— Скоро ты научишься это понимать. Он тебе задаст жару, если ты хоть на минуту опоздаешь с кормлением.
— Теперь это не так, — почти надменно возразила Сьюзи. — Детей кормят не по часам, а когда они захотят есть.
Дорин расхохоталась, перепугав малыша.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда он тебе всю ночь не даст глаз сомкнуть.
Украдкой бросив взгляд на Джо, Сьюзи увидела, что тот обмяк на стуле возле кровати, уткнулся подбородком в грудь и устало закрыл глаза.
— Ему надо бы съездить домой и поспать немного, — заметил Бобби, перехватив взгляд дочери.
Сьюзи похлопала мужа по плечу, Джо очнулся и испуганно огляделся.
— Я говорю, — улыбнулся Бобби, — что тебе надо съездить домой и выспаться.
— Ха! — язвительно усмехнулась Дорин, укладывая младенца в кроватку. — Все остальные, между прочим, тоже едва держатся на ногах! — Положив мальчика, она прикрыла его одеяльцем. — Храни его Бог! — прошептала Дорин и обратилась к мужу: — Не помню, чтобы ты хоть раз поднялся среди ночи к ребенку. Помню только, как кругами ходила по детской, укачивая то одного с ветрянкой, то другого с колитом под твой мерный храп. — Она посмотрела на зятя. — А утром я готовила ему завтрак, а потом отправлялась мыть эти чертовы офисы. По возвращении домой меня ждала гора грязных пеленок.
— Да, да, да… — Сьюзи сокрушенно вздохнула. Она слышала эту историю много раз, и ей не хотелось сейчас поблекнуть на фоне матери. Сегодня был ее день, ее очередь принимать поздравления, выслушивать комплименты и требовать, чтобы все потакали ее слабостям. Сьюзи не сразу поняла, что поздравления и комплименты — ничтожная компенсация за нечеловеческое усилие, только что совершенное ею, но теперь момент был упущен.
Странный звук, похожий на мяуканье, донесся из кроватки. У Сьюзи тотчас напряглись соски. Дорин склонилась над плачущим младенцем, крохотное личико которого покраснело от усилия.
— Тихо, мой красавец. Пора обедать, да, моя крошка?
Сьюзи положила подушку на колени, поудобнее уселась на кровати и обнажила грудь.
Мэнди поднесла к губам чашку с кофе и тяжело вздохнула.
Два коричневых конверта лежали перед ней на столе. Она пробежала глазами адрес. Обращение «миссис» покоробило Мэнди, показалось ей форменным издевательством, поскольку она уже не имела права так называться, но еще не могла отказаться от этого. Теперь Мэнди уже ничего не ждала от брака с Питом, в котором состояла девятнадцать лет, но тем не менее в сорок лет перспектива одинокой старости пугала ее.
Когда Джейсон стал жить со своей девушкой, Мэнди охватили дурные предчувствия, обычные для матери, тем более что Питу тоже было девятнадцать, когда у них завязались отношения. Но вместе с тем Мэнди испытала и облегчение. Джейсон так похож на отца! Люк пока еще жил в семье, но редко бывал дома: большую часть времени он проводил с друзьями, а когда приходилось поднапрячься перед экзаменами, погружался в учебу, чтобы сбросить с себя поскорее этот груз, а затем отправиться на все четыре стороны.
Мэнди отставила кофе и распечатала первый конверт. В глаза ей бросился крупный заголовок на белом листе: «Последнее предупреждение». Она развернула его и прочла цифры в конце счета. О Господи! Во втором конверте было то же самое. С тяжелым сердцем Мэнди положила перед собой два счета, после чего поднялась, отхлебнула остывший кофе и уставилась в пространство.
Да, она слишком рано вышла замуж, теперь у нее взрослые дети и нет работы, поэтому кажется, будто приходится делать первые шаги по жизни. Однако надвигается старость, и Мэнди останется не у дел. Кто примет в расчет, что аттестат зрелости, столь необходимый в наше время, получен ею не за партой, а в семье, превыше всего ставящей религиозное образование и обучение домоводству? Однако, не имея профессии и опыта работы, трудно рассчитывать на место.
Уже два года они постепенно отдалялись друг от друга. Конечно, Пит сделал все, чтобы этот процесс происходил менее болезненно. К тому же во время развода он выказывал большее великодушие, чем когда они жили вместе. Не считает ли Пит развод освобождением? Он оплачивал содержание Люка и штрафные квитанции Мэнди за неправильную парковку, хотя уже переселился к матери. Затем Пит переехал в холостяцкую берлогу своего брата Барри, но продолжал делать для нее все, что мог.
И все же Мэнди пришлось нелегко, и если бы не друзья, Бог знает, чем бы все это закончилось. Жаль, что рядом нет Сьюзи и не с кем поговорить по душам; ближе ее у Мэнди никого не было, Но Дженет, Анна и Карен постоянно звонили, выясняя, все ли у Мэнди в порядке, и терпеливо выслушивали горькие жалобы и рыдания, когда семья отказалась принять участие в ее судьбе. В глазах отца Мэнди была виновницей развода, поскольку за спиной мужа крутила шашни с другим. Стоит ли поминать о том, как она на свадьбе заигрывала со свидетелем жениха! А ведь она не знала о том, что Джонатан был женихом Сьюзи, но это не имело никакого значения для отца.
Спустя много месяцев, когда Мэнди одолевали одиночество и пустота, она часто вспоминала об их несостоявшемся романе. Лежа в постели, сидя на кухне за столом, стоя перед зеркалом в прихожей, Мэнди закрывала глаза и словно чувствовала его руки на своих плечах. Тогда дыхание и сердцебиение у нее учащались и она как будто вдыхала его запах, ощущала прикосновение его пальцев на бедрах. Мэнди ничего не стоило представить себе, как он входит в нее. Однако она никогда не знала, что это — боль потери, желание или осознание вины. Стремится ли она получить удовлетворение или жаждет наказания.
Мэнди далеко не сразу удалось смириться с мыслью, что ее страстный роман был не чем иным, как предбрачным броском в сторону Джо — своеобразным способом привести в порядок нервы. Теперь время упущено.
Она снова бросила взгляд на беспощадные квитанции, лежавшие перед ней на столе. Возможно, следует положить их обратно в конверты и переправить Питу или дать просмотреть Люку. Но Мэнди слишком хорошо понимала, что, пока Люк не закончит школу, ей не удастся жить своей жизнью.
Зазвонил телефон, и Мэнди направилась в холл.
— Хэлло?
— Привет, Мэнд! Это я!
— Привет, Карен! Как дела?
— Отлично.
— Откуда ты, из школы?
— Да, у меня первая перемена. Послушай… Я только хотела сообщить тебе, что Сьюзи родила.
Мэнди хотелось поговорить об этом, сказать что-то подобающее для такого случая. Но слова словно застряли у нее в горле. Как она ни старалась, ничего не получалось — только странные хриплые звуки вырывались из ее груди.
— Мэнди, ты в порядке?
Глубокий вздох. Шмыганье носом.
— Да-да, все хорошо. — Мэнди глупо улыбнулась в телефон. — И кто у нее?
— Мальчишка. Семь фунтов шесть унций. Они оба прекрасно себя чувствуют.
Мэнди кивнула. Конечно, она рада за них и желает им всего самого хорошего.
— Она уже дала ему имя?
— Да. Имя чудесное: Сол!
— Сол? Сол Болл? Она, наверное, пошутила?
— К сожалению, нет, — усмехнулась Карен.
— Бедный малыш! — Мэнди не сдержала улыбки.
— Послушай! Я… э… собираюсь заскочить в больницу сегодня вечером. Если ты не занята, можешь присоединиться.
Мэнди напряглась всем телом, в ней боролись противоречивые чувства.
— Мэнд?
— Да, я слушаю. Понимаешь, я не знаю, когда Люк вернется из школы. А когда ты едешь туда?
— Около семи.
— Ладно, если смогу выбраться, встретимся там. Договорились?
— Конечно. А потом зайдем куда-нибудь выпить.
Мэнди положила трубку и вдруг отчетливо поняла, что если и отправится повидать ребенка Джо, то не раньше, чем заедет в паб и пропустит стаканчик для храбрости.
Карен успокоилась, повесив трубку. Она сомневалась в том, что Мэнди спокойно воспримет эту новость. Обычно Мэнди адекватно реагировала на все, но, когда дело касалось Сьюзи, ни за что нельзя было поручиться.
— Вы в порядке? — спросила у Карен секретарша.
— Вы считаете, что сообщать людям о рождении ребенка всегда легко и приятно? — вяло улыбнулась Карен в ответ и набрала первые три цифры рабочего телефона Дженет. Ее палец замер над четвертой цифрой, поскольку она подбирала слова для того, чтобы новость прозвучала более непринужденно, легко… и по-доброму.
Карен уронила трубку на рычаг, еще не готовая к этому звонку. Может, сначала поговорить с Крис, попросить ее совета? Но Крис постоянно говорила людям то, что они не желали слышать.
Вчерашний спор между ними был вполне обычным и состоял из взаимных обвинений в трусости и эгоизме. Они ждали друг от друга только новых неприятностей.
Хотя они уже давно не скрывали своих отношений в кругу друзей, Карен все еще не могла сказать правду своим родителям. Разве мать и отец поймут это? Они так гордились ею, когда она стала учительницей. И ждали от нее внуков. Но с Крис это невозможно. Та постоянно испытывала Карен, стараясь выяснить, кто ей дороже, кого из них она любит сильнее. Карен с трудом несла бремя этой любви, нестерпимо угнетающей, и опасалась, что однажды не вынесет этого бремени.
Всякий раз, когда родители хотели навестить Карен, она придумывала повод, чтобы самой приехать к ним в гости. С самого детства Карен привыкла быть любимой младшей дочерью, перед которой благоговела вся семья и на которую возлагала самые радужные надежды. Пока Карен оправдывала надежды родственников, она была совершенно счастлива. Карен умело притворялась такой, какой ее хотели видеть.
Иногда она встречалась взглядом с отцом, и тогда они обменивались понимающей улыбкой. В эти моменты Карен думала, что разбивает его сердце ложью. Внутренне содрогаясь, она спешила отвести глаза.
Карен осознавала всю безвыходность ситуации. Она любила Крис. Они жили вместе и планировали свое будущее вдвоем. Рано или поздно ей придется признаться родителям. И Карен не знала, чего боится больше: причинить им боль или привести их в негодование.
Накануне вечером они столкнулись на старой почве. Крис напоминала ей двуликое создание наподобие доктора Джекила и мистера Хайда: сначала она кричала и впадала в истерику, осыпала Карен упреками и обвинениями, затем утешала и ободряла ее. Она говорила, что все понимает и разделяет ее чувства, но Карен была уже вне себя от ярости. Как только Крис могло прийти в голову, что она знает ее родителей? Остаток вечера прошел в гнетущем, тягостном молчании.
Утром Карен принесла Крис в постель чай и тосты, не зная, как та воспримет этот жест. Она ждала одобрения или порицания, как школьница или служанка. Казалось, прошла вечность, прежде чем Крис наградила Карен укоризненным взглядом, после чего приняла из ее рук поднос — это означало, что она великодушно приняла извинения.
Карен снова потянулась к телефону и добралась до пятой цифры телефона Дженет, после чего сорвалась с места и бросилась в класс, надеясь, что ученики отвлекут ее от неразрешимой проблемы.
К тому моменту, когда за Дженет закрылась входная дверь, она уже расстегнула три верхние пуговицы жакета. На пороге спальни Дженет появилась уже без блузки, затем сбросила туфли и расстегнула молнию на узкой юбке. Однако лишь после того, как Дженет, оставшись в одной футболке, аккуратно сложила одежду и поставила туфли возле кровати, она полностью расслабилась.
В строительной компании, где работала Дженет, в эти дни была настоящая запарка, потому что несколько человек из штата сказались больными. Понедельники всегда выдавались особенно тяжелыми, поскольку после уик-энда регулярно возникал наплыв клиентов, рьяно бросавшихся улаживать свои дела. Дженет предполагала, что так называемое плохое самочувствие у сотрудников возникает на психосоматической почве и вызвано желанием избежать «черного понедельника». Самая давняя и одна из самых опытных сотрудниц, Дженет смирилась с необходимостью тянуть воз за всех и не выходить из себя в общении с людьми, внушающими ей стойкое отвращение. Она ненавидела свою работу.
Забившись в угол дивана, Дженет подтянула колени к подбородку и закрыла их широкой футболкой. Горячий чай немного согрел ее, отчего она почувствовала себя уютно и спокойно. На каминной полке стояла их со Стивом фотография в рамке. Странно, но эта фотография всегда действовала Дженет ободряюще, вселяла в нее уверенность, давала силы жить. Словно она могла взглянуть на них обоих как прежде, в тот далекий день, когда был сделан этот снимок — в день помолвки Сьюзи, — еще до того, как Стив согласился на искусственное оплодотворение. Сначала они долго ссорились, пока наконец не остыли и впервые не поговорили спокойно. Разговор состоялся. Дженет помнила, как была счастлива тогда: у нее снова появилась надежда. Но временами картина их жизни пугала Дженет. Тогда она ощущала на себе взгляд Стива, обвиняющий ее в том, что она не может родить ему ребенка, которого он так хотел.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Дженет вздрогнула и пролила чай на футболку.
— Джен? — окликнул ее Стив из коридора.
— Я здесь.
— Привет! — улыбнулся он с порога. Пиджак был переброшен у него через плечо, узел галстука ослаблен. — Что с тобой?
— А что ты подумал? — Она пожала плечами, проходя мимо него. — Я собираюсь принять ванну.
Дженет пожалела о том, что ее слова прозвучали так недружелюбно. Как бы ей хотелось произнести их иначе, без злости! Но демон овладел Дженет, и она была не в силах бороться с собой. Понимая, что она причина бед Стива и не может изменить этого, Дженет вскипела от ярости.
Она вошла в ванную, закрыла за собой дверь и открыла краны. Погруженная в тягостные раздумья, Дженет сидела на краю ванны и наблюдала, как поднимается уровень воды. Наедине с собой она дала волю слезам. Дженет казалось, что накопившееся за долгое время отчаяние нашло наконец выход. Как-то Стив сказал, будто согласился на искусственное оплодотворение потому, что понимал — она никогда не смирится с неудачей и не оставит попыток добиться своего. Дженет с ним спорила, говорила, что дело в нем самом, а не в ней. Утверждала, что виной всему его мужское «я». Но в душе признавала, что Стив прав.
Она была разочарована, когда им удалось добыть только четыре яйцеклетки. Дженет рассчитывала не меньше чем на десять — тогда их шансы резко возросли бы. Но доктор успокоил ее, сказав, что этого количества достаточно. Стив протянул доктору бутылочку с заранее собранной спермой, после чего им предложили вернуться домой и позвонить через два дня.
Ожидание показалось Дженет бесконечным. Она решила временно отказаться от работы и общения с друзьями, поскольку не хотела ни с кем делиться своими переживаниями. Окружающий ее мир заволокло пеленой суеверий: если она не будет подходить к телефону, все сложится благополучно; если не станет заранее придумывать имя ребенку, все обойдется; если чем-нибудь займется и выбросит из головы то, что не дает ей покоя, их ждет удача. Стива она отправила на работу.
Когда Дженет наконец позвонила, ей сообщили, что ни одна яйцеклетка не была оплодотворена. Именно в этот момент она почувствовала, что мир рухнул. Словно со стороны Дженет слышала свой бесцветный дребезжащий голос, который вежливо благодарил доктора и приводил разумные доводы в качестве оправдания неудачи, как будто эта трагедия произошла не с ней самой, а с каким-то посторонним человеком, как будто сердце ее не обливалось кровью.
Боясь самого страшного, Стив позвонил сразу. В трубке долго раздавались длинные гудки, прежде чем Дженет ответила и сообщила ему новость, хотя в этом уже не было необходимости — Стив и так обо всем догадался. Она поняла это, но все же пересказала ему разговор с доктором от начала до конца, причиняя себе тем самым нестерпимую боль.
С того самого дня Дженет погрузилась в такую глубокую скорбь, словно оплакивала своих умерших детей. Ее не преследовали ни их лица, ни погребенные тела, но в сознании Дженет эти четыре младенца, извлеченные из ее бесплодного чрева, погибли навсегда. Она невольно представляла себе, как выглядели бы ее нерожденные дети; думала о том, мальчики это были или девочки; надеялась на чудо, на луч света, который мелькнет в конце черной дыры, затянувшей их со Стивом. Последнюю надежду отнял у Дженет один короткий телефонный разговор.
Ее мать давно советовала им оставить тщетные попытки. Она сказала Дженет, что та должна радоваться, поскольку у нее есть Стив, — не многие женщины могут похвастаться такой удачей в жизни. Дженет тогда едва не набросилась на мать, но вдруг заметила боль в глубине ее глаз и остро ощутила всю тяжесть бремени, лежавшего на плечах матери. Другие, проявляя заботу, говорили, что следует попытаться еще раз — как будто она сдавала экзамен для получения водительских прав. Дженет никому из них не рассказывала о том, как ей плохо, даже если бы они захотели это знать.
Прошло два месяца, и Дженет показалось, что она пережила эту трагедию. С одержимостью тонущего человека, хватающегося за спасительную соломинку, она внушала себе, что никто не мешает им попробовать еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41