Для украшений, решила она, заметив на груди у Николя миниатюрный ключик. Сделав лицо, Николя взялась за волосы и яростно чесала их щеткой до тех пор, пока рыжая копна не засверкала, будто облако в лучах солнца. Рассказ Анжелы и преображение Николя завершились почти одновременно. В камнатушке наступила тишина.– Видишь ли, Николя, – первой прервала молчание Анжела, – твой брат чем-то напоминает мне дядюшку Майки. Только не спрашивай, чем именно, – я и сама не знаю. Наклоном головы, быть может, или испуганным взглядом. Или таким выражением лица – вроде он что-то знает, да сказать не может. Словом, я бы хотела ему помочь. Если получится, конечно.Голос ее звучал все тише, пока не смолк вовсе. Николя, придирчиво разглядывавшая в зеркале свой нарисованный рот, стрельнула в нее зеленым взглядом.– Помочь? Как?Анжела пожала плечами. Вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз. Николя тем временем принялась наводить порядок в своей коллекции. Методично закрутила все флаконы, блеск для губ сунула в футляр, щелкнула крышкой пудреницы. Затем нырнула вниз, спиной к Анжеле – заметила-таки ее любопытство, – пошуршала чем-то в ларце. И развернулась лицом к гостье.– Я вроде как тоже людям помогаю, скажешь, нет? – Плутовская улыбка открыла дырку вместо верхнего резца. – Типа клиентам. Жизнь облегчаю. С тебя пример беру.– Ты не должна зарабатывать на жизнь… этим, – проговорила Анжела. Господи, до чего же ханжески прозвучало. Ну и ладно. Лучше она будет выглядеть ханжой, чем купится на старую байку, миллион раз слышанную от коллег Николя по цеху. Монашка против гулящей – уж слишком это топорно и упрощенно.– Неужто? – Николя сверкнула глазами. – А кто мне запретит? Ты? Мария-Вечная-Дева?Анжела была поражена.– Так вы со Стивом, выходит, католики?– Ни хрена! – огрызнулась Николя, впрочем, довольно беззлобно. – Послушай-ка, сестра, или как тебя там надо звать… Я в твои дела нос совала? Говорила, чтобы ты из монашек ушла? – Анжела с несчастным видом покачала головой. Сейчас укажет на дверь. – То-то же. Ну и ты меня не трожь. По-твоему, как мне еще на этот свой салон заработать?– Не знаю. А как другие?– У других мамки-папки имеются и всякие прочие сродственники. А я хрен кому нужна. Зато я сама себе хозяйка, сама берлогу снимаю, чтоб было куда клиентов водить. И ни один вонючий котяра не стрижет с меня купоны. Сюда заваливаю на ночь, чтоб от этих скотов спрятаться. Наркотой не балуюсь. Даже не пью, чтоб ты знала. Водки когда хлебну с клиентом – и все. Короче, у меня все под контролем. Года два, самое большее три – и нацеплю белый халатик в своем салоне, только меня тут и видели. Усекла? И нечего мне тут дерьмо на уши вешать!– Ладно, – кротко отозвалась Анжела. – А Стив как в этот план вписывается?– А никак.– Он переживает за тебя.Николя презрительно скривила рот. Что-то в ее варианте сказки про Золушку не вяжется, думала Анжела. То ли нюанс какой выпадает, то ли интонации не те. Словно наизусть заучила и талдычит механически. Уж больно банальная картинка: шлюха на пути к высшему свету, куда она тащит себя на кружевной резинке от трусиков. Кто-кто, а Анжела прекрасно знала, в чем заключался парадокс этого и прочих приютов: чтобы заполучить койку, комнатку, а позже и квартиру, нужно было сочинить историю пожалобнее. И неважно, что слушатели всех этих басен видели рассказчиц насквозь, понимали, что наркотики и выпивка будут процветать, от своего занятия девочки не откажутся, да и лгать будут по-прежнему на каждом шагу. Неважно. Соблюсти традиции – вот что важно. В традициях приюта врать с три короба, значит, будут врать. Метаморфоза из «кем я была» в «кем я стану» здесь принималась на ура. В том, что Николя торговала собой, сомнений не было. Куда она на самом деле двигалась – вот в чем вопрос, ответ на который известен одной лишь Николя. Одной из Николя. В этой хрупкой оболочке их несколько. Теперь-то у Анжелы глаза открылись. Одна не выстояла бы и не ожесточилась бы до такой степени.– Послушай, Николя, – Анжела подалась вперед, пытаясь поймать взгляд девушки. – Стив постоянно крутится у ваших дверей. На днях мне пришлось из кожи вон лезть, чтобы его утихомирить и не позволить расшибить о стену голову. А ему всего-то и нужно, что увидеть тебя, побыть рядом или поговорить. Неужели трудно уделить ему пару минут?– Он натуральный псих. С детства такой. Всю жизнь пытался себя изничтожить.– Но он ведь как-никак родной брат тебе. Неужели не жалко?– Ой, только вот этого дерьма мне не надо. Теперь он мне никто, ясно? Достал вконец, мудак. – Николя швырнула расческу через комнату. Анжела отшатнулась при виде ярости, брызжущей из зеленых глаз. – Житья от него ни хрена нет. В какой угол ни заползу – он тут как тут, лупит по своей гребаной башке. – Она очень убедительно изобразила отчаянный жест Стива, присовокупив бессмысленно открытый рот и безжизненно пустой взгляд. У Анжелы комок встал в горле – до того сейчас Николя была похожа на брата, высматривающего ее у дверей женского приюта.– А еще хоть кто-нибудь у него есть?Попытка Анжелы ослабить напряжение не удалась. Николя решила взвинтить себя до истерики. На гримасы разукрашенного узкого личика больно было смотреть.– Ни хрена! – рявкнула она в ответ. – Двое нас – я и придурок этот. И не дай ему бог прицепиться ко мне с этим. Клянусь, я… – Взяв себя в руки, Николя натянула уже знакомую Анжеле маску ледяного равнодушия.– Прицепиться с чем? – негромко переспросила Анжела.– Ни с чем. – Пальцы у Николя дрожали, когда она прикуривала следующую сигарету. Циничная ухмылка искривила яркие губы: – Видела? Во до чего довел. Кишки выворачивает. Так и я, чего доброго, монашкой долбаной стану – вроде тебя.– С какой стати?– Ну… – Еще одна затяжка. – Ты ведь тоже вроде как людям помогаешь. Стив для тебя на дядюшку как-его-там смахивает. Боишься ты, вот что я тебе скажу. Точно?– Боюсь? – переспросила Анжела.Стоп. Не она ли здесь сеанс психоанализа проводит? Уже и историю сочинила. Отца никогда не знали, мать бросила в раннем детстве, потом череда детских домов, несколько приемных семей, где над ними издевались… Словом, обычное попурри из самых унылых мелодий. Без сексуальных извращений, разумеется, тоже не обошлось. И вот теперь брат изо всех сил цепляется за единственную свою ценность в жизни – сестру.Анжела поднялась.– Извини, что побеспокоила, Николя. Больше не повторится. Честно говоря, я очень волновалась, что мать-настоятельница заметит Стива у вашей двери и выставит из приюта. Что ж. Если это случится, я ничем не смогу помочь. – Расстроенная и почему-то совершенно обессиленная, она взялась за ручку двери.– Его хотят выставить? Эй-эй, погоди! Да он тут же сюда припрется. Черта с два я от него отделаюсь, и мне тогда хана!– В каком смысле? – Анжела мысленно была уже далеко, но глаза Николя умоляли.– Сядь, а? – Девушка явно была на грани паники.Анжела послушно села, стиснула колени, пристроила на них сцепленные руки.– Ну, Николя?Та сделала несколько быстрых вдохов-выдохов, прижала ладонь к ямочке на шее и заговорила.Час спустя Анжела осмелилась пошевелиться на стуле. В глазах стояли слезы, тело ныло от неудобной позы. Пока длился рассказ Николя, она боялась даже вздохнуть. История, и впрямь тривиальная, являла собой знакомую палитру человеческой низости и деградации, но повествовательный дар помог Николя нарисовать поразительно живой портрет сирот, цеплявшихся за жизнь в трясине детства. Отголоски утрат звенели в каждом слове. Потеря родителей и дома, жизненного старта и жизненных целей. Стив очень рано начал чудить, и с тех пор их уделом стала бесконечная цепь детских домов. Николя единственная кое-как справлялась с братом, в десять лет она, по сути, была ему матерью. Держать в узде Стива стало ее главной обязанностью, не оставлявшей ни сил, ни времени ни на что другое. Выйти куда-нибудь без него? И речи быть не может. Вскоре ее тяготило уже само присутствие Стива в комнате. Груз ответственности был чересчур велик для слабых полудетских плеч. Анжела сразу подумала о Майки и поняла, чем парень напомнил ей дядюшку. Груз ответственности за Майки точно так же давил на ее плечи. Даже издалека. Дядюшка всегда был с ней, как и неумолчный хор теток.Голос Николя звучал монотонно, почти скучно, в нем не было и намека на жалость к себе. Девушка не отрывала глаз от батареи косметики, время от времени резким выдохом вздымая разноцветные язычки этикеток, как знамена своего «я». Возможно, думала Анжела, эти пузырьки и тюбики заменили ей все, чем обделила жизнь. Возможно, для Николя они – надежная маска, за которой можно спрятаться, когда окружающий мир пугает зыбкой неопределенностью.Николя все говорила, говорила; и Анжела все больше проникалась сочувствием к ней. Где справедливость? Дети не должны так страдать. Господь не создал их для подобных лишений.Тяжелее всего приходилось на Рождество, когда они сравнивали судьбу других детей со жребием, выпавшим на их долю. Когда волей-неволей понимали, что никуда им не деться от безжалостной правды: они люди третьего сорта. Ошметки. Отстой. Шлаковая порода.Николя нежданно-негаданно выпал счастливый билет. Ее взяла к себе супружеская пара, которая буквально не могла надышаться на девочку. За несколько лет до того они потеряли родную дочь, а возраст не позволял им взять младенца на усыновление. Супруги жили в солнечном Клапаме, в большом доме из красного кирпича. Милые, добрые люди, они окружили Николя заботой, заставили учиться, и через год она расцвела в лучах их любви. Стив по-прежнему обитал в детском доме; в приемные семьи его не брали – слишком много хлопот, и только Николя навещала его каждые выходные. Сердце ее разрывалось от жалости всякий раз, когда она возвращалась домой, а он оставался в чужих стенах, но выхода не было. К тому же… если честно, радость избавления от обузы пересиливала жалость к брату. В Клапаме ее встречали сияние солнца и сияние родительских глаз. Исполнилась ее самая заветная мечта: она стала частичкой двух любящих сердец. Правдами и неправдами супруги удочерили ее официально, и Николя официально стала другим человеком. Первое Рождество в клапамском доме она запомнит до конца своих дней.Второе тоже, но по другой причине. Не в силах вынести еще одно Рождество без сестры, Стив попал в больницу с запястьями, вскрытыми до костей. Прежнее бремя вернулось на плечи Николя. Приемные родители прониклись пониманием. Навещали вместе с дочерью Стива, честно пытаясь принять мальчика в свой дружный треугольник, в котором он, увы, так и не смог приткнуться ни к одному углу. Николя умоляла забрать Стива в их солнечный дом. Родители колебались, но из любви к своей маленькой девочке в конце концов пошли даже на этот шаг. И поплатились. Трагедия была неминуема, и она произошла. Стив раскроил голову о стену, забрызгав кровью нежно-кремовый интерьер их прелестной гостиной. Годы, проведенные в казенных заведениях, сделали свое дело: он не представлял себе жизни без решеток на окнах. Стива отослали обратно, а после очередной его попытки суицида к нему с тоской в сердце присоединилась и Николя. Милая пара так и не оправилась от визита ее бешеного братца. С того дня Николя чувствовала холодок отчуждения. Стив со всей очевидностью продемонстрировал, что у девочки была своя, чуждая им история.Следующий детский дом, куда неудобных детей отправили под предлогом «начала новой жизни», а на деле чтобы избавиться от Стива, вспоминался Николя как страшный сон. Здесь она лишилась даже собственной тени – на нее ежесекундно накладывалась тень Стива. После первых же месячных – дикое совпадение – ее в первый раз изнасиловал один из воспитателей. Николя смолчала. Смолчала и во второй раз. Когда Стива вытащили среди ночи из кровати и заставили смотреть, она заговорила. Никто не стал слушать.Кому было нужно копаться в «небылицах» взбалмошной девчонки с разукрашенным под Барби лицом и юбками размером с фиговый листок? Чем занимаются старшие детдомовки, и так всем известно. Николя много чего выучила к тому времени. Уяснила, в частности, что у нее есть кое-что стоящее… стоящее денег. Которых ей было недостаточно. А потому в пятнадцать лет Николя удрала. Стив смылся вслед за ней, чудом разыскав сестру в нищенском притоне Восточного Лондона. Спустя пару месяцев Николя бегала уже не от властей, а от Стива, потому что сколько ни старалась, так и не смогла стереть из памяти самое страшное – его взгляд в ту ночь. В ту ночь, когда его привязали к стулу, а Николя насиловали у него на глазах. Урок преподали. Будешь дергаться – сестре хуже будет. Больше Стив о том эпизоде не вспоминал.Но его глаза преследовали Николя повсюду. Терзали. И до сих пор терзают. А он опять ее разыскал.– О, Николя… – только и смогла выдавить Анжела, коснувшись ладоней девушки. Та отпрянула с резким выдохом, судорожно, будто за спасательный круг, вцепилась в помаду и принялась возить ею по губам.– Сама видишь… – слова звучали невнятно, – нельзя мне с ним. Достал.– Вижу. Я посмотрю, что можно сделать… – Анжела запнулась. – Раз уж ты так хочешь, буду стараться не подпускать его к тебе.Не удержавшись, она раскрыла объятия. Ей так хотелось показать Николя, что кто-то еще способен сострадать ей в этом мире, полном жестокости и горя. Николя дернулась было, попыталась оттолкнуть, но уже через миг затихла, уткнув лицо в плечо Анжелы.– Ладно, пойду. – Анжела сжала переносицу, удерживая слезы. – Прости. Прости за то… За все.Она выскочила за дверь прежде, чем Николя увидела хлынувшие слезы. Анжела, в свою очередь, тоже не увидела заигравшей на ярких губах Николя самодовольной ухмылочки. Глава девятая Вернувшись на свою половину приюта, Анжела обнаружила Мэри Маргарет в полной готовности к торжественному выходу. Полная готовность включала в себя неизменную синюю юбку, синий пиджак, кипенно-белую блузу с гигантским воротником по моде семидесятых и белую дамскую сумочку из дерматина. А также – Господи, помоги нам – новые белые босоножки с тесемками, длины которых едва хватало, чтобы обхватить щиколотки, и плотные черные чулки начала века. Во всем Соединенном Королевстве не найдется еще одной женщины, способной откопать босоножки с тесемками. Единственная в своем роде женщина приплясывала от нетерпения, дожидаясь из туалета своего провожатого. Второй из ее свиты пялился в потолок со страданием во взоре – вылитый Себастьян Великомученик перед смертью. Мэри Маргарет метнулась к себе в кабинет, с непривычки к каблукам едва не расшибив нос о стену, и хлопнула дверью. Не иначе как бутылку на подмогу призвала; два-три глотка перед неизбежным приемом, ясное дело, не помешают.Парня-провожатого Анжела знала со времен его пребывания в приюте. Второй, нехотя покинувший туалет, тоже оказался из бывших приютских. Оба давно уже жили в собственных квартирах, но сегодня были вызваны матушкой на подмогу – ей предстояло посетить торжественный прием, где архиепископ и ее светлость супруга мэра обещались превознести ее неоценимые заслуги в расселении бездомных. Ну мыслимо ли было отказать благодетельнице? Сочувственная улыбка Анжелы была встречена тоскливым стоном одного из избранных. Теперь уже оба изучали потолок. Из кабинета, стирая с губ следы преступления, вышла Мэри Маргарет. На нее было больно смотреть – сама не своя от переживаний. Здесь она кто? Бог и царь, в крайнем случае – наместник Бога на земле, королева своих владений, непререкаемый авторитет. А за стенами приюта? Стареющая толстуха со щетиной на подбородке и ногами-колодами, в данный момент расставленными на ширину плеч, чтобы удержать равновесие на дурацких каблуках.– Ладно. – Она со свистом втянула воздух. – Повторяем. Если его светлость скажет вам словцо, вы ответите…– Благодарение матушке Мэри Маргарет! – хором ответствовала свита.– Верно. – Непривычные к дамским сумочкам пальцы матушки побелели от ненужного усилия. Анжела почти прониклась сочувствием. Почти.Плачевная процессия удалилась, а Анжела вернулась к делам, которых до окончания дня еще осталось воз и маленькая тележка. Только тогда она сможет забраться в свою келью и за сигаретой – не меньше трех штук на сегодня – займется писаниной. Мысль о сигаретах немедленно вызвала в памяти образ Николя, а вместе с ним на Анжелу обрушилась такая лавина жалости, что не проведать Стива оказалось выше ее сил.Она нашла его в комнате отдыха. Смотрел ли Стив телевизор или просто таращил стеклянный взгляд в экран, осталось под вопросом, но при появлении Анжелы он вскинул голову. Она молча потрепала его по голове, будто приблудного пса, и окунулась в водоворот приютских дел.Сто тысяч часов спустя, еле передвигая ноги от усталости, Анжела поплелась в часовню. Иногда ей казалось, что Бог – не человек и не живое существо вообще, а место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33