И объединили они Тьму и Свет, но Второй подумал — что такое Тьма и Свет, они сойдутся и уничтожат друг друга. И он исподтишка добавил Пустоту и Безвременье. И получилось у них создание, и стало оно перед ними, и посмотрели они на него и спросили:
— Кто Мы?
Он посмотрел на них и сказал:
— Нет, вы скажите мне, кто Я?
И сказал Первый — этот нам не нужен, ибо он не ответил на наш вопрос.
И сказал Второй — этот нам нужен, потому что он понял наш вопрос.
И впервые поспорили они, и началась меж ними великая битва.
Первый громоздил твердь на твердь, а Второй — пустоту на пустоту, и так получились земля и небо, горы и моря. Первый громоздил огонь на огонь, а Второй — холод на холод, и так получились лето и зима, солнце и провалы между мирами. Первый громоздил свет на свет, а Второй — тьму на тьму, и так получились дни и ночи. И все твари, рожденные днем и рожденные в ночи, разбежались и нашли себе укрытие, кому какое понравилось. И наконец устали Двое драться, огляделись и увидели Солнце и Звезды, Небо и Землю, Горы и Море. И сказали они себе: «Вот, это есть».
И еще сказали: «Вот, теперь мы можем отличить сон от яви. Но никто еще не сказал нам, что Мы — это Мы».
И вновь взялись они за работу, но теперь они действовали дружно, и каждый добавил понемножку от себя: свет и тьму, пустоту и вещество, время и безвременье. И получилось у них создание, и предстало оно перед ними. И спросили они его:
«Кто Мы?»
И он ответил: «Вы — единое, вы — сущее, а я — это вы, потому что во мне есть понемногу от каждого из вас — тьма и свет, пустота и вещество, время и безвременье. И я буду поклоняться вам и ставить алтари, и вы будете знать, что Вы — это Вы, и, пока я вам поклонялось, сможете отличать сон от яви». И они хором сказали: «Иди, и назовись Человеком, что значит „Благословенный“, и ставь нам алтари, чтобы мы могли отличать и впредь сон от яви, а за это мы отдаем тебе власть над всеми тварями на земле, в небесах и на море». И он сказал: «А под землей?» И Двое переглянулись и хором сказали: «Что там под землей — не твое дело, и не любим вы, когда не мы спрашиваем, а нас спрашивают». «Я это запомню», — сказал человек и ушел.
И Один сказал Другому, когда он ушел: «Ну что ж, посмотрим, что там под землей».
И они отворили земную твердь и взглянули, и увидели — вот, сидит под землей некто. И когда они призвали его к себе, то стало им омерзительно, ибо, пока они громоздили твердь на твердь и пустоту на пустоту, они скручивали и мяли того, кто сидел под землей, так что он стал отвратителен видом: шею ему свернуло назад, а спину согнуло, а язык у него вывалился наружу — так как он смеялся, глядя на битву Двоих, потому что он невзлюбил их за то, что они его прогнали.
И сказал Один Другому: «Ну, что нам теперь делать? Давай уничтожим его, такую мерзость».
И попытались они стереть его с лица земли и поняли, что не могут, потому что они уже не спали, и явь отличалась от сна, и возможности их больше не были беспредельны.
«Тогда, — сказали они, — убирайся, и зовись Коррой, что значит „Проклятый“, и живи под землей. И пользуйся тьмой и светом, пустотой и безвременьем, но у тебя не будет Где и Когда».
«Раз так, — сказал Корра, — и вы мне не нужны. Ибо, раз у меня не будет Где и Когда, я тоже не смогу отличить сна от яви, а значит, могу построить свой собственный мир».
«Строй, — сказали Двое, — но нас там не будет».
И Корра ушел. Он вновь убрался под землю и построил там свой собственный мир, где есть Тьма и Свет, но нет Где и Когда. И с тех пор Двое отвернулись от него, а Корра — от Двоих, и еще он ненавидит Человека, поскольку тот может отличить сон от яви, а потому старается навредить ему чем может, когда Двое засыпают. И так будет до самого Воссоединения, когда Двое вновь сольются в Одного, но Корра не будет участвовать в Воссоединении, ибо из-за того, что в нем всего не поровну, он не может соединиться сам с собой — он останется жить в своем собственном мире, где нет ни Где, ни Когда, пока Один вновь не станет Двумя и не зачнет новую Вселенную.
— Говорю вам, — монотонно произнес Берг, — мне нужно поговорить с советником Эрмольдом.
— Ишь, чего захотел, — охранник был непреклонен.
— Мы пришли из Солера.
— Вы бежали из Солера. Много вас таких.
«Это уже было, — подумал Леон. — Замковые ворота, дождь, толпа беженцев под стенами… События повторяются. Они всегда повторяются…»
— И у меня есть для него сообщение.
— Шпион, что ли? — Охранник задумчиво почесал нос. — Уж будь ты шпион, ты бы со мной сейчас не разговаривал. Еще ни один шпион не спрашивал меня, как пройти.
Берг вздохнул.
— Кто у вас новый герцог?
— Его светлость юный Автемар. Ближайший родственник покойного Орсона. А Эрмольд при нем регентом.
— Это хорошо, — устало сказал Берг, — он-то нам и нужен.
— Ишь ты… приперлись чумные из вонючего Солера, и вынь да положь им регента собственной персоной!
— Мы не чумные…
Разговор приобретал какой-то механический характер. Никто не хотел уступать, но силы обеих сторон истощились, и они продолжали вяло перебрасываться репликами.
— Не велено… Регент Эрмольд…
— Пусть он сам…
— Говорю, не велено…
«Я сейчас сойду с ума», — мелькнуло в голове у Леона.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это препирательство, но вдали раздался звук одинокой трубы. И в ответ на этот звук створки тяжелых ворот дрогнули, заскрипели и стали медленно отворяться.
— Что это? — безнадежно спросил Берг.
— Ну, — неохотно ответил охранник, — регент Эрмольд едет. Он с утра пораньше объезжал войска, а теперь возвращается…
Казалось, он был разочарован — видно, дурацкий спор был для него единственным развлечением за унылые часы вахты. Вдали показались всадники — небольшой отряд на сытых, гладких, хоть и забрызганных грязью конях.
— Вон он, ваш Эрмольд, — сказал Айльф, прищурив глаза, — впереди скачет.
Берг, с досадой отмахнувшись от стражника, который продолжал кричать «Не велено!», оскальзываясь по грязи, кинулся наперерез всадникам:
— Советник Эрмольд! Господин регент!
Леон с затаенным ужасом кинулся вдогонку — кто его знает, как поведет себя Эрмольд, но тот, увидев несущегося навстречу обтрепанного, промокшего и помятого Берга, в изумлении осадил коня так, что задние ноги животного по бабки погрузились в грязную жижу.
— Амбассадоры!
Постепенно он овладел собой, изумление сошло с его лица, и он, оглядев жалкую троицу, спросил с убийственной вежливостью:
— Какими судьбами?
Берг с трудом перевел дыхание и проговорил:
— Мы пришли просить покровительства у Ретры. Лорд Ансард…
— Да-да, — нетерпеливо произнес Эрмольд, сдерживая умелой рукой гарцующего коня, — горячий молодой человек, не так ли?
— Быть может, вы еще не осведомлены… его планы…
Эрмольд удивленно разглядывал его, словно какую-то непонятную диковинку.
— Осведомлен, — сухо сказал Эрмольд, — разумеется. Да вы и сами видите, амбассадоры.
— Но…
— Я ценю ваше участие, сударь мой Берг, — покачал головой Эрмольд, — что же до вашего беспокойства… в этом, право же, нет надобности. У меня хватает информаторов. Ансард вывел войска, они движутся на Ретру.
* * *
— Нам пригодилось бы покровительство Небес, святой отец, — Ансард мрачно озирал окрестности.
Они стояли на берегу Пенны: вздувшиеся от дождей потоки несли красную глину с рухнувших, подмытых берегов и щебень с дальних горных склонов. Еще что-то барахталось на стремнине: то ли вывороченные с корнями пни, то ли разбухшие трупы — и все это, кувыркаясь в мутных струях, неслось к далекому морю, где жирные чайки с криком носились над пенными гребешками волн. Должно быть, сверху им было видно, как в серые воды моря изливается красная струя — точно кто-то сделал кровопускание Срединным графствам, — и она, какое-то время не смешиваясь, расползается по серой воде, а потом мутнеет, бледнеет и теряется в пустынных водах пустынного моря, где замерли и тысячелетнем молчании дальние континенты.
— Двое, — сухо ответил маленький священник, — распоряжаются своей милостью по собственному усмотрению.
— Возможно, мы уже под Их рукой, — Ансард издохнул и отвернулся от реки. — Мерсийцы прекрасные арбалетчики, но что толку от арбалетов — при такой-то сырости… Впрочем, как и от наших лучников… Если Солер и впрямь остро отточенное орудие в руках Двоих, то они должны послать нам знак… чудо… Иначе мы захлебнемся тут, на этой стороне, так и не найдя переправы…
Он окинул взглядом раскинувшийся на прибрежных холмах лагерь. Там кипела обычная походная жизнь: до него и сюда долетали громкие голоса, храп лошадей, лязг оружия…
— Чудеса, — твердо ответил священник, — уже были явлены. Вам мало?
— О, — Ансард похлопал коня меж ушей, успокаивая его, — то были чудеса для простецов. А мне нужно еще одно чудо — лично для меня, понимаете?
— Вы многого просите.
— О нет… Только то, что мне положено… Ведь я — орудие в руке Солера, так же как Солер — орудие в Руках Двоих. Так что постарайтесь, уж будьте любезны…
Он решительным шагом направился к лагерю, оставив за спиной реку, воды которой клубились, казалось, корча исподтишка ехидные рожи. Войско было разномастным; лишь там, где стояла его личная дружина, был хоть какой-то порядок — палатки поставлены правильными рядами, кашевары возятся у костров, выдавая каждому его скудную порцию, но при этом никто не толкался и не забегал вперед. В остальном же лагере царила обычная для такого вот сброда суматоха: кто-то дрался из-за лишнего куска, отчаянно хохотали обозные девки, подводы брошены в беспорядке, вонь, ругань, шум, возня… Ансард, брезгливо сморщив нос, быстрыми шагами обходил лагерь.
— Чья это лошадь? — он остановился у коновязи, подзывая караульного.
— Его, ваше сиятельство, — караульный указал на дюжего мужика у костра.
— Непонятно, откуда у такого скота такое благородное животное, — Ансард потрепал лошадь по холке, потом обернулся к хозяину: — Эй ты, иди сюда!
Тот вразвалку двинулся к ним.
— Почему лошадь не чищена? Почему хвост в грязи? — Ансард раздраженно ткнул пальцем в спутанные пряди. — Я же распорядился, чтобы подвязывали лошадям хвосты. Ты разве не слышал?
— Сейчас я ее вымою, сударь, — равнодушно ответил детина.
— Немедленно, — Ансард отряхнул руки от конской шерсти и грязи. — Эй, погоди, а это что?
—Где?
— Что в кормушке?
— Сено, сударь, — мужик смерил Ансарда наглым взглядом.
— Где ты его раздобыл?
— Ну, на постое повезло… — Он ухмыльнулся.
— Я же велел не брать ничего, кроме травы и воды, — спокойно сказал Ансард, — пока не пересечем границу Солера…
— Так это и есть трава, — мужик снисходительно поглядел на глупого лорда.
— Об этом судить не мне, — так же спокойно сказал Ансард, — а Двоим. Они следят за исполнением клятвы.
Его собеседник побледнел так, что глаза на белом лице стали черными.
— Государь…
Меч тускло блеснул в вечернем свете. Ансард поглядел на дымящееся лезвие, выдернул из кормушки клок сена и отер клинок. Потом повернулся к караульному.
— Уберите эту падаль, — сказал он, брезгливо пнув труп носком сапога. — И найдите кого-то, чтобы позаботиться о лошади.
— Да, государь, — тихо сказал караульный.
— И помилуй нас Двое. — Ансард отвернулся.
На лагерь опустились сумерки, и огни у палаток и в палатках мерцали все сильнее, отчего суровое полотно просвечивало, напоминая издали горстку в беспорядке расставленных бумажных фонариков. Ансард поморщился — не таким должен быть доблестный воинский поход; войско не должно вязнуть в грязи, в стане должно царить суровое молчание, а не этот истеричный хохот, женское повизгивание и возбужденные перебранки, доносящиеся отовсюду, а из котлов на поляне не должно нести тухлой кониной… Что-то было не так, и он никак не мог понять что.
— Мне нужно знамение, — пробормотал он, поднимая лицо к тяжелым струям, хлещущим, точно небесные плети, — определенное знамение. Иначе…
И вдруг вздрогнул, уставившись в темноту: палатка, где стоял походный алтарь, вдруг вспыхнула изнутри чистейшим белым огнем, но огнем милосердным, поскольку полотняные стены не почернели и не обуглились — лишь на миг растворились в этом всепоглощающем сиянии. Потом свет отделился от палатки — огненный столб, вершиной уходящий в низкие тучи, — и двинулся к Ансарду. Через все поле, блуждая меж шатров и обозных телег. Смотреть на него было невыносимо, но Ансард смотрел и смотрел, непрерывно шепча что-то, пока ослепленные глаза не выдержали и он не смигнул. Когда он вновь открыл глаза, света не было — кругом царила тьма, такая густая, что мерцавшие костры казались оскорблением в сравнении с этим чистейшим белым пламенем.
— Да, — сказал Ансард в полный голос, — да…
И решительным шагом направился к своей палатке.
* * *
— …Зачем вы меня поднимаете, государь, — пробормотал маленький примас, протирая глаза кулаком, — я молился всю прошлую ночь… на коленях, во власянице…
— Поднимаю, поскольку у меня есть нужда в вас, — Ансард был непреклонен. — Пойдемте, святой отец. Я хочу вам кое-что показать.
— Что?
— Сам не знаю. Я видел странный сон… Или не сон…
— Вам был знак?
— Голос. Голос позвал меня к реке… Сегодня исчерпается до дна время нашего ожидания.
Он решительным шагом двинулся к реке, разбрызгивая жидкую грязь и увлекая священника за собой.
Туман клубился над водой — тяжелый и непроницаемый. Потом он поднимется выше и уйдет, растворится в сером небе, сольется с серыми облаками, но пока противоположного берега не было видно. Не было видно и палаток на лугу — туман съел их, оставив лишь тусклые багровые пятна там, где горели костры часовых. Они остановились над обрывом. Река внизу тоже клубилась и бурлила, точно состояла не из воды, а из uiro же тумана, только жидкого.
— Чего мы ждем? — недоверчиво спросил священник.
— Вашего знамения, — ответил Ансард, — чуда. Ибо вы были правы — я избран Небом. И оно послало мне знак. Погодите. Он обернулся туда, где чуть ниже по течению лес подходил к самому берегу: черные сосны плавали в тумане, точно призраки павших воинов, ели склонялись над водой, точно приспущенные знамена. Потом туман дрогнул и поднялся вверх, открыв подмытый песчаный порег.
— Вот, — сказал Ансард.
Кто-то двигался в тумане, выбираясь из леса, — светлое пятно на темном фоне.
— Воистину чудо, — пробормотал священник. Огромный олень с широко раскинутыми рогами вышел на обрыв и затрубил, закинув гордую голову. Он был невероятной, неестественной величины и того же невероятного, неестественного бело-золотого оттенка. В редеющем тумане шкура его сияла, точно пятно сторожевого костра в ночи.
— Это… — Священник, сам того не замечая, схватил Ансарда за руку.
— Погодите, — повторил тот.
Олень постоял еще миг, потом спрыгнул с обрыва, так легко и плавно, что казалось, его поддерживает невидимые крылья, — и оказался в реке. Он грациозно ступил в воду, но не откинул голову на спину, как обычно делают его собратья, переправляясь вплавь, Он неторопливо шел, подняв ноздри над водой. Лишь один раз он сделал несколько плавных, гребущих движений и вновь пошел. Оказавшись на другом берегу, он выбрался из воды, на миг застыл в неподвижности, потом отряхнулся — брызги, разлетаясь от шкуры, сверкали, точно отражали невидимое солнце, — и в два прыжка пропал в сгустившемся тумане.
— Да, — сказал Ансард, — вот оно.
И обернулся к оруженосцу, который топтался в отдалении, не решаясь подойти ближе:
— Трубите подъем. Мы выступаем немедленно. Солер и впрямь избран. Ибо вот он — брод через реку.
* * *
— Если я правильно понял ваш рассказ, — произнес Эрмольд, — его сиятельство, прежний властитель Солера, умер не своей смертью? Мне искренне жаль — он был достойным правителем. Что ж… в любом случае соглашение меж Солером и Ретрой нарушено. Мне донесли, что Ансард со своим сбродом уже переправился через Пенну, скоро он подойдет к стенам Ретры… Тут мы его и встретим. Они передвигаются быстро и не оставляют ничего живого на своем пути. Видите ли, они полагают, что просто берут то, что им недодали, — Ретра благоденствовала, когда Солер корчился в муках… Правда, теперь и Ретра уже не благоденствует, но как раз это, по их мнению, справедливая кара за прежние роскошества. Что ж, они правы в одном. Ретра — богатая страна; по крайней мере, была богатой страной, и у нас достанет силы встретить врага.
— Ими движет отчаянье, — тихонько произнес Леон.
— На странные поступки оно их толкает, если так, вы не находите? — спросил Эрмольд. — Там, где они проходят, женщины валяются в грязи со вспоротыми животами, а тела их мужей украшают собой ветки деревьев. Ретре такие плоды внове… А тем, кто пробовал защитить свое добро, они сначала выкалывали глаза, потом…
— Хватит, прошу вас, — не удержался Леон.
— Смотрите-ка, какой вы чувствительный. А вот ваш друг молчит — он, похоже, покрепче будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Кто Мы?
Он посмотрел на них и сказал:
— Нет, вы скажите мне, кто Я?
И сказал Первый — этот нам не нужен, ибо он не ответил на наш вопрос.
И сказал Второй — этот нам нужен, потому что он понял наш вопрос.
И впервые поспорили они, и началась меж ними великая битва.
Первый громоздил твердь на твердь, а Второй — пустоту на пустоту, и так получились земля и небо, горы и моря. Первый громоздил огонь на огонь, а Второй — холод на холод, и так получились лето и зима, солнце и провалы между мирами. Первый громоздил свет на свет, а Второй — тьму на тьму, и так получились дни и ночи. И все твари, рожденные днем и рожденные в ночи, разбежались и нашли себе укрытие, кому какое понравилось. И наконец устали Двое драться, огляделись и увидели Солнце и Звезды, Небо и Землю, Горы и Море. И сказали они себе: «Вот, это есть».
И еще сказали: «Вот, теперь мы можем отличить сон от яви. Но никто еще не сказал нам, что Мы — это Мы».
И вновь взялись они за работу, но теперь они действовали дружно, и каждый добавил понемножку от себя: свет и тьму, пустоту и вещество, время и безвременье. И получилось у них создание, и предстало оно перед ними. И спросили они его:
«Кто Мы?»
И он ответил: «Вы — единое, вы — сущее, а я — это вы, потому что во мне есть понемногу от каждого из вас — тьма и свет, пустота и вещество, время и безвременье. И я буду поклоняться вам и ставить алтари, и вы будете знать, что Вы — это Вы, и, пока я вам поклонялось, сможете отличать сон от яви». И они хором сказали: «Иди, и назовись Человеком, что значит „Благословенный“, и ставь нам алтари, чтобы мы могли отличать и впредь сон от яви, а за это мы отдаем тебе власть над всеми тварями на земле, в небесах и на море». И он сказал: «А под землей?» И Двое переглянулись и хором сказали: «Что там под землей — не твое дело, и не любим вы, когда не мы спрашиваем, а нас спрашивают». «Я это запомню», — сказал человек и ушел.
И Один сказал Другому, когда он ушел: «Ну что ж, посмотрим, что там под землей».
И они отворили земную твердь и взглянули, и увидели — вот, сидит под землей некто. И когда они призвали его к себе, то стало им омерзительно, ибо, пока они громоздили твердь на твердь и пустоту на пустоту, они скручивали и мяли того, кто сидел под землей, так что он стал отвратителен видом: шею ему свернуло назад, а спину согнуло, а язык у него вывалился наружу — так как он смеялся, глядя на битву Двоих, потому что он невзлюбил их за то, что они его прогнали.
И сказал Один Другому: «Ну, что нам теперь делать? Давай уничтожим его, такую мерзость».
И попытались они стереть его с лица земли и поняли, что не могут, потому что они уже не спали, и явь отличалась от сна, и возможности их больше не были беспредельны.
«Тогда, — сказали они, — убирайся, и зовись Коррой, что значит „Проклятый“, и живи под землей. И пользуйся тьмой и светом, пустотой и безвременьем, но у тебя не будет Где и Когда».
«Раз так, — сказал Корра, — и вы мне не нужны. Ибо, раз у меня не будет Где и Когда, я тоже не смогу отличить сна от яви, а значит, могу построить свой собственный мир».
«Строй, — сказали Двое, — но нас там не будет».
И Корра ушел. Он вновь убрался под землю и построил там свой собственный мир, где есть Тьма и Свет, но нет Где и Когда. И с тех пор Двое отвернулись от него, а Корра — от Двоих, и еще он ненавидит Человека, поскольку тот может отличить сон от яви, а потому старается навредить ему чем может, когда Двое засыпают. И так будет до самого Воссоединения, когда Двое вновь сольются в Одного, но Корра не будет участвовать в Воссоединении, ибо из-за того, что в нем всего не поровну, он не может соединиться сам с собой — он останется жить в своем собственном мире, где нет ни Где, ни Когда, пока Один вновь не станет Двумя и не зачнет новую Вселенную.
— Говорю вам, — монотонно произнес Берг, — мне нужно поговорить с советником Эрмольдом.
— Ишь, чего захотел, — охранник был непреклонен.
— Мы пришли из Солера.
— Вы бежали из Солера. Много вас таких.
«Это уже было, — подумал Леон. — Замковые ворота, дождь, толпа беженцев под стенами… События повторяются. Они всегда повторяются…»
— И у меня есть для него сообщение.
— Шпион, что ли? — Охранник задумчиво почесал нос. — Уж будь ты шпион, ты бы со мной сейчас не разговаривал. Еще ни один шпион не спрашивал меня, как пройти.
Берг вздохнул.
— Кто у вас новый герцог?
— Его светлость юный Автемар. Ближайший родственник покойного Орсона. А Эрмольд при нем регентом.
— Это хорошо, — устало сказал Берг, — он-то нам и нужен.
— Ишь ты… приперлись чумные из вонючего Солера, и вынь да положь им регента собственной персоной!
— Мы не чумные…
Разговор приобретал какой-то механический характер. Никто не хотел уступать, но силы обеих сторон истощились, и они продолжали вяло перебрасываться репликами.
— Не велено… Регент Эрмольд…
— Пусть он сам…
— Говорю, не велено…
«Я сейчас сойду с ума», — мелькнуло в голове у Леона.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это препирательство, но вдали раздался звук одинокой трубы. И в ответ на этот звук створки тяжелых ворот дрогнули, заскрипели и стали медленно отворяться.
— Что это? — безнадежно спросил Берг.
— Ну, — неохотно ответил охранник, — регент Эрмольд едет. Он с утра пораньше объезжал войска, а теперь возвращается…
Казалось, он был разочарован — видно, дурацкий спор был для него единственным развлечением за унылые часы вахты. Вдали показались всадники — небольшой отряд на сытых, гладких, хоть и забрызганных грязью конях.
— Вон он, ваш Эрмольд, — сказал Айльф, прищурив глаза, — впереди скачет.
Берг, с досадой отмахнувшись от стражника, который продолжал кричать «Не велено!», оскальзываясь по грязи, кинулся наперерез всадникам:
— Советник Эрмольд! Господин регент!
Леон с затаенным ужасом кинулся вдогонку — кто его знает, как поведет себя Эрмольд, но тот, увидев несущегося навстречу обтрепанного, промокшего и помятого Берга, в изумлении осадил коня так, что задние ноги животного по бабки погрузились в грязную жижу.
— Амбассадоры!
Постепенно он овладел собой, изумление сошло с его лица, и он, оглядев жалкую троицу, спросил с убийственной вежливостью:
— Какими судьбами?
Берг с трудом перевел дыхание и проговорил:
— Мы пришли просить покровительства у Ретры. Лорд Ансард…
— Да-да, — нетерпеливо произнес Эрмольд, сдерживая умелой рукой гарцующего коня, — горячий молодой человек, не так ли?
— Быть может, вы еще не осведомлены… его планы…
Эрмольд удивленно разглядывал его, словно какую-то непонятную диковинку.
— Осведомлен, — сухо сказал Эрмольд, — разумеется. Да вы и сами видите, амбассадоры.
— Но…
— Я ценю ваше участие, сударь мой Берг, — покачал головой Эрмольд, — что же до вашего беспокойства… в этом, право же, нет надобности. У меня хватает информаторов. Ансард вывел войска, они движутся на Ретру.
* * *
— Нам пригодилось бы покровительство Небес, святой отец, — Ансард мрачно озирал окрестности.
Они стояли на берегу Пенны: вздувшиеся от дождей потоки несли красную глину с рухнувших, подмытых берегов и щебень с дальних горных склонов. Еще что-то барахталось на стремнине: то ли вывороченные с корнями пни, то ли разбухшие трупы — и все это, кувыркаясь в мутных струях, неслось к далекому морю, где жирные чайки с криком носились над пенными гребешками волн. Должно быть, сверху им было видно, как в серые воды моря изливается красная струя — точно кто-то сделал кровопускание Срединным графствам, — и она, какое-то время не смешиваясь, расползается по серой воде, а потом мутнеет, бледнеет и теряется в пустынных водах пустынного моря, где замерли и тысячелетнем молчании дальние континенты.
— Двое, — сухо ответил маленький священник, — распоряжаются своей милостью по собственному усмотрению.
— Возможно, мы уже под Их рукой, — Ансард издохнул и отвернулся от реки. — Мерсийцы прекрасные арбалетчики, но что толку от арбалетов — при такой-то сырости… Впрочем, как и от наших лучников… Если Солер и впрямь остро отточенное орудие в руках Двоих, то они должны послать нам знак… чудо… Иначе мы захлебнемся тут, на этой стороне, так и не найдя переправы…
Он окинул взглядом раскинувшийся на прибрежных холмах лагерь. Там кипела обычная походная жизнь: до него и сюда долетали громкие голоса, храп лошадей, лязг оружия…
— Чудеса, — твердо ответил священник, — уже были явлены. Вам мало?
— О, — Ансард похлопал коня меж ушей, успокаивая его, — то были чудеса для простецов. А мне нужно еще одно чудо — лично для меня, понимаете?
— Вы многого просите.
— О нет… Только то, что мне положено… Ведь я — орудие в руке Солера, так же как Солер — орудие в Руках Двоих. Так что постарайтесь, уж будьте любезны…
Он решительным шагом направился к лагерю, оставив за спиной реку, воды которой клубились, казалось, корча исподтишка ехидные рожи. Войско было разномастным; лишь там, где стояла его личная дружина, был хоть какой-то порядок — палатки поставлены правильными рядами, кашевары возятся у костров, выдавая каждому его скудную порцию, но при этом никто не толкался и не забегал вперед. В остальном же лагере царила обычная для такого вот сброда суматоха: кто-то дрался из-за лишнего куска, отчаянно хохотали обозные девки, подводы брошены в беспорядке, вонь, ругань, шум, возня… Ансард, брезгливо сморщив нос, быстрыми шагами обходил лагерь.
— Чья это лошадь? — он остановился у коновязи, подзывая караульного.
— Его, ваше сиятельство, — караульный указал на дюжего мужика у костра.
— Непонятно, откуда у такого скота такое благородное животное, — Ансард потрепал лошадь по холке, потом обернулся к хозяину: — Эй ты, иди сюда!
Тот вразвалку двинулся к ним.
— Почему лошадь не чищена? Почему хвост в грязи? — Ансард раздраженно ткнул пальцем в спутанные пряди. — Я же распорядился, чтобы подвязывали лошадям хвосты. Ты разве не слышал?
— Сейчас я ее вымою, сударь, — равнодушно ответил детина.
— Немедленно, — Ансард отряхнул руки от конской шерсти и грязи. — Эй, погоди, а это что?
—Где?
— Что в кормушке?
— Сено, сударь, — мужик смерил Ансарда наглым взглядом.
— Где ты его раздобыл?
— Ну, на постое повезло… — Он ухмыльнулся.
— Я же велел не брать ничего, кроме травы и воды, — спокойно сказал Ансард, — пока не пересечем границу Солера…
— Так это и есть трава, — мужик снисходительно поглядел на глупого лорда.
— Об этом судить не мне, — так же спокойно сказал Ансард, — а Двоим. Они следят за исполнением клятвы.
Его собеседник побледнел так, что глаза на белом лице стали черными.
— Государь…
Меч тускло блеснул в вечернем свете. Ансард поглядел на дымящееся лезвие, выдернул из кормушки клок сена и отер клинок. Потом повернулся к караульному.
— Уберите эту падаль, — сказал он, брезгливо пнув труп носком сапога. — И найдите кого-то, чтобы позаботиться о лошади.
— Да, государь, — тихо сказал караульный.
— И помилуй нас Двое. — Ансард отвернулся.
На лагерь опустились сумерки, и огни у палаток и в палатках мерцали все сильнее, отчего суровое полотно просвечивало, напоминая издали горстку в беспорядке расставленных бумажных фонариков. Ансард поморщился — не таким должен быть доблестный воинский поход; войско не должно вязнуть в грязи, в стане должно царить суровое молчание, а не этот истеричный хохот, женское повизгивание и возбужденные перебранки, доносящиеся отовсюду, а из котлов на поляне не должно нести тухлой кониной… Что-то было не так, и он никак не мог понять что.
— Мне нужно знамение, — пробормотал он, поднимая лицо к тяжелым струям, хлещущим, точно небесные плети, — определенное знамение. Иначе…
И вдруг вздрогнул, уставившись в темноту: палатка, где стоял походный алтарь, вдруг вспыхнула изнутри чистейшим белым огнем, но огнем милосердным, поскольку полотняные стены не почернели и не обуглились — лишь на миг растворились в этом всепоглощающем сиянии. Потом свет отделился от палатки — огненный столб, вершиной уходящий в низкие тучи, — и двинулся к Ансарду. Через все поле, блуждая меж шатров и обозных телег. Смотреть на него было невыносимо, но Ансард смотрел и смотрел, непрерывно шепча что-то, пока ослепленные глаза не выдержали и он не смигнул. Когда он вновь открыл глаза, света не было — кругом царила тьма, такая густая, что мерцавшие костры казались оскорблением в сравнении с этим чистейшим белым пламенем.
— Да, — сказал Ансард в полный голос, — да…
И решительным шагом направился к своей палатке.
* * *
— …Зачем вы меня поднимаете, государь, — пробормотал маленький примас, протирая глаза кулаком, — я молился всю прошлую ночь… на коленях, во власянице…
— Поднимаю, поскольку у меня есть нужда в вас, — Ансард был непреклонен. — Пойдемте, святой отец. Я хочу вам кое-что показать.
— Что?
— Сам не знаю. Я видел странный сон… Или не сон…
— Вам был знак?
— Голос. Голос позвал меня к реке… Сегодня исчерпается до дна время нашего ожидания.
Он решительным шагом двинулся к реке, разбрызгивая жидкую грязь и увлекая священника за собой.
Туман клубился над водой — тяжелый и непроницаемый. Потом он поднимется выше и уйдет, растворится в сером небе, сольется с серыми облаками, но пока противоположного берега не было видно. Не было видно и палаток на лугу — туман съел их, оставив лишь тусклые багровые пятна там, где горели костры часовых. Они остановились над обрывом. Река внизу тоже клубилась и бурлила, точно состояла не из воды, а из uiro же тумана, только жидкого.
— Чего мы ждем? — недоверчиво спросил священник.
— Вашего знамения, — ответил Ансард, — чуда. Ибо вы были правы — я избран Небом. И оно послало мне знак. Погодите. Он обернулся туда, где чуть ниже по течению лес подходил к самому берегу: черные сосны плавали в тумане, точно призраки павших воинов, ели склонялись над водой, точно приспущенные знамена. Потом туман дрогнул и поднялся вверх, открыв подмытый песчаный порег.
— Вот, — сказал Ансард.
Кто-то двигался в тумане, выбираясь из леса, — светлое пятно на темном фоне.
— Воистину чудо, — пробормотал священник. Огромный олень с широко раскинутыми рогами вышел на обрыв и затрубил, закинув гордую голову. Он был невероятной, неестественной величины и того же невероятного, неестественного бело-золотого оттенка. В редеющем тумане шкура его сияла, точно пятно сторожевого костра в ночи.
— Это… — Священник, сам того не замечая, схватил Ансарда за руку.
— Погодите, — повторил тот.
Олень постоял еще миг, потом спрыгнул с обрыва, так легко и плавно, что казалось, его поддерживает невидимые крылья, — и оказался в реке. Он грациозно ступил в воду, но не откинул голову на спину, как обычно делают его собратья, переправляясь вплавь, Он неторопливо шел, подняв ноздри над водой. Лишь один раз он сделал несколько плавных, гребущих движений и вновь пошел. Оказавшись на другом берегу, он выбрался из воды, на миг застыл в неподвижности, потом отряхнулся — брызги, разлетаясь от шкуры, сверкали, точно отражали невидимое солнце, — и в два прыжка пропал в сгустившемся тумане.
— Да, — сказал Ансард, — вот оно.
И обернулся к оруженосцу, который топтался в отдалении, не решаясь подойти ближе:
— Трубите подъем. Мы выступаем немедленно. Солер и впрямь избран. Ибо вот он — брод через реку.
* * *
— Если я правильно понял ваш рассказ, — произнес Эрмольд, — его сиятельство, прежний властитель Солера, умер не своей смертью? Мне искренне жаль — он был достойным правителем. Что ж… в любом случае соглашение меж Солером и Ретрой нарушено. Мне донесли, что Ансард со своим сбродом уже переправился через Пенну, скоро он подойдет к стенам Ретры… Тут мы его и встретим. Они передвигаются быстро и не оставляют ничего живого на своем пути. Видите ли, они полагают, что просто берут то, что им недодали, — Ретра благоденствовала, когда Солер корчился в муках… Правда, теперь и Ретра уже не благоденствует, но как раз это, по их мнению, справедливая кара за прежние роскошества. Что ж, они правы в одном. Ретра — богатая страна; по крайней мере, была богатой страной, и у нас достанет силы встретить врага.
— Ими движет отчаянье, — тихонько произнес Леон.
— На странные поступки оно их толкает, если так, вы не находите? — спросил Эрмольд. — Там, где они проходят, женщины валяются в грязи со вспоротыми животами, а тела их мужей украшают собой ветки деревьев. Ретре такие плоды внове… А тем, кто пробовал защитить свое добро, они сначала выкалывали глаза, потом…
— Хватит, прошу вас, — не удержался Леон.
— Смотрите-ка, какой вы чувствительный. А вот ваш друг молчит — он, похоже, покрепче будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44