О нем говорили не только в узких кругах каратистов, но писала и обычная пресса. Короче, он привлекал к себе большое внимание и интерес.
Понимая, что на чемпионате такого высокого уровня может произойти что угодно, устроители ввели следующее обязательное условие: перед регистрацией каждый прибывший на турнир участник должен был написать расписку в том, что ответственность за возможную свою гибель или получение увечья будет нести исключительно он сам и ни в коей мере не организаторы соревнований. Вдобавок к этому условию выдвигалось еще одно: каждый участник допускался к боям лишь в том случае, если уплатил невозвращаемый взнос в размере семисот долларов. Предполагалось, что эти деньги пойдут на транспортные расходы, отель и бытовые расходы для тех десяти каратистов, которым посчастливится пробиться сквозь череду утомительных отборочных боев в финальную часть чемпионата.
Приз установлен был один: красивейшая суибин, точная копия бесценной вазы, которой насчитывалось тысяча двести лет, и которая была выставлена во дворце японских императоров. Как и оригинал, копия представляла собой квадратной формы вазу, — из бронзы, — которую со всех четырех углов подпирали миниатюрный дракон, лисица, сучковатое дерево и древний монах-воин. Все было выполнено в самых подробных деталях. Умелый мастер потратил два года на создание этой вазы, стоимость которой была не менее пятидесяти тысяч долларов. Помимо главного приза было еще два дара от японского императора Хирохито. Об одном из них ничего не было известно, он держался в секрете, а другой был письмом, написанным монархом лично победителю. Наконец, последний приз, — который многим казался самым ценным, — заключался в праве победителя турнира называть себя по праву одним из лучших воинов в мире. Это была высокая честь.
— Моррис! Если ты меня сейчас слышишь, — улыбаясь и глядя в объектив телевизионной камеры, проговорил Робби. — В январе я буду в парижском Дворце Спорта! Приезжай! Поболтаем на ринге по-приятельски.
— Робби, — вылез на первый план кто-то из шоуменов. — В конце января я буду в Лос-Анджелесе. У меня будет хороший зал. Может, нам удалось бы с тобой что-нибудь провернуть?..
— Прошу прощения, но о делах я сейчас разговаривать не стану. Пообщайтесь с нью-йоркским офисом «Менеджмент Системс Консалтантс». Там сидит мой адвокат, который и занимается всеми заказами и контрактами. Если я к тому времени освобожусь, то — посмотрим. Глядишь, что-нибудь и выгорит.
— Робби, твой бой сегодня был похож на взрыв динамита! Ты хорошо подготовился.
— Благодарю.
— Врачи говорят, что у Уотерлинга челюсть сломана в трех местах и болтаются на соплях несколько ребер.
Робби пожал плечами. В настоящий момент он уже не думал об Уотерлинге. Ему было на него наплевать. Бой закончился, и этот парень просто перестал существовать для Робби. Так же, как и та женщина, которую он принес в жертву перед поединком для того, чтобы гарантировать себе победу.
— Робби, я с телевидения. Я просто хотел сказать, что ты для этого города был сегодня чем-то вроде Второго Пришествия. Я впервые освещаю матч по фул-контакт карате и должен доложить тебе, что нахожусь под глубоким впечатлением! Я хочу сказать, что ты соединил в себе одновременно Звездные Войны, Третью Мировую Войну и балет Большого Театра!.. Мы будем показывать твой поединок в День Благодарения. Скажи пару слов, которые можно было бы процитировать. Зрители нынче — народ заинтересованный. Говорят, что в Штатах на сегодняшний день есть уже что-то около десяти миллионов взрослых и детей, которые так или иначе занимаются карате. Они будут с нетерпением ждать твоих рекомендаций.
— Ну?
— Кто-то таким способом хочет повысить свою способность к самообороне. Другие делают это ради гимнастики и физического развития. Неважно. Скажи, в чем секрет? Как стать таким, как Робби Эмброуз?
Робби, никого не стесняясь, почесал в затылке.
— Не знаю... Но думаю, что самое главное тут — уверенность в себе. То есть, понимаешь... Недостаточно надеяться на победу. Надо твердо знать, что ты победишь. Твердо знать! А уже на втором месте одаренность, занятия и опыт. Но с самого начала ты должен работать над собой в том плане, чтобы достигнуть такого высокого уровня уверенности в себе, чтобы не оставалось ни малейшей тени сомнения относительно твоей победы.
— А каким образом можно стать столь уверенным в себе и своих силах, даже если зеркало не хочет с этим соглашаться?
— Ну, во-первых, зеркало должно с этим согласиться. А, во-вторых, тут нет ничего сложного. Ты готовишь себя. Физическая подготовка в общем виде, спарринги, бег, упражнения на растяжку мышц, ну и прочее в том же роде. Не ленись — работай. А главное: верь, что все это приведет тебя к победе.
Телевизионщик придвинул микрофон к самому лицу Робби.
— Это должно быть что-то вроде выполнения священных обрядов и ритуалов?
Улыбчивый Робби взглянул на него сверху вниз, одной рукой отодвинул микрофон в сторону, пальцем ткнул репортеру в грудь и проговорил:
— Вот именно, старик. Вот именно.
* * *
Было еще темно, когда Деккер начал свою ежедневную утреннюю пробежку в Центральном Парке. Но он знал, что пройдет всего несколько минут, и за холмами Ист-Сайда и за высотными домами с крашеными стеклами выглянет небольшой красный диск. Он бежал по направлению к перекрестку на Семьдесят Второй улице. По самому центру проезжей части, держась подальше от асфальта, где был лед и почерневший снег. В утренние часы парк был закрыт для дорожного движения, так что Деккер мог свободно располагать его пустынностью по своему усмотрению. По крайней мере обычно ему никто здесь не мешал.
Деккер был одиночкой. Он был неспособен посвятить всего себя какому-нибудь человеку. Его бывшая жена Марла часто говорила:
— Господи, Манни, зачем ты выстраиваешь вокруг себя эту глухую стену?! Зачем ты держишь меня снаружи? Ведь мы же в конце концов одна семья!
Деккеру было что ответить на эти слова. Его ответ принес бы ей боль, хотя она прекрасно знала, какой он будет. Деккер мог бы разрушить свою стену только перед одним человеком на свете. Перед Мичи. Но Мичи погибла. С того самого времени он отгородился в душе от людей и полностью отдался карате. Сделать это было нетрудно, так как занятия боевыми искусствами требовали полной отдачи, полного внимания и всего свободного времени. Карате выпрямляло человеческое сознание, будило к жизни дух воина, помогало обрести уверенность в себе, спокойствие внутри себя. Манни знал, что если хочет чего-нибудь добиться, то должен полностью погрузиться в мир карате, забыв обо всем другом на свете по мере возможности. Серьезно заниматься карате — означало балансировать на стыке, на грани двух мощных культур, — Востока и Запада, — и при этом не переступать этой границы ни в ту, ни в другую сторону.
Так что Деккер жил, не посвящая себя людям. Он был сторонним наблюдателем, прохожим, который все время идет мимо мира людей. Удовлетворение и душевное насыщение навещали его только в доджо. Его можно было назвать счастливым, так как жизнь в одиночестве позволяла ему создавать свои собственные законы и правила. Ему не нужно было наступать на горло своей песни из-за другого человека. Может быть, поэтому он и стал информатором департамента полиции. Он мог себе позволить такой риск.
Достигнув Семьдесят Второй улицы, он повернул назад. Теперь он не просто бежал, а на бегу выполнял тренировочные удары кулаками и локтями, ритмично выдыхая пары морозного воздуха. Затем он свернул в сторону и побежал параллельно замерзшему озерцу, вдоль берега которого через каждые пятьдесят ярдов были установлены большие таблички с предупреждением: «ВНИМАНИЕ! ТОНКИЙ ЛЕД!»
«Это про меня, — думал он, пробегая мимо. — Танцую на тонком, ломком льду. Я не хочу делать больно Ромейн. И не хочу, чтобы Ле Клер делал больно мне».
Ромейн Реймонд в настоящую минуту спала в его квартире. Прежде чем уйти на зарядку, он долго любовался этой красивой, двадцатипятилетней танцовщицей. Даже сон не сглаживал ее потрясающей чувствительности, которой так славились ее танцы. Ее длинные, темные волосы рассыпались по подушке. Худенькая рука с полусогнутыми пальцами покоилась также на подушке рядом с головой. Ее колени были чуть согнуты, словно она собралась выполнить сложный поворот прямо в постели. Одеяло сползло с обнаженного плеча и остановилось на мягком бугорке груди. Ее поза говорила одновременно о невинности и чувственности. Это слияние двух противоположностей было отличительной чертой Ромейн. Это была на удивление наивная женщина, бескорыстная и бесхитростная, в то же время настолько в сексуальном плане требовательная, что каждая ночь с ней представлялась Деккеру испытанием на физическую выносливость. Вот и в эту ночь ему удалось поспать не более четырех часов. Однако, он заставил себя встать до рассвета, чтобы выполнить утреннюю пробежку.
Накануне вечером они собрались вместе на ужин, чтобы отметить ее день рождения. Потом вернулись к ней. Тогда-то и позвонил ее муж Дориан. Он был пьян и оттого противно сентиментален. Ромейн боялась, что он позвонит еще, — а, может, еще, чего доброго ввалится в двери! — поэтому она уговорила Деккера взять ее к себе. У себя дома Манни преподнес ей шесть поделок «оригами» к дню рождения. Она с молчаливым восторгом наблюдала за тем, как он выбирал из пачки листы цветной бумаги и удивительно ловко делал из них звезды, птиц, цветы... В свое время этому искусству его научила Мичи, которая была терпеливым и требовательным педагогом. Под ее неусыпным руководством он в конце концов стал делать поистине красивые вещи.
А затем они сели прямо на пол перед камином и стали пить вино. Разговаривали, смеялись. А потом Ромейн включила радио. Отыскав какую-то испанскую станцию, она медленно разделась и, оставшись лишь в бледно-лиловой, тонкой ночной рубашке, начала исполнять перед ним сальсу. Делала она это так естественно и сексуально, что он просто не мог оторвать от нее глаз, позабыв обо всем другом на свете.
Ромейн была действительно одаренной танцовщицей, которая любила мир танцев, но ненавидела бизнес танцев. Ей нравилось смотреть на цыганок и бродвейских танцоров, которые устраивали представления, когда им хотелось, а в основном жили нормальной жизнью. Ромейн ненавидела дисциплину, просмотры и отказы, из которых, казалось, только и состоял шоу-бизнес. Все, что она хотела делать, — это танцевать.
За несколько недель знакомства с Деккером она узнала о нем только то, что он является инструктором по карате и занимается с учениками в доджо, которое располагалось недалеко от «Линкольн Центра», где и ее танцевальная студия.
Деккер держал от нее в секрете свою настоящую профессию. А теперь ему казалось, что уже поздно говорить Ромейн правду, даже если бы он и хотел этого. Он боялся разрыва. Мир полицейских был очень узким, корпоративным и опасным. Немногие женщины отваживались быть частью его. Марла пыталась изо всех сил, но безуспешно.
Танец Ромейн «завел» Деккера, и она отлично это знала и видела. Огонь из камина бросал на нее причудливые блики оранжевого оттенка и тени. Поворачиваясь в этих отблесках, она расстегнула бюстгальтер и открыла ему свои полные, покачивающиеся в ритм движениям тела груди. Прежде чем он успел схватить ее, она со смехом увернулась.
Деккер подался за ней, не вставая в пола. Он схватил ее за лодыжки, — чтобы не упасть, ей пришлось опуститься на пол, — и притянул к себе. Он зарыл свое лицо в ее грудях, увлажняя нежную кожу своим языком. Ромейн зажала в зубах мочку его уха, затем принялась ласкать ее быстрыми и легкими движениями. Ее язык пробуждал в нем пожар, подогревал страсть такого накала, что он даже не знал, удастся ли ему ее полностью удовлетворить?
— Дай мне, — прошептала она.
Она всегда любила сама раздевать его. Делала это медленно и терпеливо. Когда они оба были обнажены, она потянула его на себя. Балансируя на руках и коленях, он поместил свой член меж ее грудей. Она дрожала, тихонько постанывала и изо всех сил руками сжимала себе груди вокруг его разгоряченной плоти. Деккер ритмично двигался вперед-назад и каждый раз, когда его член оказывался вблизи ее лица, она жадно проводила по его головке языком.
Прикосновения ее язычка отдавались во всем его теле электрическими разрядами. Весь отдаваясь страсти, он продолжал ритмично двигаться вдоль ее грудей, пока не почувствовал, как она внезапно обхватила руками его ягодицы. Длинные ногти на ее руках впились в его тело. Ромейн притянула его к себе ближе. Пока его член не оказался возле самого ее рта. Затем они перекатились к самому камину, где она проглотила Деккера. Да с такой жадностью и так глубоко, что он почти сразу же кончил. Она держала его крепко и, когда он подался было назад, не отпустила его. Со стоном страсти приняла внутрь себя все его семя. Вибрации ее горла передавались через его член всему телу. Затем ее язык еще раз пробежался по его обмякшей, набухшей плоти, и это было самыми сладкими мгновениями в его жизни. Он вкусил самое ядро плода любви и в изнеможении закрыл глаза.
Он лег на спину, чувствуя опустошение. Дрова трещали в камине, огонь подбирался к его телу, грея все больше. Но он знал, что не сдвинется в ближайшие минуты с места, даже если его жизни будет угрожать опасность.
Но все это было только началом. Лишь через несколько часов они пошли в спальню, где Деккером вновь охватило страстное желание. Он набросился на нее с жадностью и в последующее время она испытала столько оргазмов, сколько он и не надеялся ей подарить. Впрочем, нет ничего невозможного, если ты живешь без греха и веришь в силу молитвы, постоянно напоминал он себе.
Прежде чем заснуть, она прошептала ему на ухо:
— Я люблю тебя, Манни. Ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю. У тебя все так красиво получается. Ты единственный мужчина, в обществе которого мне всегда хорошо и весело. Это говорит о том, что тебе не наплевать на меня. Когда я с тобой, то чувствую себя в безопасности. Не знаю почему... И вовсе не из-за твоего карате. Просто... Просто мне хорошо, и сейчас это очень много для меня значит.
Она коснулась кончиками пальцев его губ.
— Не бойся. Я не требую от тебя, чтобы ты меня любил. Я скажу даже, что тебе не обязательно быть добрым на самом деле. Делай вид, что ты добрый, это все, что мне надо.
Для Деккера наступили самые неловкие минуты всей ночи. Это было время, когда ему напоминали о том, что он неискренен, что он кое-что скрывает от нее, притворяется тем, кем не является в действительности. Это было тяжкое ощущение.
Внутренний голос подсказывал ему, что придет день, когда он будет разоблачен. И больше всего от этого пострадает не он сам, а красивая, доверчивая Ромейн.
Он не любил ее. Хотя притворяться добрым, пожалуй, мог.
* * *
Уже рассвело, когда он покинул парк и по западной его оконечности, пересекая пустынные улицы, побежал в свое доджо, которое находилось на Шестьдесят Второй Западной. Достав ключи, он вошел внутрь, плотно закрыл за собой дверь и включил свет.
Доджо, когда-то было крохотной шляпной фабрикой. Зал представлял собой просторную комнату с высокими потолками, лакированным деревянным полом, зеркальной стеной и окнами, которые выходили на Линкольн Центр и Бродвей.
Деккер глубоко вздохнул и понял, что теперь он наконец почувствовал себя дома.
Зайдя в раздевалку для инструкторов, он разделся, обтерся полотенцем и забинтовал эластичным бинтом поврежденное колено. Затем он облачился в один из двух хранившихся в его шкафу ги, вышел из раздевалки и остановился в центре тренировочного зала. Склонился в традиционном поклоне, перенеся всю тяжесть на здоровую ногу, а поврежденное колено повернув чуть в сторону.
Затем он прошел к большому фотографическому снимку, забранному в рамку, и низко поклонился ему. На фотографии был изображен Гичин Фуникоши, седовласый японец, взгляд которого излучал достоинство и силу. Фуникоши был основателем современного карате, человеком, который систематизировал все древние формы боевых искусств и перевел свой труд с родного окинавского наречия на японский язык.
Вернувшись в центр зала, Деккер около пяти минут неподвижно сидел на полу, закрыв глаза. Он занимался медитацией. Когда его сознание успокоилось и очистилось от всего постороннего, он открыл глаза, повернулся в сторону фотографии и еще раз поклонился старику.
Он начал с тридцати минут упражнений на растяжку мышц. Сначала совершил несколько вращении шеей, которые, словно стальные обручи, спускались все ниже, передаваясь верхней части тела, позвоночнику, рукам и ногам. Затем он стал медленно расставлять ноги и в конце концов опустился на пол в великолепном шпагате. Пружинил в этой позиции не меньше минуты, потом поднялся и стал поочередно рывками поднимать ноги перед собой, разрабатывая сухожилия и мышцы икр и ляжек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Понимая, что на чемпионате такого высокого уровня может произойти что угодно, устроители ввели следующее обязательное условие: перед регистрацией каждый прибывший на турнир участник должен был написать расписку в том, что ответственность за возможную свою гибель или получение увечья будет нести исключительно он сам и ни в коей мере не организаторы соревнований. Вдобавок к этому условию выдвигалось еще одно: каждый участник допускался к боям лишь в том случае, если уплатил невозвращаемый взнос в размере семисот долларов. Предполагалось, что эти деньги пойдут на транспортные расходы, отель и бытовые расходы для тех десяти каратистов, которым посчастливится пробиться сквозь череду утомительных отборочных боев в финальную часть чемпионата.
Приз установлен был один: красивейшая суибин, точная копия бесценной вазы, которой насчитывалось тысяча двести лет, и которая была выставлена во дворце японских императоров. Как и оригинал, копия представляла собой квадратной формы вазу, — из бронзы, — которую со всех четырех углов подпирали миниатюрный дракон, лисица, сучковатое дерево и древний монах-воин. Все было выполнено в самых подробных деталях. Умелый мастер потратил два года на создание этой вазы, стоимость которой была не менее пятидесяти тысяч долларов. Помимо главного приза было еще два дара от японского императора Хирохито. Об одном из них ничего не было известно, он держался в секрете, а другой был письмом, написанным монархом лично победителю. Наконец, последний приз, — который многим казался самым ценным, — заключался в праве победителя турнира называть себя по праву одним из лучших воинов в мире. Это была высокая честь.
— Моррис! Если ты меня сейчас слышишь, — улыбаясь и глядя в объектив телевизионной камеры, проговорил Робби. — В январе я буду в парижском Дворце Спорта! Приезжай! Поболтаем на ринге по-приятельски.
— Робби, — вылез на первый план кто-то из шоуменов. — В конце января я буду в Лос-Анджелесе. У меня будет хороший зал. Может, нам удалось бы с тобой что-нибудь провернуть?..
— Прошу прощения, но о делах я сейчас разговаривать не стану. Пообщайтесь с нью-йоркским офисом «Менеджмент Системс Консалтантс». Там сидит мой адвокат, который и занимается всеми заказами и контрактами. Если я к тому времени освобожусь, то — посмотрим. Глядишь, что-нибудь и выгорит.
— Робби, твой бой сегодня был похож на взрыв динамита! Ты хорошо подготовился.
— Благодарю.
— Врачи говорят, что у Уотерлинга челюсть сломана в трех местах и болтаются на соплях несколько ребер.
Робби пожал плечами. В настоящий момент он уже не думал об Уотерлинге. Ему было на него наплевать. Бой закончился, и этот парень просто перестал существовать для Робби. Так же, как и та женщина, которую он принес в жертву перед поединком для того, чтобы гарантировать себе победу.
— Робби, я с телевидения. Я просто хотел сказать, что ты для этого города был сегодня чем-то вроде Второго Пришествия. Я впервые освещаю матч по фул-контакт карате и должен доложить тебе, что нахожусь под глубоким впечатлением! Я хочу сказать, что ты соединил в себе одновременно Звездные Войны, Третью Мировую Войну и балет Большого Театра!.. Мы будем показывать твой поединок в День Благодарения. Скажи пару слов, которые можно было бы процитировать. Зрители нынче — народ заинтересованный. Говорят, что в Штатах на сегодняшний день есть уже что-то около десяти миллионов взрослых и детей, которые так или иначе занимаются карате. Они будут с нетерпением ждать твоих рекомендаций.
— Ну?
— Кто-то таким способом хочет повысить свою способность к самообороне. Другие делают это ради гимнастики и физического развития. Неважно. Скажи, в чем секрет? Как стать таким, как Робби Эмброуз?
Робби, никого не стесняясь, почесал в затылке.
— Не знаю... Но думаю, что самое главное тут — уверенность в себе. То есть, понимаешь... Недостаточно надеяться на победу. Надо твердо знать, что ты победишь. Твердо знать! А уже на втором месте одаренность, занятия и опыт. Но с самого начала ты должен работать над собой в том плане, чтобы достигнуть такого высокого уровня уверенности в себе, чтобы не оставалось ни малейшей тени сомнения относительно твоей победы.
— А каким образом можно стать столь уверенным в себе и своих силах, даже если зеркало не хочет с этим соглашаться?
— Ну, во-первых, зеркало должно с этим согласиться. А, во-вторых, тут нет ничего сложного. Ты готовишь себя. Физическая подготовка в общем виде, спарринги, бег, упражнения на растяжку мышц, ну и прочее в том же роде. Не ленись — работай. А главное: верь, что все это приведет тебя к победе.
Телевизионщик придвинул микрофон к самому лицу Робби.
— Это должно быть что-то вроде выполнения священных обрядов и ритуалов?
Улыбчивый Робби взглянул на него сверху вниз, одной рукой отодвинул микрофон в сторону, пальцем ткнул репортеру в грудь и проговорил:
— Вот именно, старик. Вот именно.
* * *
Было еще темно, когда Деккер начал свою ежедневную утреннюю пробежку в Центральном Парке. Но он знал, что пройдет всего несколько минут, и за холмами Ист-Сайда и за высотными домами с крашеными стеклами выглянет небольшой красный диск. Он бежал по направлению к перекрестку на Семьдесят Второй улице. По самому центру проезжей части, держась подальше от асфальта, где был лед и почерневший снег. В утренние часы парк был закрыт для дорожного движения, так что Деккер мог свободно располагать его пустынностью по своему усмотрению. По крайней мере обычно ему никто здесь не мешал.
Деккер был одиночкой. Он был неспособен посвятить всего себя какому-нибудь человеку. Его бывшая жена Марла часто говорила:
— Господи, Манни, зачем ты выстраиваешь вокруг себя эту глухую стену?! Зачем ты держишь меня снаружи? Ведь мы же в конце концов одна семья!
Деккеру было что ответить на эти слова. Его ответ принес бы ей боль, хотя она прекрасно знала, какой он будет. Деккер мог бы разрушить свою стену только перед одним человеком на свете. Перед Мичи. Но Мичи погибла. С того самого времени он отгородился в душе от людей и полностью отдался карате. Сделать это было нетрудно, так как занятия боевыми искусствами требовали полной отдачи, полного внимания и всего свободного времени. Карате выпрямляло человеческое сознание, будило к жизни дух воина, помогало обрести уверенность в себе, спокойствие внутри себя. Манни знал, что если хочет чего-нибудь добиться, то должен полностью погрузиться в мир карате, забыв обо всем другом на свете по мере возможности. Серьезно заниматься карате — означало балансировать на стыке, на грани двух мощных культур, — Востока и Запада, — и при этом не переступать этой границы ни в ту, ни в другую сторону.
Так что Деккер жил, не посвящая себя людям. Он был сторонним наблюдателем, прохожим, который все время идет мимо мира людей. Удовлетворение и душевное насыщение навещали его только в доджо. Его можно было назвать счастливым, так как жизнь в одиночестве позволяла ему создавать свои собственные законы и правила. Ему не нужно было наступать на горло своей песни из-за другого человека. Может быть, поэтому он и стал информатором департамента полиции. Он мог себе позволить такой риск.
Достигнув Семьдесят Второй улицы, он повернул назад. Теперь он не просто бежал, а на бегу выполнял тренировочные удары кулаками и локтями, ритмично выдыхая пары морозного воздуха. Затем он свернул в сторону и побежал параллельно замерзшему озерцу, вдоль берега которого через каждые пятьдесят ярдов были установлены большие таблички с предупреждением: «ВНИМАНИЕ! ТОНКИЙ ЛЕД!»
«Это про меня, — думал он, пробегая мимо. — Танцую на тонком, ломком льду. Я не хочу делать больно Ромейн. И не хочу, чтобы Ле Клер делал больно мне».
Ромейн Реймонд в настоящую минуту спала в его квартире. Прежде чем уйти на зарядку, он долго любовался этой красивой, двадцатипятилетней танцовщицей. Даже сон не сглаживал ее потрясающей чувствительности, которой так славились ее танцы. Ее длинные, темные волосы рассыпались по подушке. Худенькая рука с полусогнутыми пальцами покоилась также на подушке рядом с головой. Ее колени были чуть согнуты, словно она собралась выполнить сложный поворот прямо в постели. Одеяло сползло с обнаженного плеча и остановилось на мягком бугорке груди. Ее поза говорила одновременно о невинности и чувственности. Это слияние двух противоположностей было отличительной чертой Ромейн. Это была на удивление наивная женщина, бескорыстная и бесхитростная, в то же время настолько в сексуальном плане требовательная, что каждая ночь с ней представлялась Деккеру испытанием на физическую выносливость. Вот и в эту ночь ему удалось поспать не более четырех часов. Однако, он заставил себя встать до рассвета, чтобы выполнить утреннюю пробежку.
Накануне вечером они собрались вместе на ужин, чтобы отметить ее день рождения. Потом вернулись к ней. Тогда-то и позвонил ее муж Дориан. Он был пьян и оттого противно сентиментален. Ромейн боялась, что он позвонит еще, — а, может, еще, чего доброго ввалится в двери! — поэтому она уговорила Деккера взять ее к себе. У себя дома Манни преподнес ей шесть поделок «оригами» к дню рождения. Она с молчаливым восторгом наблюдала за тем, как он выбирал из пачки листы цветной бумаги и удивительно ловко делал из них звезды, птиц, цветы... В свое время этому искусству его научила Мичи, которая была терпеливым и требовательным педагогом. Под ее неусыпным руководством он в конце концов стал делать поистине красивые вещи.
А затем они сели прямо на пол перед камином и стали пить вино. Разговаривали, смеялись. А потом Ромейн включила радио. Отыскав какую-то испанскую станцию, она медленно разделась и, оставшись лишь в бледно-лиловой, тонкой ночной рубашке, начала исполнять перед ним сальсу. Делала она это так естественно и сексуально, что он просто не мог оторвать от нее глаз, позабыв обо всем другом на свете.
Ромейн была действительно одаренной танцовщицей, которая любила мир танцев, но ненавидела бизнес танцев. Ей нравилось смотреть на цыганок и бродвейских танцоров, которые устраивали представления, когда им хотелось, а в основном жили нормальной жизнью. Ромейн ненавидела дисциплину, просмотры и отказы, из которых, казалось, только и состоял шоу-бизнес. Все, что она хотела делать, — это танцевать.
За несколько недель знакомства с Деккером она узнала о нем только то, что он является инструктором по карате и занимается с учениками в доджо, которое располагалось недалеко от «Линкольн Центра», где и ее танцевальная студия.
Деккер держал от нее в секрете свою настоящую профессию. А теперь ему казалось, что уже поздно говорить Ромейн правду, даже если бы он и хотел этого. Он боялся разрыва. Мир полицейских был очень узким, корпоративным и опасным. Немногие женщины отваживались быть частью его. Марла пыталась изо всех сил, но безуспешно.
Танец Ромейн «завел» Деккера, и она отлично это знала и видела. Огонь из камина бросал на нее причудливые блики оранжевого оттенка и тени. Поворачиваясь в этих отблесках, она расстегнула бюстгальтер и открыла ему свои полные, покачивающиеся в ритм движениям тела груди. Прежде чем он успел схватить ее, она со смехом увернулась.
Деккер подался за ней, не вставая в пола. Он схватил ее за лодыжки, — чтобы не упасть, ей пришлось опуститься на пол, — и притянул к себе. Он зарыл свое лицо в ее грудях, увлажняя нежную кожу своим языком. Ромейн зажала в зубах мочку его уха, затем принялась ласкать ее быстрыми и легкими движениями. Ее язык пробуждал в нем пожар, подогревал страсть такого накала, что он даже не знал, удастся ли ему ее полностью удовлетворить?
— Дай мне, — прошептала она.
Она всегда любила сама раздевать его. Делала это медленно и терпеливо. Когда они оба были обнажены, она потянула его на себя. Балансируя на руках и коленях, он поместил свой член меж ее грудей. Она дрожала, тихонько постанывала и изо всех сил руками сжимала себе груди вокруг его разгоряченной плоти. Деккер ритмично двигался вперед-назад и каждый раз, когда его член оказывался вблизи ее лица, она жадно проводила по его головке языком.
Прикосновения ее язычка отдавались во всем его теле электрическими разрядами. Весь отдаваясь страсти, он продолжал ритмично двигаться вдоль ее грудей, пока не почувствовал, как она внезапно обхватила руками его ягодицы. Длинные ногти на ее руках впились в его тело. Ромейн притянула его к себе ближе. Пока его член не оказался возле самого ее рта. Затем они перекатились к самому камину, где она проглотила Деккера. Да с такой жадностью и так глубоко, что он почти сразу же кончил. Она держала его крепко и, когда он подался было назад, не отпустила его. Со стоном страсти приняла внутрь себя все его семя. Вибрации ее горла передавались через его член всему телу. Затем ее язык еще раз пробежался по его обмякшей, набухшей плоти, и это было самыми сладкими мгновениями в его жизни. Он вкусил самое ядро плода любви и в изнеможении закрыл глаза.
Он лег на спину, чувствуя опустошение. Дрова трещали в камине, огонь подбирался к его телу, грея все больше. Но он знал, что не сдвинется в ближайшие минуты с места, даже если его жизни будет угрожать опасность.
Но все это было только началом. Лишь через несколько часов они пошли в спальню, где Деккером вновь охватило страстное желание. Он набросился на нее с жадностью и в последующее время она испытала столько оргазмов, сколько он и не надеялся ей подарить. Впрочем, нет ничего невозможного, если ты живешь без греха и веришь в силу молитвы, постоянно напоминал он себе.
Прежде чем заснуть, она прошептала ему на ухо:
— Я люблю тебя, Манни. Ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю. У тебя все так красиво получается. Ты единственный мужчина, в обществе которого мне всегда хорошо и весело. Это говорит о том, что тебе не наплевать на меня. Когда я с тобой, то чувствую себя в безопасности. Не знаю почему... И вовсе не из-за твоего карате. Просто... Просто мне хорошо, и сейчас это очень много для меня значит.
Она коснулась кончиками пальцев его губ.
— Не бойся. Я не требую от тебя, чтобы ты меня любил. Я скажу даже, что тебе не обязательно быть добрым на самом деле. Делай вид, что ты добрый, это все, что мне надо.
Для Деккера наступили самые неловкие минуты всей ночи. Это было время, когда ему напоминали о том, что он неискренен, что он кое-что скрывает от нее, притворяется тем, кем не является в действительности. Это было тяжкое ощущение.
Внутренний голос подсказывал ему, что придет день, когда он будет разоблачен. И больше всего от этого пострадает не он сам, а красивая, доверчивая Ромейн.
Он не любил ее. Хотя притворяться добрым, пожалуй, мог.
* * *
Уже рассвело, когда он покинул парк и по западной его оконечности, пересекая пустынные улицы, побежал в свое доджо, которое находилось на Шестьдесят Второй Западной. Достав ключи, он вошел внутрь, плотно закрыл за собой дверь и включил свет.
Доджо, когда-то было крохотной шляпной фабрикой. Зал представлял собой просторную комнату с высокими потолками, лакированным деревянным полом, зеркальной стеной и окнами, которые выходили на Линкольн Центр и Бродвей.
Деккер глубоко вздохнул и понял, что теперь он наконец почувствовал себя дома.
Зайдя в раздевалку для инструкторов, он разделся, обтерся полотенцем и забинтовал эластичным бинтом поврежденное колено. Затем он облачился в один из двух хранившихся в его шкафу ги, вышел из раздевалки и остановился в центре тренировочного зала. Склонился в традиционном поклоне, перенеся всю тяжесть на здоровую ногу, а поврежденное колено повернув чуть в сторону.
Затем он прошел к большому фотографическому снимку, забранному в рамку, и низко поклонился ему. На фотографии был изображен Гичин Фуникоши, седовласый японец, взгляд которого излучал достоинство и силу. Фуникоши был основателем современного карате, человеком, который систематизировал все древние формы боевых искусств и перевел свой труд с родного окинавского наречия на японский язык.
Вернувшись в центр зала, Деккер около пяти минут неподвижно сидел на полу, закрыв глаза. Он занимался медитацией. Когда его сознание успокоилось и очистилось от всего постороннего, он открыл глаза, повернулся в сторону фотографии и еще раз поклонился старику.
Он начал с тридцати минут упражнений на растяжку мышц. Сначала совершил несколько вращении шеей, которые, словно стальные обручи, спускались все ниже, передаваясь верхней части тела, позвоночнику, рукам и ногам. Затем он стал медленно расставлять ноги и в конце концов опустился на пол в великолепном шпагате. Пружинил в этой позиции не меньше минуты, потом поднялся и стал поочередно рывками поднимать ноги перед собой, разрабатывая сухожилия и мышцы икр и ляжек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53