Перед его мысленным взором вновь, как в рождественскую ночь, возник образ смеющейся Энни.
Брендон и санитарка помогли Энни подняться с кровати. Ей подали один из ее домашних халатов, принесенных мужем, и она впервые за много дней увидела свои ноги. Ноги, казалось, принадлежали другой женщине, были незнакомыми – белые, с голубыми перетяжками и узлами вен, неузнаваемо тонкими. Брендон принес еще ее синее шерстяное платье и помог ей одеться. Энни долго не могла попасть в левый рукав. Ее правая рука все еще находилась на перевязи, так что Брендон накинул халат поверх нее, подвязал вокруг талии пояс. Кресло на колесиках уже стояло возле кровати. Санитары опустили Энни в кресло и надели ей на ноги тапочки.– Ну вот… – Брендон улыбнулся ей.– Вот ты и стала, наконец, человеком, – мысленно дополнила его реплику Энни.За неделю, которая прошла с того дня, когда она услышала Рождественский хорал, самочувствие ее значительно улучшилось, выздоровление пошло гораздо быстрее. Тело обрело свой границы под ее собственной кожей, больше не разбегаясь по трубкам этих непонятных аппаратов. Энни вновь стала сама собой, оделась в собственную одежду, цвет и материю которой она сама для себя выбирала. За эту неделю она поправилась на столько, что теперь ее можно было перевести из этой тихой, наполненной легким жужжанием комнаты с ярким светом и неподвижными телами больных.Брендон взялся за ручки кресла и покатил его вперед.Внезапно Энни испугалась. Она привыкла к этой палате, привязалась к ней, стала ее частью. Санитары, доктора и их машины делали все за нее, а теперь ей возвращали право самой отвечать за себя – право, от которого она уже отвыкла. Двери палаты приближались и Энни было страшно от неизвестности, ожидающей там, за ними. Рука Энни вцепилась в полы халата, и сразу женщина почувствовала, какой слабой стала она за время, проведенное в этих стенах.К двери, чтобы проводить Энни, подошли сиделки в своих белых халатах, и даже старшая сестра ненадолго покинула свой наблюдательный пункт в центре комнаты.– Всего хорошего, удачи тебе! – говорили они Энни, сидящей в каталке. – Будь умницей в палате, внизу, а то ведь мы за тобой там не уследим.– Почему она не будет умницей, чего болтать зря, – недовольно побурчал Брендон.Двери отворились. Энни глубоко вздохнула. Она так долго ждала этой возможности дышать самостоятельно, что сейчас казалось немыслимым остановиться и хоть на секунду задержать дыхание.– Сегодня днем, – пришла ей в голову мысль, – я увижу Томаса и Бенджи. – Энни повернула голову и с благодарностью улыбнулась тем, кто заботился о ней все эти нелегкие дни. – Большое спасибо, – сказала она.Все махали ей вслед и, наконец, за каталкой закрылись двери, Энни увидела перед собой длинный больничный коридор. За ее спиной Брендон насвистывал какой-то веселый мотивчик. Она увидела тонкую, кремового цвета полосу там, где стена плавно переходила в темно-вишневый пол. Они проехали мимо дежурного, и она заметила на его одежде мелкие пятнышки. На их пути встретилась группа студентов. В своей розовой форме они выглядели словно фигуры абстрактной живописи. Казалось, что воздух сегодня был прозрачнее чем всегда, и туманная тонкая дымка окутывала все вокруг, сглаживая острые контуры и усиливая краски, сверкавшие вокруг нее.Стоял серый пасмурный день, но Энни казалось, что этот узенький коридор был освещен ослепительным солнечным светом. Целая симфония разных звуков разливалась вокруг. Энни различала шаги людей, голоса, шум улицы и даже автомобильные сигналы.Она совершенно четко слышала каждую резкую ноту той мелодии, которую насвистывал Брендон. У дверей лифта она зачарованно смотрела на огоньки, горевшие на кнопках светового табло. С легким шипением открылись двери, внутри зеленой кабины стоял такой пыльный, металлический запах, что Энни даже оглянулась, чтобы посмотреть, как будет реагировать на него Брендон.– Ну как, милочка? Все о'кей? – улыбнулся он ей, а потом нажал на кнопку, и лифт пошел вниз.Когда они спускались, восторг сжал горло Энни. Ее счастье было таким огромным, что она боялась потерять сознание. Но вот очень скоро лифт остановился, и двери вновь открылись. Энни заморгала под лучами света, который падал на нее. Наконец, они двинулись по другому гулкому коридору, в конце которого Энни увидела палату, где ей предстояло провести следующие несколько недель. Кресло катилось так быстро, что казалось, будто Брендон бежит. Спустя несколько мгновений Энни въехала внутрь палаты.Здесь она взволнованно перевела дыхание и с удивлением огляделась вокруг. Она оказалась в джунглях среди цветов и разноцветных занавесок. Целые водопады разных красок, светлых и темных заливали ярко-красный пол комнаты. Было такое ощущение, словно до этого момента существовал темный цвет и все остальные исчезли. И вот она внезапно вернулась и мир опять засверкал всем многоцветьем красок.– Боже, как прекрасно! – прошептала Энни. Брендон рассмеялся.По-разному называли вторую палату, но прекрасной – ни разу!Кровать для Энни уже была приготовлена. Белые простыни сияли, как горные вершин, сверкающие под лучами солнца.Брендон заговорил с сиделкой, Энни улавливала их интонации, впечатления этого дня так сильно переполняли ее, что она не могла различить ни слова из их разговора. В окно, возле которого стояла кровать, была видна вереница красно-кирпичных стен, множество окон, водосточные трубы и голубей, сидящих на них. Она видела эту картину с потрясающей отчетливостью. На тумбочке у кровати стояло в горшке какое-то растение с зеленовато-желтыми цветами и красноватыми листьями.Энни всегда терпеть не могла назойливо-красные цветы. Теперь же ей показалось, что ничего более прекрасного она не видела за всю свою жизнь. Ей захотелось прикоснуться к сочной прохладе листьев.А на кровати в блестящих целлофановых пакетах были рассыпаны букеты ярких живых цветов.Одна из сиделок подала Энни букет, чтобы она могла им полюбоваться. Это были хризантемы всех оттенков: от снежно-белого до темно-красного. Вокруг серебристого хрустящего целлофана вилась желтая сатиновая лента. Из-за нее достали и передали Энни карточку, на которой она прочитала послание, написанное несформировавшимся почерком: «С любовью и наилучшими пожеланиями скорейшего выздоровления от всех в Рашхолме». Рашхолм была школа, в которой учился Томас.Сердечность этого бесхитростного пожелания тронула ее до слез.Волнение, казалось, растопило все ее защитные барьеры, и Энни почувствовала, какой она стала ранимой. Она откинулась на спинку кресла, слезы текли у нее по щекам.– Простите, – произнесла она. – Сама не знаю, почему я так расплакалась из-за цветов.– Ничего-ничего, милая, не расстраивайся, так бывает, – успокоил ее Брендон.Другая сестра взяла у нее из рук цветы.– Я их поставлю в вазу, хорошо? Только предупреждаю, я не умею составлять букеты.Энни помогли лечь в постель. Она всем телом почувствовала прохладную свежесть гладких простыней, мягкие подушки нежно легли ей под голову. Слезы медленно высыхали на лице Энни, но она продолжала тихонько всхлипывать.– Ну, ну, ну, так-то лучше, – произнес Брендон, когда они устроили Энни поудобнее, он поцеловал ее в щеку и, уходя помахал на прощанье рукой:– Ты держалась молодцом. Мы все наверху гордимся тобой.– Ох, уж этот Брендон! – воскликнула сиделка, входя в комнату и держа в руках высокую вазу с хризантемами, сочувственно глядя на отрешенное лицо Энни, задернула занавеску вокруг ее кровати.Теперь Энни лежала в своем тихом спокойном уголке. Она смотрела по сторонам, изучая каждую деталь окружающей ее обстановки. Свет из окна свободно лился на белое покрывало и бледно-розовые округлые спинки кроватей. На прикроватной тумбочке все лежали понравившиеся ей цветы.Очень медленно Энни подняла руку и коснулась кончиками пальцев восковых завитушек лепестков хризантемы. Казалось, цветы впитывали сочные желтые краски из окружающего их мира, а затем отдавали их назад такими же богатыми, маслянисто-теплыми блестками червонного золота.В следующее мгновение Энни почувствовала прилив острого счастья. Его приступ пронизал все ее тело, лишая сил своим огнем. Рука безвольно лежала вдоль тела, а Энни бессильно откинулась на подушки. Еще никогда мир не казался ей таким ясным и восхитительным. В эти мгновения она поняла не только то, что будет жить, но и то, как прекрасна жизнь. Благодарность за все, что она сегодня пережила, охватила ее. У нее перехватило горло и стиснуло грудь так, что стало трудно дышать. Счастье, переполнявшее ее, танцевало, как танцуют пылинки в солнечных лучах, и слепило глаза, пело в ушах и заглушало суетливый шум больничной палаты.Энни улыбалась и трепетала, пораженная щедрой красотой подарка, сделанного ей судьбой, его чудесное сияние омывало и приобретало все, что было вокруг.Энни была очень слаба и в то же время непоколебимо тверда вновь.– Я жива, – твердила она себе. – Я больше никого не боюсь.Она все так же приветливо и радостно улыбалась, когда за занавеской послышались шаги, приглушенные голоса, а затем бодрое приглашение сиделки: «Заходите, она в полном порядке».Занавеска открылась пошире и вошел мужчина. Он неуклюже передвигался на своих костылях, и занавеска зацепилась за них. Мужчина дернул плечом, пытаясь освободиться, все также не отводя взгляда от лица Энни. В его глазах застыло выражение беспокойства. У вошедшего человека были темные, значительно темные волосы, брови. Глубокие морщины залегли в уголках рта. Энни заметила, как вздрагивают его руки, сжимающие костыли. Лицо посетителя было ей незнакомо, но в то же время знала она его лучше, чем кого бы то ни было.– Стив, – тихо прошептала она.Его беспокойство сразу исчезло. Энни закрыла свое избитое лицо рукой и вдруг поняла, что ей от него нечего скрывать. И ее рука вновь упала на одеяло.Наконец, все так же не отрывая от нее взгляда, он произнес:– У тебя такой счастливый вид.– О, да! – ответила она и протянула ему свою руку, ту самую, которую он держал все те долгие часы.Стив отставил костыли в сторону, с трудом сохраняя равновесие и придерживаясь за краешек кровати, дотянулся до Энни. Воспоминание, вызванное этим прикосновением, тут же захватило их обоих. Прошло много времени, прежде, чем один из них смог пошевельнуться.Стив придвинулся поближе, присел на край кровати. Он протянул свою свободную руку и положил ее на обрезанные короткие волосы Энни, затем осторожно пальцами коснулся ее шеи. А потом быстро и как-то очень непринужденно наклонился и поцеловал в щеку. Энни почувствовала, что ее лицо запылало, как будто она вновь была невинной девушкой.– У тебя такой счастливый вид – вновь повторил Стив, и Энни засмеялась в ответ:– У меня ужасный вид.– Нет, Энни, нет!Стив не видел синяков на ее теле, не замечал бледности кожи и едва зажившую рану в углу рта. Он видел только Энни, такую, какой представлял ее себе, когда Мартин рассказывал о ней – смеющейся, как мгновение назад, со светлыми волосами, вьющимися вокруг лица. У нее голубые глаза м теплая, нежная кожа. Ее нельзя было бы назвать слишком красивой или особенно эффектной, но в эту минуту, переполненная счастьем и жизненной энергией, Энни казалась ему прекрасной.– Взгляни, – произнесла она. И протянула руку к пушистым лепесткам желтой хризантемы.Они смотрели на цветы и на такие простые, обыкновенные вещи, окружающие их, – пластмассовый кувшин с водой на деревянной тумбочке, стакан, халат на спинке кровати, тусклый вид за окном.Стив и Энни смотрели на этот мир, такой обычный, – а видели кошмарную, глухую темноту и себя в ней, под грудой обломков рухнувшего здания и думали о боли, которую там испытали, и вспоминали ужас надвигающейся смерти и страх, что не придется увидеть никогда больше – увидеть этот мир, такой обычный и такой прекрасный.Энни снова почувствовала, как переполняет ее радость бытия, как счастье солнечным потоком заливает все вокруг, лаская на своих теплых волнах. Она посмотрела на Стива его глаза лучились таким ярким светом, таким восторгом что сомнений быть не могло – он испытывает такие же чувства. Они торжествующе улыбнулись друг другу, гордясь тем, что прошли через такие страдания и выжили, и счастливы. Стив бережно взял руку Энни и поцеловал ее пальцы. Незачем было говорить, ни к чему были слова: слишком хорошо они оба теперь знали, что такое настоящая беда и настоящая радость.Но вот из мира воспоминаний они вернулись в реальную жизнь и забросали друг друга вопросами и вдруг, смутившись, оборвали их, поняв, что почти не слушают друг руга, а только всматриваются, узнавая заново, и рассмеялись этому, как подростки.– Ах, Стив, ну, что же ты, продолжай…– Да нет, нет, говори ты, Энни.– Я так рада, что ты, Стив уже ходишь, а то я ведь и не знал толком, как твои дела. Ты скажи, что же с твоей ногой?Он ответил ей немногословно и кратко, почти не обращая внимания на свои слова, стараясь только рассказывать так, чтобы она не разволновалась. Энни с сочувствием смотрела на Стива, вслушиваясь в звучание его голоса, стараясь соединить знакомые интонации и тембр с незнакомым еще лицом и выражением глаз, манерой поведения.Оказалось, что он очень интересный мужчина с привлекательным своеобразным лицом, живыми глазами и непринужденными манерами. Это было немного неожиданно для Энни. В ее воображении, там, во тьме он представлялся ей большим, массивным, уверенным в себе человеком, с резкими чертами лица. На самом деле Стив оказался стройным, худощавым. И Энни предположила, что до взрыва он был еще красивее, наверняка, всегда элегантный, холеный. Сейчас между сросшихся бровей пролегли глубокие морщинки, суровые линии очертили выразительные, темные волосы подстрижены, что делало его моложе, чем он был на самом деле и удивительная улыбка одновременно и чуть насмешливая и лучезарная появлялась порой на полных, чувствительных губах.– А я знаю, как твои дела, – сказал он ей.– А откуда?– О, я получал регулярные бюллетени, главным образом, от санитарок. Один раз меня информировал твой хирург, в самый канун Рождества повидаться со мной приходил твой муж.– Мартин к тебе приходил?! – Энни была поражена.– Да, это он сказал мне, что твои дела пошли на поправку. Еще он говорил, что ты улыбнулась ему.– Н-не помню… – Энни подумала о потоках света, которые изливали лампы над ее головой, а смутно видневшееся у кровати лицо Брендона, от постоянной боли, владеющей всем телом.– Я только помню, как пели хорал. Ну, да больничный хор исполнял Рождественские песнопения. А что еще говорил тебе Мартин?– Он…он поблагодарил меня за то, что я помог тебе, – в глазах Стива мелькнуло выражение, которого Энни не поняла. – Но я ему сказал, что в этом нет нужды – мы помогали друг другу как могли. Разве не так?– Да, – прошептала Энни. Воспоминания вихрем закружились вокруг них.Энни знала, что ей нужно о многом рассказать Стиву, именно ему а не Мартину, потому что говорить с мужем о том, как все это было, значило пережить весь тот ужас, и только Стив был тем человеком, который мог избавить ее от этого. Тот свет, который озарил сегодня их, и та радость, которую принесла ей встреча с родными, – разные вещи. И не надо их смешивать.– Ты все еще испытываешь страх? – его голос звучал тихо, нежно.Энни посмотрела на цветы, шторы на окнах.– Нет… Я не боюсь. Ведь здесь, в больнице, мы в безопасности, правда? Мы выжили, самое страшное позади. Когда я пришла в себя там, наверху, с катетером в горле, первое о чем я вспомнила было то, что ты говорил: «Они доберутся до нас вовремя». Я пыталась опять дотянуться до твоей руки, но не могла даже пошевелиться. Вот тогда я снова почувствовала страх. Все эти трубки на запястьях, на всем теле – казалось они опутывают, душат меня. Но знаешь, это скоро прошло. Энни дотронулась пальцами до уголка рта.– А теперь мне страшно только, когда я сплю. Мне часто снится, что нас опять завалило, мы снова похоронены заживо и нас никто не спасет… И не хватает воздуха… Трудно дышать, а просыпаюсь после этого в ужасе. А самый страшный сон – это настоящий кошмар – когда мне снится, будто я там одна, а тебя рядом нет.Стив взял руку Энни и пожал ее. Их пальцы сплелись, и ладони мужчины и женщины крепко прижались одна к другой.– Мы увидимся еще? Поговорим обо всем, – внезапно спросила Энни.– Нет, не сейчас… Я имею ввиду, мы будем разговаривать иногда.– Да, конечно, – пообещал он, – мне это ведь тоже необходимо.Внезапно Стиву показалось, что он слышит чьи-то шаги. Кто-то направился в палату.– Только не задерживайтесь долго, – предупредила сиделка, когда разрешила ему войти. Стив отпустил руку Энни и постучал по гипсу, прикрытому полами халата.– Я еще пробуду тут несколько недель, – оживленно сказал он, – пока они не поставят окончательно на ноги. Так что у нас впереди уйма времени для разговоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Брендон и санитарка помогли Энни подняться с кровати. Ей подали один из ее домашних халатов, принесенных мужем, и она впервые за много дней увидела свои ноги. Ноги, казалось, принадлежали другой женщине, были незнакомыми – белые, с голубыми перетяжками и узлами вен, неузнаваемо тонкими. Брендон принес еще ее синее шерстяное платье и помог ей одеться. Энни долго не могла попасть в левый рукав. Ее правая рука все еще находилась на перевязи, так что Брендон накинул халат поверх нее, подвязал вокруг талии пояс. Кресло на колесиках уже стояло возле кровати. Санитары опустили Энни в кресло и надели ей на ноги тапочки.– Ну вот… – Брендон улыбнулся ей.– Вот ты и стала, наконец, человеком, – мысленно дополнила его реплику Энни.За неделю, которая прошла с того дня, когда она услышала Рождественский хорал, самочувствие ее значительно улучшилось, выздоровление пошло гораздо быстрее. Тело обрело свой границы под ее собственной кожей, больше не разбегаясь по трубкам этих непонятных аппаратов. Энни вновь стала сама собой, оделась в собственную одежду, цвет и материю которой она сама для себя выбирала. За эту неделю она поправилась на столько, что теперь ее можно было перевести из этой тихой, наполненной легким жужжанием комнаты с ярким светом и неподвижными телами больных.Брендон взялся за ручки кресла и покатил его вперед.Внезапно Энни испугалась. Она привыкла к этой палате, привязалась к ней, стала ее частью. Санитары, доктора и их машины делали все за нее, а теперь ей возвращали право самой отвечать за себя – право, от которого она уже отвыкла. Двери палаты приближались и Энни было страшно от неизвестности, ожидающей там, за ними. Рука Энни вцепилась в полы халата, и сразу женщина почувствовала, какой слабой стала она за время, проведенное в этих стенах.К двери, чтобы проводить Энни, подошли сиделки в своих белых халатах, и даже старшая сестра ненадолго покинула свой наблюдательный пункт в центре комнаты.– Всего хорошего, удачи тебе! – говорили они Энни, сидящей в каталке. – Будь умницей в палате, внизу, а то ведь мы за тобой там не уследим.– Почему она не будет умницей, чего болтать зря, – недовольно побурчал Брендон.Двери отворились. Энни глубоко вздохнула. Она так долго ждала этой возможности дышать самостоятельно, что сейчас казалось немыслимым остановиться и хоть на секунду задержать дыхание.– Сегодня днем, – пришла ей в голову мысль, – я увижу Томаса и Бенджи. – Энни повернула голову и с благодарностью улыбнулась тем, кто заботился о ней все эти нелегкие дни. – Большое спасибо, – сказала она.Все махали ей вслед и, наконец, за каталкой закрылись двери, Энни увидела перед собой длинный больничный коридор. За ее спиной Брендон насвистывал какой-то веселый мотивчик. Она увидела тонкую, кремового цвета полосу там, где стена плавно переходила в темно-вишневый пол. Они проехали мимо дежурного, и она заметила на его одежде мелкие пятнышки. На их пути встретилась группа студентов. В своей розовой форме они выглядели словно фигуры абстрактной живописи. Казалось, что воздух сегодня был прозрачнее чем всегда, и туманная тонкая дымка окутывала все вокруг, сглаживая острые контуры и усиливая краски, сверкавшие вокруг нее.Стоял серый пасмурный день, но Энни казалось, что этот узенький коридор был освещен ослепительным солнечным светом. Целая симфония разных звуков разливалась вокруг. Энни различала шаги людей, голоса, шум улицы и даже автомобильные сигналы.Она совершенно четко слышала каждую резкую ноту той мелодии, которую насвистывал Брендон. У дверей лифта она зачарованно смотрела на огоньки, горевшие на кнопках светового табло. С легким шипением открылись двери, внутри зеленой кабины стоял такой пыльный, металлический запах, что Энни даже оглянулась, чтобы посмотреть, как будет реагировать на него Брендон.– Ну как, милочка? Все о'кей? – улыбнулся он ей, а потом нажал на кнопку, и лифт пошел вниз.Когда они спускались, восторг сжал горло Энни. Ее счастье было таким огромным, что она боялась потерять сознание. Но вот очень скоро лифт остановился, и двери вновь открылись. Энни заморгала под лучами света, который падал на нее. Наконец, они двинулись по другому гулкому коридору, в конце которого Энни увидела палату, где ей предстояло провести следующие несколько недель. Кресло катилось так быстро, что казалось, будто Брендон бежит. Спустя несколько мгновений Энни въехала внутрь палаты.Здесь она взволнованно перевела дыхание и с удивлением огляделась вокруг. Она оказалась в джунглях среди цветов и разноцветных занавесок. Целые водопады разных красок, светлых и темных заливали ярко-красный пол комнаты. Было такое ощущение, словно до этого момента существовал темный цвет и все остальные исчезли. И вот она внезапно вернулась и мир опять засверкал всем многоцветьем красок.– Боже, как прекрасно! – прошептала Энни. Брендон рассмеялся.По-разному называли вторую палату, но прекрасной – ни разу!Кровать для Энни уже была приготовлена. Белые простыни сияли, как горные вершин, сверкающие под лучами солнца.Брендон заговорил с сиделкой, Энни улавливала их интонации, впечатления этого дня так сильно переполняли ее, что она не могла различить ни слова из их разговора. В окно, возле которого стояла кровать, была видна вереница красно-кирпичных стен, множество окон, водосточные трубы и голубей, сидящих на них. Она видела эту картину с потрясающей отчетливостью. На тумбочке у кровати стояло в горшке какое-то растение с зеленовато-желтыми цветами и красноватыми листьями.Энни всегда терпеть не могла назойливо-красные цветы. Теперь же ей показалось, что ничего более прекрасного она не видела за всю свою жизнь. Ей захотелось прикоснуться к сочной прохладе листьев.А на кровати в блестящих целлофановых пакетах были рассыпаны букеты ярких живых цветов.Одна из сиделок подала Энни букет, чтобы она могла им полюбоваться. Это были хризантемы всех оттенков: от снежно-белого до темно-красного. Вокруг серебристого хрустящего целлофана вилась желтая сатиновая лента. Из-за нее достали и передали Энни карточку, на которой она прочитала послание, написанное несформировавшимся почерком: «С любовью и наилучшими пожеланиями скорейшего выздоровления от всех в Рашхолме». Рашхолм была школа, в которой учился Томас.Сердечность этого бесхитростного пожелания тронула ее до слез.Волнение, казалось, растопило все ее защитные барьеры, и Энни почувствовала, какой она стала ранимой. Она откинулась на спинку кресла, слезы текли у нее по щекам.– Простите, – произнесла она. – Сама не знаю, почему я так расплакалась из-за цветов.– Ничего-ничего, милая, не расстраивайся, так бывает, – успокоил ее Брендон.Другая сестра взяла у нее из рук цветы.– Я их поставлю в вазу, хорошо? Только предупреждаю, я не умею составлять букеты.Энни помогли лечь в постель. Она всем телом почувствовала прохладную свежесть гладких простыней, мягкие подушки нежно легли ей под голову. Слезы медленно высыхали на лице Энни, но она продолжала тихонько всхлипывать.– Ну, ну, ну, так-то лучше, – произнес Брендон, когда они устроили Энни поудобнее, он поцеловал ее в щеку и, уходя помахал на прощанье рукой:– Ты держалась молодцом. Мы все наверху гордимся тобой.– Ох, уж этот Брендон! – воскликнула сиделка, входя в комнату и держа в руках высокую вазу с хризантемами, сочувственно глядя на отрешенное лицо Энни, задернула занавеску вокруг ее кровати.Теперь Энни лежала в своем тихом спокойном уголке. Она смотрела по сторонам, изучая каждую деталь окружающей ее обстановки. Свет из окна свободно лился на белое покрывало и бледно-розовые округлые спинки кроватей. На прикроватной тумбочке все лежали понравившиеся ей цветы.Очень медленно Энни подняла руку и коснулась кончиками пальцев восковых завитушек лепестков хризантемы. Казалось, цветы впитывали сочные желтые краски из окружающего их мира, а затем отдавали их назад такими же богатыми, маслянисто-теплыми блестками червонного золота.В следующее мгновение Энни почувствовала прилив острого счастья. Его приступ пронизал все ее тело, лишая сил своим огнем. Рука безвольно лежала вдоль тела, а Энни бессильно откинулась на подушки. Еще никогда мир не казался ей таким ясным и восхитительным. В эти мгновения она поняла не только то, что будет жить, но и то, как прекрасна жизнь. Благодарность за все, что она сегодня пережила, охватила ее. У нее перехватило горло и стиснуло грудь так, что стало трудно дышать. Счастье, переполнявшее ее, танцевало, как танцуют пылинки в солнечных лучах, и слепило глаза, пело в ушах и заглушало суетливый шум больничной палаты.Энни улыбалась и трепетала, пораженная щедрой красотой подарка, сделанного ей судьбой, его чудесное сияние омывало и приобретало все, что было вокруг.Энни была очень слаба и в то же время непоколебимо тверда вновь.– Я жива, – твердила она себе. – Я больше никого не боюсь.Она все так же приветливо и радостно улыбалась, когда за занавеской послышались шаги, приглушенные голоса, а затем бодрое приглашение сиделки: «Заходите, она в полном порядке».Занавеска открылась пошире и вошел мужчина. Он неуклюже передвигался на своих костылях, и занавеска зацепилась за них. Мужчина дернул плечом, пытаясь освободиться, все также не отводя взгляда от лица Энни. В его глазах застыло выражение беспокойства. У вошедшего человека были темные, значительно темные волосы, брови. Глубокие морщины залегли в уголках рта. Энни заметила, как вздрагивают его руки, сжимающие костыли. Лицо посетителя было ей незнакомо, но в то же время знала она его лучше, чем кого бы то ни было.– Стив, – тихо прошептала она.Его беспокойство сразу исчезло. Энни закрыла свое избитое лицо рукой и вдруг поняла, что ей от него нечего скрывать. И ее рука вновь упала на одеяло.Наконец, все так же не отрывая от нее взгляда, он произнес:– У тебя такой счастливый вид.– О, да! – ответила она и протянула ему свою руку, ту самую, которую он держал все те долгие часы.Стив отставил костыли в сторону, с трудом сохраняя равновесие и придерживаясь за краешек кровати, дотянулся до Энни. Воспоминание, вызванное этим прикосновением, тут же захватило их обоих. Прошло много времени, прежде, чем один из них смог пошевельнуться.Стив придвинулся поближе, присел на край кровати. Он протянул свою свободную руку и положил ее на обрезанные короткие волосы Энни, затем осторожно пальцами коснулся ее шеи. А потом быстро и как-то очень непринужденно наклонился и поцеловал в щеку. Энни почувствовала, что ее лицо запылало, как будто она вновь была невинной девушкой.– У тебя такой счастливый вид – вновь повторил Стив, и Энни засмеялась в ответ:– У меня ужасный вид.– Нет, Энни, нет!Стив не видел синяков на ее теле, не замечал бледности кожи и едва зажившую рану в углу рта. Он видел только Энни, такую, какой представлял ее себе, когда Мартин рассказывал о ней – смеющейся, как мгновение назад, со светлыми волосами, вьющимися вокруг лица. У нее голубые глаза м теплая, нежная кожа. Ее нельзя было бы назвать слишком красивой или особенно эффектной, но в эту минуту, переполненная счастьем и жизненной энергией, Энни казалась ему прекрасной.– Взгляни, – произнесла она. И протянула руку к пушистым лепесткам желтой хризантемы.Они смотрели на цветы и на такие простые, обыкновенные вещи, окружающие их, – пластмассовый кувшин с водой на деревянной тумбочке, стакан, халат на спинке кровати, тусклый вид за окном.Стив и Энни смотрели на этот мир, такой обычный, – а видели кошмарную, глухую темноту и себя в ней, под грудой обломков рухнувшего здания и думали о боли, которую там испытали, и вспоминали ужас надвигающейся смерти и страх, что не придется увидеть никогда больше – увидеть этот мир, такой обычный и такой прекрасный.Энни снова почувствовала, как переполняет ее радость бытия, как счастье солнечным потоком заливает все вокруг, лаская на своих теплых волнах. Она посмотрела на Стива его глаза лучились таким ярким светом, таким восторгом что сомнений быть не могло – он испытывает такие же чувства. Они торжествующе улыбнулись друг другу, гордясь тем, что прошли через такие страдания и выжили, и счастливы. Стив бережно взял руку Энни и поцеловал ее пальцы. Незачем было говорить, ни к чему были слова: слишком хорошо они оба теперь знали, что такое настоящая беда и настоящая радость.Но вот из мира воспоминаний они вернулись в реальную жизнь и забросали друг друга вопросами и вдруг, смутившись, оборвали их, поняв, что почти не слушают друг руга, а только всматриваются, узнавая заново, и рассмеялись этому, как подростки.– Ах, Стив, ну, что же ты, продолжай…– Да нет, нет, говори ты, Энни.– Я так рада, что ты, Стив уже ходишь, а то я ведь и не знал толком, как твои дела. Ты скажи, что же с твоей ногой?Он ответил ей немногословно и кратко, почти не обращая внимания на свои слова, стараясь только рассказывать так, чтобы она не разволновалась. Энни с сочувствием смотрела на Стива, вслушиваясь в звучание его голоса, стараясь соединить знакомые интонации и тембр с незнакомым еще лицом и выражением глаз, манерой поведения.Оказалось, что он очень интересный мужчина с привлекательным своеобразным лицом, живыми глазами и непринужденными манерами. Это было немного неожиданно для Энни. В ее воображении, там, во тьме он представлялся ей большим, массивным, уверенным в себе человеком, с резкими чертами лица. На самом деле Стив оказался стройным, худощавым. И Энни предположила, что до взрыва он был еще красивее, наверняка, всегда элегантный, холеный. Сейчас между сросшихся бровей пролегли глубокие морщинки, суровые линии очертили выразительные, темные волосы подстрижены, что делало его моложе, чем он был на самом деле и удивительная улыбка одновременно и чуть насмешливая и лучезарная появлялась порой на полных, чувствительных губах.– А я знаю, как твои дела, – сказал он ей.– А откуда?– О, я получал регулярные бюллетени, главным образом, от санитарок. Один раз меня информировал твой хирург, в самый канун Рождества повидаться со мной приходил твой муж.– Мартин к тебе приходил?! – Энни была поражена.– Да, это он сказал мне, что твои дела пошли на поправку. Еще он говорил, что ты улыбнулась ему.– Н-не помню… – Энни подумала о потоках света, которые изливали лампы над ее головой, а смутно видневшееся у кровати лицо Брендона, от постоянной боли, владеющей всем телом.– Я только помню, как пели хорал. Ну, да больничный хор исполнял Рождественские песнопения. А что еще говорил тебе Мартин?– Он…он поблагодарил меня за то, что я помог тебе, – в глазах Стива мелькнуло выражение, которого Энни не поняла. – Но я ему сказал, что в этом нет нужды – мы помогали друг другу как могли. Разве не так?– Да, – прошептала Энни. Воспоминания вихрем закружились вокруг них.Энни знала, что ей нужно о многом рассказать Стиву, именно ему а не Мартину, потому что говорить с мужем о том, как все это было, значило пережить весь тот ужас, и только Стив был тем человеком, который мог избавить ее от этого. Тот свет, который озарил сегодня их, и та радость, которую принесла ей встреча с родными, – разные вещи. И не надо их смешивать.– Ты все еще испытываешь страх? – его голос звучал тихо, нежно.Энни посмотрела на цветы, шторы на окнах.– Нет… Я не боюсь. Ведь здесь, в больнице, мы в безопасности, правда? Мы выжили, самое страшное позади. Когда я пришла в себя там, наверху, с катетером в горле, первое о чем я вспомнила было то, что ты говорил: «Они доберутся до нас вовремя». Я пыталась опять дотянуться до твоей руки, но не могла даже пошевелиться. Вот тогда я снова почувствовала страх. Все эти трубки на запястьях, на всем теле – казалось они опутывают, душат меня. Но знаешь, это скоро прошло. Энни дотронулась пальцами до уголка рта.– А теперь мне страшно только, когда я сплю. Мне часто снится, что нас опять завалило, мы снова похоронены заживо и нас никто не спасет… И не хватает воздуха… Трудно дышать, а просыпаюсь после этого в ужасе. А самый страшный сон – это настоящий кошмар – когда мне снится, будто я там одна, а тебя рядом нет.Стив взял руку Энни и пожал ее. Их пальцы сплелись, и ладони мужчины и женщины крепко прижались одна к другой.– Мы увидимся еще? Поговорим обо всем, – внезапно спросила Энни.– Нет, не сейчас… Я имею ввиду, мы будем разговаривать иногда.– Да, конечно, – пообещал он, – мне это ведь тоже необходимо.Внезапно Стиву показалось, что он слышит чьи-то шаги. Кто-то направился в палату.– Только не задерживайтесь долго, – предупредила сиделка, когда разрешила ему войти. Стив отпустил руку Энни и постучал по гипсу, прикрытому полами халата.– Я еще пробуду тут несколько недель, – оживленно сказал он, – пока они не поставят окончательно на ноги. Так что у нас впереди уйма времени для разговоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41