Вдруг его с силой дернуло вниз, а острая боль тысячами игл вонзилась в ладони, точно он схватил ими ежа. Затем его прижало к левому борту, в глазах потемнело. Стру╕й воздуха сорвало простреленную в щепы крышку багажника.С трудом подняв отяжелевшую голову, Андрей посмотрел вверх и увидел несколько фашистских истребителей. Вот справа мелькнули наши «яки», но «фоккеры» уже пошли в атаку. Рязанов попытался уйти от них, но фашистам все же удалось взять его на прицел: Андрей увидел в обшивке фюзеляжа несколько пробоин.Андрей лег на пол багажника, а когда снова посмотрел прямо перед собой, то отчетливо увидел на черном сапоге Рязанова красное пятнышко. Он испуганно посмотрел на него и постарался уверить себя в том, что это ему показалось, но вот рядом с первым пятнышком появилось второе, третье…Нервы стали сдавать, Андрей, превозмогая боль, приподнялся, чтобы увидеть хоть клочок неба над собой. То, что он увидел, заставило его позабыть обо всем остальном. Тупоносый «фокке-вульф», имея превышение метров двести, полого планировал прямо в упор на Андрея. Расстояние уменьшалось с каждой долей секунды: было ясно, что фашист поймал их в прицел и теперь лишь сокращает дистанцию, чтобы наверняка сбить. Рязанов же вел самолет по прямой, не видя врага сзади и не имея сил, чтобы повернуться самому или отвернуть машину в сторону. Теперь уже не было выхода!Вдруг сверху появилась стремительная тень. Андрей невольно задрал голову, и крик радости и торжества вырвался из его груди. Это была знаменитая «семерка» — истребитель командира полка Дубова. Он камнем падал сверху, пикируя на «фоккера».Но почему он не стреляет? Ведь уже пора… Значит… Значит, ему нечем стрелять! Дубов устремился на «фоккера». Еще мгновение — и страшной силы взрыв потряс небо. Два самолета — русский и фашистский — превратились в огненный шар, ощетинившийся тысячами осколков, и в голубом небе появилось круглое черное облако.Андрей прислонился горячим лбом к металлу фюзеляжа, закрыл глаза и впал в забытье…Рязанов был тяжело ранен: три пули прошили его тело, одна задела голову, разбила левый наушник шлемофона и разорвала ухо. Тело его обмякло, а голова стала тяжелой и склонялась все время на плечо. Тогда он поднял руку с сектора газа и, упираясь локтем в борт, стал поддерживать голову ладонью.Заметив положение стрелок на циферблате — 12 часов 03 минуты, — он с трудом высчитал: до аэродрома оставалось тридцать километров, почти шесть минут полета. Эти шесть минут надо выдержать во что бы то ни стало.Рязанов чувствовал, как с каждой секундой тело его становится холоднее и как бы легче, будто, качаясь на качелях, он все время устремляется вниз, в прохладное сырое утро. Яркое весеннее небо потускнело и тоже стало холодным, чужим. Вот впереди, с левой стороны мотора, на горизонте показалось голубовато-серое пятно озера. Надо держать нос самолета на это пятно: так легче, чем по цифре и черте компаса, выдержать заданный курс. Тонкая длинная стрелка часов кольнула черточку пятой минуты, и почему-то это отозвалось сильной болью в голове, точно кто-то вонзил в левое ухо длинную иглу. Рязанов прикусил нижнюю губу, и боль отступила. Он не совсем понял, что с ним произошло, но в груди его сейчас стало так, будто в ней была дверь и кто-то распахнул ее настежь, — стало прохладно и хорошо… Мысли его теперь как будто четче, острее взгляд, но челюсти дрожат, как в лихорадке, тело охватил озноб.«Неужели смерть?!» — подумал Рязанов, и ему стало страшно. Но мысль о друге, жизнь которого сейчас зависела только от его стойкости, встряхнула его. «Пилотировать надо внимательно, — продолжал думать Рязанов. — Если я потеряю скорость, то самолет сорвется в штопор, и тогда нам обоим будет конец… Нужно проверить скорость по прибору. Где прибор скорости? Вот приборная доска…»Он отыскал взглядом прибор скорости; все в порядке. Затем выглянул за борт на знакомые ориентиры — оставалось еще минуты две…Рязанов не думал больше о смерти, он понял, что когда человек упорно борется, то глупо думать о том, будет ли эта борьба последней. Надо всего себя подчинить самой борьбе.Тем временем Андрей пришел в себя. Он приподнялся на коленях и выглянул за борт: внизу мелькнула знакомая поверхность аэродрома и ровная, блестевшая в лучах яркого солнца лента бетонки.Самолет приземлился. Дома! Но почему не слышно привычного посвистывания воздушных тормозов и самолет бежит так долго, дольше обычного? Лишь в самом конце бетонки самолет потерял инерцию и остановился. Винт сделал еще несколько оборотов и замер. Рязанов выключил мотор. Наступила глубокая, спокойная после воздушной битвы и пережитого тишина.Андрей с трудом вылез из багажника на землю, на твердую, свою, родную землю, шатаясь, подошел к крылу, взобрался на него, цепляясь за уступы борта, и заглянул сквозь прозрачный плексигласовый фонарь в кабину. Рязанов сидел, опершись грудью на ручку управления и низко опустив голову. Раздирая пальцы до крови, Андрей торопливо отодвинул фонарь и наклонился к летчику.— Товарищ командир!.. Леша! — громко окликнул он.До Харькова оставалось несколько минут полета. Серафим, не прерывая рассказа командира, настроил автоматический радиокомпас на приводную радиостанцию Харьковского аэропорта. Стрелка радиокомпаса дрогнула и, описав полукруг, опустилась острием к полу кабины, показывая, что приводная радиостанция находится внизу, под ними. Позади Андрея громко заливался электрический звонок, а на приборной доске вспыхнула зеленая лампочка.— Я «49 — 85», прошел дальнюю, — сказал Андрей по радио.— "49 — 85", пробиваться по схеме вам разрешено, — ответили с земли.Андрей отжал от себя штурвал и уменьшил наддув моторов. Самолет плавно опустил нос и стал как бы тонуть в облаках. Командир и второй пилот сняли темные очки. Если бы не приборы, можно было подумать, что машина висит неподвижно, а не снижается над аэродромом по большому прямоугольникуНа высоте трехсот метров началась резкая болтанка, и самолет сплошной пеленой окутал крупный и мокрый густой снег. Стекла помутнели по краям.После четвертого разворота, на последней прямой, болтанка и обледенение достигли наибольшей силы. Теперь некогда стало разговаривать, пилоты в шуме и неистовстве снежной бури в облаках молча вели машину. Когда прошли ближнюю приводную и внизу всего в сорока — пятидесяти метрах показалась земля, Андрей крикнул Веневу:— Сажай!Петушок обрадовался, что командир доверил ему сложную посадку, и плотнее взялся за штурвал. Машина мягко коснулась бетона и побежала по земле.— Ваша отличная посадка зафиксирована в пятнадцать часов ноль три минуты, — сообщили со старта. — Заруливайте к аэровокзалу.— Понял вас, благодарю, — ответил Петушок и свернул влево, на рулежную дорожку.— Вот так всегда и сажай! — сказал Андрей.— Ну и дальше что, командир? — нетерпеливо спросил Петушок, пропуская мимо ушей заслуженную похвалу.Дальше знаю только то, что Рязанов еще был ранен горел… Мы с ним не виделись года четыре.— Летает до сих пор? — спросил Серафим.— Нет. Он три года где-то учился. Был на Дальнем Востоке, а сейчас работает в Москве, в КГБ.— Прохвостов ловит! Башковитый человек, — одобрил Петушок.— Полагать надо! Бывший авиатор, фронтовик… Жаль только, что наши с ним пути разошлись!.. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯДела давно минувших дней.. 1 Прошло два месяца. Десятки рейсов уже совершил в новом году экипаж Шелеста на трассах между Черным морем и Москвой, Бештау и Киевом, Ростовом-на-Дону и Уралом. Нередко им изрядно доставалось, но порой полет протекал так спокойно, что у них оставалось свободное время для веселых воспоминаний и разговоров о будущем. В такие минуты Петушок любил вспоминать свое новогоднее знакомство с Ниной Константиновной. Андрей слушал эти разговоры и лукаво улыбался.— Повидать бы ее, а, командир? — вздыхал Петушок.— Как-нибудь повидаем, — неопределенно отвечал Андрей. А в один из мартовских дней они в самом деле встретили Нину в Москве, в поезде метро в час пик. В вагоне Петушок очутился возле старика с длинной седой бородой, сидевшего у двери. Чтобы не обеспокоить его, Петушок уперся руками в никелированные поручни и подался назад.— Куда лезешь? — строго прикрикнули сзади. — Слепой, что ли?Петушок взял немного левее, но чья-то рука пребольно ударила его в плечо:— Стойте на месте!— Сердитые нынче стали москвичи, — философски заметил старик. — И все оттого, что быстро очень живут!— Не так уж и сердитые, — миролюбиво возразил сосед Петушка, высокий худой мужчина с фотоаппаратом через плечо. — Просто нервные…Между ними завязался разговор. Кто-то, пробираясь к выходу, придавил Петушку ногу острым каблуком.— Ну, знаете ли, — не выдержал юноша, пытаясь обернуться, — это форменное… — Тут глаза его округлились и лицо стало радостным: — Нина Константиновна?!— Так это я на вашей ноге стою?— Стойте, пожалуйста! Разве я говорю, что мне это не нравится?..— Добрые люди и в тесноте встречаются, — сказал старик. На станции «Арбат», когда выходили из вагона, Петушок цепко держал Нину за руку, чтобы она не затерялась в толпе.— Здравствуйте, Нина Константиновна! — подошел Шелест.— Ах, это вы, Андрей Иванович! Здравствуйте. Мы так вовремя встретились… Вы рейсом в Москве?— Да, но пробудем здесь дня два, — пояснил Петушок. — Меняется расписание, мы передали свой самолет другому экипажу и временно остались безлошадными.— Как хорошо! Сегодняшний вечер вы непременно проведете у нас!— По какому случаю? — спросил Андрей.— Так просто…— Не хитрите. Я же вижу, что не «так просто». Говорите начистоту.— У нас… — девушка замялась.— Свадьба? — сделал страшные глаза Петушок.— Что вы! — испугалась девушка. — Просто сегодня мой день рождения.— И вы называете это «так просто»?! — пожурил Андрей.— В таком случае мы будем обязательно! — воскликнул Петушок. — Поедем, командир?— Конечно. Теперь, если Нина Константиновна и отменит свое приглашение, — засмеялся Андрей, — мы все равно приедем в ней!На Арбате они расстались. Друзья задумались. К ним подошел милиционер и козырнул:— Вам куда пройти или проехать?— Нам нужно купить подарки молодой, красивой женщине.— Рад помочь: от вас налево магазин ювелирторга «Самоцветы».В магазине у них разбежались глаза — так много заманчивых вещей лежало под зеркальными стеклами прилавков Петушок остановился возле изящных шкатулок палешан и задумчиво осмотрел их. Сделав знак продавщице, тихо попросил.. — Заверните, пожалуйста, вот эту.— Что ты выбрал? — полюбопытствовал Андрей.— Отойди. — Петушок загородил собой прилавок. — Девушка, пожалуйста, не показывайте ему!— Хорошо, хорошо, — засмеялась продавщица.— А я ума не приложу, что взять, — с досадой сказал Андрей.Он долго осматривал часы, кольца, браслеты, не внимая ничьим советам, и искал чего-то еще.«Придется идти в другой магазин», — решил он, но тут его взгляд упал на тонкую статуэтку чугунного литья, изображавшую девушку-купальщицу с длинными волосами и лицом, вскинутым кверху. Андрей оживился:— О, это из Касли!— Да, это работа каслинских мастеров, — подтвердила продавщица.— Неудобно девушке преподносить нагую купальщицу — отсоветовал Петушок.— Пожалуй, ты прав, — ответил Андрей. — А еще что-нибудь каслинское есть?— Сколько угодно. На верхней полке…— В самом деле, слона-то я и не приметил. Вот это мне нравится… Заверните Ивана царевича на Сером волке!Петушок и продавщица странно переглянулись, в голубых глазах юноши мелькнула растерянность, девушка же едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.— Возьмите чек и уплатите в кассу, — сказала она, опуская глаза.На улице Андрей заметил, что Петушок чем-то расстроен и спросил:— Ты что это, Петушок?— Так…— Да я же вижу тебя насквозь! В чем дело?Петушок хмуро молчал. Лишь когда они проходили мимо художественной мастерской, он вдруг усмехнулся и глаза его вновь озорно загорелись.— Подожди здесь, я сейчас.Он пробыл в мастерской недолго и вышел повеселевший.— Что ты там делал? — встретил его Шелест.— Ничего особенного. Попросил краски и кое-что написал.— Ясно. Давай поищем гравера, и я сделаю надпись.— Это нетрудно, найдем, — весело сказал Петушок. 2 В уютной гостиной академика Константина Павловича Тверского к приходу летчиков, кроме него самого и дочери, были биохимик профессор Русанов — друг детства Константина Павловича, и ростовчанин профессор Дарсушев — видный специалист по кожным болезням. Нина познакомила вновь прибывших с ними.— Заставляете ожидать себя, молодые люди? — шутливо-строго заметил Константин Павлович. — А знаете ли вы, что за это положено по русскому обычаю…— … штрафную, — продолжил Андрей. — Лично я не откажусь, тем более что нам представляется возможность посвятить этот тост здоровью вашей дочери, Константин Павлович…— Мне положительно нравятся эти юноши, — сказал Русанов, лихо закручивая серебристый ус. — Нуте-ка, позволь, Ниночка, взглянуть на твои подарки… Тэк-с! Прекрасная работа. Из Касли! Я помню, — он повернулся к академику, — мне однажды пришлось видеть в Париже большую часовню, отлитую из чугуна уральскими умельцами. Шедевр! Дальше что? Шкатулка из Палеха. Однако… Два одинаковых сюжета — не много ли для одной девушки? В свое время мы были изобретательнее.Андрей посмотрел на шкатулку, на Петушка и порозовел.— Такое совпадение свидетельствует о том, что они не сговаривались, — заметил Дарсушев.— Вот только это несколько извиняет их. Посмотрите, какая чистота красок, — восхищался биохимик. — Но… Па… па… звольте… Что же это такое?— Что там? — заинтересовался академик и склонился над шкатулкой.Его примеру последовал и Дарсушев.— Где это видано, — удивился Русанов, — чтобы Иван-царевич носил летные очки?— Да, в самом деле, — согласился Дарсушев. — Это летные очки.Петушок едва сдерживал смех. Андрей с недоумением посмотрел на приятеля.— А-а, — повернулся к академику Русанов, — я все понял… Мой дорогой Константин Павлович, это предупреждение тебе, несчастному отцу: «Берегись! Твое чадо, милый папа, собирается похитить летчик!»— Ну и придумали! — захохотал Константин Павлович. — Однако в письмах своих вы, Андрей Иванович, были скромнее.— В письмах? — теперь пришла очередь Петушка удивляться.— Не сердитесь, — объяснил академик. — Мы с Ниночкой живем вдвоем, без матери, и она привыкла делиться со мной даже самым сокровенным.— Как хотите, друзья, — сказал Русанов, — но будь я сейчас хотя бы капельку моложе, скажем лет на сорок, я бы… Теперь, разумеется, моя особа может представлять ценность лишь с точки зрения биохимической, но были времена, уверяю вас, когда я вызывал к себе интерес и эстетический! Да-с, мои милые, эс-те-ти-чес-кий!— Борис Павлович, — погрозила Нина Русанову пальцем, — вы скромничаете!— Благодарю тебя, дитя мое, за великодушие, — ответил Русанов, — но, увы, сохранить молодость труднее, нежели вывести формулу наисложнейшего белка.— Однако в любом возрасте не возбраняется поклониться Бахусу, — напомнил академик.— За что будем пить? — спросил Шелест.— За «Санус», который скоро удивит и порадует мир! — предложил Русанов.— Вот бы узнать, что это такое… — шутливо-мечтательно протянул Петушок.— Извольте, — повернулся к нему Русанов. — Моя любимица Ниночка, едва успев получить диплом, разработала превосходную идею: использовать кибернетику и бионику в микробиологии. Ну-с… Ее влиятельный папа — сиречь наш уважаемый Константин Павлович — поддержал ее (я имею в виду идею), принял личное участие… За остальным дело не стало, и весьма скоро…— Может быть, через месяц, — вставила Нина.— Итак, через месяц все вы, непосвященные, увидите… гм.. во всяком случае, услышите о новой автоматической микробиологической лаборатории.— За успех «Сануса»! — воскликнули летчики и подняли бокалы.Когда все выпили, Константин Павлович повернулся к Нине и, указав взглядом на рояль, спросил:— У тебя нет желания поиграть?— Может быть, наши гости хотят, папа?— В самом деле, я и не подумал. Вы играете?— Нет, — ответил Андрей, — Петя играет.— Доставьте нам удовольствие, — попросил Русанов.— Попробуйте, — неуверенно согласился академик, бросив осторожный взгляд в сторону Русанова, тонкого и придирчивого ценителя музыки.Петушок перехватил его взгляд и, не заставляя себя упрашивать, подошел к роялю. Усевшись на плюшевую вертушку, он с мальчишеским вызовом повернулся к Русанову:— Что бы вам хотелось послушать?Русанов с изумлением посмотрел поверх очков на самоуверенного летчика, едва заметно пожал плечами и с подчеркнуто холодной корректностью ответил:— Если вы, молодой человек, попытаетесь изобразить нам что-либо из Бетховена, я премного буду обязан вам.— Хорошо, — беспечно произнес Петушок, — наши вкусы сходятся! — и повернулся к роялю.Он взял первые медлительные аккорды, адажио «Лунной сонаты» Русанов высоко поднял брови и оглядел присутствующих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53