Хорошо это или плохо, но она согласна только на такой вариант, и взаимоотношения возможны только на такой основе; это она считала честным и по-другому не желала. Но этот отсталый сторонник дискриминации женщин, которому давно пора на свалку, – пусть глупая девчонка думает, что он холост, и выкладывается перед ним, – привел ее в ярость. Что он о себе вообразил? В какие игры играет?
«Ладно, пусть узнает, с кем связался», – думала она, перебирая блестящую рубиновую ткань платья, которое он купил для нее, и ловя отблеск вышитой бисером вечерней сумочки на кушетке.
Расстроенная, чувствуя себя полной идиоткой, если ее подозрения окажутся правильными, и определенно желая реванша, если это действительно так, Пейдж открыла ящик стола и достала телефонную книгу, чтобы разыскать телефонный номер отеля «Беверли Хиллз». Найдя, она сняла трубку и набрала номер, беспокойно поглядывая в сторону двери. Поскольку Стен все равно опаздывал, она надеялась, что он задержится еще на несколько минут. Ей совершенно не хотелось уж слишком драматического столкновения. А это как раз то, что она получила бы, войди он именно сейчас, когда она выслеживает его по телефону.
Когда в трубке послышались гудки, а затем оператор отеля ответил и попросил подождать, пока сможет обслужить ее линию, она глубоко вздохнула, продолжая наблюдать за дверью через позолоченное зеркало над столом, и обнаружила, что ее мысли унеслись к Марку. Она сразу же запретила себе думать о нем, чувствуя смущение, боль и чрезвычайное разочарование, засовывая телефонную книгу обратно в ящик.
Действительно ли она хотела знать? Ну конечно же! Она пообещала себе: никаких женатых мужчин, переехала, чтобы самой выйти замуж, и для них вход должен быть строго воспрещен, без лишних слов. Они были только потерей времени, потерей энергии и слишком уж часто причиной сердечных волнений. Несмотря на это, она будет круглой дурой, если потратит зря этот вечер. Пейдж предвкушала его так долго и возлагала на него так много надежд. Если Стен Паркер женат, то она его использует, причем именно так, как он планировал использовать ее. Она сделает вид, что ничего не произошло, и пойдет с ним на вечер, но она просто-напросто может уйти с кем-нибудь еще: «Спасибо за приглашение, дорогой, это было шикарно». Он услышит это вместо того, чтобы сказать самому: «Спасибо за славный секс»…
– Добрый вечер, отель «Беверли Хиллз».
Оператор наконец подключился к ее линии.
– Да, номер мистера Паркера, пожалуйста. Стен Паркер, – попросила Пейдж, нервно выстукивая дробь по столу одним из карандашей с фирменной гравировкой отеля, собираясь с духом.
Это была игра в рулетку. Маленький серебряный шарик начал крутиться, и она ждала, когда он остановится. Черное означало, что Стен Паркер там не зарегистрирован, красное – она услышит в трубке гудки.
«Вот ведь дерьмо!» – негодующе подумала она, когда действительно их услышала и ее счастье повернуло на красное.
Один гудок, два… На восьмом гудке Пейдж услышала, как Стен зовет ее по имени. Она слишком была настроена на то, чтобы услышать его голос в трубке, поэтому не сразу поняла, что голос раздался не из телефона, а что Стен Паркер собственной персоной на самом деле поворачивает ключ в замке двери.
– Привет, красавица. Пейдж, дорогая…
Мгновенно реагируя на нудные гудки в трубке, продолжавшиеся на заднем плане как дурные вести, и в то же время на голос за дверью, она положила трубку на место буквально на мгновение раньше, чем он появился в номере, – обезоруживающе красивый, в безукоризненно сшитом смокинге.
ГЛАВА 15
Биржевой маклер Ден Салливан, с прической «Майами Вайс», был таким же скучным, как и в первый раз. Но другой сосед за обеденным столом, Джек Уэллс, был совершенно другим.
Он был аномалией в однородной толпе прилизанных, озабоченных карьерой гостей, сидящих вокруг большого прямоугольного обеденного стола. Тринадцать человек (нечетное число из-за добавления в последнюю минуту Ричарда Беннеттона), все аккуратно одетые, небрежно болтающие среди мерцающих свечей. Тори сидела прямо напротив Сьюзен, между Ричардом Беннеттоном, который не отрывал глаз от Тори, и мужем одной из подруг Кит, которого Сьюзен помнила со дня свадьбы. Сьюзен с интересом подметила, что все подруги Кит имели специальность. Джейн Типлтон – фотожурналистка, работала в «Ньюсуике», Лесли Кравиц – педиатр и Бренда Лоук – литературный агент.
Сьюзен и Тори были среди них единственными незамужними женщинами. И трое из шести женщин беременны: Кит, Джейн Типлтон и Лесли Кравиц.
«Знак зрелости», – подумала Сьюзен, глядя на свой плоский живот и пытаясь представить себя беременной.
Лесли и Кит были беременны первым ребенком. А Джейн – вторым.
Джейн и ее муж Ланс Типлтон в основном говорили о детских проблемах, выдавая ворох сведений: где пройти дородовую подготовку, какие врачи известны, как «легки на руку», какие существуют «за» и «против» кормления грудью – портит или не портит оно грудь матери и нужна ли послеродовая реконструкция груди, – где найти уникальную детскую мебель, самые лучшие, разработанные по науке развивающие игрушки и аппараты, уменьшенные копии «феррари» для годовалых детей, и, в конце концов, делясь информацией о кормилицах. Джейн собрала обширный список частных кормилиц, их номера телефонов, их физиологические данные и сказала Кит и Лесли, чтобы их секретари позвонили ее секретарю и переписали эти сведения.
Иметь детей в аристократическом Лос-Анджелесе, конечно же, совсем не одно и то же, что иметь детей в Стоктоне. Сьюзен через стол посмотрела на Тори, задавая себе вопрос, слышала ли та когда-нибудь что-нибудь подобное, потому что сама Сьюзен, конечно же, ничего похожего не слышала. Реконструкция груди, кормилица, живущая при ребенке, «феррари» для отца и сына, итальянские детские кроватки… Она пыталась вычислить, сколько стоит завести ребенка в Беверли Хиллз. Нет сомнений, что как только съедет кормилица, живущая при ребенке, должна появиться няня, чтобы занять освободившееся место.
Взгляд Тори поймать было невозможно. Она и Ричард были выключены из общего разговора. Они тихо беседовали, улыбаясь друг другу.
«Счастливица», – подумала Сьюзен, радуясь за Тори.
Сьюзен нравился Ричард. Возможно, он испорчен, но это не его вина. Он очарователен и явно сосредоточен на ухаживаниях за Тори, которая, так показалось Сьюзен, скептически относилась к его знакам внимания. Почему бы ему не увлечься ею? Тори была практичной, умной, но не афишировала это, красивая, но не слишком подчеркивала это, всегда немного погруженная в себя. Она не была от Ричарда без ума, к чему он, возможно, не привык. Да еще этот ее южный акцент… Его гипнотическое воздействие Сьюзен могла наблюдать на красивом лице Ричарда.
Джек Уэллс проследил за взглядом Сьюзен и улыбнулся ей. Эта тайная связь соединила и отметила их обоих, отделив от всех остальных, сидящих за столом. Он, как бы прочитав ее мысли, заключил, что она не такая, как все, и своим взглядом сообщил ей, что он тоже другой и доволен этим. Она была уверена, что он видел ее насквозь через легкое шелковое платье, бронзовый кожаный жакет Пейдж и туфли. Он, возможно, заметил ее беспокойство, как бы не пролить на себя соевый соус, когда в гостиной им подавали японские закуски, и, возможно, уловил, какое впечатление на нее произвела крупная красная икра. Кит и Джордж наняли для обслуживания обеда персонал из японского ресторана, и национальный стиль был выдержан до последнего штриха: вплоть до тарелок, украшенных драконами, тихой звякающей музыки, лирической композиции из цветов, красочных бумажных фонарей и экстравагантных палочек для еды из слоновой кости; хорошо еще, что Кит не потребовала от гостей есть, сидя на полу. Возможно, потому что половина приглашенных женщин были беременны.
Сьюзен и Джек весь вечер почти не разговаривали друг с другом, за исключением обмена несколькими любезностями.
– О, так вы практикуете право?..
– О, так вы производите серфинги?..
– Не правда ли, этот балык великолепен?
– Чудесный дом!
Но постепенно у нее начало складываться об Уэллсе определенное мнение. Поперек левой скулы у него был шрам. Будь это кто либо другой из гостей, она бы предположила, что шрам – результат автомобильной аварии или следствие неудачного горнолыжного спуска, в общем травма, полученная в одном из элитных видов спорта. Но подобный след на лице Джека Уэллса создавал ощущение чего-то хулиганского, грубой и беспорядочной драки на улице, острого лезвия ножа. Как и у Сьюзен, его экстравагантный калифорнийский вид был просто камуфляжем, необходимым, чтобы при желании слиться с окружающей средой, до тех пор, пока не появлялся другой, такой же чужой, способный почувствовать разницу. Она видела это в его грустных карих глазах, в том, как он осматривался вокруг, оценивая и впитывая все окружающее так, будто в любой момент мог стать невидимым. Хотя он не был привлекательным, но ее притягивала печать богатого и непростого жизненного опыта. Джек был язвительным, лишенным иллюзий человеком. Никаких «серебряных ложек во рту» или частных школ. Тип отчаянного американца. Это проявлялось в его осторожных повадках, широко поставленных, чуть прикрытых веками глазах, за которыми, казалось, пряталось что-то необузданное. Он производил впечатление хладнокровного человека. И Сьюзен ему улыбнулась.
– Мне бы хотелось иметь ребенка, – высказал он свое желание, вызвав ее удивление, хотя беседа на детские темы последние минут двадцать преобладала в общем разговоре за столом.
Он выложил ей это, как некое противоречие, с дружелюбной вопрошающей улыбкой.
– Может быть, даже десять детей.
– Десять детей! – рассмеялась она, представляя этот бедлам и спрашивая себя, был ли он сиротой и поэтому стремился к огромной семье или лишился единственного ребенка. – Я надеюсь, что вы преувеличиваете, – подчеркнула Сьюзен, улыбаясь и потягивая все еще теплое сакэ.
– Почему? Я вас испугал?
– Возможно, – ответила она, продолжая смотреть на него, пока одна из хорошеньких, одетых в кимоно официанток проскользнула на мгновение между ними, чтобы убрать ее тарелку, в которой осталось немного овощной темпуры, несколько зажаренных во фритюре листиков артишока и одинокий стебель цветка цукини. – С такими масштабами… частная кормилица для каждого ребенка, десять итальянских кроваток, десятикратная плата за обучение в частной школе… десять операций реконструкции груди Ох!
– Действительно «ох»! – воскликнул он. – Я не знаю. Там, откуда я родом, выдвижные ящики служат детскими кроватками. Они даже удобнее.
Он снова заставил ее улыбнуться, когда она представила себе целый комод с ящиками, в каждом из которых был маленький, симпатичный, завернутый в одеяло младенец. В розовом – девочки, в голубом – мальчики.
– А где это?
– В Миннесоте.
– Правда? Я всегда представляла себе Миннесоту на удивление прекрасной.
– Удивительно холодная, это точно. – Уэллс нахмурился, и она подумала, что бы мог означать этот хмурый вид, кроме того, что он не любил холода.
Когда перед нею поставили новую тарелку, она отодвинулась, принимая теплое ароматное полотенце, чтобы вытереть руки.
– А как насчет вас? Откуда вы? – спросил он.
– Из Стоктона. Это к северу от Сан-Франциско.
– У меня как-то было там дело, связанное с недвижимостью. Вы знаете, вы похожи на деревенскую девушку.
Теперь была ее очередь нахмуриться.
– Я хотел сделать вам комплимент.
– «Вы можете забрать девчонку из деревни, но не можете забрать деревню из девчонки?» – спросила она, с подозрением глядя на него – Что за дело, связанное с недвижимостью?
Выражение его лица должно было означать, что это одно не из самых лучших его дел. Он пожал плечами, выражая свое легкомысленное отношение к убыткам.
– Итак, вы занимались правом там? В Стоктоне?
Сьюзен лукаво улыбнулась, зная что ее ответ должен вызывать раздражение у хозяина большого предприятия.
– Я представляла профсоюзы, – сообщила она.
Как она и ожидала, он скорчил гримасу.
– Вы явно выбрали не ту сторону баррикад.
– Все зависит от того, кто сидит с тобой за одним столом, – ответила она серьезно.
– Правда я сомневаюсь, что вы будете сидеть рядом с профсоюзным антивистом на таком интимном шикарном обеде, как этот.
– Верно, – улыбнулась Сьюзен, оценивающе взглянув на него. – На самом деле, я теперь по вашу сторону баррикад. Не из-за перемены убеждений, – быстро добавила она.
– А что же тогда? Деньги?
– Жизнь заставила.
Уэллс улыбнулся, глядя на нее с таким видом, который она приняла за выражение сдержанного уважения. Он был реалистом сам, и ему нравилось это в других.
– Ну и как вам нравится на другой стороне – представлять предпринимателей, а не народ?
– Народ… – слегка передразнила она, зная, что он ни на минуту не поверил бы, что профсоюзы и рабочие действительно одно и то же. – Сказать вам правду?
– Разумеется.
– Я скучаю по действиям в полевых условиях. Это большая разница: делать обзор служебных контрактов для сотрудников, обсуждая условия дополнительных выплат и отсрочек их платежей, отступные выходные пособия, успокаивающие пилюли – все то, чем я занимаюсь, кажется, каждый день. Разве можно сравнить: заступиться за кого-то из сотрудников, желающего «мерседес» вместо «кадиллака» или представлять интересы рабочего, желающего иметь отдельный умывальник или туалет, которые не надо делить с тридцатью другими рабочими.
– Это то, чем вы занимались?
Она не могла понять, заинтересовало это его, или он просто забавлялся.
– Это именно то, чем я занималась, – подтвердила она, в какой-то степени защищаясь, вспоминая свою старую дерзкую тактику. – Обычно я приходила на фирму, в ореховые сады, с распоряжением суда в руках и спорила с толстопузым бригадиром, который при виде меня приходил в бешенство. Но мне это нравилось, преследуя работодателей, я добивалась того, что бедные, необразованные, запуганные рабочие понимали, что они могут надеяться и бороться за более человеческие условия для них самих и их семей.
Джек слушал, спокойно разглядывая ее. Она спрашивала себя – о чем он думал?
– Вы не можете себе представить, какие это жалкие условия, – продолжала она. – Рабочие живут в грязных сараях, полностью заставленных двадцатью – тридцатью кроватями. Один туалет. Один умывальный таз. Они счастливы, если у них есть горячая вода. Они счастливы, если у них хоть пару часов в сутки есть проточная вода. Не говоря уже о том, что нет страхования здоровья, что они могут быть уволены без всякого разбора, если заболеют или если их не взлюбит кто-нибудь из начальства. Не предоставляется время даже для похорон. Можете не сомневаться, что большинство профсоюзных лидеров на самом деле не стремятся сделать жизнь рабочих более сносной; их не беспокоит, есть ли у тех горячая вода или то, что на полях работают маленькие дети. Но мне нравилось, что, действуя в интересах рабочих, я видела положительные изменения. Это успокаивало мою старомодную совесть.
– Скольких перемен вам удалось добиться? – Слегка снисходительно спросил Джек. – Вы когда-нибудь возвращались, чтобы проверить, что именно было сделано, кроме пустопорожних разговоров и обещаний?
– Ничто не происходит за одну ночь. Но изменения были. И – да – я действительно возвращалась и видела сама.
Казалось, он сомневался, что изменения действительно могли быть значительными. А еще он имел такой вид, как будто у него самого множество проблем с профсоюзами, и она симпатизировала ему, зная, насколько скверно бывает другой стороне, и представляя себе то раздражение, которое он должен был бы испытывать. Она не считала себя наивной, просто это слишком сложный вопрос, к которому у нее самой было двойственное отношение. Достаточно посмотреть на нескольких последних директоров компании «Тимстерс» – все они в тюрьме, за исключением Джекки Прессера, который был под следствием много лет и которого продолжали держать на свободе, потому что он состоял на службе в ФБР и был штатным информатором. Предыдущему директору компании «Тимстерс», Рею Уильямсу, было предъявлено обвинение, его судили и признали виновным в попытке подкупить сенатора. Еще одного, Джимми Хоффа, осудили за подкуп присяжных заседателей.
Джек снова наполнил им обоим чашки сакэ из индивидуальных фарфоровых кувшинчиков, которые стояли около каждого из гостей, и задумчиво сделал глоток.
– На сегодняшний день профсоюзы устарели. Они служили своей первоначальной цели, но, в основном, просто эксплуатируют тех, кому в самом начале должны были служить. Я считаю, что лет через пятнадцать профсоюзов не будет.
Сьюзен вздернула бровь, изучая своего соседа, и, затемив глубокую складку, пролегающею через его подбородок, нашла ее очень притягательной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
«Ладно, пусть узнает, с кем связался», – думала она, перебирая блестящую рубиновую ткань платья, которое он купил для нее, и ловя отблеск вышитой бисером вечерней сумочки на кушетке.
Расстроенная, чувствуя себя полной идиоткой, если ее подозрения окажутся правильными, и определенно желая реванша, если это действительно так, Пейдж открыла ящик стола и достала телефонную книгу, чтобы разыскать телефонный номер отеля «Беверли Хиллз». Найдя, она сняла трубку и набрала номер, беспокойно поглядывая в сторону двери. Поскольку Стен все равно опаздывал, она надеялась, что он задержится еще на несколько минут. Ей совершенно не хотелось уж слишком драматического столкновения. А это как раз то, что она получила бы, войди он именно сейчас, когда она выслеживает его по телефону.
Когда в трубке послышались гудки, а затем оператор отеля ответил и попросил подождать, пока сможет обслужить ее линию, она глубоко вздохнула, продолжая наблюдать за дверью через позолоченное зеркало над столом, и обнаружила, что ее мысли унеслись к Марку. Она сразу же запретила себе думать о нем, чувствуя смущение, боль и чрезвычайное разочарование, засовывая телефонную книгу обратно в ящик.
Действительно ли она хотела знать? Ну конечно же! Она пообещала себе: никаких женатых мужчин, переехала, чтобы самой выйти замуж, и для них вход должен быть строго воспрещен, без лишних слов. Они были только потерей времени, потерей энергии и слишком уж часто причиной сердечных волнений. Несмотря на это, она будет круглой дурой, если потратит зря этот вечер. Пейдж предвкушала его так долго и возлагала на него так много надежд. Если Стен Паркер женат, то она его использует, причем именно так, как он планировал использовать ее. Она сделает вид, что ничего не произошло, и пойдет с ним на вечер, но она просто-напросто может уйти с кем-нибудь еще: «Спасибо за приглашение, дорогой, это было шикарно». Он услышит это вместо того, чтобы сказать самому: «Спасибо за славный секс»…
– Добрый вечер, отель «Беверли Хиллз».
Оператор наконец подключился к ее линии.
– Да, номер мистера Паркера, пожалуйста. Стен Паркер, – попросила Пейдж, нервно выстукивая дробь по столу одним из карандашей с фирменной гравировкой отеля, собираясь с духом.
Это была игра в рулетку. Маленький серебряный шарик начал крутиться, и она ждала, когда он остановится. Черное означало, что Стен Паркер там не зарегистрирован, красное – она услышит в трубке гудки.
«Вот ведь дерьмо!» – негодующе подумала она, когда действительно их услышала и ее счастье повернуло на красное.
Один гудок, два… На восьмом гудке Пейдж услышала, как Стен зовет ее по имени. Она слишком была настроена на то, чтобы услышать его голос в трубке, поэтому не сразу поняла, что голос раздался не из телефона, а что Стен Паркер собственной персоной на самом деле поворачивает ключ в замке двери.
– Привет, красавица. Пейдж, дорогая…
Мгновенно реагируя на нудные гудки в трубке, продолжавшиеся на заднем плане как дурные вести, и в то же время на голос за дверью, она положила трубку на место буквально на мгновение раньше, чем он появился в номере, – обезоруживающе красивый, в безукоризненно сшитом смокинге.
ГЛАВА 15
Биржевой маклер Ден Салливан, с прической «Майами Вайс», был таким же скучным, как и в первый раз. Но другой сосед за обеденным столом, Джек Уэллс, был совершенно другим.
Он был аномалией в однородной толпе прилизанных, озабоченных карьерой гостей, сидящих вокруг большого прямоугольного обеденного стола. Тринадцать человек (нечетное число из-за добавления в последнюю минуту Ричарда Беннеттона), все аккуратно одетые, небрежно болтающие среди мерцающих свечей. Тори сидела прямо напротив Сьюзен, между Ричардом Беннеттоном, который не отрывал глаз от Тори, и мужем одной из подруг Кит, которого Сьюзен помнила со дня свадьбы. Сьюзен с интересом подметила, что все подруги Кит имели специальность. Джейн Типлтон – фотожурналистка, работала в «Ньюсуике», Лесли Кравиц – педиатр и Бренда Лоук – литературный агент.
Сьюзен и Тори были среди них единственными незамужними женщинами. И трое из шести женщин беременны: Кит, Джейн Типлтон и Лесли Кравиц.
«Знак зрелости», – подумала Сьюзен, глядя на свой плоский живот и пытаясь представить себя беременной.
Лесли и Кит были беременны первым ребенком. А Джейн – вторым.
Джейн и ее муж Ланс Типлтон в основном говорили о детских проблемах, выдавая ворох сведений: где пройти дородовую подготовку, какие врачи известны, как «легки на руку», какие существуют «за» и «против» кормления грудью – портит или не портит оно грудь матери и нужна ли послеродовая реконструкция груди, – где найти уникальную детскую мебель, самые лучшие, разработанные по науке развивающие игрушки и аппараты, уменьшенные копии «феррари» для годовалых детей, и, в конце концов, делясь информацией о кормилицах. Джейн собрала обширный список частных кормилиц, их номера телефонов, их физиологические данные и сказала Кит и Лесли, чтобы их секретари позвонили ее секретарю и переписали эти сведения.
Иметь детей в аристократическом Лос-Анджелесе, конечно же, совсем не одно и то же, что иметь детей в Стоктоне. Сьюзен через стол посмотрела на Тори, задавая себе вопрос, слышала ли та когда-нибудь что-нибудь подобное, потому что сама Сьюзен, конечно же, ничего похожего не слышала. Реконструкция груди, кормилица, живущая при ребенке, «феррари» для отца и сына, итальянские детские кроватки… Она пыталась вычислить, сколько стоит завести ребенка в Беверли Хиллз. Нет сомнений, что как только съедет кормилица, живущая при ребенке, должна появиться няня, чтобы занять освободившееся место.
Взгляд Тори поймать было невозможно. Она и Ричард были выключены из общего разговора. Они тихо беседовали, улыбаясь друг другу.
«Счастливица», – подумала Сьюзен, радуясь за Тори.
Сьюзен нравился Ричард. Возможно, он испорчен, но это не его вина. Он очарователен и явно сосредоточен на ухаживаниях за Тори, которая, так показалось Сьюзен, скептически относилась к его знакам внимания. Почему бы ему не увлечься ею? Тори была практичной, умной, но не афишировала это, красивая, но не слишком подчеркивала это, всегда немного погруженная в себя. Она не была от Ричарда без ума, к чему он, возможно, не привык. Да еще этот ее южный акцент… Его гипнотическое воздействие Сьюзен могла наблюдать на красивом лице Ричарда.
Джек Уэллс проследил за взглядом Сьюзен и улыбнулся ей. Эта тайная связь соединила и отметила их обоих, отделив от всех остальных, сидящих за столом. Он, как бы прочитав ее мысли, заключил, что она не такая, как все, и своим взглядом сообщил ей, что он тоже другой и доволен этим. Она была уверена, что он видел ее насквозь через легкое шелковое платье, бронзовый кожаный жакет Пейдж и туфли. Он, возможно, заметил ее беспокойство, как бы не пролить на себя соевый соус, когда в гостиной им подавали японские закуски, и, возможно, уловил, какое впечатление на нее произвела крупная красная икра. Кит и Джордж наняли для обслуживания обеда персонал из японского ресторана, и национальный стиль был выдержан до последнего штриха: вплоть до тарелок, украшенных драконами, тихой звякающей музыки, лирической композиции из цветов, красочных бумажных фонарей и экстравагантных палочек для еды из слоновой кости; хорошо еще, что Кит не потребовала от гостей есть, сидя на полу. Возможно, потому что половина приглашенных женщин были беременны.
Сьюзен и Джек весь вечер почти не разговаривали друг с другом, за исключением обмена несколькими любезностями.
– О, так вы практикуете право?..
– О, так вы производите серфинги?..
– Не правда ли, этот балык великолепен?
– Чудесный дом!
Но постепенно у нее начало складываться об Уэллсе определенное мнение. Поперек левой скулы у него был шрам. Будь это кто либо другой из гостей, она бы предположила, что шрам – результат автомобильной аварии или следствие неудачного горнолыжного спуска, в общем травма, полученная в одном из элитных видов спорта. Но подобный след на лице Джека Уэллса создавал ощущение чего-то хулиганского, грубой и беспорядочной драки на улице, острого лезвия ножа. Как и у Сьюзен, его экстравагантный калифорнийский вид был просто камуфляжем, необходимым, чтобы при желании слиться с окружающей средой, до тех пор, пока не появлялся другой, такой же чужой, способный почувствовать разницу. Она видела это в его грустных карих глазах, в том, как он осматривался вокруг, оценивая и впитывая все окружающее так, будто в любой момент мог стать невидимым. Хотя он не был привлекательным, но ее притягивала печать богатого и непростого жизненного опыта. Джек был язвительным, лишенным иллюзий человеком. Никаких «серебряных ложек во рту» или частных школ. Тип отчаянного американца. Это проявлялось в его осторожных повадках, широко поставленных, чуть прикрытых веками глазах, за которыми, казалось, пряталось что-то необузданное. Он производил впечатление хладнокровного человека. И Сьюзен ему улыбнулась.
– Мне бы хотелось иметь ребенка, – высказал он свое желание, вызвав ее удивление, хотя беседа на детские темы последние минут двадцать преобладала в общем разговоре за столом.
Он выложил ей это, как некое противоречие, с дружелюбной вопрошающей улыбкой.
– Может быть, даже десять детей.
– Десять детей! – рассмеялась она, представляя этот бедлам и спрашивая себя, был ли он сиротой и поэтому стремился к огромной семье или лишился единственного ребенка. – Я надеюсь, что вы преувеличиваете, – подчеркнула Сьюзен, улыбаясь и потягивая все еще теплое сакэ.
– Почему? Я вас испугал?
– Возможно, – ответила она, продолжая смотреть на него, пока одна из хорошеньких, одетых в кимоно официанток проскользнула на мгновение между ними, чтобы убрать ее тарелку, в которой осталось немного овощной темпуры, несколько зажаренных во фритюре листиков артишока и одинокий стебель цветка цукини. – С такими масштабами… частная кормилица для каждого ребенка, десять итальянских кроваток, десятикратная плата за обучение в частной школе… десять операций реконструкции груди Ох!
– Действительно «ох»! – воскликнул он. – Я не знаю. Там, откуда я родом, выдвижные ящики служат детскими кроватками. Они даже удобнее.
Он снова заставил ее улыбнуться, когда она представила себе целый комод с ящиками, в каждом из которых был маленький, симпатичный, завернутый в одеяло младенец. В розовом – девочки, в голубом – мальчики.
– А где это?
– В Миннесоте.
– Правда? Я всегда представляла себе Миннесоту на удивление прекрасной.
– Удивительно холодная, это точно. – Уэллс нахмурился, и она подумала, что бы мог означать этот хмурый вид, кроме того, что он не любил холода.
Когда перед нею поставили новую тарелку, она отодвинулась, принимая теплое ароматное полотенце, чтобы вытереть руки.
– А как насчет вас? Откуда вы? – спросил он.
– Из Стоктона. Это к северу от Сан-Франциско.
– У меня как-то было там дело, связанное с недвижимостью. Вы знаете, вы похожи на деревенскую девушку.
Теперь была ее очередь нахмуриться.
– Я хотел сделать вам комплимент.
– «Вы можете забрать девчонку из деревни, но не можете забрать деревню из девчонки?» – спросила она, с подозрением глядя на него – Что за дело, связанное с недвижимостью?
Выражение его лица должно было означать, что это одно не из самых лучших его дел. Он пожал плечами, выражая свое легкомысленное отношение к убыткам.
– Итак, вы занимались правом там? В Стоктоне?
Сьюзен лукаво улыбнулась, зная что ее ответ должен вызывать раздражение у хозяина большого предприятия.
– Я представляла профсоюзы, – сообщила она.
Как она и ожидала, он скорчил гримасу.
– Вы явно выбрали не ту сторону баррикад.
– Все зависит от того, кто сидит с тобой за одним столом, – ответила она серьезно.
– Правда я сомневаюсь, что вы будете сидеть рядом с профсоюзным антивистом на таком интимном шикарном обеде, как этот.
– Верно, – улыбнулась Сьюзен, оценивающе взглянув на него. – На самом деле, я теперь по вашу сторону баррикад. Не из-за перемены убеждений, – быстро добавила она.
– А что же тогда? Деньги?
– Жизнь заставила.
Уэллс улыбнулся, глядя на нее с таким видом, который она приняла за выражение сдержанного уважения. Он был реалистом сам, и ему нравилось это в других.
– Ну и как вам нравится на другой стороне – представлять предпринимателей, а не народ?
– Народ… – слегка передразнила она, зная, что он ни на минуту не поверил бы, что профсоюзы и рабочие действительно одно и то же. – Сказать вам правду?
– Разумеется.
– Я скучаю по действиям в полевых условиях. Это большая разница: делать обзор служебных контрактов для сотрудников, обсуждая условия дополнительных выплат и отсрочек их платежей, отступные выходные пособия, успокаивающие пилюли – все то, чем я занимаюсь, кажется, каждый день. Разве можно сравнить: заступиться за кого-то из сотрудников, желающего «мерседес» вместо «кадиллака» или представлять интересы рабочего, желающего иметь отдельный умывальник или туалет, которые не надо делить с тридцатью другими рабочими.
– Это то, чем вы занимались?
Она не могла понять, заинтересовало это его, или он просто забавлялся.
– Это именно то, чем я занималась, – подтвердила она, в какой-то степени защищаясь, вспоминая свою старую дерзкую тактику. – Обычно я приходила на фирму, в ореховые сады, с распоряжением суда в руках и спорила с толстопузым бригадиром, который при виде меня приходил в бешенство. Но мне это нравилось, преследуя работодателей, я добивалась того, что бедные, необразованные, запуганные рабочие понимали, что они могут надеяться и бороться за более человеческие условия для них самих и их семей.
Джек слушал, спокойно разглядывая ее. Она спрашивала себя – о чем он думал?
– Вы не можете себе представить, какие это жалкие условия, – продолжала она. – Рабочие живут в грязных сараях, полностью заставленных двадцатью – тридцатью кроватями. Один туалет. Один умывальный таз. Они счастливы, если у них есть горячая вода. Они счастливы, если у них хоть пару часов в сутки есть проточная вода. Не говоря уже о том, что нет страхования здоровья, что они могут быть уволены без всякого разбора, если заболеют или если их не взлюбит кто-нибудь из начальства. Не предоставляется время даже для похорон. Можете не сомневаться, что большинство профсоюзных лидеров на самом деле не стремятся сделать жизнь рабочих более сносной; их не беспокоит, есть ли у тех горячая вода или то, что на полях работают маленькие дети. Но мне нравилось, что, действуя в интересах рабочих, я видела положительные изменения. Это успокаивало мою старомодную совесть.
– Скольких перемен вам удалось добиться? – Слегка снисходительно спросил Джек. – Вы когда-нибудь возвращались, чтобы проверить, что именно было сделано, кроме пустопорожних разговоров и обещаний?
– Ничто не происходит за одну ночь. Но изменения были. И – да – я действительно возвращалась и видела сама.
Казалось, он сомневался, что изменения действительно могли быть значительными. А еще он имел такой вид, как будто у него самого множество проблем с профсоюзами, и она симпатизировала ему, зная, насколько скверно бывает другой стороне, и представляя себе то раздражение, которое он должен был бы испытывать. Она не считала себя наивной, просто это слишком сложный вопрос, к которому у нее самой было двойственное отношение. Достаточно посмотреть на нескольких последних директоров компании «Тимстерс» – все они в тюрьме, за исключением Джекки Прессера, который был под следствием много лет и которого продолжали держать на свободе, потому что он состоял на службе в ФБР и был штатным информатором. Предыдущему директору компании «Тимстерс», Рею Уильямсу, было предъявлено обвинение, его судили и признали виновным в попытке подкупить сенатора. Еще одного, Джимми Хоффа, осудили за подкуп присяжных заседателей.
Джек снова наполнил им обоим чашки сакэ из индивидуальных фарфоровых кувшинчиков, которые стояли около каждого из гостей, и задумчиво сделал глоток.
– На сегодняшний день профсоюзы устарели. Они служили своей первоначальной цели, но, в основном, просто эксплуатируют тех, кому в самом начале должны были служить. Я считаю, что лет через пятнадцать профсоюзов не будет.
Сьюзен вздернула бровь, изучая своего соседа, и, затемив глубокую складку, пролегающею через его подбородок, нашла ее очень притягательной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52