— Это все, что осталось из ее вещей? — смогла я выговорить.
Кларита кивнула.
— Это те несколько вещей, которые моя мать сложила в коробку, когда все остальные вещи Доро были отосланы из дома.
— Но почему? Почему их отослали?
— Твой отец ничего не захотел оставить себе. Хуан приказал все отдать в благотворительную организацию. Он не желал, чтобы ему что-нибудь напоминало о ней. Но мама потихоньку от него взяла эти вещи и спрятала. Она сказала, что они для тебя. Но я забыла о них и вспомнила только сейчас.
Я не смогла сдержать слез. Мое чувство было слишком сильным, слишком неожиданным. Бабушка Кэти снова позаботилась обо мне, сохранив все эти маленькие сокровища, принадлежавшие моей матери. Кларита молча стояла рядом со мной и не мешала мне плакать. Она не выразила мне ни сочувствия, ни понимания, ее глаза оставались пустыми.
Когда я вытерла слезы, она заговорила со мной бесстрастным голосом.
— Возьми их. Я не хочу, чтобы желание моей матери не было выполнено. Вот коробка, в которую она их упаковала.
Она взяла из-под стола маленький ящичек из сандалового дерева и отдала его мне.
Я собрала сережки, расческу, молитвенник и туфельку и положила все это в коробку на подстилку из ваты. Выплакавшись, я почувствовала себя немного увереннее, не такой ранимой, как тот испуганный ребенок внутри моего сознания. Когда я до них дотронулась, мне показалось, Доротея стала ближе ко мне взрослой, а став ближе, она как будто требовала от меня выяснить все о ней, все до конца. Я должна поговорить с Кларитой.
— Туфелька вышита плохо, — сказала она критически. — У Доро не было никаких способностей к рукоделию, и она не занималась им. Наша мама не смогла ее ничему научить.
Я тем более сохраню эту маленькую туфельку, которую она так неловко пыталась вышить, потому что она делала это для меня. Я закрыла коробку. Наступил момент для решительного шага.
— Спасибо, тетя Кларита, что вы позаботились об этих вещах, — сказала я. — Теперь я хотела бы знать, не сделаете ли вы для меня еще кое-что?
Хотя выражение ее лица никак не изменилось, я почувствовала, что она сразу же насторожилась, и я уверилась в том, что была какая-то тайна, которую она скрывала. Я решительно продолжала.
— Расскажите мне, пожалуйста, что вы увидели в тот день, когда стояли у окна в комнате Доротеи? Когда вы увидели то, что произошло между Доротеей и Керком?
Кларита повернулась к двери, показав мне свою прямую спину и тяжелый узел черных волос на затылке.
— Я уже говорила тебе, что мы не обсуждаем эти вещи.
— Но мы их обсуждаем, — мягко сказала я. — Дедушка сказал мне, что вы видели, что случилось. И Элеанора тоже. Что я хочу — и на что я, как дочь Доротеи, имею право — услышать это от вас. Пожалуйста, расскажите мне.
Я почти ожидала, что она выйдет в дверь и оставит меня здесь, отвергнув мою просьбу, но вместо этого она повернулась ко мне так резко, что я даже вздрогнула. Я не думала, что она такая эмоциональная.
— Ты, наверное, уже поняла, что я не слишком любила Доротею. Сильвия была мне ближе и родней, как младшая сестра, чем твоя мать. Я не чувствую себя обязанной тебе, как дочери Доро. Если ты уже слышала все от моего отца и Элеаноры, тогда ты знаешь всю правду. Я не горевала, когда умерла Доро.
— Но вы горевали из-за Керка, — сказала я твердо.
Она подошла ко мне совсем близко и схватила меня за плечо.
— Я не горевала по Керку! Когда-то, очень давно, когда он был еще совсем юный, Доро и я любили его. И я тогда ненавидела твою мать, потому что ему больше нравилась она. Потом все изменилось. И я не хочу говорить об этом. Я достаточно страдала. Помни, что ты — дочь женщины, совершившей убийство, и у тебя нет прав в этом доме.
Сильное чувство, охватившее ее, меня испугало, но я не стряхнула ее руку со своего плеча.
— Вы кое-что забываете, — сказала я. — Вы забываете, что я тоже видела, что произошло. Я была там ближе вас. Достаточно близко, чтобы все видеть и слышать.
Она была так потрясена моими словами, что сняла руку с моего плеча и сделала шаг назад. На одно лишь мгновение я увидела в ее глазах неприкрытый страх. Потом она опять взяла себя в руки, стерев все эмоции, ее лицо стало бесстрастным, как обычно, глаза пустыми, отчужденными.
— Ну, так что же ты видела? Что ты можешь рассказать такое, чего не видела я с моим прекрасным зрением?
— Ничего, — сказала я. — Пока ничего. Но, может быть, я смогу вспомнить. Дедушка сказал, он попробует помочь мне вспомнить, если я этого хочу. Тетя Кларита, вы действительно были в спальне Доротеи, когда это произошло? Вы действительно стояли у окна?
В ее глазах, в ее лице ничего не изменилось. Она просто подошла к двери и жестом попросила меня выйти. Мне ничего больше не оставалось, как только пройти мимо нее назад в гостиную. Она не пошла вслед за мной, и я постояла в прохладной, сумрачной комнате, переживая свое открытие: Кларита не любила меня еще больше, чем я думала раньше, она меня ненавидела. Она больше ничего мне не расскажет, но она уже рассказала мне одну вещь. Она рассказала мне о своей девичьей неприязни к моей матери, перенесенной на меня.
Вокруг меня смыкались саманные стены. За ними, казалось, гора и холмы стерегли меня. Мне вдруг захотелось убежать ненадолго. Мне захотелось рассказать кому-нибудь, что со мной случилось. Я подумала — Гэвин. Я пойду опять в магазин и попробую поговорить с Гэвином. И в то же время я понимала, что я не пойду туда. Мы не стали друзьями в это утро. Он не захочет меня видеть, и он слишком тесно связан с Кордова, чтобы слушать меня с сочувствием. Но у меня была еще одна родственница — Сильвия Стюарт. Хотя она имела очень острый язычок, у нее все же было больше искренности, чем у остальных, и, может, она захочет выслушать меня — в отличие от остальных. Она сейчас должна быть в своем книжном магазине.
Я отнесла в свою комнату коробку из сандалового дерева и задержалась там, чтобы надеть сережки моей матери. Маленькие птички, казалось, трепетали крылышками у моих щек, и это изделие зуни составило ансамбль с брошью, подарком дедушки. Я взяла сумочку и, сбежав вниз по ступенькам, вышла через переднюю дверь. Я взяла с собой маленький ключик, хотя не знала, когда у меня появится возможность применить его.
Возможно, если бы я попросила, мне разрешили бы взять машину, но в моем теперешнем состоянии я не хотела ни с кем говорить. Центральная городская площадь была не очень далеко, и я помнила дорогу — сначала по направлению на каньон, потом вниз по Аламеде.
Ходьба меня в какой-то мере успокоила. Я дошла до площади, раскинувшейся в лучах прохладного майского солнца, с ее белыми литыми чугунными скамейками и памятниками в тишине — все движение было вынесено на прилегающие к ней улицы — я остановилась перед памятником, попытавшись сосредоточиться на окружающих меня вещах. На памятнике была надпись «Героям, павшим в сражении с дикими племенами индейцев на территории Нью-Мексико».
Я подумала: «А как относятся индейцы Нью-Мексико к этой доске?» Но, конечно, эти слова принадлежали другому веку и другому мышлению.
Я пересекла площадь в направлении длинного саманного здания — дворца губернатора, в котором теперь помещался музей. На тротуаре под выступающими коричневыми вигами у стены сидели индейцы, разложив перед собой на кусках ткани изделия из серебра и бирюзы. Прохожие останавливались, чтобы посмотреть на товар, а индейцы, как мужчины, так и женщины, безразлично смотрели на них, ничего не говоря. Сгорбившись под накинутыми на их плечи одеялами, они спокойно ожидали того, что будет. И герои, и дикари ушли в прошлое, и индейцы пуэбло смотрели на суету и жадность белых с тихой, высшей мудростью. Это была сцена, которую мне захотелось написать.
Обойдя площадь, я нашла улицу, указанную мне Сильвией, и медленно пошла мимо окон маленьких магазинчиков, пока не подошла к витрине с книгами. Зайдя внутрь, я увидела, что Сильвия занята с покупателем.
Ее короткие темно-русые волосы были слегка взъерошены, она взглянула на меня сквозь очки с темной оправой и кивнула, дав знак подождать. Магазинчик был маленький, с единственным окном сзади, и он был забит книгами в ярких обложках. Они стояли ровными рядами на стенных полках и лежали аккуратными стопками на столе посередине зала. В нише стоял письменный стол и печатная машинка, за которой работала помощница Сильвии.
Я легко отыскала книги Пола Стюарта, потому что его жена постаралась поставить их на самое видное место. Я нашла «Эмануэллу» и «Путь плети» и несколько других. Я перелистывала томик об индейцах пуэбло, когда покупатель ушел и Сильвия подошла ко мне.
— Как дела? — спросила она.
Я положила книгу на полку.
— Не знаю. Я только что почти поскандалила с тетей Кларитой. Она отдала мне кое-какие вещи, принадлежавшие моей матери, и я попросила ее рассказать мне все точно, что она видела в тот день, когда умерла моя мать.
— Она рассказала?
— Нет. Она очень разволновалась и не захотела говорить. Тогда я сделала глупость. Я напомнила ей, что я тоже была там в тот день и что я видела все, что случилось.
Сильвия была поражена.
— Ты хочешь сказать, что ты что-то припоминаешь?
— Нет, совсем нет. Но Кларита явно испугалась на секунду, а потом опять стала, как кремень. Я думаю, она что-то скрывает.
Сильвия взяла книгу со стола и слишком небрежно сдула с нее воображаемую пыль.
— Вряд ли. Я так не думаю.
— Я даже спросила ее, действительно ли она была там у окна, откуда она могла все видеть.
— Ты ее расшевелила! Клариту в семье Кордова всегда недооценивали. Но она способна на такое, чего о ней никто и не подумает. Хуан всегда не принимал ее в расчет и давал ей это понять, но она вела домашнее хозяйство и была прекрасной матерью для Элеаноры. Когда мы были детьми, она ко мне очень хорошо относилась, и я ее люблю.
— Она сказала, вы были ей как сестра.
— Кэти очень ценила ее верность и чувство долга, но мне кажется, что она догадывалась о том, что у Клариты в молодости была очень страстная натура. Было время, когда она безумно любила Керка, но с годами это прошло. Мне кажется, только у Хуана сохранилась сильная привязанность к Керку, может, потому что Керк подражал Хуану. Иногда мне казалось, что Керк старается быть более испанским, чем сама Испания. Мы с ним часто ссорились, потому что он не хотел, чтобы я выходила замуж за Пола.
Но в данный момент меня больше всего интересовал не Керк. Я хотела поговорить о Доротее, и пользуясь моментом откровенности со стороны Сильвии, задала вопрос:
— Пол действительно когда-то любил мою мать, как он мне сказал?
Сильвия чересчур старательно пожала плечами, и я заподозрила, что могут существовать вопросы, на которые она тоже не будет отвечать вполне честно. Может, она сама себя обманывала?
— Я думаю, это была его фантазия. Он придумал это, когда писал «Эмануэллу» — что он когда-то любил Доро. Все время, пока он писал эту книгу, он, очевидно, видел в Эмануэлле Доро. Но в действительности, насколько я знаю, этого не было.
Ее голос стал немного напряженным, и когда в магазин зашел покупатель, она поспешила к нему, как будто испытывая облегчение от того, что наша беседа была прервана. Да она и не была удовлетворительным рассказчиком. Смесь чувств, владеющих Кордова и с ними связанных, была очень сложной.
Пока она была занята, я подошла к заднему окну и сквозь стекло посмотрела на неожиданно приятный вид. Здание, в котором помещался магазин Сильвии, заключало внутри большой двор. В нем росли кусты и деревья, пересекались дорожки, выложенные кирпичом. На каменной скамейке посередине сидел Пол Стюарт и что-то писал в записной книжке.
Мне не нравилось общество этого человека и то, как он хотел вытянуть из меня глубоко похороненные воспоминания. Кроме того, меня интересовали его отношения с Элеанорой. Но теперь он сам мог рассказать мне кое-что, да и я могла что-нибудь из него вытянуть.
Глубоко в нише магазина пряталась дверь, ведущая во двор.
— Можно мне выйти? — спросила я Сильвию.
Она кивнула, и я вышла. Я сразу ощутила острый запах можжевельника, разогретого солнцем, и увидела кусты белой калины, выставлявшие напоказ свои пушистые снежные комочки. Вдоль дорожек росли ирисы, и в этом тихом месте, где были не так слышны звуки проезжающего транспорта, пели птицы, а высоко над головой синел небесный купол. Вокруг патио шла дорожка под навесом, а над ней — деревянная галерей, на которой располагались офисы и магазины. У меня опять возникло чувство замкнутого пространства, места, отгороженного от остального мира. Когда-то здесь жила испанская семья, дорожившая своим уединением, отвернувшаяся от всего, что оставалось вне этих стен. Но я все больше и больше противилась тому, чтобы меня запирали.
Я пошла к Полу, мои шаги эхом отдавались на выложенной кирпичом дорожке. Услышав меня, он посмотрел и улыбнулся, хотя его глаза оценивали и задавали вопрос.
— Я вам не помешаю? — спросила я, взглянув на записную книжку. Он захлопнул ее.
— Нисколько. Мне нужно было оторваться от моей пишущей машинки и немного подумать. Вы осматривали магазин Сильвии?
— Да. Я просмотрела некоторые из ваших книг. Может, вы порекомендуете мне какую-нибудь из них в особенности?
— Я знаю только то, что говорят мне критики. Для одних я — умелый мастер, для других — в моих книгах, которые не являются вымыслом, слишком много придуманного. Конечно, я намеренно популяризую свои книги. В «Эмануэлле» я дал волю своему воображению. Это настоящий роман.
— Ваша жена говорит, что когда вы ее писали, вы имели в виду мою мать. Какая была Доро?
Он ответил с легким нажимом.
— Она была незабываемой. Красивой и немного дикой. Испорченной, заставляющей страдать. Непостоянной. Именно такой, какой, наверное, была Эмануэлла. А вы, Аманда Остин, тоже немного такая?
Я отрицательно покачала головой, улыбнувшись ему в ответ, хотя наш разговор скорее напоминал дуэль, и снова представила себе фавна, потакающего своим бесконечным прихотям и вызывающего разные несчастья.
— Женщина, которую вы описываете, больше похожа на мою кузину Элеанору.
— Возможно. Но Элеанора — крепкий орешек.
— И мне кажется, моя мать была не очень на нее похожа.
— Они вам еще не рассказали?
Я поняла, о чем он спрашивает.
— О том, что я была там, когда это произошло? Да, Элеанора об этом позаботилась.
— Я сказал ей, что она должна это сделать. Вы не можете начать вспоминать, пока не узнаете, что нужно вспомнить. Теперь это будет появляться в вашем сознании. Вы расскажете мне, что вы вспомнили?
Вряд ли, подумала я, но не дала ему прямого ответа, потому что не хотела, чтобы он сказал мне кое-что.
— Вы рассказали мне немного о моей матери. А каким был Керк Ландерс?
Казалось, он тщательно выбирает слова.
— Женщины считали его неотразимым, и ему это нравилось. Он хотел выглядеть, как испанский кабальеро, молодой испанский дон. Не могу сказать, чтобы мне он нравился.
— Сильвия говорит, он не хотел, чтобы она выходила за вас замуж.
— У него было предубеждение против меня. Я не знаю точно, почему. Я думаю, Хуан дал ему денег и отослал его, чтобы отдалить от Доротеи, пока они оба не вырастут, а потом Доро вышла замуж за вашего отца — что не очень понравилось Хуану. Конечно, когда Керк вернулся домой, он оказался как бы не вполне у дел: Доро вышла замуж, а Кларита больше не смотрела на него с обожанием.
Пол стал водить пальцем по краешку блокнота с загадочной улыбкой, как будто у него на уме было что-то смешное, но он не хотел этим со мной делиться. Когда он поднял на меня глаза, в них читалась какая-то мысль.
— Во всяком случае, Аманда, есть один способ помочь вам вспомнить, и я попробую, если вы позволите.
Я совсем ему не доверяла, но мне было любопытно узнать, что он имеет в виду. Я стояла молча, а он опять резким движением открыл блокнот и сказал:
— Я сидел здесь, записывая разные обрывки, засевшие у меня в памяти, пытаясь восстановить происшедшее и вспомнить, где кто находился в это время. Но я не добился ничего существенного. Я подумал о том, что нужно пойти на то место, где был пикник, и тогда, может быть, я что-нибудь еще вспомню. Вы пойдете со мной?
Даже несмотря на то, что его предложение было для меня неожиданностью, я не колебалась. Мне это место тоже могло кое-что сказать, и я уже знала, что я туда пойду.
— Когда? — сказала я.
— А почему не сейчас? На улице стоит моя машина, и мы можем поехать туда сразу же. Если только кто-нибудь не выглянет из того самого окна, никто из Кордова ничего не узнает.
— Хорошо, — сказала я. — Давайте вернемся через магазин. Я хочу, чтобы Сильвия знала, что мы задумали.
Казалось, он заколебался, ему больше хотелось просто выйти через арку прямо на улицу. Потом он подошел ко мне, и мы вместе пересекли патио и вошли в магазин.
Там было пусто, и Сильвия распаковывала коробку с книжками в ярких обложках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33