Каштановые густые волосы оттеняют матовую белизну лица и гладкий, без единой морщинки, высокий лоб.Боб вяло поздоровался с другом. Он все еще думал о письме Паолы: откуда оно прислано? Неужели Паола сама покинула его? Разве может коварство, даже женское, зайти так далеко? До самой последней минуты она была так ласкова с ним… Но это письмо… И откуда у нее взялись деньги для оплаты неустойки? Их сорок тысяч (теперь, правда, менее тридцати…), лежавшие в банке, целы. Боб удостоверился в этом.Заметив состояние Хоутона, Роберт нахмурился.— Как самочувствие? — ласково заговорил он. — Ты немного бледен, Боб. Устал! Покажи язык. Боб вскочил со стула:— Оставь свои дурацкие шутки, слышишь!— Спокойнее, дружище, я врач и должен заботиться о здоровье ближних. Возьми термометр…— К черту, Роберт!— Повышенная возбудимость, — пробормотал Гровер. — Давно у тебя такое состояние?Боб обмяк и перестал сопротивляться. Видно, и вправду разучился он держать себя в руках.— Скажи, Боб, не появились ли у тебя ревматические боли?— Твои шутки неуместны, Роберт, — более спокойно произнес Боб. — Я к тебе пришел как друг, а не как пациент.— Не совсем. Карл Фери, администратор цирка Эверфильд, болен лучевой болезнью. Мы осмотрели уже около ста человек из тех, что были тогда возле клеток. Никто из них не пострадал так, как Фери. Теперь я должен осмотреть и тебя, Боб.Полчаса спустя Гровер хлопнул Боба по голой спине и, улыбаясь, сказал:— Ты здоров, парень, и я рад за тебя! Одевайся.— Но кто мог облучить Фери? В цирке же это невозможно?— Как поживает Паола? — спросил Роберт, уклоняясь от ответа.— Я не знаю, Роберт, — тихо ответил Боб и отвернулся.— Поссорились? — удивился Роберт.— Нет. Она уехала из цирка и не вернулась домой… Прошло уже более трех суток.— Бергофф?!— Не знаю…— Ты сообщил в полицию?— Нет. Я внес деньги в одно частное сыскное бюро.— И что же?— В доме Бергоффа ее нет.— Еще одна загадка!— Почему — еще?— Первая — болезнь Фери. Оба закурили.— Возможно, — сказал Гровер, — что ее похитил Бергофф.— Но сегодня я прочел письмо Паолы. — Боб рассказал Роберту о письме.Друзья помолчали в глубоком раздумье.— У меня есть новость, — наконец произнес Роберт. — Фирма «Дискавери» предлагает мне работу на весьма выгодных условиях.— А сама работа?— Интереснее, чем в клинике. Но они не хотят, чтобы я рассказывал о ней даже друзьям.— Все как в тумане, — вздохнул Боб. — Неясно. Бесперспективно. И душно… Выпить, что ли?— Нет, — твердо сказал Роберт. — Ни за что! Идем-ка, я поверну включатель, и ты можешь дрыхнуть часов двадцать.— Электросон?— Да.— Идем, — равнодушно согласился Боб. — Если я могу принести хоть маленькую пользу медицине, это уже неплохо.— Давно бы так, — одобрительно кивнул Роберт. — Шутка — лучшее лекарство!— Жаль, что его в аптеке не выдают по рецептам, — пробормотал Боб. — У нас оно стало бы дефицитным! ГЛАВА ВОСЬМАЯОстров Отунуи. Мауки. Шахматная задача решена! 1 В семь часов на горизонте показался ярко-зеленый треугольник Пито-Као, а километрах в тридцати от него — серые скалы Отунуи.Егорин распорядился спуститься до тысячи метров, и Венев, выключив на время автопилот, сбавил обороты ротора. Океан быстро приближался.— Будем садиться? — спросил я профессора.— Нет, — ответил он, — приступим к работе.— В воздухе?— Да. Программа наших исследований начинается с аэрофотосъемки.— Но ведь вам нужно дно океана, а не его однообразная поверхность, — удивился я.— Вы правы, я и думаю приступить к фотосъемке дна особой пленкой, не чувствительной к синим и зеленым лучам солнечного спектра. Конечно, это возможно до глубины метров двести, но нам пока важно знать рельеф у основания Пито-Као и Отунуи, так называемый шельф — полосу малых глубин у берегов. А потом уже — слово за вами.— Я готов хоть сейчас.Александр Иванович нажал кнопку переговорного устройства и спросил:— Товарищ Венев, вы приготовили карту для аэрофотосъемки?— Все готово, профессор, — раздался в динамике голос Венева.— Начнем. Скорость — сто километров в час, высота — тысяча метров.— Понял вас.А Егорин уже продолжал беседу со мной.— Надо полагать, — говорил он, — что земной шар образовался несколько миллиардов лет назад: объект внимания геологов далеко не молод. К сожалению, более семидесяти процентов его поверхности занял Мировой океан, что затрудняет изучение Земли. Да и жизни тоже. Ведь в морях и пресноводных бассейнах обитает восемьдесят семь процентов всех классов известных нам организмов. А сколько еще неизвестных! Специалисты утверждают, что запасы органических веществ в Мировом океане превышают семь триллионов тонн. Только морских растений наберется сто пятьдесят тысяч видов! Да это и неудивительно, если учесть возраст морей и океанов. Вот взгляните на Тихий океан, площадь которого равна половине Мирового океана. «Это самый древний водоем на Земле», — говорят одни. «Нет, — заявляют другие, — это самый молодой из всех океанов». Вот и разберитесь… Его возраст колеблется от шестидесяти до четырехсот миллионов лет. А по одной гипотезе, Тихий океан образовался во впадине, откуда оторвался кусокЗемли, превратившись в спутник. Такое могло произойти только в незапамятные времена! Чтобы все это установить точно, надо детально изучить дно Мирового океана и конфигурацию древних морей и континентов.— И континентов?— Разумеется. Скажем, двести, триста миллионов лет назад и ранее материки и океаны были вытянуты вдоль экватора, а сейчас, как вам известно, картина на географической карте несколько иная.— Что же они, плавают, что ли, материки эти?!— Может быть, и так… Австрийский геофизик Альфред Вегенер предполагал, что когда-то все материки составляли единый континент!— Трудная задача у геологов, — заметил я. — Лезть под воду на десять-одиннадцать километров не так-то просто!— Такая глубина, к счастью, не часто встречается. Восемьдесят процентов Мирового океана составляют глубины от двух с половиной до шести километров. Но и это, как вы верно заметили, задача не из простых.— На какой же глубине бурить?— На любой, — улыбнулся Егорин. — Теперь о вашей работе в первые дни… Я обработаю материалы аэрофотосъемки и выберу для вас участок километров в десять шириной и сто длиной. По углам этого прямоугольника установим заякоренные ультразвуковые приводы. Ориентируясь по ним и гирокомпасу…— … и магнитному компасу, — подсказал я.— Да, и магнитному, вы начнете одновременно подводную гравиметрическую, фото— и магнитную съемку.— Понятно. Скажите, если не секрет, что вы устанавливали под полом моей кабины, когда мы были в Москве?— Особые фотоаппараты. Они превращают ультразвуковые колебания эхолота в световые, фиксирующиеся на фотопленке.— Ясно. На какой же скорости вести съемки?— Думаю, что километров сто в час. Иначе долго провозимся. А мы пока займемся биологией. 2 Более пятидесяти часов провели мы в воздухе, снимая шельф и отроги подводного хребта, обнаруженного в районе Пито-Као и Отунуи. Наконец работа окончена. «Илья Муромец» плавно опустился на гладкую поверхность Тихого океана.Ученые принялись изучать результаты съемки. В кают-компании стало тесно: на столе, на креслах и диванах вдоль стен лежали карты и длинные полосы фотоснимков. И только я, Венев, Перстенек, Петренко и Баскин оказались не у дел. Уже в десятый раз мы собирались на носовой палубе вокруг магнитной шахматной доски, но задача так и не была решена. Неизвестно, сколько бы мы еще просидели, но тут раздался голос Петренко:— Справа по борту лодка!Мы кинулись к правому борту. В самом деле, подплывала туземная лодка. Любопытные островитяне не утерпели и пожаловали к нам. Даже простым глазом я без труда различил в узкой длинной лодке четырех туземцев. Один из них, высокий, стройный юноша, стоял на корме и размахивал руками.Венев ушел в кают-компанию. Через минуту он вернулся и, смеясь, рассказал:— Там такой спор… Вряд ли наших ученых сейчас что-нибудь заинтересует, кроме их доводов. Но Александр Иванович разрешил взять гостей на борт.— Надо только присматривать за ними, — посоветовал Саша, — как бы чего не сперли.— Вряд ли, — заметил Петренко.— Не скажи, Филя, я знаю такой случай. Австриец Тенкерд Вензинер совершал кругосветное путешествие на велосипеде; он побывал в двадцати семи странах и проехал уже пятьдесят тысяч километров, но в Лос-Анджелесе у него свистнули велосипед, и на том дело кончилось.— Ну, эти ребята будут почестнее, — заверил Петренко. Мы открыли плексигласовое окно, и к нам донесся голос юноши с лодки. Как уверял Филипп Петрович, туземец выкрикивал какие-то слова на английском языке.— Ты как, в английском силен? — спросил я у Баскина.— Не очень, — признался инженер. Выяснилось, что и Венев недалеко ушел от него. Оставалось положиться на радиста и всезнающего кока.— Объяснимся, — обнадежил Перстенек. — Я помню немного французский, немецкий и, пожалуй, итальянский… Да у нас и электронные переводчики есть, автоматы-полиглоты.— Тише, тише. С лодки что-то кричат, — прислушался Петренко. — «Мауки — хороший друг, — медленно переводил он, — его товарищи тоже хорошие. Надо познакомиться с людьми летающей лодки».— Приглашайте их, — сказал Венев.— Есть, командир! — Петренко, сложив руки рупором, передал приглашение.Я принес несколько автоматов-полиглотов и настроил их на английский.— Вы забыли, что они не знают полинезийского языка, — пытался остудить мой пыл Венев.— Ну и что же? Парень ведь знает английский. Хоть с ним сможем поговорить.Между тем лодка с туземцами подошла уже к самому борту «Ильи Муромца».— Скажите им, — попросил инженер, — чтобы они сидели смирно.В правом борту вертолета открылся длинный паз, и из него бесшумно выскользнул уже знакомый нам гигантский манипулятор — механическая рука. Островитяне потеряли дар речи, пригнулись, закрыв головы. Один Мауки наблюдал происходящее широко открытыми глазами.Перстенек и Петренко не переставали успокаивать гостей. Мауки вслушивался в их слова, и по его лицу было видно, что он верит этим спустившимся с неба людям.Алексей Алексеевич осторожно подвел манипулятор к лодке и ухватил ее растопыренной пятерней металлических пальцев. Секунду спустя лодка поднялась в воздух, повисела немного, пока с нее стекла вода, и плавно опустилась на палубу вертолета, рядом с нами.— Приехали, — весело подмигнул Мауки Алексей Алексеевич.Началась церемония знакомства. Мауки представил нам своих товарищей.— Это все строители лодок и жилищ, — с гордостью сказал он. — Нуку!Из группы туземцев выступил седой сухощавый старик и замер с гордо поднятой головой.— Тапиу!Рядом со стариком стал небольшого роста силач, с копной курчавых волос, умными светлыми глазами и длинными натруженными руками.— Манака!Вперед вышел светлокожий туземец, длинный, как жердь, худой, с таким же, как у Мауки, узким лицом и вытянутыми книзу ушами. Его серые глаза смотрели на нас с достоинством и доброжелательно.Настал наш черед. Венев представил туземцам каждого из нас. Первое же его слово, прозвучавшее сперва по-русски, а затем из крохотного динамика автомата-полиглота, висевшего у него на груди, по-английски, привело наших гостей в такое замешательство, что потребовалось разъяснить Мауки и его друзьям, что это за штука.Наконец наши гости успокоились, но теперь, беседуя с нами, они смотрели только на белые ящички.Мы сели на скамью у борта и пригласили островитян занять места рядом, но они отказались наотрез и уселись полукругом прямо на палубе. Привыкнув немного к автоматам-полиглотам, островитяне теперь стали удивляться, что такая «хитрая машина» не умела говорить на их языке.— Вот и попробуй угодить людям! — засмеялся инженер.— С чего начнем? — спросил Перстенек. Я пожал плечами, Венев закурил, Алексей Алексеевич наморщил лоб, но островитяне сами вывели нас из неловкого положения. Седой старик первый, очевидно по праву старшего, приложил ладонь к щеке и, слегка покачиваясь в такт своей размеренной речи, нараспев заговорил по-полинезийски.— Ну, полиглот, выручай, — толкнув в бок Сашу, усмехнулся Петренко.— Пусть Мауки поможет нам понять речь старшего, — попросил юношу кок.Мауки охотно взял на себя роль переводчика и, прислушиваясь к словам старика, переводил их нам.— Слушайте, люди, прилетевшие из Атиа, — говорил старик. («Атиа» — это, я знал раньше, у полинезийцев называется Азия.) — Вы везете с собой прохладу и ароматы своих лесов (старик, по всей вероятности, имел в виду искусственный климат на «Илье Муромце»). Вы прилетели к нам и показали днище своей лодки жителям Отунуи. Хороший человек гордится своим жилищем и лодкой, а плохой — своим копьем. Так говорил великий Тангароа — первый строитель лодок. Первые жители нашей земли — боги. Вот почему первый кусок и хвост свиньи — божеству, а остальное — смертным. Как деревья — дети бога лесов, так и люди — дети бога камня, из которого сотворен первый человек. Я сказал все, но я хочу слышать, как умеют говорить властелины летающего судна, где нет паруса, а есть много-много весел. Кто силен в слове, тот хорош и в деле…— Они приглашают нас соревноваться в красноречии, — догадался Перстенек и от удовольствия потер руки.— Это по твоей части, — подзадорил его Петренко. — Давай начинай.— Почему же я? Надо по старшинству. Товарищ инженер, просим!— Кхе… Кхе… — откашлялся Баскин и поднял мизинец. — Дозвольте?Островитяне обомлели от восторга и тоже подняли кверху свои мизинцы: жест инженера явно пришелся им по вкусу.— Теперь вы убедились, что ваша привычка дикарская? — укоризненно произнес Саша.— Я бы не называл их дикарями, мы еще не знаем их культуры. Однако начнем, а то синьоры нас ждут. Итак, я — инженер, повелитель машин, — сказал Баскин и посмотрел на Мауки: — Переводите.Поняв первые слова инженера, островитяне шумно одобрили их, а старик убежденно пояснил:— У нас это — жрец!— Не много ли вы взяли на себя? — спросил Венев.— Да что я, виноват? Надо же говорить образно.— А что великий жрец умеет делать сам, своими руками? — важно спросил островитянин.— Жрецу достаточно повелевать! — отпарировал Баскин.— Верно, — согласился старик. — А вот этот достойный человек по имени Тапиу, — указал он на молодого силача, — вырывает с корнем кокосовую пальму и обмахивается ею, когда ветер спит, а солнце обжигает кожу.— Пас! — удрученно развел руками Алексей Алексеевич.— А это командир летающей лодки, — нашелся кок, указывая на Венева. — Он берет в руки сто весел и машет ими, чтобы плыть в воздухе быстрее ветра!— Один ноль в нашу пользу, — восхитился Петренко.— Не очень ли вы загнули? — засмеялся Венев.— Нет-нет, все нормально, — успокоил Перстенек.— Да, Тапиу — ребенок рядом с Великим Командиром, — согласился старик, но, не желая сдаваться, принялся расхваливать Манаку: — Этот длинноухий слышит писк комара за сто раз по сто шагов!— А этот человек по имени Филя, — подхватил кок, кивая на радиста, — слышит свою невесту на расстоянии ста дней пути и когда говорит, то его слышат все люди, живущие на самых отдаленных островах.— Великой похвалы достоин человек по имени Филя, — склонил голову старик. — Но среди вас нет никого, кто умел бы строить лодку длиной в сто раз по сто шагов за сто дней, которая поднимает сто воинов и не боится ста океанских волн, поставленных одна на другую. Это умею я — строитель лодок Нуку. — Старик с гордостью оглядел нас и умолк.Тогда Перстенек сделал шаг вперед, угостил гостей «Беломором», закурил сам и для начала пустил над головами темнокожих фантазеров шесть колец, шесть чудесных сизых колец из дыма: они плавно вращались одно в другом. Нуку даже языком прищелкнул.Глаза Саши озорно заблестели, спортивный азарт покрыл его щеки румянцем, и мы поняли, что «во втором тайме» защите противника придется туго: на середину поля вышел наш «центр нападения».— Знают ли высокие гости, что такое самолет? — спросил Саша.Островитяне шумно посовещались, и Мауки ответил за всех:— Да, мы Видели самолеты. Они прилетали на Пито-Као.— А коли так, — вдохновенно произнес Перстенек, — я расскажу балладу о самолете «Сейнтер-пойнтер».Я вспомнил этот легендарный самолет — продукт авиационного фольклора, вероятно, неизвестный сейчас не только людям иных профессий, но и нынешним молодым авиаторам. Легенда о «Сейнтер-пойнтере» родилась в авиации дальнего действия в годы войны с фашистами и облетела все фронты, обрастая всевозможными деталями, передавалась из уст в уста, но ни разу не попала не только в печать, а и в блокнот фольклориста.— Слушайте, ценители веселого слова, — начал кок. — Самолет «Сейнтер-пойнтер» был монопланом, то есть имел одно крыло. Моторов у него было сто сорок восемь. Размах его крыла был так велик, что однажды бортмеханик заблудился в бесчисленных коридорах в крыле и умер от голода. С той поры бортмеханики разъезжали по самолету на мотоциклах и брали с собой двухнедельный запас продовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53