еще сутки, и все пришли в жуткий восторг.
А мой восторг каждый раз тыкался мордой об стол, когда я выглядывал в окно и видел, что снег валит не хлопьями, а комьями.
Я пробыл у них уже неделю, когда мне приснился сон. Я видел себя в большом доме и писал что-то, что мне казалось таким важным, что шея согнулась навеки от неудобного положения за столом.
И в моем сне был мой брат.
– Братишка, что ты пишешь?
– Я пишу книгу. Я должен все записать на бумаге – а вдруг со мной что-нибудь случится? – И тут я поднял озадаченные глаза. – А почему то, что со мной было, будет еще хоть для кого-то важным?
– Пиши книгу, брат, пиши книгу.
Когда я проснулся, я уже знал, что должен сделать. Это было вполне ясное послание от старого второго номера у меня в голове. Записать все. Так будет легче дать людям знание, которое спасет им жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32