Может, Стив пригласил ее выпить, они просто поговорили и…
— Вот это «и» мне и не нравится!
Эта фраза так напомнила Сьюзи прежнюю Дженет, что она рассмеялась.
— Ты должна прямо спросить его об этом.
— О чем?
— Спал ли он с ней.
— Не могу. — испуганно ответила Дженет.
— Почему?
— Он знает, о чем я думаю. — Она опустила голову. — И не пытается меня разубедить.
— Дженет! Во-первых, догадаться, о чем ты думаешь, невозможно. А во-вторых, лучше признайся себе в том, что не хочешь спрашивать его из-за своей чертовой гордости! Стив любит тебя, и ты это прекрасно знаешь.
— Да, это верно, — прошептала Дженет.
— Тогда дай ему шанс
— А что, если это правда?
— Тогда я одолжу тебе точильный камень!
Дженет взглянула на подругу и слабо улыбнулась. Но боль не отпускала ее. Она бросилась на шею к Сьюзи и тихо вымолвила:
— Я так рада, что пришла. Я очень скучала по тебе, Сью.
Мэнди не могла прийти в себя от новости Джейсона, потому позвонила на работу и сказалась больной. Однако оставаться дома было еще тяжелее. Она начала гладить белье, но вскоре оставила это занятие, надела пальто и вышла на улицу.
В «Сэнсбери» в этот час было не так многолюдно, как обычно. Мэнди медленно брела с тележкой вдоль прилавков, складывая в нее продукты — ей так мало их требовалось в последнее время, — и молила Бога о том, чтобы не встретить здесь случайно кого-нибудь из знакомых. Одна мысль о том, что все узнают про Джейсона, приводила ее в ужас. Она не перенесет шуточек подруг на эту тему!
Стоя в очереди в кассу, Мэнди беспокойно оглядывалась. Она понимала, что должна порадоваться за сына и Джемму, но не могла. Рождение ребенка меняло не только их жизнь, но и ее собственную. Мэнди только встала на ноги, достигла относительного благополучия и внутреннего равновесия после развода с Питом, а теперь у нее появилось такое чувство, буд-то приходится снова возвращаться на первую клетку и начинать игру сначала.
Она всегда была чьей-то дочерью, чьей-то женой, чьей-то матерью, и вот ей предстояло стать чьей-то бабушкой.
Расплатившись за покупки, Мэнди поспешила домой по Ливерпул-роуд. Когда она остановилась на перекрестке Клаудсли-плейс у светофора, парень в белой машине опустил стекло и окликнул ее.
— Мэнд?
— Пит? — удивилась она.
— Садись, я тебя подвезу.
Мэнди села вперед и поставила сумку на пол.
— У тебя новая машина? — спросила она, захлопнув дверцу.
— Нет. Я одолжил ее у Барри на один день. — Пит взглянул на нее. — Ну? Полагаю, тебе он тоже позвонил.
— Кто?
— Не притворяйся. Сама знаешь кто. Джсйсон.
— А…
— Что значит «а… »?
Мэнди отвернулась. Ей не хотелось говорить о том, в каком состоянии она находится с тех пор, как узнала эту новость. Но Пит, казалось, не замечал, как она удручена.
— По-моему, это здорово. Из Джеммы получится отличная мать. Да и Джейсону это пойдет на пользу. Пора ему узнать, что такое ответственность.
Поскольку Мэнди молчала, Пит взглянул на нее и нахмурился.
— Ты в порядке?
Она пожала плечами.
— Не волнуйся, они справятся. У них все будет хорошо.
—Я знаю.
— Тогда в чем дело?
Мэнди покачала головой.
— Хочешь поговорить об этом?
Она снова пожала плечами.
Пит посмотрел в зеркало заднего вида, притормозил и свернул на обочину.
— Ну, выкладывай. В чем дело?
— Не знаю. Я… — вздохнула Мэнди.
— Послушай, — заговорил он ласково. — Не выпьешь ли со мной чашку чаю? Давай заедем ко мне.
— Нет, мне пора возвращаться.
— Не говори ерунду, — возразил Пит. — Ты выглядишь сейчас так, что я не рискнул бы оставить тебя одну с каким-нибудь острым предметом.
— Это не такая уж плохая мысль, — усмехнулась она.
— Ну как? Поехали?
— Ладно. Но если будешь смеяться, я убью тебя.
Пит совсем не смеялся. Но в чем заключается ее проблема, тоже не понял.
— Не знаю, Мэнд, — сказал он, снова поставив чайник. — По-моему, каждый человек молод настолько, насколько сам себя таковым ощущает. Я хочу сказать, моя дорогая, что тебе еще нет и сорока!
— Мужчинам легко так говорить! С возрастом у них прибавляется седины, зато они становятся более искушенными и импозантными, А у женщин все происходит наоборот, с возрастом они становятся толстыми и плаксивыми. Я не хочу выглядеть так, будто моя жизнь клонится к закату, потому что только-только начала жить. Я имею в виду — самостоятельно.
Пит быстро взглянул на нее и тут же отвернулся, занявшись приготовлением чая.
— Боже Всемогущий, Мэнд! Да любой скажет, что ты просто молодец! Ты ведь нашла работу, да? И как я слышал, не обделена мужским вниманием.
Мэнди потупилась, пытаясь угадать, что именно слышал о ее личной жизни Пит, и в не слишком ли фривольном изложении. Она собиралась уже что-то ответить ему, но в этот момент дверь распахнулась.
— Привет!
Мэнди оглянулась и застыла в изумлении. Не ожидая прихода подружки Пита, она не подготовилась к такому сюрпризу. Мэнди натянуто улыбнулась. Девушка между тем прошла в комнату с двумя большими сумками. Мэнди поняла, что она ходила за покупками к «Марку и Спенсеру».
Освободившись от ноши, девушка оглядела Пита и гостью.
— Вы, наверное, Мэнди?
Она была маленькая, хрупкая и довольно милая. И очень юная. Именно это вызвало в душе Мэнди ревность и зависть.
— Лучше не ждать, пока он нас познакомит. — Девушка кивнула на Пита. — Меня зовут Эмми.
— Очень приятно.
— Я узнала вас по фотографиям.
— Правда? Разве он не вырезал меня отовсюду?
Эмми рассмеялась, а Мэнди, почувствовав себя старой и немодно одетой, смутилась.
— Пит поит вас чаем? Отлично! Налей мне тоже, милый. Я умираю от жажды.
Пит пошел к плите разогревать чайник, и когда проходил мимо Эмми, она собственнически положила ему руку на спину, приподнялась на цыпочках и поцеловала сзади в шею. Пит упорно смотрел в стену прямо перед собой, а Мэнди отвернулась охваченная приступом ревности.
Мэнди потянулась за своей сумкой и приподнялась.
— Я, пожалуй, пойду.
— Нет, допейте чай! — отозвалась Эмми.
Мэнди села и отхлебнула из чашки остывший чай. Эмми устроилась напротив нее и дружелюбно улыбнулась.
— Отличные новости, да? Я имею в виду Джексона. Вы, наверное, гордитесь своим сыном?
— Еще бы!
— Она очень волнуется, — не оборачиваясь, заметил Пит.
— Волнуетесь? Почему?
— Потому что ее скоро станут называть бабушкой. — Пит поставил на стол две чашки горячего чая.
— А по-моему, это здорово. — Эмми с недоумением смотрела на Мэнди: неужели такая малость может действительна быть для кого-то проблемой? — Взгляните-ка на меня! Я ведь тоже буду кем-то вроде бабушки для вашего внука, а мне всего двадцать девять!
Мэнди еле сдержала злость.
Пит расположился между женщинами.
— Мэнди боится, что все сразу же будут считать ее старой кошелкой.
— Ерунда! — отозвалась Эмми.
Легко говорить, когда твоя попка помещается на половине стула!
Эмми подалась вперед и положила свою маленькую наманикюренную ручку на руку Мэнди.
— Все образуется, когда вы привыкнете к этой мысли, — улыбнулась она. — Мы будем по очереди сидеть с внуком.
— Да, — кивнула Мэнди, передернувшись от такой перспективы.
Дженет закрыла за собой дверь, повесила на вешалку жакет и прислушалась. Откуда-то доносился неясный шум. В квартире кто-то был. Она вдруг испугалась, облизнула пересохшие губы и на цыпочках вошла в спальню,
— Стив?
Он вынимал что-то из нижнего ящика шкафа, сидя на корточках. Рядом на кровати лежал раскрытый чемодан. Услышав голос жены, Стив замер на миг, потом медленно выпрямился.
— Что ты делаешь? — с недоумением глядя на чемодан, спросила Дженет.
Стив не повернулся к жене, только быстро взглянул на ее отражение в зеркале и тут же опустил глаза.
— Я поживу пока у Пола. У него есть лишняя комната, и… — Голос изменил ему. Никогда прежде Дженет не видела мужа таким подавленным и растерянным.
Она не могла отвести испуганного взгляда от чемодана, в который Стив складывал свои вещи. Дженет кашлянула и робко задала вопрос, так долго мучивший ее;
— Ты спал с ней?
Он вздохнул и молча покачал головой.
— Стив?
— Что?
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
Стив переступил с ноги на ногу и обернулся, наконец осмелившись взглянуть жене в глаза. На ресницах у нее дрожали слезы.
— Я так люблю тебя, Джен.
Она кивнула. Стив медленно подступил к жене и осторожно, словно она была из хрупкого китайского фарфора, заключил в объятия. И тут Дженет разрыдалась.
— Я не хотел причинить тебе боль.
Ей незачем было ничего отвечать. То, как она прижалась к его груди, было красноречивее всяких слов.
— Просто мне хотелось с кем-то поговорить. Я не предполагал, что это так дорого мне обойдется, и… — Стив глубоко вздохнул, — Я не хотел все разрушить.
Дженет вытерла слезы и подняла голову.
— Я знаю, — прошептала она, глядя ему в глаза.
— А потом я всю ночь думал о нашем малыше и…
Она приложила ему палец к губам, затем поцеловала в лоб, в нос и в подбородок.
— Даже когда все было совсем плохо, когда нас постигали неудачи одна за другой, в глубине души я знала, что в конце концов все образуется. Так и случилось. — Дженет прижала его ладонь к своему животу. — Вот увидишь, так и будет.
Положив пачку тетрадей на стол, Карен пошла в кухню и достала из холодильника бутылку шардонэ, открытую накануне. Выдался один из тех дней, когда она чувствовала себя не учительницей, а укротительницей диких хищников, которая щелкает кнутом, входя в клетку. Однако дело было не только в гормональных изменениях пубертатного периода. Карен помнила себя и своих подружек в этом возрасте: они были далеко не образцовыми ученицами, но таких безобразий не устраивали.
Школьная дисциплина необратимо подорвана, как ни ханжески это звучит. В стародавние времена учителя били детей. Теперь ситуация изменилась на прямо противоположную, и учителю повезет, если он успеет уклониться от удара!
Карен налила себе полный бокал прохладного вина и, вернувшись в гостиную, заметила белый листок на каминной полке: «Я ушла. Не жди. Люси». Сунув записку под часы, она отхлебнула вина и села на диван. Карен ждала большая кипа тетрадей, но откладывать до бесконечности то, что давно не давало ей покоя, было уже невозможно. Она решила написать отцу письмо с объяснениями.
Целый день Карен мысленно составляла письмо, подбирала слова, которые точнее передали бы то, что она хотела сказать. Ей было необходимо, чтобы отец услышал ее, понял и снова любил, как раньше.
Подобрать нужные слова оказалось невероятно трудно, но вместе с тем просто. Она с детства ощущала себя лесбиянкой. Еще не зная этого, Карен вела себя не так, как другие девочки. Очень долго она убеждала себя, что в один прекрасный день появится мужчина, который изменит ее. Какая наивность! Теперь, по прошествии времени, она понимала, что всегда влюблялась — страстно, самозабвенно — только в девочек. Карен объясняла это тем, что так нетрадиционно проявляется ее сильный, волевой характер, и надеялась со временем перерасти это. Но этого так и не произошло.
В подростковом возрасте, когда ее подружки сходили с ума по Дэвиду Кэссиди, Донни Осмонду и Роду Стюарту, она обклеивала стены своей комнаты фотографиями Сьюзи Кват-ро, Мэри Осмонд и Дебби Хэрри. Теперь это казалось смешным, но, очевидно, такая подборка была неслучайной.
Но любой обман — и прежде всего самообман — не проходит для человека бесследно. У Карен выработалась привычка маскироваться, таиться и притворяться, изображать внешне нормальную жизнь. В конце концов это привело к таким ужасным последствиям.
Непросто было выразить все это в письме так, чтобы изложить суть дела и не обвинить, хотя бы косвенно, отца, хотя именно страх перед ним, перед его гневом и насмешками и вынуждал Карен притворяться.
Но она не хотела упрекать отца. Карен жаждала примирения. Мечтала, чтобы он понял ее и принял такой, какова она на самом деле.
Карен не хватало смелости изложить в письме все так, как она задумала. Наверное, Крис была права, называя ее трусливым мышонком. Карен по природе была застенчива, и труднее всего ей было преодолеть именно свою застенчивость, а вовсе не страх. Ведь тогда пришлось бы написать о себе откровенно. И еще Карен боялась, что отец отшвырнет ее письмо, не читая, едва она положит его на стол.
А что, если так и случится?
Эта мысль невыносимо терзала ее. Она его дочь, и если отец так поступит, это будет равносильно окончательному разрыву. Даже если так, она все же напишет это письмо, чтобы избавиться от лжи и страха.
Карен достала блокнот из сумки, открыла его на первой чистой странице и, поразмыслив немного, принялась за дело.
«Папа.
Я понимаю, что тебе трудно понять это, но, пожалуйста, попытайся. Я очень люблю тебя. И всегда любила. И мне нужна твоя любовь и понимание. Это очень важно для меня. Прошу тебя, вспомни мое детство, то, каким ребенком я росла, — и ты поймешь, что я хочу сказать. Ничто на свете не важно для меня так, как твое понимание… »
Карен расплатилась с таксистом и отпустила машину. Посмотрев на фасад родительского дома, она увидела, что кто-то бежит к ней но дорожке.
— Карен!
— Дэзи?
Дэзи промчалась мимо нее и выскочила на дорогу, размахивая руками.
— Эй, стойте! — попыталась она остановить машину. Таксист заметил ее и притормозил.
— Мне очень жаль, дорогая. — Дэзи взяла Карен за руку. — Твоего отца снова увезла «скорая». Я пыталась дозвониться до тебя.
— Когда его увезли? — Карен ощутила головокружение и тошноту.
— Десять минут назад.
— Спасибо, я…
— Давай, Карен. Поехали скорее.
Они сели в машину.
— В какую больницу едем? — спросил таксист, оборачиваясь назад.
— В Эссекс.
— Тогда держитесь. Оглянуться не успеете — уже будем на месте.
Но они опоздали. Отец умер по дороге в больницу в машине экстренной кардиологической помощи. Мать сидела в палате возле постели мужа и не сводила с него взгляда, словно ожидая, что он проснется и откроет глаза, Она не верила и то, что произошло. Медсестра принесла ей лекарство, чтобы вывести из состояния шока, но мать отказалась. Она сидела рядом с мужем, держа в своих горячих ладонях его холодную руку и гладя уже посиневшие пальцы.
Карен оцепенела. Стоя рядом с больничной койкой, она нащупывала в кармане письмо, которое собиралась отдать отцу. Ее горе было безмерно, и вместе с тем она чувствовала себя обманутой. Ее обокрали в тот момент, когда она так надеялась помириться с родителями.
— Почему ты не дождался? — еле слышно прошептала она. — Почему, черт побери!
Пришел брат. На нем не было лица. Карен видела, как он шел по коридору по направлению к ней, и еще издали догадалась, что ему уже сообщили печальную новость. Она скрестила руки на груди, заняв оборонительную позицию. Но брат только покачал головой и вдруг безутешно, совсем по-детски разрыдался.
Карен заключила его в объятия. Страдания брата заставили ее с новой силой ощутить потерю. Как ужасно, что она уже никогда ничего не сможет объяснить отцу! За отцом осталось последнее слово в их споре; уйдя из жизни, он поставил в нем роковую точку.
— Ничего, — похлопала Карен брата по спине, — Поплачь, дай слезам выход. Тебе станет легче.
Но этого не произошло ни в тот момент, ни годы спустя.
Тусклый свет ноябрьского дня пробивался сквозь щель в задернутых шторах и освещал фотографию под стеклом на дальней стене спальни. Анна стояла у изголовья двуспальной кровати. Ее поразило, как за последние несколько недель изменилась мать. Лицо ее стало не просто болезненно бледным, а словно прозрачным; черты заострились и удлинились — все в ней предвещало приближение смертного часа. Казалось, с тех пор, как Анна видела мать в последний раз, рак уничтожил ее изнутри, не затронув лишь хрупкую внешнюю оболочку.
Анна подняла глаза, и ее взгляд наткнулся на фотографию на стене. Солнечный свет играл на стекле, не позволяя рассмотреть снимок. Впрочем, Анна и так знала, что фотография запечатлела отца на ступенях приходской церкви. Он был в костюме, взятом напрокат накануне. Рядом с ним стояла мать в белом подвенечном платье, в котором когда-то выходила замуж бабушка.
С того дня прошло сорок два года, то есть целая жизнь.
Анна тихо вышла из спальни, на кухне ее ждала тетя. На серебряном подносе в центре стола стоял горячий заварной чайник.
Тетя Шарлотта была младшей из семерых детей бабушки.
Когда умрет мать Анны, она останется последней. От этой мысли Анну бросило в холод.
— Я и представить себе не могла… — начала Анна и вдруг поняла, что любые слова будут звучать фальшиво. Из-за работы она не могла найти времени для матери. И теперь мать умирает! Какое жестокое сердце у такой дочери! Тетя, ничего не ответив, налила ей чаю и протянула чашку.
— Что сказал доктор?
— Это не продлится долго. — Шарлотта взглянула ей и глаза.
Анне было невероятно трудно выдержать этот взгляд. Глаза тети показались ей зеркалом, в котором она увидела отражение своей вины, и прежде всего эгоистичности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Вот это «и» мне и не нравится!
Эта фраза так напомнила Сьюзи прежнюю Дженет, что она рассмеялась.
— Ты должна прямо спросить его об этом.
— О чем?
— Спал ли он с ней.
— Не могу. — испуганно ответила Дженет.
— Почему?
— Он знает, о чем я думаю. — Она опустила голову. — И не пытается меня разубедить.
— Дженет! Во-первых, догадаться, о чем ты думаешь, невозможно. А во-вторых, лучше признайся себе в том, что не хочешь спрашивать его из-за своей чертовой гордости! Стив любит тебя, и ты это прекрасно знаешь.
— Да, это верно, — прошептала Дженет.
— Тогда дай ему шанс
— А что, если это правда?
— Тогда я одолжу тебе точильный камень!
Дженет взглянула на подругу и слабо улыбнулась. Но боль не отпускала ее. Она бросилась на шею к Сьюзи и тихо вымолвила:
— Я так рада, что пришла. Я очень скучала по тебе, Сью.
Мэнди не могла прийти в себя от новости Джейсона, потому позвонила на работу и сказалась больной. Однако оставаться дома было еще тяжелее. Она начала гладить белье, но вскоре оставила это занятие, надела пальто и вышла на улицу.
В «Сэнсбери» в этот час было не так многолюдно, как обычно. Мэнди медленно брела с тележкой вдоль прилавков, складывая в нее продукты — ей так мало их требовалось в последнее время, — и молила Бога о том, чтобы не встретить здесь случайно кого-нибудь из знакомых. Одна мысль о том, что все узнают про Джейсона, приводила ее в ужас. Она не перенесет шуточек подруг на эту тему!
Стоя в очереди в кассу, Мэнди беспокойно оглядывалась. Она понимала, что должна порадоваться за сына и Джемму, но не могла. Рождение ребенка меняло не только их жизнь, но и ее собственную. Мэнди только встала на ноги, достигла относительного благополучия и внутреннего равновесия после развода с Питом, а теперь у нее появилось такое чувство, буд-то приходится снова возвращаться на первую клетку и начинать игру сначала.
Она всегда была чьей-то дочерью, чьей-то женой, чьей-то матерью, и вот ей предстояло стать чьей-то бабушкой.
Расплатившись за покупки, Мэнди поспешила домой по Ливерпул-роуд. Когда она остановилась на перекрестке Клаудсли-плейс у светофора, парень в белой машине опустил стекло и окликнул ее.
— Мэнд?
— Пит? — удивилась она.
— Садись, я тебя подвезу.
Мэнди села вперед и поставила сумку на пол.
— У тебя новая машина? — спросила она, захлопнув дверцу.
— Нет. Я одолжил ее у Барри на один день. — Пит взглянул на нее. — Ну? Полагаю, тебе он тоже позвонил.
— Кто?
— Не притворяйся. Сама знаешь кто. Джсйсон.
— А…
— Что значит «а… »?
Мэнди отвернулась. Ей не хотелось говорить о том, в каком состоянии она находится с тех пор, как узнала эту новость. Но Пит, казалось, не замечал, как она удручена.
— По-моему, это здорово. Из Джеммы получится отличная мать. Да и Джейсону это пойдет на пользу. Пора ему узнать, что такое ответственность.
Поскольку Мэнди молчала, Пит взглянул на нее и нахмурился.
— Ты в порядке?
Она пожала плечами.
— Не волнуйся, они справятся. У них все будет хорошо.
—Я знаю.
— Тогда в чем дело?
Мэнди покачала головой.
— Хочешь поговорить об этом?
Она снова пожала плечами.
Пит посмотрел в зеркало заднего вида, притормозил и свернул на обочину.
— Ну, выкладывай. В чем дело?
— Не знаю. Я… — вздохнула Мэнди.
— Послушай, — заговорил он ласково. — Не выпьешь ли со мной чашку чаю? Давай заедем ко мне.
— Нет, мне пора возвращаться.
— Не говори ерунду, — возразил Пит. — Ты выглядишь сейчас так, что я не рискнул бы оставить тебя одну с каким-нибудь острым предметом.
— Это не такая уж плохая мысль, — усмехнулась она.
— Ну как? Поехали?
— Ладно. Но если будешь смеяться, я убью тебя.
Пит совсем не смеялся. Но в чем заключается ее проблема, тоже не понял.
— Не знаю, Мэнд, — сказал он, снова поставив чайник. — По-моему, каждый человек молод настолько, насколько сам себя таковым ощущает. Я хочу сказать, моя дорогая, что тебе еще нет и сорока!
— Мужчинам легко так говорить! С возрастом у них прибавляется седины, зато они становятся более искушенными и импозантными, А у женщин все происходит наоборот, с возрастом они становятся толстыми и плаксивыми. Я не хочу выглядеть так, будто моя жизнь клонится к закату, потому что только-только начала жить. Я имею в виду — самостоятельно.
Пит быстро взглянул на нее и тут же отвернулся, занявшись приготовлением чая.
— Боже Всемогущий, Мэнд! Да любой скажет, что ты просто молодец! Ты ведь нашла работу, да? И как я слышал, не обделена мужским вниманием.
Мэнди потупилась, пытаясь угадать, что именно слышал о ее личной жизни Пит, и в не слишком ли фривольном изложении. Она собиралась уже что-то ответить ему, но в этот момент дверь распахнулась.
— Привет!
Мэнди оглянулась и застыла в изумлении. Не ожидая прихода подружки Пита, она не подготовилась к такому сюрпризу. Мэнди натянуто улыбнулась. Девушка между тем прошла в комнату с двумя большими сумками. Мэнди поняла, что она ходила за покупками к «Марку и Спенсеру».
Освободившись от ноши, девушка оглядела Пита и гостью.
— Вы, наверное, Мэнди?
Она была маленькая, хрупкая и довольно милая. И очень юная. Именно это вызвало в душе Мэнди ревность и зависть.
— Лучше не ждать, пока он нас познакомит. — Девушка кивнула на Пита. — Меня зовут Эмми.
— Очень приятно.
— Я узнала вас по фотографиям.
— Правда? Разве он не вырезал меня отовсюду?
Эмми рассмеялась, а Мэнди, почувствовав себя старой и немодно одетой, смутилась.
— Пит поит вас чаем? Отлично! Налей мне тоже, милый. Я умираю от жажды.
Пит пошел к плите разогревать чайник, и когда проходил мимо Эмми, она собственнически положила ему руку на спину, приподнялась на цыпочках и поцеловала сзади в шею. Пит упорно смотрел в стену прямо перед собой, а Мэнди отвернулась охваченная приступом ревности.
Мэнди потянулась за своей сумкой и приподнялась.
— Я, пожалуй, пойду.
— Нет, допейте чай! — отозвалась Эмми.
Мэнди села и отхлебнула из чашки остывший чай. Эмми устроилась напротив нее и дружелюбно улыбнулась.
— Отличные новости, да? Я имею в виду Джексона. Вы, наверное, гордитесь своим сыном?
— Еще бы!
— Она очень волнуется, — не оборачиваясь, заметил Пит.
— Волнуетесь? Почему?
— Потому что ее скоро станут называть бабушкой. — Пит поставил на стол две чашки горячего чая.
— А по-моему, это здорово. — Эмми с недоумением смотрела на Мэнди: неужели такая малость может действительна быть для кого-то проблемой? — Взгляните-ка на меня! Я ведь тоже буду кем-то вроде бабушки для вашего внука, а мне всего двадцать девять!
Мэнди еле сдержала злость.
Пит расположился между женщинами.
— Мэнди боится, что все сразу же будут считать ее старой кошелкой.
— Ерунда! — отозвалась Эмми.
Легко говорить, когда твоя попка помещается на половине стула!
Эмми подалась вперед и положила свою маленькую наманикюренную ручку на руку Мэнди.
— Все образуется, когда вы привыкнете к этой мысли, — улыбнулась она. — Мы будем по очереди сидеть с внуком.
— Да, — кивнула Мэнди, передернувшись от такой перспективы.
Дженет закрыла за собой дверь, повесила на вешалку жакет и прислушалась. Откуда-то доносился неясный шум. В квартире кто-то был. Она вдруг испугалась, облизнула пересохшие губы и на цыпочках вошла в спальню,
— Стив?
Он вынимал что-то из нижнего ящика шкафа, сидя на корточках. Рядом на кровати лежал раскрытый чемодан. Услышав голос жены, Стив замер на миг, потом медленно выпрямился.
— Что ты делаешь? — с недоумением глядя на чемодан, спросила Дженет.
Стив не повернулся к жене, только быстро взглянул на ее отражение в зеркале и тут же опустил глаза.
— Я поживу пока у Пола. У него есть лишняя комната, и… — Голос изменил ему. Никогда прежде Дженет не видела мужа таким подавленным и растерянным.
Она не могла отвести испуганного взгляда от чемодана, в который Стив складывал свои вещи. Дженет кашлянула и робко задала вопрос, так долго мучивший ее;
— Ты спал с ней?
Он вздохнул и молча покачал головой.
— Стив?
— Что?
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
Стив переступил с ноги на ногу и обернулся, наконец осмелившись взглянуть жене в глаза. На ресницах у нее дрожали слезы.
— Я так люблю тебя, Джен.
Она кивнула. Стив медленно подступил к жене и осторожно, словно она была из хрупкого китайского фарфора, заключил в объятия. И тут Дженет разрыдалась.
— Я не хотел причинить тебе боль.
Ей незачем было ничего отвечать. То, как она прижалась к его груди, было красноречивее всяких слов.
— Просто мне хотелось с кем-то поговорить. Я не предполагал, что это так дорого мне обойдется, и… — Стив глубоко вздохнул, — Я не хотел все разрушить.
Дженет вытерла слезы и подняла голову.
— Я знаю, — прошептала она, глядя ему в глаза.
— А потом я всю ночь думал о нашем малыше и…
Она приложила ему палец к губам, затем поцеловала в лоб, в нос и в подбородок.
— Даже когда все было совсем плохо, когда нас постигали неудачи одна за другой, в глубине души я знала, что в конце концов все образуется. Так и случилось. — Дженет прижала его ладонь к своему животу. — Вот увидишь, так и будет.
Положив пачку тетрадей на стол, Карен пошла в кухню и достала из холодильника бутылку шардонэ, открытую накануне. Выдался один из тех дней, когда она чувствовала себя не учительницей, а укротительницей диких хищников, которая щелкает кнутом, входя в клетку. Однако дело было не только в гормональных изменениях пубертатного периода. Карен помнила себя и своих подружек в этом возрасте: они были далеко не образцовыми ученицами, но таких безобразий не устраивали.
Школьная дисциплина необратимо подорвана, как ни ханжески это звучит. В стародавние времена учителя били детей. Теперь ситуация изменилась на прямо противоположную, и учителю повезет, если он успеет уклониться от удара!
Карен налила себе полный бокал прохладного вина и, вернувшись в гостиную, заметила белый листок на каминной полке: «Я ушла. Не жди. Люси». Сунув записку под часы, она отхлебнула вина и села на диван. Карен ждала большая кипа тетрадей, но откладывать до бесконечности то, что давно не давало ей покоя, было уже невозможно. Она решила написать отцу письмо с объяснениями.
Целый день Карен мысленно составляла письмо, подбирала слова, которые точнее передали бы то, что она хотела сказать. Ей было необходимо, чтобы отец услышал ее, понял и снова любил, как раньше.
Подобрать нужные слова оказалось невероятно трудно, но вместе с тем просто. Она с детства ощущала себя лесбиянкой. Еще не зная этого, Карен вела себя не так, как другие девочки. Очень долго она убеждала себя, что в один прекрасный день появится мужчина, который изменит ее. Какая наивность! Теперь, по прошествии времени, она понимала, что всегда влюблялась — страстно, самозабвенно — только в девочек. Карен объясняла это тем, что так нетрадиционно проявляется ее сильный, волевой характер, и надеялась со временем перерасти это. Но этого так и не произошло.
В подростковом возрасте, когда ее подружки сходили с ума по Дэвиду Кэссиди, Донни Осмонду и Роду Стюарту, она обклеивала стены своей комнаты фотографиями Сьюзи Кват-ро, Мэри Осмонд и Дебби Хэрри. Теперь это казалось смешным, но, очевидно, такая подборка была неслучайной.
Но любой обман — и прежде всего самообман — не проходит для человека бесследно. У Карен выработалась привычка маскироваться, таиться и притворяться, изображать внешне нормальную жизнь. В конце концов это привело к таким ужасным последствиям.
Непросто было выразить все это в письме так, чтобы изложить суть дела и не обвинить, хотя бы косвенно, отца, хотя именно страх перед ним, перед его гневом и насмешками и вынуждал Карен притворяться.
Но она не хотела упрекать отца. Карен жаждала примирения. Мечтала, чтобы он понял ее и принял такой, какова она на самом деле.
Карен не хватало смелости изложить в письме все так, как она задумала. Наверное, Крис была права, называя ее трусливым мышонком. Карен по природе была застенчива, и труднее всего ей было преодолеть именно свою застенчивость, а вовсе не страх. Ведь тогда пришлось бы написать о себе откровенно. И еще Карен боялась, что отец отшвырнет ее письмо, не читая, едва она положит его на стол.
А что, если так и случится?
Эта мысль невыносимо терзала ее. Она его дочь, и если отец так поступит, это будет равносильно окончательному разрыву. Даже если так, она все же напишет это письмо, чтобы избавиться от лжи и страха.
Карен достала блокнот из сумки, открыла его на первой чистой странице и, поразмыслив немного, принялась за дело.
«Папа.
Я понимаю, что тебе трудно понять это, но, пожалуйста, попытайся. Я очень люблю тебя. И всегда любила. И мне нужна твоя любовь и понимание. Это очень важно для меня. Прошу тебя, вспомни мое детство, то, каким ребенком я росла, — и ты поймешь, что я хочу сказать. Ничто на свете не важно для меня так, как твое понимание… »
Карен расплатилась с таксистом и отпустила машину. Посмотрев на фасад родительского дома, она увидела, что кто-то бежит к ней но дорожке.
— Карен!
— Дэзи?
Дэзи промчалась мимо нее и выскочила на дорогу, размахивая руками.
— Эй, стойте! — попыталась она остановить машину. Таксист заметил ее и притормозил.
— Мне очень жаль, дорогая. — Дэзи взяла Карен за руку. — Твоего отца снова увезла «скорая». Я пыталась дозвониться до тебя.
— Когда его увезли? — Карен ощутила головокружение и тошноту.
— Десять минут назад.
— Спасибо, я…
— Давай, Карен. Поехали скорее.
Они сели в машину.
— В какую больницу едем? — спросил таксист, оборачиваясь назад.
— В Эссекс.
— Тогда держитесь. Оглянуться не успеете — уже будем на месте.
Но они опоздали. Отец умер по дороге в больницу в машине экстренной кардиологической помощи. Мать сидела в палате возле постели мужа и не сводила с него взгляда, словно ожидая, что он проснется и откроет глаза, Она не верила и то, что произошло. Медсестра принесла ей лекарство, чтобы вывести из состояния шока, но мать отказалась. Она сидела рядом с мужем, держа в своих горячих ладонях его холодную руку и гладя уже посиневшие пальцы.
Карен оцепенела. Стоя рядом с больничной койкой, она нащупывала в кармане письмо, которое собиралась отдать отцу. Ее горе было безмерно, и вместе с тем она чувствовала себя обманутой. Ее обокрали в тот момент, когда она так надеялась помириться с родителями.
— Почему ты не дождался? — еле слышно прошептала она. — Почему, черт побери!
Пришел брат. На нем не было лица. Карен видела, как он шел по коридору по направлению к ней, и еще издали догадалась, что ему уже сообщили печальную новость. Она скрестила руки на груди, заняв оборонительную позицию. Но брат только покачал головой и вдруг безутешно, совсем по-детски разрыдался.
Карен заключила его в объятия. Страдания брата заставили ее с новой силой ощутить потерю. Как ужасно, что она уже никогда ничего не сможет объяснить отцу! За отцом осталось последнее слово в их споре; уйдя из жизни, он поставил в нем роковую точку.
— Ничего, — похлопала Карен брата по спине, — Поплачь, дай слезам выход. Тебе станет легче.
Но этого не произошло ни в тот момент, ни годы спустя.
Тусклый свет ноябрьского дня пробивался сквозь щель в задернутых шторах и освещал фотографию под стеклом на дальней стене спальни. Анна стояла у изголовья двуспальной кровати. Ее поразило, как за последние несколько недель изменилась мать. Лицо ее стало не просто болезненно бледным, а словно прозрачным; черты заострились и удлинились — все в ней предвещало приближение смертного часа. Казалось, с тех пор, как Анна видела мать в последний раз, рак уничтожил ее изнутри, не затронув лишь хрупкую внешнюю оболочку.
Анна подняла глаза, и ее взгляд наткнулся на фотографию на стене. Солнечный свет играл на стекле, не позволяя рассмотреть снимок. Впрочем, Анна и так знала, что фотография запечатлела отца на ступенях приходской церкви. Он был в костюме, взятом напрокат накануне. Рядом с ним стояла мать в белом подвенечном платье, в котором когда-то выходила замуж бабушка.
С того дня прошло сорок два года, то есть целая жизнь.
Анна тихо вышла из спальни, на кухне ее ждала тетя. На серебряном подносе в центре стола стоял горячий заварной чайник.
Тетя Шарлотта была младшей из семерых детей бабушки.
Когда умрет мать Анны, она останется последней. От этой мысли Анну бросило в холод.
— Я и представить себе не могла… — начала Анна и вдруг поняла, что любые слова будут звучать фальшиво. Из-за работы она не могла найти времени для матери. И теперь мать умирает! Какое жестокое сердце у такой дочери! Тетя, ничего не ответив, налила ей чаю и протянула чашку.
— Что сказал доктор?
— Это не продлится долго. — Шарлотта взглянула ей и глаза.
Анне было невероятно трудно выдержать этот взгляд. Глаза тети показались ей зеркалом, в котором она увидела отражение своей вины, и прежде всего эгоистичности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41