Убийство на почве ревности, в состоянии аффекта, тоже надо сразу отмести. Все было тщательно продумано. Скорее всего, Виктор оказался втянут в какую-то нечистую игру, и в нужный момент его убрали. Пожертвовали пешкой. Как тебе моя версия?
– Вполне.
– В таком случае, начиная расследование ты попадаешь на ту же шахматную доску. И для деловых, солидных игроков ты тоже не более, чем пешка.
– Я люблю шахматы, – упрямился Марк.
– Но, наверное, не такие, где под каждой клеткой заложена взрывчатка.
Высади меня на площади Восстания, – без перехода попросила она. – И давай не будем ссориться. Я просто хотела тебе показать, что ты не владеешь правилами игры, а я их знаю с детства. Зай гезунд <Будь здоров (идиш).>, дорогой Марик!
– Я не понимаю по-еврейски, – ухмыльнулся Майринг. Он видел, как она старается не портить с ним отношения, и поэтому немного смягчил тон. – Родион рассказывал мне, что ты владеешь многими языками. Как это тебе удается? И, черт возьми, кто ты, в конце концов, по национальности? Я давно над этим ломаю голову! – Подобные вопросы у Марка были не в ходу, но сегодня он решил отбросить всякие приличия.
– Я тебя разочарую, – предупредила Аида. – Я даже не полукровка. Если не считать прабабку-цыганку, я – русская до мозга костей. Правда, не православная и не патриотка, а волей судеб католичка и космополитка. Поэтому люблю изучать языки. Это мое хобби, если хочешь. Даются они мне легко, на слух.
В грамматику стараюсь не вникать. У меня это получается быстрее, чем у многих известных миру полиглотов. Как? Не знаю сама, это выше моего понимания.
Говорят, талант. Прощу тебя, Марк, оставь эту дерьмовую волокиту с кузеном!..
В здании гостиницы «Октябрьская» укрылся маленький, уютный китайский ресторанчик. До него не так уж легко было добраться. Сначала следовало пройти через ливанское кафе со специфическими запахами и засаленными столиками, а потом по причудливо изогнутому коридору попасть в обитель света и тьмы, с красными фонариками и золотыми драконами на черных шелках.
Посетителей не было, а русские официантки и китайские повара увлеченно смотрели телевизор и время от времени смеялись. Это было празднование Нового года на пекинском телевидении, веселое, разноцветное шоу. Рядом с поварами сидел старичок в шляпе, с узенькой бородкой. Он сжимал коленями трость и прятал в кулачок свои старческие, скромные смешки. Он-то, видимо, и привез видеокассету с далекой родины.
Аида незаметно прошмыгнула за спинами зрителей к установленной в нише стены чугунной статуэтке Будды. У него в ногах возвышалась груда монет, привезенных со всего света. Она добавила к ним русскую рублевку, зажгла ароматные палочки и уселась за один из пустовавших столиков. Зал постепенно наполнялся запахами лаванды, лилии и сандала. Кое-кто из зрителей обернулся.
Китаец средних лет, в довольно потрепанном пиджачке встал со своего места и приблизился к Аиде.
Дальнейшая беседа происходила на китайском языке.
– Я рад видеть вас, госпожа, – поклонившись, произнес китаец.
– Я отвлекла тебя, Хуан Жэнь?
– Я уже видел эту кассету, госпожа. Что вам приготовить?
– На твое усмотрение. Только не больше двух блюд. Я не очень голодна. И обязательно чай с лепестками розы.
Она была единственной посетительницей этого ресторанчика, которую лично обслуживал самый лучший повар. Давнюю дружбу с Хуан Жэнем она держала в тайне от родственников и знакомых. Они не могли не слышать о громком Екатеринбургском деле – об отравлении в доме Сперанского полтора года назад. Из всех гостей уральского бизнесмена чудом выжила только Аида. А китайский повар Сперанского до сих пор числится в розыске. Но Хуан Жэнь и не думает прятаться, живет почти в центре Питера, правда, на улицу не выходит, спит на кухне, на старенькой советской раскладушке и вечерами, когда в зале становится многолюдно, не высовывается по пустякам. Ох, нелегко «белому человеку» отыскать «желтого человека» <Хуанжэнь – в переводе с китайского означает «желтый человек».>, похожего на миллиард других представителей желтой расы.
Он стал называть ее госпожой после того как она впервые заговорила с ним по-китайски. Прожив несколько лет на чужбине, Хуан Жэнь так и не освоил русский язык. Поэтому сладкие звуки родной речи, прозвучавшие из уст молоденькой девушки, показались ему чудом из чудес. Он считал ее феей, спустившейся с небес. Она соответствовала его представлениям о феях – добрая, обаятельная, но подчас жестокая.
– Мой любимый салат из черных грибов и «шанхайский сюрприз»! – по-детски радовалась Аида. – Но ты не удержался и приготовил пять блюд. Составь мне компанию!
Теперь так было всегда. Это приглашение к столу она называла «китайской церемонией». Хуан Жэнь при ней пробовал каждое блюдо. И это нисколько не оскорбляло повара, он прекрасно понимал, что после происшествия в доме Сперанского у девушки возник психологический барьер по отношению к китайской пище.
– На днях я приду сюда с одним человеком. Будь начеку, – предупредила она. – Я не знаю что он закажет, но требуется легкое отравление…
– Это опасно, госпожа. Здесь все-таки ресторан.
– Знаю, что ресторан, а не богадельня. Но не всякому русскому желудку подходит ваша кухня. Вот что требуется, понятно? Он должен почувствовать недомогание минут через двадцать после того как поест.
– Это сложно, госпожа, – улыбался Хуан Жэнь, – невозможно рассчитать.
– А ты попробуй. Ты ведь мастер на подобные штуки.
– Он пожалуется хозяину, и меня прогонят.
– Не пожалуется. Я его уговорю. А ты мне дашь какой-нибудь лечебный настой, чтобы он потом почувствовал себя на седьмом небе…
За соседний столик уселась молодая пара. Пекинское новогоднее шоу подходило к концу, перенесшись из телевизионной студии на берег океана. В первых лучах восходящего солнца маленькая девочка демонстрировала всей стране упражнения ушу. Старик с тросточкой теперь почему-то подносил кулачок к глазам.
Хуан Жэнь отбыл на кухню.
Марку в этот день не работалось. Сцена, разыгравшаяся в салоне его машины, не выходила из головы. В первый миг, когда он увидел в руке девушки пистолет, по телу прошел озноб. Дядя Коля, конечно, порядочная свинья, но кому дано право судить? Каждый сам за себя в ответе.
Он считал Аиду интеллигентной девушкой. Конечно, со своими причудами. А как же без этого? Он тоже с причудами. Оказывается, она с детства знает – она сказала – правила какой-то игры, о чем не подозревает даже брат Родька.
Майринг сослался на недомогание и покинул аптеку на час раньше, поручив своему заместителю решать все возникающие проблемы.
После работы он должен был забрать из детского садика Андрейку и привезти его в «Коко Банго». Люда обычно работала допоздна, и он частенько помогал ей: все-таки племянник. Его собственные дети уже ходили в школу. Марк довольно рано женился, еще на третьем курсе института Жену звали Ирина. Тоже медичка, и тоже теперь в фармацевтическом бизнесе. Она-то и является его заместителем. Вот уж кому он ни слова не скажет о предпринятом расследовании.
Ирина сразу начнет бить во все колокола. Ей не нравится эта история с кузеном.
А кому нравится? И его отношения с Людмилой вызывают у нее подозрение. Она ревнует даже к Андрейке. На днях он привез мальчика домой, чтобы познакомить со своими детьми. Так Ирина закатила ему сцену. «Может, это вообще твой ребенок?»
Вот до чего договорилась! И откуда в ней столько злости и подозрительности?
Раньше, в полуголодные студенческие годы и когда только начинался его бизнес, ничего подобного она себе не позволяла. Неужели считает, что Андрейка посягает на их материальное благополучие?
Люда даже не догадывается о его семейных коллизиях. Она женщина скромная и в некоторых вопросах очень щепетильная. Если Ирина когда-нибудь сорвется и выскажет ей все, та, не задумываясь, вернется на родину. Так уже было пять лет назад, когда она, будучи беременной, сбежала от Виктора. Марку бы этого не хотелось. Почему? Трудно сказать. Неделю назад она доверила ему ключи от своей квартиры, когда вспомнила о кассете. Такое доверие сближает людей.
Кассету с голосом Виктора ей вернул следователь. Она сказала ему об этом утром, в кафе, дождавшись, когда Аида ушла по своим делам. Он захотел тут же послушать песету, и Людмила, не задумываясь, вложила в его руку ключи.
Однако ничего нового он не услышал. То, что Виктор был в отчаянии, он знал и без кассеты. Ему показалось странным, что кузен больше ничего не надиктовал. Передумал? Стер? Тогда зачем было оставлять первую фразу? Может, стер кто-то другой? Следователь? Глупо. Виктор вряд ли являлся носителем государственной тайны. А что, если это сделал убийца? Наверняка, звуковое письмо каким-то образом касалось его.
О сделанном открытии он поведал только Аиде. Девушка лишь пожала плечами в ответ. Стертая запись не улика. К тому же, где доказательства, что она вообще была? Марк пытается все подчинить логике, но в деле Виктора логики маловато. Если это убийство, то до сих пор не понятен мотив. А вот песни Кобейна на другой стороне кассеты куда более красноречиво намекают на самоубийство.
На днях Майринг приобрел компакт-диск группы «Нирвана». В студенческие годы он немного увлекался роком, но в основном русским. Он, конечно, слышал о «Нирване». Слышал, но не слушал. Просто не довелось. А Витька, наверно, любил.
Они не успели поговорить о своих музыкальных пристрастиях.
По-английски он немного понимал, тем более что тексты оказались очень простыми. Но сила этих песен заключалась не в словах, а в музыке и в голосе певца. Марк тонко чувствовал музыку и на следующее утро резюмировал за чашкой кофе: «Ты была права. Опасная музыка». – «Скажи об этом моему брату, – ухмыльнулась Аида. – Родька, как одержимый, носится с Кобейном…»
Прежде чем заехать в детский сад за Андрей, он свернул к дому Виктора.
Один неприятный Эпизод никак не хотел исчезнуть из его памяти.
В тот день, когда Люда доверила ему ключи, Марк нос к носу столкнулся на лестничной площадке с одним подозрительным типом. На вид парню было лет шестнадцать. Глаза у него как-то странно сверкали. И еще запомнились руки, какие-то нервные, не находящие себе места. Казалось, что руки живут своей обособленной жизнью. Парень стоял у двери Виктора, и, когда дверца лифта открылась, Марк видел, как тот отдернул руку от звонка. Потом он спустился на несколько ступенек вниз, но Майринг чувствовал спиной его взгляд, пока возился с дверью кузена.
Люда рассказывала, что ей иногда звонят в дверь ночью, но она не открывает.
Этого, парня он видел еще пару раз в подворотне, в компании подозрительных личностей. Личности были небриты, одеты, мягко говоря, не по моде, и от них исходил специфический запах запущенности. И всякий раз он встречался с воспаленным, тревожным взглядом парня и читал в этом взгляде вопрос. О чем он хотел спросить? А может и спросил бы, если бы рядом с Марком постоянно не находились Люда и Андрейка.
Дом Виктора находился в одном из самых мрачных мест старого Петербурга – близ Сенной площади. Здесь мало что изменилось со времен Достоевского, и не только в архитектуре. Иногда Марку казалось, что персонажи той далекой эпохи до сих пор живы, разве что поддались веянию моды. Хотя народ петербуржский привык одеваться неброско и даже старомодно.
Дом-колодец, выстроенный в прошлом веке имел шесть подворотен. Марк обошел все, но сегодня здесь было пусто. Он присел на корточки возле знакомого подъезда и закурил. Клочок неба грязного оттенка не предвещал ничего хорошего.
И вот уже теплая капля упала ему на губу. А другая закатилась за ворот рубахи.
Марк решил переждать дождь в подъезде, но не успел сделать и шага. Он всегда чувствовал на себе чужой взгляд, и на этот раз тоже не ошибся. В открытом окне четвертого этажа он увидел бледное лицо парня. Воспаленные глаза теперь о чем-то просили, даже не просили, а умоляли.
– Можно вас на минутку? – негромко сказал Майринг, но тот услышал.
– Меня? – почему-то обрадовался парень.
– Вас.
– Я сейчас спущусь!
Дождь уже разыгрался не на шутку, и Марк опрометью бросился в подъезд напротив. Он сразу отметил про себя, что окно, у которого торчал парень, выходит прямо на окна квартиры Виктора.
У него было лицо, изъеденное оспой, болезненного, зеленоватого оттенка, приплюснутый нос и круглые зелено-карие глаза, слегка навыкате.
– У вас есть доза? – первое, что спросил парень.
Майринг отрицательно покачал головой, ему сразу все стало ясно.
– Ну хотя бы «косячок»? – не отставал тот.
– Вы наверно, принимаете меня за другого…
– А где Витя? Куда он делся? У него всегда была доза. Он что, завязал?
Поменял квартиру? Там теперь живет какая-то баба с ребенком. Он говорил, что завяжет, да никто ему не верил. Разве от такого заработка отказываются в наше время? Вы его друг?
– Родственник.
– Ах, родственник… Тогда вы вряд ли дадите его новый адрес. – Парень опустил голову и промямлил себе под нос:
– Ну, конечно, с такой красоткой можно завязать…
– О чем вы? – не понял Майринг.
– Я как-то видел в его окне девушку необыкновенной красоты. Таких только в кино показывают. Она держала в руке бокал с вином. А Витя сидел на диване. Потом она задернула шторы. Я тогда подумал: «Если женится – обязательно завяжет». Он женился на ней? Нет – ну и дурак! Может, все-таки скажете его адрес?
– Витя уже месяц как на кладбище, – само собой вырвалось у Марка.
Это произвело впечатление на парня, он даже отступил на шаг и еще сильнее выкатил свои круглые глаза.
– Его убили?
– Говорят, самоубийство, но верится с трудом. Вы могли бы поподробней рассказать о той а Девушке? – А что рассказывать? Все, что видел, рассказал.
– Какая она из себя?
– Беленькая такая, загорелая, и фигура, по-моему, что надо. Конечно, насколько я успел заметить…
– Понятно. На иностранку похожа?
– Черт ее знает! Я же с ней не разговаривал. А внешне сейчас хрен отличишь! Некоторые наши бабы так разоденутся!.. Я одну такую знаю. Моя бывшая одноклассница. Ночью подрабатывает на Невском. Но по красоте она сильно уступает той, Витиной девице. В той чувствовалась порода.
– Что это значит?
– Не знаю, как объяснить. Я ее видел несколько секунд, а запомнил на всю жизнь. Движение руки, осанка, взгляд, улыбка, во всем что-то аристократическое, что-то не здешнее, что-то не сегодняшнее. Я, извините, художник и кое-что в этом понимаю. Может быть, иностранка, – он пожал плечами и неожиданно спросил:
– А вы ее подозреваете?
– Я никого не подозреваю, просто хочу разобраться. Когда вы видели в окне эту девушку?
– Спросите что-нибудь полегче. Время для меня не имеет никакого значения. Я могу ходить под «дурью» неделями, даже месяцами. Помню только, что было лето и были белые ночи, а вот год точно не скажу.
– Виктор жил здесь не больше года, – помог ему Майринг.
– Может, все-таки найдется «косячок», – уже без надежды в голосе поинтересовался парень.
– У меня друг работает в наркодиспансере, могу устроить, – в свою очередь предложил Марк.
– Спасибо. Я уже один раз лечился. Как видите – беспомощно развел руками тот.
– На всякий случай я оставлю вам телефон…
Майринг еще долго просидел в своем новеньком «форде», положив голову на руль. Да, во время их последней встречи Виктор рассказал ему о своем бизнесе. И пообещал, что завяжет, как только разделается с кредитором, займется чем-то созидательным. Именно так и выразился: «Мне надоело разрушать, пора заняться чем-то созидательным». Марку хотелось верить в искренность брата, хотя он прекрасно понимал, что всегда идеализировал Виктора. И даже сейчас, после встречи с этим опустившимся парнем, он вспоминал не тот тягостный разговор в аптеке, а их фантастическую встречу на Университетской набережной, уютный кабак на Первой линии с примитивной живописью на стене: морячки и раки. Они тоже заказали раков и пива. И болтали без умолку несколько часов. Брат излучал обаяние, острил, вспоминая своих родителей, все-таки укативших за границу, с теплотой отзывался о студенческих годах, с грустинкой говорил о Питере, таком прекрасном и таком жестоком, и о своей мечте купить квартиру в Петергофе и завести кучу ребятишек. «Я бы гулял со своим огромным семейством среди фонтанов и с важным видом рассказывал анекдоты из петровских времен. Дети любят фонтаны и всякие-разные истории…»
"Он был в тот вечер спокоен и весел, а значит, пуст. – размышлял Марк.
– Наверняка сбывал он страшный товар в университете и в Академии Художеств".
В душе Майринга никак не могли ужиться два разных Виктора.
В душе Аиды накапливалось раздражение. Родион все чаще разочаровывал сестру. В детстве она считала его своим ангелом-хранителем, думала, что когда-нибудь он станет для нее главной опорой в жизни. Она, конечно, приписывала ему много чудесных качеств, которыми в действительности он не обладал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Вполне.
– В таком случае, начиная расследование ты попадаешь на ту же шахматную доску. И для деловых, солидных игроков ты тоже не более, чем пешка.
– Я люблю шахматы, – упрямился Марк.
– Но, наверное, не такие, где под каждой клеткой заложена взрывчатка.
Высади меня на площади Восстания, – без перехода попросила она. – И давай не будем ссориться. Я просто хотела тебе показать, что ты не владеешь правилами игры, а я их знаю с детства. Зай гезунд <Будь здоров (идиш).>, дорогой Марик!
– Я не понимаю по-еврейски, – ухмыльнулся Майринг. Он видел, как она старается не портить с ним отношения, и поэтому немного смягчил тон. – Родион рассказывал мне, что ты владеешь многими языками. Как это тебе удается? И, черт возьми, кто ты, в конце концов, по национальности? Я давно над этим ломаю голову! – Подобные вопросы у Марка были не в ходу, но сегодня он решил отбросить всякие приличия.
– Я тебя разочарую, – предупредила Аида. – Я даже не полукровка. Если не считать прабабку-цыганку, я – русская до мозга костей. Правда, не православная и не патриотка, а волей судеб католичка и космополитка. Поэтому люблю изучать языки. Это мое хобби, если хочешь. Даются они мне легко, на слух.
В грамматику стараюсь не вникать. У меня это получается быстрее, чем у многих известных миру полиглотов. Как? Не знаю сама, это выше моего понимания.
Говорят, талант. Прощу тебя, Марк, оставь эту дерьмовую волокиту с кузеном!..
В здании гостиницы «Октябрьская» укрылся маленький, уютный китайский ресторанчик. До него не так уж легко было добраться. Сначала следовало пройти через ливанское кафе со специфическими запахами и засаленными столиками, а потом по причудливо изогнутому коридору попасть в обитель света и тьмы, с красными фонариками и золотыми драконами на черных шелках.
Посетителей не было, а русские официантки и китайские повара увлеченно смотрели телевизор и время от времени смеялись. Это было празднование Нового года на пекинском телевидении, веселое, разноцветное шоу. Рядом с поварами сидел старичок в шляпе, с узенькой бородкой. Он сжимал коленями трость и прятал в кулачок свои старческие, скромные смешки. Он-то, видимо, и привез видеокассету с далекой родины.
Аида незаметно прошмыгнула за спинами зрителей к установленной в нише стены чугунной статуэтке Будды. У него в ногах возвышалась груда монет, привезенных со всего света. Она добавила к ним русскую рублевку, зажгла ароматные палочки и уселась за один из пустовавших столиков. Зал постепенно наполнялся запахами лаванды, лилии и сандала. Кое-кто из зрителей обернулся.
Китаец средних лет, в довольно потрепанном пиджачке встал со своего места и приблизился к Аиде.
Дальнейшая беседа происходила на китайском языке.
– Я рад видеть вас, госпожа, – поклонившись, произнес китаец.
– Я отвлекла тебя, Хуан Жэнь?
– Я уже видел эту кассету, госпожа. Что вам приготовить?
– На твое усмотрение. Только не больше двух блюд. Я не очень голодна. И обязательно чай с лепестками розы.
Она была единственной посетительницей этого ресторанчика, которую лично обслуживал самый лучший повар. Давнюю дружбу с Хуан Жэнем она держала в тайне от родственников и знакомых. Они не могли не слышать о громком Екатеринбургском деле – об отравлении в доме Сперанского полтора года назад. Из всех гостей уральского бизнесмена чудом выжила только Аида. А китайский повар Сперанского до сих пор числится в розыске. Но Хуан Жэнь и не думает прятаться, живет почти в центре Питера, правда, на улицу не выходит, спит на кухне, на старенькой советской раскладушке и вечерами, когда в зале становится многолюдно, не высовывается по пустякам. Ох, нелегко «белому человеку» отыскать «желтого человека» <Хуанжэнь – в переводе с китайского означает «желтый человек».>, похожего на миллиард других представителей желтой расы.
Он стал называть ее госпожой после того как она впервые заговорила с ним по-китайски. Прожив несколько лет на чужбине, Хуан Жэнь так и не освоил русский язык. Поэтому сладкие звуки родной речи, прозвучавшие из уст молоденькой девушки, показались ему чудом из чудес. Он считал ее феей, спустившейся с небес. Она соответствовала его представлениям о феях – добрая, обаятельная, но подчас жестокая.
– Мой любимый салат из черных грибов и «шанхайский сюрприз»! – по-детски радовалась Аида. – Но ты не удержался и приготовил пять блюд. Составь мне компанию!
Теперь так было всегда. Это приглашение к столу она называла «китайской церемонией». Хуан Жэнь при ней пробовал каждое блюдо. И это нисколько не оскорбляло повара, он прекрасно понимал, что после происшествия в доме Сперанского у девушки возник психологический барьер по отношению к китайской пище.
– На днях я приду сюда с одним человеком. Будь начеку, – предупредила она. – Я не знаю что он закажет, но требуется легкое отравление…
– Это опасно, госпожа. Здесь все-таки ресторан.
– Знаю, что ресторан, а не богадельня. Но не всякому русскому желудку подходит ваша кухня. Вот что требуется, понятно? Он должен почувствовать недомогание минут через двадцать после того как поест.
– Это сложно, госпожа, – улыбался Хуан Жэнь, – невозможно рассчитать.
– А ты попробуй. Ты ведь мастер на подобные штуки.
– Он пожалуется хозяину, и меня прогонят.
– Не пожалуется. Я его уговорю. А ты мне дашь какой-нибудь лечебный настой, чтобы он потом почувствовал себя на седьмом небе…
За соседний столик уселась молодая пара. Пекинское новогоднее шоу подходило к концу, перенесшись из телевизионной студии на берег океана. В первых лучах восходящего солнца маленькая девочка демонстрировала всей стране упражнения ушу. Старик с тросточкой теперь почему-то подносил кулачок к глазам.
Хуан Жэнь отбыл на кухню.
Марку в этот день не работалось. Сцена, разыгравшаяся в салоне его машины, не выходила из головы. В первый миг, когда он увидел в руке девушки пистолет, по телу прошел озноб. Дядя Коля, конечно, порядочная свинья, но кому дано право судить? Каждый сам за себя в ответе.
Он считал Аиду интеллигентной девушкой. Конечно, со своими причудами. А как же без этого? Он тоже с причудами. Оказывается, она с детства знает – она сказала – правила какой-то игры, о чем не подозревает даже брат Родька.
Майринг сослался на недомогание и покинул аптеку на час раньше, поручив своему заместителю решать все возникающие проблемы.
После работы он должен был забрать из детского садика Андрейку и привезти его в «Коко Банго». Люда обычно работала допоздна, и он частенько помогал ей: все-таки племянник. Его собственные дети уже ходили в школу. Марк довольно рано женился, еще на третьем курсе института Жену звали Ирина. Тоже медичка, и тоже теперь в фармацевтическом бизнесе. Она-то и является его заместителем. Вот уж кому он ни слова не скажет о предпринятом расследовании.
Ирина сразу начнет бить во все колокола. Ей не нравится эта история с кузеном.
А кому нравится? И его отношения с Людмилой вызывают у нее подозрение. Она ревнует даже к Андрейке. На днях он привез мальчика домой, чтобы познакомить со своими детьми. Так Ирина закатила ему сцену. «Может, это вообще твой ребенок?»
Вот до чего договорилась! И откуда в ней столько злости и подозрительности?
Раньше, в полуголодные студенческие годы и когда только начинался его бизнес, ничего подобного она себе не позволяла. Неужели считает, что Андрейка посягает на их материальное благополучие?
Люда даже не догадывается о его семейных коллизиях. Она женщина скромная и в некоторых вопросах очень щепетильная. Если Ирина когда-нибудь сорвется и выскажет ей все, та, не задумываясь, вернется на родину. Так уже было пять лет назад, когда она, будучи беременной, сбежала от Виктора. Марку бы этого не хотелось. Почему? Трудно сказать. Неделю назад она доверила ему ключи от своей квартиры, когда вспомнила о кассете. Такое доверие сближает людей.
Кассету с голосом Виктора ей вернул следователь. Она сказала ему об этом утром, в кафе, дождавшись, когда Аида ушла по своим делам. Он захотел тут же послушать песету, и Людмила, не задумываясь, вложила в его руку ключи.
Однако ничего нового он не услышал. То, что Виктор был в отчаянии, он знал и без кассеты. Ему показалось странным, что кузен больше ничего не надиктовал. Передумал? Стер? Тогда зачем было оставлять первую фразу? Может, стер кто-то другой? Следователь? Глупо. Виктор вряд ли являлся носителем государственной тайны. А что, если это сделал убийца? Наверняка, звуковое письмо каким-то образом касалось его.
О сделанном открытии он поведал только Аиде. Девушка лишь пожала плечами в ответ. Стертая запись не улика. К тому же, где доказательства, что она вообще была? Марк пытается все подчинить логике, но в деле Виктора логики маловато. Если это убийство, то до сих пор не понятен мотив. А вот песни Кобейна на другой стороне кассеты куда более красноречиво намекают на самоубийство.
На днях Майринг приобрел компакт-диск группы «Нирвана». В студенческие годы он немного увлекался роком, но в основном русским. Он, конечно, слышал о «Нирване». Слышал, но не слушал. Просто не довелось. А Витька, наверно, любил.
Они не успели поговорить о своих музыкальных пристрастиях.
По-английски он немного понимал, тем более что тексты оказались очень простыми. Но сила этих песен заключалась не в словах, а в музыке и в голосе певца. Марк тонко чувствовал музыку и на следующее утро резюмировал за чашкой кофе: «Ты была права. Опасная музыка». – «Скажи об этом моему брату, – ухмыльнулась Аида. – Родька, как одержимый, носится с Кобейном…»
Прежде чем заехать в детский сад за Андрей, он свернул к дому Виктора.
Один неприятный Эпизод никак не хотел исчезнуть из его памяти.
В тот день, когда Люда доверила ему ключи, Марк нос к носу столкнулся на лестничной площадке с одним подозрительным типом. На вид парню было лет шестнадцать. Глаза у него как-то странно сверкали. И еще запомнились руки, какие-то нервные, не находящие себе места. Казалось, что руки живут своей обособленной жизнью. Парень стоял у двери Виктора, и, когда дверца лифта открылась, Марк видел, как тот отдернул руку от звонка. Потом он спустился на несколько ступенек вниз, но Майринг чувствовал спиной его взгляд, пока возился с дверью кузена.
Люда рассказывала, что ей иногда звонят в дверь ночью, но она не открывает.
Этого, парня он видел еще пару раз в подворотне, в компании подозрительных личностей. Личности были небриты, одеты, мягко говоря, не по моде, и от них исходил специфический запах запущенности. И всякий раз он встречался с воспаленным, тревожным взглядом парня и читал в этом взгляде вопрос. О чем он хотел спросить? А может и спросил бы, если бы рядом с Марком постоянно не находились Люда и Андрейка.
Дом Виктора находился в одном из самых мрачных мест старого Петербурга – близ Сенной площади. Здесь мало что изменилось со времен Достоевского, и не только в архитектуре. Иногда Марку казалось, что персонажи той далекой эпохи до сих пор живы, разве что поддались веянию моды. Хотя народ петербуржский привык одеваться неброско и даже старомодно.
Дом-колодец, выстроенный в прошлом веке имел шесть подворотен. Марк обошел все, но сегодня здесь было пусто. Он присел на корточки возле знакомого подъезда и закурил. Клочок неба грязного оттенка не предвещал ничего хорошего.
И вот уже теплая капля упала ему на губу. А другая закатилась за ворот рубахи.
Марк решил переждать дождь в подъезде, но не успел сделать и шага. Он всегда чувствовал на себе чужой взгляд, и на этот раз тоже не ошибся. В открытом окне четвертого этажа он увидел бледное лицо парня. Воспаленные глаза теперь о чем-то просили, даже не просили, а умоляли.
– Можно вас на минутку? – негромко сказал Майринг, но тот услышал.
– Меня? – почему-то обрадовался парень.
– Вас.
– Я сейчас спущусь!
Дождь уже разыгрался не на шутку, и Марк опрометью бросился в подъезд напротив. Он сразу отметил про себя, что окно, у которого торчал парень, выходит прямо на окна квартиры Виктора.
У него было лицо, изъеденное оспой, болезненного, зеленоватого оттенка, приплюснутый нос и круглые зелено-карие глаза, слегка навыкате.
– У вас есть доза? – первое, что спросил парень.
Майринг отрицательно покачал головой, ему сразу все стало ясно.
– Ну хотя бы «косячок»? – не отставал тот.
– Вы наверно, принимаете меня за другого…
– А где Витя? Куда он делся? У него всегда была доза. Он что, завязал?
Поменял квартиру? Там теперь живет какая-то баба с ребенком. Он говорил, что завяжет, да никто ему не верил. Разве от такого заработка отказываются в наше время? Вы его друг?
– Родственник.
– Ах, родственник… Тогда вы вряд ли дадите его новый адрес. – Парень опустил голову и промямлил себе под нос:
– Ну, конечно, с такой красоткой можно завязать…
– О чем вы? – не понял Майринг.
– Я как-то видел в его окне девушку необыкновенной красоты. Таких только в кино показывают. Она держала в руке бокал с вином. А Витя сидел на диване. Потом она задернула шторы. Я тогда подумал: «Если женится – обязательно завяжет». Он женился на ней? Нет – ну и дурак! Может, все-таки скажете его адрес?
– Витя уже месяц как на кладбище, – само собой вырвалось у Марка.
Это произвело впечатление на парня, он даже отступил на шаг и еще сильнее выкатил свои круглые глаза.
– Его убили?
– Говорят, самоубийство, но верится с трудом. Вы могли бы поподробней рассказать о той а Девушке? – А что рассказывать? Все, что видел, рассказал.
– Какая она из себя?
– Беленькая такая, загорелая, и фигура, по-моему, что надо. Конечно, насколько я успел заметить…
– Понятно. На иностранку похожа?
– Черт ее знает! Я же с ней не разговаривал. А внешне сейчас хрен отличишь! Некоторые наши бабы так разоденутся!.. Я одну такую знаю. Моя бывшая одноклассница. Ночью подрабатывает на Невском. Но по красоте она сильно уступает той, Витиной девице. В той чувствовалась порода.
– Что это значит?
– Не знаю, как объяснить. Я ее видел несколько секунд, а запомнил на всю жизнь. Движение руки, осанка, взгляд, улыбка, во всем что-то аристократическое, что-то не здешнее, что-то не сегодняшнее. Я, извините, художник и кое-что в этом понимаю. Может быть, иностранка, – он пожал плечами и неожиданно спросил:
– А вы ее подозреваете?
– Я никого не подозреваю, просто хочу разобраться. Когда вы видели в окне эту девушку?
– Спросите что-нибудь полегче. Время для меня не имеет никакого значения. Я могу ходить под «дурью» неделями, даже месяцами. Помню только, что было лето и были белые ночи, а вот год точно не скажу.
– Виктор жил здесь не больше года, – помог ему Майринг.
– Может, все-таки найдется «косячок», – уже без надежды в голосе поинтересовался парень.
– У меня друг работает в наркодиспансере, могу устроить, – в свою очередь предложил Марк.
– Спасибо. Я уже один раз лечился. Как видите – беспомощно развел руками тот.
– На всякий случай я оставлю вам телефон…
Майринг еще долго просидел в своем новеньком «форде», положив голову на руль. Да, во время их последней встречи Виктор рассказал ему о своем бизнесе. И пообещал, что завяжет, как только разделается с кредитором, займется чем-то созидательным. Именно так и выразился: «Мне надоело разрушать, пора заняться чем-то созидательным». Марку хотелось верить в искренность брата, хотя он прекрасно понимал, что всегда идеализировал Виктора. И даже сейчас, после встречи с этим опустившимся парнем, он вспоминал не тот тягостный разговор в аптеке, а их фантастическую встречу на Университетской набережной, уютный кабак на Первой линии с примитивной живописью на стене: морячки и раки. Они тоже заказали раков и пива. И болтали без умолку несколько часов. Брат излучал обаяние, острил, вспоминая своих родителей, все-таки укативших за границу, с теплотой отзывался о студенческих годах, с грустинкой говорил о Питере, таком прекрасном и таком жестоком, и о своей мечте купить квартиру в Петергофе и завести кучу ребятишек. «Я бы гулял со своим огромным семейством среди фонтанов и с важным видом рассказывал анекдоты из петровских времен. Дети любят фонтаны и всякие-разные истории…»
"Он был в тот вечер спокоен и весел, а значит, пуст. – размышлял Марк.
– Наверняка сбывал он страшный товар в университете и в Академии Художеств".
В душе Майринга никак не могли ужиться два разных Виктора.
В душе Аиды накапливалось раздражение. Родион все чаще разочаровывал сестру. В детстве она считала его своим ангелом-хранителем, думала, что когда-нибудь он станет для нее главной опорой в жизни. Она, конечно, приписывала ему много чудесных качеств, которыми в действительности он не обладал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23