Понять что-либо в его пространных речах было проблематично, и неблагодарный слушатель только вздыхал, косясь на часы.— Тебе жениться надо, — резюмировал он, когда Олег наконец замолк.— На ней? — испугался Морозов.— На ней не надо, — со знанием жизни заверил редактор, — по любви женятся только идиоты!— По какой любви? Иди к черту, — беспомощно огрызнулся писатель.Редактор раздраженно полистал какие-то записи.— Старик, это здорово, конечно, что ты билет поменял и еще на недельку остался, только я-то думал, ты о карьере печешься, — он вздохнул. — Ты свои проблемы решай, Олежек, решай. Я тебе как старший товарищ говорю — женись! Супруга, дети, ясли с горшком, то да се, отвалится эта барышня сама собой. Иначе крышка тебе.Смирившись с тем, что толку от деловой встречи все равно не будет, редактор попрощался и пошел к выходу. Олег двинулся за ним.К обеду он был в Отрадном, где жил еще один московский приятель. Тот, что помог ему пристроить стихи. Дело опять закончилось пьянством. А поздно вечером трясущимися руками Олег набрал домашний номер Тины.Трубку взяла ее мать, Морозова она, к счастью, не узнала, но вежливо доложила, что дочка уехала отдыхать.Вот тогда он разозлился по-настоящему. Он покажет ей отдых! Вот только она вернется, он сию же минуту объяснит ей, что она не имеет никакого права так его мучить!..Наутро, протрезвев, он вспомнил, что русская традиция знает два способа утопить горе: в водке и в работе. В водке у него как-то не очень получалось, оставалось попробовать работу.Это получилось лучше. Он много писал, к тому же благодаря приятелю, живущему в Отрадном, у него появилось новое развлечение — торчать в студии звукозаписи, где неблагодарные композитор и продюсер кромсали его тексты, приближая их к попсе. В общем, Морозову было наплевать на это, но он играл роль непризнанного гения, сражающегося до последней капли крови за каждое слово в своем шедевре.За этим занятием его и застал звонок Тины. Он сам не понял, как так вышло, что он послал ее к черту. А бросив трубку, подумал: наверное, он дошел-таки до ручки и весь их разговор — лишь плод его больной фантазии.Тем не менее, он уехал из студии в гостиницу. В номере сел в кресло и стал ждать. Он не сомневался, что она придет. И она пришла. Точнее, ворвалась в номер, когда за окном уже стемнело и он совсем было отчаялся.— Я жутко устала, — не здороваясь, сказала Тина. — У тебя есть что-нибудь пожевать, а?— Ты загорела, — пробормотал он обескураженно, — тебе очень идет.Он не был готов, оказывается. Оказывается, он позабыл, как она красива… А от солнечных ласк сделалась еще красивей. Изумрудно-золотые глаза — словно еловую хвою сбрызнули медом, словно молодой одуванчик прячется в листьях жасмина, словно миндальный орешек наполовину расколот.Можно умом тронуться, подумал Олег.А губы… Они горели, вычерченные алым на нежном шоколаде.— Что ты так смотришь? — испуганно прозвучал ее голос.— Я соскучился, — понял он, наконец-то. Жутко соскучился.Она смущенно отвернулась.Она пришла сюда только потому, что решила, будто все предельно ясно. Секс, и точка на этом. Нормально. Сойдет. Главное — не слишком откровенничать, обходиться без нежностей и мимолетных признаний. Похоже на правило девушек легкого поведения: «Не целоваться в губы».От поцелуев отказаться она, пожалуй, не готова. Но дистанцию можно соблюсти. Еще на пороге его номера она была уверена в этом.Но вырвалось все-таки:— Я тоже скучала.Нет, с этим надо что-то делать! Непринужденная светская болтовня — вот что должно спасти их обоих. А дальше по плану — шампанское, свечи, дорога к постели. И никаких сожалений, и никаких сомнений, и ничего, кроме… да, секса.Она не поворачивалась, давая ему время прийти в себя и отступить на безопасную отмель.— Отчего ты устала? — вежливо осведомился Олег.— Тушканчика пристраивала, — сообщила она. — Так у тебя есть пожевать что-нибудь?— Есть, конечно, — он потянулся к телефону, чтобы сделать заказ.Тушканчик, стало быть. Ну и кто из них сбрендил?— Ксюшка с Сашкой решили, что им необходима собака или хотя бы кто-то помельче, — пояснила Тина в ответ на его вопросительный взгляд. — Привезли тушканчика. Представляешь?— С трудом, — рассмеялся он, — а почему ты собаку не разрешаешь?— У Ефимыча аллергия, — нахмурилась она.В дверь постучали, и спустя минуту, дождавшись, пока официант уйдет, Тина набросилась на еду.— Зачем ты номер телефона сменила? — спросил Олег.Она пожала плечами.— А зачем пришла?Она снова пожала плечами.— Ну, а что-нибудь вообще ты знаешь? — развеселился он.— Знаю. Тушканчик в безопасности. Правда, Сашка с Ксюшкой ревели весь вечер, пока не заснули.Морозов почесал в затылке.— Купи попугая, у него нет шерсти.— У него перья.— Тогда черепаху. Или…Она стукнула вилкой по столу.— Морозов, прекрати делать вид, что тебя интересуют проблемы моих детей! Это вовсе не обязательно. Я пришла, ты ведь этого хотел? Ты послал меня к черту, я сюда и пришла!Он уперся взглядом в ее лицо, насмешливое и жалобное одновременно.— Что ж, добро пожаловать в преисподнюю!— Морозов!..— Ты — молодец, Тина, ты видишь людей насквозь и точно знаешь, что ими движет! Умница! Тонкий психолог! Давай доедай свой ужин и проваливай!— Что-о?!— Что слышала! Мне плевать на твоих детей, мне плевать на тебя, я лишь хотел потрахаться в свое удовольствие! Но для этого подойдет и гостиничная шлюха, так что в твоих услугах я не нуждаюсь!Она закрыла лицо ладонями.— Олег. Олег, я не то хотела сказать.— Именно это! Знаешь, я и сам так думал. Мы ведь славно проводили время, да? За исключением того, что иногда я чувствовал себя жалким воришкой, а ты — ты как будто все время оглядывалась, так, Тина?— Это происходит со всеми любовниками, — прошептала она. — Я ведь замужем, Олег, у меня…— Я знаю, дети!— Тогда зачем ты остался, черт тебя подери?! И дальше продолжать эти гребаные игры в прятки? Тебя это заводит, да? Запретный плод сладок?Он кивнул.— Я тоже думал об этом, да что толку, Тина? Тут можно голову сломать…— А голова в этом деле мало помогает! — перебила она. — Зато другие части тела…Он перегнулся через стол и, схватив ее за отвороты пиджака, больно встряхнул. Тина охнула.— Ты что?!— Я тебя ненавижу! Сколько можно врать?— Это я тебя ненавижу, урод! Психопат! Пошел вон!— Я уйду, — кивнул он, и внезапно успокоился, — я могу уйти, и ты можешь уйти, а потом мы снова будем обманывать самих себя, так?— «Так?», — злобно передразнила она, — «так или не так?» Убери свои руки от меня! Выметайся отсюда, понял?!Он быстро пересек комнату и хлопнул дверью. Тина всхлипнула, потом зарыдала в голос, смутно надеясь, что он стоит под дверью и сейчас обязательно вернется, измученный чувством вины.Так и вышло. Однако вины он не испытывал. Только горечь и растерянность. Но он постарался скрыть их и заговорил спокойно:— Ты меня выгнала из моего же номера. Не стыдно?— А ты меня довел до слез. Извиняться будешь?— И не подумаю.— Тогда я пошла.— Счастливо.— И больше не звони мне.— И не буду!Подбоченясь, она ждала, пока он догадается уйти с дороги. Морозов как ни в чем не бывало насвистывал, прислонившись к двери.— Ну и дурак! — восхитилась Тина.— Я тебя люблю, — подтверждая диагноз, сказал он.И обнял ее.— Не говори глупостей, — устало проговорила она, — я не шестнадцатилетняя девочка, не нужно красивых слов, чтобы затащить меня в койку.— Ох, ну какая же ты дура, — сокрушенно выдохнул он, прижав ее поплотней, — ну какая дура!А потом он еще что-то говорил, в чем-то пытался убедить, — себя ли, ее? Она не слушала, окунувшись в его тепло, в его запах, позабыв значения слов, потому что его руки сказали ей все, что она хотела узнать.И все, что узнать боялась. ГЛАВА 38 Сибирское лето — оно как брызги шампанского. Ударяет в голову моментально, но все вокруг остается четким и свежим. Причудливый узор кружевной листвы, густой, нескончаемый аромат яблонь, сочность земли и перина облаков, где уютно дремлет розовощекий, круглолицый малыш по имени солнце.Знойно без изнурительной духоты. Ярко без ослепительной немощи. Каждый штрих, каждый лепесток можно разглядеть, каждый луч почувствовать, не боясь ожогов.Вот и закат…— Любуешься?Тина вздрогнула, выпустив из пальцев штору.— Морозов, что ты вечно подкрадываешься?— Брось, я же топаю, как медведь. Ты просто задумалась, — он подмигнул, — надеюсь, обо мне?— О ком же еще, — вздохнула она, — Олег, может быть, ты все-таки переедешь?А что ему оставалось? Переедет, никуда не денется. Не может же он позволить ей каждую неделю летать сюда, за тысячи километров!Он сбежал в Бердск, впервые услышав от нее «я так не могу больше», сбежал, не увидев другого выхода. Быть может, потому что его и не было. Они не могли остановиться, не могли! И тогда он решил, что их спасет расстояние.Ведь это так просто, так правильно — разжать руки и выпустить ее, измученную битвой с самой собой. Выкинуть вон ключи от потайной комнаты, в которой никогда — никогда! — нельзя поднять шторы или зажечь свет. Только сидеть вдвоем в сумерках.Они угнетали, эти прекрасные, немыслимые, бесконечные сумерки.И он уехал, чтобы дать ей возможность очнуться на рассвете. Он знал, что ей не захочется просыпаться, и его утро тоже не станет солнечным, но все равно придет день — ненужный, одинокий, бесцветный день. Он уехал. Чтобы спустя несколько часов открыть ей дверь своего дома.— Нет, Морозов, — сказала она тогда, — нет, я и так не могу!Замкнутый круг. Банальный, порочный, безжалостный, — и ни капли сожаления, что они снова оказались там, внутри него.Только счастье.И щепотка горечи.Наверное, счастье — одно из блюд, вкус которых без этой щепотки не распробовать.Она стала перелетной птицей. Он занялся продажей дома, чтобы насовсем перебраться в Москву.— Долго еще, Олег?— Я думаю, к июлю все закончу. Митька нашел мне квартиру на ВДНХ…Она рассмеялась и прижалась к нему. Квартира на ВДНХ — это, конечно, прекрасно. А вот если бы… Если бы у них был свой дом, свой собственный, где можно зажечь свет и распахнуть настежь окна?Он старался не думать об этом. Она думала. Потому что все зависело от нее, вот в чем дело. Значит, ей опять нужно быть сильной, а она не хотела! Она не железная, правда! Она не может все время решать за всех!И все-таки приходилось думать.Мужу она причинит боль, матери она принесет разочарование, детей она заставит страдать. У нее нет на это прав, у нее нет на это сил, а он — что же он, не видит, что ли?!Он видел. И знал, что его ждет. Они будут встречаться, когда выпадет возможность. Скрежеща зубами от бешенства и тоски, он станет ждать ее в квартирке на ВДНХ. Давясь враньем, она станет выбираться из дома или с работы.Обычная история.Вон трепыхается на ветру бирка — «любовники».— Ты закончил? — Тина подняла голову.Олег писал новый роман, каждый новый кусок которого она с жадностью проглатывала. Словно пыталась найти невысказанную вслух надежду.А еще они ссорились. И орали друг на друга: «Переключи эту дребедень!», «Зачем ты снова покрошила зелень, я не козел, чтобы щипать травку!», «Не разбрасывай повсюду свои носки!»Иногда сцеплялись не на жизнь, а на смерть, увлекшись случайным спором о методах воспитания детей.— Ребенка вообще не нужно воспитывать! — кричала Тина. — Ему нужна только любовь, понимаешь, только любовь! И свобода действий, потому что он такой же человек, как мы!— Значит, пусть переходит дорогу на красный свет?! — возмущался Морозов. — Значит, пусть играет со спичками и ест руками?!— О! Да что ж ты такой тупой! Правила — это правила, это как десять заповедей!— Стало быть, кое-что ребенку нужно объяснять? Кое-чему учить? Кое-что запрещать?!Терпение иссякало. Они расходились по разным углам, потом летели навстречу друг другу, обещая, что «больше никогда!»До следующего раза.Забывшись в пылу спора, они переходили на личности, и темпераментно размахивали руками, и негодующе раздували ноздри.В этом они были похожи.Иногда они делали интересные открытия.Оказалось, что летом она не носит юбок, а предпочитает широченные брюки, размашистые футболки и туфли без каблуков. В таком наряде ее можно было принять за подростка. Волосы она закалывала повыше, но все равно ныла, что жарко, а Олег все равно уговаривал их распустить, «потому что красиво!» Готовить она не любила, во всяком случае, говорила, что не любит, но время от времени у него под носом — чуть ли не на клавиатуре! — возникала тарелка с борщом или жареной картошкой. Когда им хотелось изысков, они заказывали такси в Новосибирск и шлялись по ресторанам.В ресторанах ее иногда приглашали танцевать. Она смотрела на него сквозь ресницы, поддразнивая, и каждый раз отказывалась. Олег вздыхал с облегчением, но потом некоторое время косился недоверчиво. Когда она уставала или была расстроена, он разгадывал легкие слезы в глазах, где пропадал медовый свет и только влажная листва дрожала вокруг зрачков. Иногда она отталкивала его руки, капризно вертела головой, даже требовала, чтобы он «оставил ее одну». Упиться страданием, вот зачем. Случалось, он соглашался, и маялся потом в соседней комнате от неопределенности и дурацких женских причуд.Когда она читала, каждая фраза отражалась в ее лице и он забавлялся, угадывая сто раз из ста, что она держит в руках.Когда он писал, лицо его теряло сосредоточенность линий и выглядело расслабленным, невнятным, как у ребенка. Она видела изредка то же выражение, ловя его взгляд на себе. Когда он думал, что смотрит на нее незаметно.Он бывал по утрам сердит и капризен. Она же пристрастилась радоваться рассветам. Радовалась она бурно, а ему хотелось тишины, а ему необходимо было сосредоточиться, чтобы окончательно проснуться. Но даже в такие минуты, зная, что он недоволен, она не могла удержаться от поцелуев, и весело тормошила его, и покорно слушала ворчание «ты меня не бережешь, ты на мне верхом сидишь, а я, между прочим, в туалет хочу!»С каждым днем, проведенным вместе, они все сильней прорастали друг в друге. Они сталкивались лбами, заблуждались, обжигались, царапались. Их новый мир был неделим на белое и черное. В нем нельзя было оставить только солнце, внимать только радостным вестям, ехать лишь по прямой дороге.Он однажды написал песню… Она однажды услышала ее… ГЛАВА 39 Беги пока никто не понял,Пока в живых остаться можно,Таким, каким себя ты помнил.Иначе к черту осторожность!В ее ладони ткнется сердцеСлепым, беспомощным котенком.И кто ты, кто, чтоб заперетьсяОт этих пальцев нежно-тонких?.. Он не смог убежать. Она не смогла отпустить. Или наоборот. Просто в какой-то момент им пришлось смириться с этим. Они перестали обманываться, вымучили решение, придумали, как можно выжить.Но выжить и жить — разные вещи…У него была лишь девушка Маша, да и та — на выходные и редкие будние вечера, когда ему приходило в голову, что он слишком одинок. На нем были не цепи, не кандалы, а так — легкая паутина. Одно нетерпеливое движение, и она разорвется.Тина же была за решеткой. Он не посмел открыть дверь и выпустить ее, он сам юркнул внутрь этой клетки и незаметно устроился в углу.Однажды, уже в Москве, в душной, загазованной, оглушительно верещащей Москве, они сидели голые на его новой кухне и пили холодный квас. Через час ей нужно было возвращаться в офис, под окном ждала его новая «девятка», — теперь у него было много чего нового! — телефон был отключен, а окна открыты.Они не виделись перед этим три дня. Так уж сложилось. И теперь она сидела против света, а Олег пытался рассмотреть выражение ее лица. И чувствовал себя беспомощным.Она поставила кружку с квасом на стол.— Знаешь, Олег, я тут подумала… Я почти не вижу детей… Ефимыч решил, что им в этом году нужно идти в школу… Все это решается без меня. Ксюшка с Сашкой так редко меня видят. В общем, я не могу, не имею права отнимать у них отца, все пустить кувырком, только потому что мы с тобой…Он спокойно пропустил это «только» мимо ушей. Ему было плевать. А вот остальное…— Я плохая мать, — усмехнулась она. — Поэтому для них ничего не изменится. Я буду приходить по вечерам, а потом уходить, когда они уже заснут. Вот и все, Олег. У них все будет по-прежнему, и дом, и семья, а мы… сможем жить вместе. — Она вытянула шею, словно птица. — Разве ты не этого хочешь, Олег?Он хотел только одного: чтобы ей было хорошо. А у него не получалось.— Я смотрю, ты все до мелочей продумала, — не глядя на нее, Морозов выругался. — И сама же понимаешь, что это — невозможно.— Ну почему?! Почему?! Я перееду к тебе, мы будем вместе. Я не могу так больше. Я работаю через силу, я через силу дышу, Морозов!Олег молча протянул ей кружку с квасом.— Выпей. Хватит жалеть себя. Все устроится.— Ничего не устроится, — всхлипнула она. — Само по себе ничего никогда не устраивается!Он позвонил в ее офис и соврал что-то насчет незапланированной деловой встречи, чтобы сотрудники не запаниковали, потеряв начальницу из виду. Начальница же, прижав колени к груди, заснула на его диване.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23