Стивен Кинг.
Оно

Часть I ТЕНЬ ПРОШЛОГО
Они начинают!
Совершенствуя форму,
Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,
Но пчела пролетает мимо,
И они утопают с плачем в перегное.
Можно назвать это плачем,
Что дрожа проплывает над ними,
А они увядают и гибнут.
Уильям Карлос Уильямс "Патерсон"
Вырожденные в городе мертвеца Брюс Спрингсти н

Глава 1 ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ (1957 год)
Ужас, продолжавшийся в последующие двадцать восемь лет, - да и вообще
был ли ему конец? - начался, насколько я могу судить, с кораблика,
сделанного из газетного листа и подхваченного дождевым потоком, который унес
его вниз по водному желобу...
Кораблик кружился, переворачиваясь, уходил под воду и снова всплывал,
устремляясь вниз по Витчем-стрит по направлению к светофору, который
регулировал движение между улицами Витчем и Джексон. Все огоньки светофора
были темные в эти дни осени 1957 года, так же, впрочем, как и дома. Дожди не
прекращались уже неделю, а два дня назад начались еще и сильные ветры.
Большинство районов Дерри лишились электроэнергии, и ее не успели подать.
Мальчонка в желтом плаще и красных галошах бежал рядом с бумажным
корабликом. Дождь еще не кончился, но уже начал стихать. Капли били по
капюшону мальчика, отдаваясь в его ушах приятным ощущением, так стучит дождь
по крыше деревенского сарая. Мальчика в желтом плаще звали Джордж Денбро.
Ему было шесть лет. Его брат Уильям, известный большинству ребят в начальной
школе Дерри (и даже учителям, не терпящим прозвищ) как Заика Билл, остался
дома: он переболел каким-то отвратительным гриппом и не совсем еще
выздоровел. Той осенью 1957 года, за восемь месяцев до начала настоящих
ужасов и за двадцать восемь лет до их окончания, Заике Биллу было десять
лет.
Именно Билл и сделал кораблик, рядом с которым бежал теперь его брат
Джордж. Он сделал его, сидя на кровати, облокотившись на подушки, в то время
как мама в гостиной наигрывала на пианино пьесу "к Элизе" и дождь, не
переставая, хлестал в окно спальни.
Витчем-стрит была завалена урнами и оранжевыми козлами для пилки дров,
на которых было написано: "Управление общественных работ в Дерри". Канавы
были переполнены ветками, камнями и грудами осенних листьев. Вода стала
выливаться на тротуар сперва тонкими струями, а затем, на третий день
непрерывного дождя, целыми пригоршнями. К полудню на четвертые сутки улица
была затоплена, все плыло на перекресток улиц Джексон и Витчем. К тому
времени жители уже нервно пошучивали - не пора ли строить ковчег для
спасения от потопа. Управлению общественных работ удалось открыть
Джексон-стрит, но Витчем-стрит до самого центра городка была плотно забита
козлами.
И все же все сходились на том, что самое худшее позади. Речка
Кендускеаг чуть было не вышла из берегов в Барренсе и на несколько дюймов не
дошла до бетонных ограничений канала в самом центре городка. В настоящий
момент группа мужчин - и среди них Зак Денбро, отец Джорджа и Билла -
убирала мешки с песком, которые они в панике набросали накануне, дабы
спастись от потопа. Вчера еще катастрофа казалась неизбежной. Богу известно,
что такое случалось и раньше: наводнение 1931 года стоило миллионы долларов
и двух десятков жизней. Это случилось давно, но еще живы были те, кто
помнил, какой страх нагнало оно на всю округу. Одна из первых жертв того
наводнения была найдена в двадцати пяти милях к востоку, в Бакспорте. Глаза
этого несчастного, три пальца, пенис и большая часть левой ноги были съедены
рыбой. В руках, вернее в том, что осталось от его рук, торчал руль "Форда".
Теперь, однако, река отступала, а когда вверх по течению построят новую
плотину гидроэлектростанции Бангор, она вообще перестанет угрожать
опасностью. Что-то в этом роде сказал Зак Денбро, который работал на
Бангоре. Впрочем, что касается будущего - там будет видно, а пока что надо
справиться с этим наводнением, повернуть воду вспять и забыть о нем.
Предавать в Дерри забвению трагедии и несчастья граничило с искусством - к
такому выводу с течением времени пришел Билл Денбро.
Джордж задержался у козел на краю глубокой трещины, прорезавший
асфальтовое покрытие Витчем-стрит по диагонали. Трещина кончалась в самом
конце улицы, у холма, примерно в сорока футах от того места, где сейчас
стоял мальчик. Он громко засмеялся - это было ликование ребенка, ощутившего
радость свободы, быстрого движения в этот серый, безрадостный день, когда по
прихоти бегущей воды его бумажный кораблик из-за разрыва в асфальте оказался
в быстрине, напоминавшей речные пороги. Вода неслась под напором так, что
кораблик маневрировал от одной стороны Витчем-стрит до другой, поток быстро
уносил его - так быстро, что Джордж должен был бежать, чтобы поспевать за
ним. Вода грязными брызгами отлетала от его галош в разные стороны. Брызги
весело жонглировали, когда Джордж Денбро бежал навстречу своей странной
смерти, и чувство, наполнявшее его в этот момент, было чувством любви,
чистой и простой любви к брату Биллу... любви и немножко сожаления, что Билл
не мог быть здесь вместе с ним, видеть это и быть частью этого. Конечно, он
постарается рассказать все Биллу, когда вернется домой, но он знал, что не
сможет рассказать так, чтобы Билл УВИДЕЛ это, а вот Билл, окажись он на его
месте, сумел бы рассказать все так, что он, Джордж УВИДЕЛ бы это. Билл
хорошо писал и читал, но даже для своего возраста Джордж был достаточно
умен, чтобы понимать, что не только поэтому во всех табелях у брата высокие
оценки и не только поэтому учителя так любят его сочинения. ГОВОРИТЬ - это
еще не все. Билл хорошо ВИДЕЛ.
Кораблик только что не гудел - но это страничка из раздела рекламы
газеты "Новости", а Джорджу сейчас представлялось, что это корабль из фильма
о войне - из тех фильмов, которые он иногда смотрел с Биллом в кинотеатре на
субботних утренниках. Картина о войне с Джоном Вейном, сражающимся с
японцами. Кораблик рвался вперед и нос его рассекал воду, так добрался он до
восточной трубы на левой
стороне Витчем-стрит. В этом месте новый поток обрушился в трещину на
асфальте, образовав большую воронку; мальчику показалось, что сейчас вода
захлестнет кораблик и он вот-вот опрокинется. Кораблик опасно накренился, но
тут Джордж возликовал - кораблик выпрямился, повернулся и стремительно
понесся к перекрестку. Джордж побежал, надеясь захватить его. Над его
головой неумолимый жестокий шквал октябрьского ветра с ревом раскачивал
деревья, благодаря урагану почти полностью лишившиеся груза разноцветной
листвы... Урагану, который в этом году пожал самый страшный урожай.
Сидя в кровати, с пылающими от жара щеками (его лихорадка, также как и
Кендускеаг, сходила уже на нет), Билл закончил кораблик, Джордж протянул
было руку, но Билл не дал его.
- Теперь принеси-ка мне парафин.
- Что это? Где он?
- На полке в подвале, спустись туда, - сказал Билл. - В коробке, на
которой написано: "Гггалф". Принеси ее мне, и нож, и ммиску, и ппачку
спичек.
Джордж послушно вышел из комнаты, чтобы принести все это. Он слышал,
как мама играла на пианино, но не "к Элизе", а что-то другое, что не очень
ему нравилось, что-то звучавшее сухо и как-то вычурно; он слышал, как дождь
непрерывно бил в окно кухни. Это были умиротворяющие звуки, но он думал о
том, что подвал был совсем не умиротворяющим, что там что-то есть в темноте.
Это, конечно, было глупо, так говорил отец, и мама так говорила, и - что
даже важнее - так говорил Билл, но все-таки...
Он не любил даже открывать дверь, чтобы включить свет, потому что его
не покидало ощущение - это было так чудовищно глупо, что он дикому не
осмеливался рассказать такое, - что пока он нащупывает выключатель, какая-то
ужасная когтистая лапа тихонько ложится на его руку - а затем резко
вдергивает его в темноту, которая пахнет грязью и сыростью, и бесцветными
гнилыми овощами.
Глупо! Не было ничего такого дико злобного, волосатого с когтями. Время
от времени кто-то сходил с ума и убивал множество людей - Чет Хантли
рассказывал о таких вещах в вечерних новостях, - и конечно же были
коммунисты, но не существовало жившего в подвале чудовища. И все-таки мысль
о нем свербила. В те бесконечные минуты, пока правая рука его тянулась к
выключателю, левая в это время судорожно хваталась за дверной косяк,
казалось, что подвальный запах заполняет весь мир. Сейчас запах грязи,
сырости и гнилых овощей сольется в безошибочный неотвратимый запах - запах
чудовища, апофеоза всех чудовищ. Это был запах чего-то такого, чему не было
названия: запах ЕГО, затаившегося перед прыжком - и его, готового к прыжку.
Существо это чем-то питалось, но особенно изголодалось оно по человечине, по
мясу мальчика.
В тот день он открыл дверь и потянулся к выключателю, одновременно
держась, как обычно, мертвой хваткой за дверной косяк. Глаза его были в
тревоге закрыты, кончиком языка он увлажнял пересохшие губы - так измученный
жаждой корешок нащупывает воду в пустыне. Смешно? Наверно. Эх, ты!
Смотрите-ка, Джордж! Джордж боится темноты? Что за ребенок!
Звуки пианино доносились из той комнаты, которую папа называл гостиной,
а мама - залом. Музыка звучала как будто из другого мира, издалека - так
должен звучать разговор и смех для измученного, борющегося с встречным
течением пловца. Его пальцы нашли выключатель. Щелк! - И ничего. Никакого
света!
Вот те на! Электричество!
Джордж отдернул руку, как от корзины, наполненной змеями. Он шагнул в
разверстую дверь подвала, сердце у него в груди учащенно билось.
Электроэнергии не было, конечно, - он забыл, электроэнергию отключили. Бог
ты мой! Что теперь делать? Идти назад и сказать Биллу, что он не может
достать коробку с парафином в темноте, он боится, ведь ЧТО-ТО может схватить
его, пока он стоит на лестнице в подвал, ЧТО-ТО такое, что заграбастает его,
намного страшнее комми или убийцы? ОНО просто размажет часть его "я" по
ступеням лестницы? Другие ох и посмеялись бы над такой нелепой фантазией, но
Билл, он смеяться не станет. Билл взбесится и скажет: "Стань взрослым,
Джордж! Ты хочешь этот кораблик или нет?"
И, как будто отгадав его мысли, Билл позвал из спальни:
- Ты там не уммер, Джордж?
- Нет, я иду, - тотчас отозвался Джордж. Он потер руки, стараясь
разгладить кожу, чтобы исчезли предательские гусиные пупырышки.
- Я просто задержался попить...
- Ну, ппоторапливайся!
И он прошел четыре ступеньки вниз, в самый подвал, - сердце, теплый
бьющийся молоточек, ушло у него в пятки, волосы на затылке встопорщились,
глаза горели, а руки были ледяные - уверенный, что вот сейчас дверь подвала
распахнется сама собой, закрыв белый свет, проникающий из кухни, и потом он
услышит ЕГО, нечто похуже всяких комми и убийц на свете, хуже, чем японцы,
хуже, чем варвар Аттила, хуже, чем что-либо в сотне фильмов ужасов. ОНО
ползает где-то в глубине подвала -
он слышит рычание в доли секунды перед тем, как ОНО набросится на него
и выпустит ему кишки.
Запах в подвале сегодня был тяжелее, чем всегда, из-за наводнения. Их
дом стоял высоко на Витчем-стрит, у гребня холма, и потому избежал
наихудшего, но все равно внизу стояла вода, просочившаяся через старый
каменный фундамент. Из-за неприятного запаха становилось трудно дышать.
С максимальной быстротой Джордж изучил весь хлам, разбросанный на
полке: старая банка из-под киви, гуталин, тряпки, разбитая керосиновая
лампа, две пустые бутылки Виндекс, банка с воском "Черепаха". Каким-то
таинственным образом эта банка стукнула его, и он несколько секунд в
гипнотическом замешательстве смотрел на черепаху, нарисованную на крышке.
Затем подвинул ее... - и вот, наконец-то, она, вожделенная квадратная
коробочка с надписью "Галф".
Джордж схватил ее и быстро побежал вверх по лестнице, сообразив вдруг,
что у него сзади болтается незаправленный хвост рубашки, и уверенный в том,
что эта оплошность сработает против него: ТО, что в подвале, выпустит его,
но в самый последний момент схватит за этот хвост и затащит обратно...
Он добежал до кухни, с грохотом затворил за собой дверь и прислонился к
ней спиной, закрыв глаза, весь в поту, крепко сжав в руке коробочку с
парафином.
Пианино замолкло, и до него донесся голос мамы:
- Джордж, в следующий раз не мог бы ты быть поаккуратнее с дверью? Так
ты нам разобьешь все тарелки в буфете.
- Извини, мама, - отозвался он.
- Джордж, ты теряешь время, - сказал Билл из спальни. Он говорил тихим
голосом, чтобы мама не слышала.
Джордж выдавил из себя смешок. Его страх уже улетучился. Так ускользает
кошмар от человека, только что проснувшегося в холодном поту и тяжело
дышащего; он ощущает свое тело и осматривается, чтобы удостовериться, что
ничего страшного не происходит, и вскоре полностью абстрагируется от сна.
Кошмар понемногу оставляет его в тот момент, когда ноги его коснутся пола,
рассеивается, когда он примет душ и разотрется полотенцем, а к концу
завтрака и вовсе улетучивается... до следующего раза, когда, снова
охваченный кошмаром, он вспоминает все.
"Та черепаха, - думал Джордж, приближаясь к полке, на которой лежали
спички. - Где раньше я видел такую черепаху?"
Но ответа не было, и Джордж выбросил вопрос из головы.
Он взял с полки коробок спичек, снял нож с гвоздя (держа острие на
расстоянии от себя, как учил его отец) захватил маленькую миску из буфета в
столовой и направился в комнату к Биллу.
- Какой же ты жжжопа, Джордж, - сказал Билл довольно дружелюбно и убрал
на ночной столик часть своего гриппозного набора: пустой стакан, бутыль с
водой, книжки, пузырек специфического лекарства, запах которого Билл потом
всю жизнь будет связывать с астматическим дыханием и с сопливым носом. Там
было и старое радио, игравшее не Шопена и не Баха, а мелодию "Маленький
Ричард", только очень нежно, так нежно, что Маленький Ричард лишен был своей
неистовой силы. Их мать, изучавшая классическую музыку в Джуллиарде, не
признавала рок-н-ролл, она просто не выносила его.
- Я не жопа, - сказал Джордж, присев на край кровати Билла.
- Нет, жопа, - сказал Билл. - Ничего, кроме большой черной жопы, вот ты
кто.
Пытаясь представить себе ребенка в виде большой жопы на ногах, Джордж
начал хихикать.
- Ты жопа больше, чем Августа, - сказал Билл, тоже захихикав.
- А ты жопа больше, чем вся страна, - ответил Джордж. Мальчики
раззадорились.
Затем разговор перешел в шепот, понятный только маленьким мальчикам:
обсуждалось, кто самая большая жопа, у кого самая большая жопа, чья жопа
самая черная и т. п. Наконец, Билл произнес одно из запрещенных слов - он
обвинил Джорджа в том, что тот - большая черная ЗАСРАННАЯ жопа - и оба они
расхохотались. Смех Билла перешел в приступ кашля. Когда он стал задыхаться
от кашля (лицо его приобрело сливовый оттенок, испугавший Джорджа), пианино
снова замолкло. Оба мальчика посмотрели в сторону гостиной и услышали скрип
отодвигаемого от пианино стула, и торопливые шаги матери. Билл уткнулся ртом
в локтевой сгиб, пытаясь подавить кашель, и указал на бутыль с водой. Джордж
налил ему стакан воды, и Билл ее тотчас выпил.
Пианино снова заиграло - снова "к Элизе". Заика Билл никогда не забывал
этой пьесы и даже много лет спустя у него по спине и. по рукам бегали
мурашки и падало II сердце, когда он вспоминал: "Мама играла это в тот день,
когда умер Джордж".
- Ты больше не кашляешь, Билл?
- Нет.
Билл вытащил таблетку из коробочки с лекарствами, откашлялся, выплюнул
мокроту в марлечку, скрутил ее и бросил в корзинку для мусора, стоявшую у
кровати,
в которой уже было полно марлевых комочков. Затем он открыл коробочку с
парафином и положил кубик воска на ладонь. Джордж внимательно смотрел на
Билла, но молчал и никаких вопросов не задавал. Джордж знал: когда Билл
что-то делает, он не любит, чтобы с ним заговаривали, зато если будешь
держать рот на замке, Билл сам все объяснит.
Билл взял нож и отрезал маленький кусочек от кубика парафина. Он
положил кубик в миску, зажег спичку и положил ее поверх парафина. Оба
мальчика уставились на маленькое желтое пламя, а ветер на улице в это время
стучал дождем в окна дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21