Нельзя сказать, что это ему не удавалось, хотя он был лишен гибкости и изящества, которыми природа щедро наградила подростков. Мишель взяла у малышки Марии бубен и принялась энергично отбивать такт. Каван заспешил, его движения стали совсем уж комичными, и двор содрогнулся от хохота.
Мишель было очень приятно видеть, что Каван нашел общий язык с детьми, умеет доставить им удовольствие своими сумасбродными выходками, а они обожают его за доброту. Каван сделал последний кульбит и рухнул в объятия Мишель. Она подхватила его на руки, наградила поцелуем, отдала девочке бубен и вновь двинулась к домику привратника. Был час отдыха, и дети были вольны делать все, что им заблагорассудится, прежде чем пообедать и вернуться в классы и мастерские, взяться за выполнение всевозможных заданий, которые давали им сестра Лидия и сеньор Роберто.
Мишель уже собралась ступить на порог домика, когда ей на глаза попалась Таня, тринадцатилетняя девочка-мать, родившая увечного ребенка. Она в одиночестве стояла у футбольных ворот с потрепанной сеткой, разглядывая шумную улицу. Сегодня утром хирург, который навещал приют четыре дня в неделю, сказал сестре Лидии о том, что Таня и ее ребенок заражены СПИДом. Мишель оставалось лишь гадать, знает ли об этом девушка. Судя по тому, как она стояла, обхватив руками свое хрупкое тело и покачиваясь из стороны в сторону, ей уже сообщили эту страшную весть. Впрочем, она нередко проводила время здесь, чуть в стороне от остальных, и словно выискивала взглядом нечто, о чем было известно ей одной.
Как только Мишель подошла к Тане, она отвернула от солнца свое симпатичное юное лицо и улыбнулась.
– Bonita, – сказала она и, протянув руку, коснулась щеки Мишель.
Мишель улыбнулась в ответ, взяла ее ладонь и стиснула в своих пальцах.
– Tudo bem? – негромко спросила она. – С тобой все в порядке?
Блестящие черные глаза Тани чуть расширились, и в них промелькнуло чувство, которого Мишель даже не надеялась понять.
– Где ребенок? – по-португальски осведомилась Мишель.
Таня указала на трехэтажное здание, в котором размещались мастерские, столовая, медицинский пункт и кабинеты персонала. Жилые помещения находились в разбросанных по всей территории стареньких домах, в которых поддерживались чистота и уют, насколько позволяли скудные средства приюта.
– У доктора, – ответила Таня. – Он говорит, у нас СПИД. Значит, мы умрем? Альфонсо сказал, нам не на что надеяться.
Сердце Мишель сжалось. В глазах этой девочки-матери угадывались ум и жажда понимания, которого она была лишена всю свою жизнь. Родители бросили ее, когда ей исполнилось семь лет, и с тех пор она жила на улице, побираясь, попрошайничая, торгуя наркотиками и собственным телом, пока ее не подобрал Антонио, один из бывших питомцев приюта «Сан-Мартино». Полуголая Таня спала под повозкой, она не ела несколько дней, не мылась несколько недель и была на восьмом месяце беременности.
Мишель слишком плохо знала португальский, чтобы успокоить девушку, но все же она не оставляла попыток; наконец беседа наскучила Тане, и она отправилась искать своего ребенка. Ей было достаточно того, что у нее есть еда и крыша над головой, а когда она умрет, найдутся люди, которые ее похоронят. В конце концов, какой смысл цепляться за жизнь, сулившую одни лишь беды и страх, которые она в полной мере изведала на улицах?
Продолжая размышлять о судьбе Тани, Мишель вернулась к домику и неслышным шагом вошла внутрь. Комната была тесная, но хорошо освещенная, здесь был свежий воздух. Большое окно выходило во двор, где до сих пор продолжались афро-бразильские пляски, хотя Каван к этому времени уже брал уроки футбола у десятилетних сорванцов. Мишель уселась за стол. Андреа, молодая симпатичная женщина-адвокат, приветственно улыбнулась ей. Кроме Андреа, в домике находились Марсио, долговязый пятнадцатилетний подросток, который появился в приюте два дня назад в поисках убежища, и юный Антонио, один из самых любимых приютских учителей, который и сам вырос на улицах. В эту минуту Антонио и Андреа пытались уговорить Марсио задержаться в приюте и, похоже, должны были преуспеть в этом, поскольку выбора у подростка не было. Антонио удалось выяснить, что на улице его ждет неминуемая смерть от рук наркоторговцев, которые заявили ему, что он уже вырос и лишился былого проворства.
Мишель молча слушала, склонив светловолосую голову и напряженно морща лоб в попытках уловить слова полузнакомого языка. Она быстро овладевала португальским, но ей было далеко до Тома Чамберса, американского журналиста, который познакомился с ней в Сараево и уговорил приехать сюда. Это решение далось ей без особого труда – она много слышала о зверствах, которые творятся в Бразилии, о детях, которых терроризируют, пытают и уничтожают «эскадроны смерти» – группировки на содержании у богатых бразильцев, задачей которых было «очищать» улицы, чтобы сделать город безопасным для проживающих в нем людей, как будто дети не были людьми. Никто не знал, сколько таких эскадронов в городе, точно было установлено одно – их костяк составляют военные полицейские, причем они занимаются бесчинствами как на службе, так и в свободное от работы время. Целью Чамберса было разоблачение одной из таких организаций, элитного подразделения, насчитывавшего более дюжины человек, которые пополняли свое скудное жалованье на службе у отставного армейского полковника Педро Пастиллиано. Пастиллиано был одним из самых известных в Рио дельцов и филантропов, он не только содержал собственную группу уничтожения, у него где-то в пригородах был собственный застенок под названием «Преисподняя», в котором истязали, насиловали и убивали подростков. Ходили слухи, что рядом с «Преисподней» находилось кладбище, на котором хоронили замученных.
Не вздумай полковник выставить свою кандидатуру на пост губернатора, Чамберс вряд ли заинтересовался бы им, но Пастиллиано решил участвовать в выборах, и журналист начал расследование, надеясь уличить негодяя, как прежде уличал солдат сербской армии, повинных в убийствах мирного населения. Благодаря его усилиям более трех сотен человек предстали перед судом за злодеяния, которые они чинили в ходе кровавой войны, столь бессмысленной, что весь цивилизованный мир до сих пор не мог уразуметь ее причин. Чамберсу пришлось в спешке покинуть страну, поскольку за его голову была назначена награда и он знал, что найдется немало охотников ее получить. Мишель тоже не хотела задерживаться там; ее лучшую подругу Кару Реджисто, учительницу младших классов, изнасиловали на глазах у ее восьмилетних учеников, и она торопилась избавить своих собственных детей от безумия и ужасов войны, которая уже отняла у нее супруга.
Рио-де-Жанейро с его нищетой, преступностью и коррупцией вряд ли был подходящим местом для Кары и ее малышей, но когда Мишель объяснила, что она собирается там делать, Кара не колебалась ни секунды. Поединок с таким чудовищем, как Пастиллиано, грозил Мишель весьма серьезной опасностью, и это было связано с той задачей, которую поставил перед ней Чамберс, – помочь ему как можно больше выведать у тех, кому посчастливилось уйти из «Преисподней» живым. Чамберс видел, как Мишель работала в Сараево; как женщины, так и мужчины с готовностью доверялись ей, сообщая сведения, которыми не поделились бы даже с исповедниками, и Мишель не подвела ни одного из них. Она спасала целые семьи, рискуя собственной жизнью, как, впрочем, и жизнью своих подопечных.
Чамберс предложил ей заняться в Рио тем же самым. Педро Пастиллиано нужно было остановить, иначе трущобы города почти неминуемо превратились бы в латиноамериканские лагеря уничтожения. Уже и сейчас полицейские патрулировали их по ночам, наугад расстреливая заколоченные окна и стены жалких лачуг, которые их обитатели называли домами. Многие пули находили свою цель, но почти никто не жаловался – в этом городе справедливость существовала только для богатых. Даже когда маленьких детей загоняли в сточные канавы и оставляли там тонуть, мало кто отваживался протестовать – в таком случае из дома самым загадочным образом пропадал старший ребенок, а родителям заявляли, что, если они не заплатят к пятнице шестьсот реалов, «случится кое-что пострашнее». Для обитателя трущоб не было иного способа раздобыть такие деньги, иначе как попросив у торговца наркотиками, который взамен заставлял его сына служить у себя на побегушках и чаще всего в конце концов убивал. «Эскадроны смерти» действовали совершенно безнаказанно, поскольку военная полиция была неподсудна гражданским органам юстиции, а состоятельные горожане наивно полагали, будто бы единственный способ «образумить» бедноту – уничтожать ее.
Андреа Сабино, бразильская женщина-адвокат, сидевшая в эту минуту за столом в домике привратника, была редким исключением из правила. Она не только родилась в одном из богатейших семейств Бразилии, но и вышла замуж за молодого человека, равного ей по происхождению. Ни муж, ни отец Андреа не одобряли ее деятельность в приюте, однако не пытались помешать ей и не возражали против частых и щедрых пожертвований, которые она вносила. Тем не менее им было не по нраву ее участие в юридических процедурах, которые привлекали к семье нежелательное внимание. Их протесты не мешали Андреа давать бесплатные консультации тем, кому они требовались, и направлять униженных и оскорбленных к другим адвокатам, которые могли и желали помочь.
Мишель внимательно слушала, как Андреа и Антонио расписывают Марсио преимущества жизни в приюте. Подросток сидел перебросив костлявые ноги через подлокотник кресла и всем своим видом выражая презрение к обитателям «Сан-Мартино», но его манеры никого не могли обмануть. Все трое, включая и Мишель, немало насмотрелись в этой комнате и были способны различить страх под любой маской. По бледному лицу юноши струился пот, его желтушные глаза враждебно поблескивали, он презрительно кривил потрескавшиеся губы, а терзавший его ужас казался столь же материальным, как повисшая в воздухе густая влажная дымка. Ему нравилось считать себя мужчиной, но на самом деле он был совсем еще ребенком.
Внезапный взрыв веселья во дворе заставил всех четверых обернуться к окну. Мишель окликнула Альфонсо, озорного четырнадцатилетнего подростка, щеголявшего ужасными шрамами, и спросила у него, в чем дело. Выслушав его ответ, Мишель, Антонио и Андреа тоже рассмеялись. Оказывается, Флавио, мальчишка с обезьяньим лицом, которого Антонио пару месяцев назад поймал на воровстве в лавке, только что получил у сестры Лидии разрешение самому выбрать себе день рождения. Естественно, Флавио назвал сегодняшний день, потому что новорожденному полагался торт и поход в кино в сопровождении Антонио. С собой можно было взять одного друга.
– Пришли результаты анализа костной ткани, – сказала Андреа, собирая в пучок выбившиеся пряди роскошных черных волос.
– И сколько же лет этим костям? – поинтересовался Антонио.
Флавио с улыбкой подошел к окну.
– Одиннадцать, – горделиво произнес он. – Хочешь пойти со мной в кино? – спросил он у Марсио.
Марсио испуганно вздрогнул, его огромные карие глаза осторожно посмотрели на обезьянье лицо Флавио, потом он перевел взгляд на Антонио и пожал плечами.
Антонио, который в свое время подвергся такому же анализу для определения возраста, пожал плечами в ответ.
– Сколько тебе лет, Антонио? – весело крикнула бледнокожая девчушка с тонкими косичками и щербатой улыбкой.
– Столько же, сколько тебе, – ответил тот, подмигнув.
– Ему двадцать, – сообщил кто-то.
– Неправда, ему целых сто! – заявил малыш, которого мать выгнала на улицу, когда отчим начал его избивать.
Мишель не уставала удивляться тому, какими довольными и беззаботными выглядят дети невзирая на трагизм их судеб. Глядя на них в эту минуту, было трудно представить все те испытания, которые выпали на их долю, тяготы, которые они познали, страх и отчаяние, которые отступали только по ночам, когда сновидения уносили несчастных в далекие сказочные миры, в которых можно было жить так же счастливо и радостно, как живут дети других стран.
Наконец Марсио принял предложение Флавио, и беседа в домике завершилась. В приюте было принято действовать мягко и ненавязчиво. Дети были вольны уходить и приходить когда захотят, и в результате многие из них оставались. Существовало лишь три правила: никакого насилия, оружия и наркотиков. Вдобавок им настойчиво рекомендовали ежеутренне принимать душ перед завтраком и переодеваться хотя бы раз в три дня. Мишель нередко думала, как приятно было бы людям из богатых стран увидеть свою старую одежду на тех, у кого нет вообще ничего. Если бы они это видели, давали бы больше, так как знали бы, что их подарки доходят по назначению.
После шумного обеда, состоявшего из фасоли с цыпленком и рисом, Мишель, как обычно, отправилась на урок португальского, в течение которого восьмилетние сорванцы обучали ее уличному жаргону с тем же тщанием, с которым Андреа готовила их к школе. Потом они вместе спустились во двор, где Флавио угощал всех тортом, а сестра Лидия рассказывала Марии о том, что в Англии, в Йоркшире, нашлись люди, которые только что «удочерили» ее. Мария пришла в восторг, в основном оттого, что Мишель и Каван – англичане, и потому Англия была для нее самым прекрасным местом на земле, тем самым местом, куда она отправится, когда ей исполнится шестнадцать.
Ближе к вечеру, облокотившись на обшарпанный поручень балкона в номере Кавана на восьмом этаже отеля «Лем», Мишель продолжала думать о Марии. Девочка очень обрадовалась, что теперь у нее есть «родители», и хотя скорее всего ей не суждено было с ними встретиться, это не имело никакого значения. Они могли прислать ей «Уолкмен», спортивные туфли или украшения для прически – те же подарки, какие делали своим «приемышам» другие «родители». Если бы только люди знали, как мало нужно, чтобы полностью перевернуть жизнь ребенка! Но и Бразилии следовало измениться, обуздать самые жестокие в мире полицейские силы и поделиться своими несметными богатствами с теми, кто больше всего в них нуждался. И может быть, то, чем они с Томом и Каваном занимаются здесь, хотя бы чуть-чуть приблизит эти мечты к реальности.
Вздохнув, Мишель посмотрела вниз, на узкую суетливую улицу. Как правило, по вечерам она заезжала сюда по пути на свою виллу, радуясь возможности хотя бы на час отвлечься от детей и подкрепиться коктейлем из водки со льдом и лимонным соком. Время от времени она встречалась здесь с Томом Чамберсом, но чаще всего эти минуты безраздельно принадлежали ей и Кавану.
Сделав большой глоток, Мишель присмотрелась к бурлящей жизни улицы. Как всегда, желтые такси, гудя сигналами, лавировали между стойками торговцев, которые предлагали все, что угодно, – от громадных кусков говядины до дешевых футболок и платьев, пластиковых туфель и подгнивших фруктов. Движение не прекращалось ни на мгновение; улицу заполонили спешащие пешеходы, велосипедисты и дворняги, а из музыкальной лавки неподалеку отсюда доносились могучие звуки хэви метал. Потрескавшиеся обветшалые фасады многоквартирных башен смотрели друг на друга, огораживая тесное, наполненное неподвижным раскаленным воздухом пространство, а где-то вдалеке сквозь дрожащее марево виднелась величественная громада отеля «Атлантик», возвышавшегося над пляжем Копакабана.
– О чем ты думаешь? – спросил Каван. Он лежал на кровати, его наготу прикрывала темно-синяя простыня, потолочный вентилятор холодил его влажную, покрытую густым волосом грудь.
Мишель глубоко вздохнула и, что-то полусонно пробормотав, перевела взгляд на горы, которые в своем вечном великолепии вздымались в самом сердце огромного города.
– О многом, – ответила она.
– Наверное, о Майке? – недовольным тоном осведомился Каван.
Мишель посмотрела на него через плечо, и он зарделся. В ее широко поставленных зеленых глазах плясал смех, который поддразнивал Кавана, напоминая ему о его молодости. Мишель отвернулась, но перед его мысленным взором осталось видение ее восхитительного рта с узкими, безупречной формы губами; ее белоснежные зубы продолжали слепить Кавана, и он почувствовал, как черная ревность обжигает сердце. Он беспокойно зашевелился, стараясь унять тревогу. Как ни странно, в приюте в окружении детей либо на вилле у Мишель, играя с детьми Кары, они были намного ближе друг к другу, чем когда оставались наедине. Казалось, как только утихали детские голоса, на смену женщине, исполненной бескорыстной любви и верности долгу, приходила другая, замкнутая и недоступная.
– Так как же? – допытывался Каван, не в силах сдержаться.
Мишель вздохнула, покинула балкон и подошла к дешевому пластмассовому комоду, в котором Каван держал свою одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Мишель было очень приятно видеть, что Каван нашел общий язык с детьми, умеет доставить им удовольствие своими сумасбродными выходками, а они обожают его за доброту. Каван сделал последний кульбит и рухнул в объятия Мишель. Она подхватила его на руки, наградила поцелуем, отдала девочке бубен и вновь двинулась к домику привратника. Был час отдыха, и дети были вольны делать все, что им заблагорассудится, прежде чем пообедать и вернуться в классы и мастерские, взяться за выполнение всевозможных заданий, которые давали им сестра Лидия и сеньор Роберто.
Мишель уже собралась ступить на порог домика, когда ей на глаза попалась Таня, тринадцатилетняя девочка-мать, родившая увечного ребенка. Она в одиночестве стояла у футбольных ворот с потрепанной сеткой, разглядывая шумную улицу. Сегодня утром хирург, который навещал приют четыре дня в неделю, сказал сестре Лидии о том, что Таня и ее ребенок заражены СПИДом. Мишель оставалось лишь гадать, знает ли об этом девушка. Судя по тому, как она стояла, обхватив руками свое хрупкое тело и покачиваясь из стороны в сторону, ей уже сообщили эту страшную весть. Впрочем, она нередко проводила время здесь, чуть в стороне от остальных, и словно выискивала взглядом нечто, о чем было известно ей одной.
Как только Мишель подошла к Тане, она отвернула от солнца свое симпатичное юное лицо и улыбнулась.
– Bonita, – сказала она и, протянув руку, коснулась щеки Мишель.
Мишель улыбнулась в ответ, взяла ее ладонь и стиснула в своих пальцах.
– Tudo bem? – негромко спросила она. – С тобой все в порядке?
Блестящие черные глаза Тани чуть расширились, и в них промелькнуло чувство, которого Мишель даже не надеялась понять.
– Где ребенок? – по-португальски осведомилась Мишель.
Таня указала на трехэтажное здание, в котором размещались мастерские, столовая, медицинский пункт и кабинеты персонала. Жилые помещения находились в разбросанных по всей территории стареньких домах, в которых поддерживались чистота и уют, насколько позволяли скудные средства приюта.
– У доктора, – ответила Таня. – Он говорит, у нас СПИД. Значит, мы умрем? Альфонсо сказал, нам не на что надеяться.
Сердце Мишель сжалось. В глазах этой девочки-матери угадывались ум и жажда понимания, которого она была лишена всю свою жизнь. Родители бросили ее, когда ей исполнилось семь лет, и с тех пор она жила на улице, побираясь, попрошайничая, торгуя наркотиками и собственным телом, пока ее не подобрал Антонио, один из бывших питомцев приюта «Сан-Мартино». Полуголая Таня спала под повозкой, она не ела несколько дней, не мылась несколько недель и была на восьмом месяце беременности.
Мишель слишком плохо знала португальский, чтобы успокоить девушку, но все же она не оставляла попыток; наконец беседа наскучила Тане, и она отправилась искать своего ребенка. Ей было достаточно того, что у нее есть еда и крыша над головой, а когда она умрет, найдутся люди, которые ее похоронят. В конце концов, какой смысл цепляться за жизнь, сулившую одни лишь беды и страх, которые она в полной мере изведала на улицах?
Продолжая размышлять о судьбе Тани, Мишель вернулась к домику и неслышным шагом вошла внутрь. Комната была тесная, но хорошо освещенная, здесь был свежий воздух. Большое окно выходило во двор, где до сих пор продолжались афро-бразильские пляски, хотя Каван к этому времени уже брал уроки футбола у десятилетних сорванцов. Мишель уселась за стол. Андреа, молодая симпатичная женщина-адвокат, приветственно улыбнулась ей. Кроме Андреа, в домике находились Марсио, долговязый пятнадцатилетний подросток, который появился в приюте два дня назад в поисках убежища, и юный Антонио, один из самых любимых приютских учителей, который и сам вырос на улицах. В эту минуту Антонио и Андреа пытались уговорить Марсио задержаться в приюте и, похоже, должны были преуспеть в этом, поскольку выбора у подростка не было. Антонио удалось выяснить, что на улице его ждет неминуемая смерть от рук наркоторговцев, которые заявили ему, что он уже вырос и лишился былого проворства.
Мишель молча слушала, склонив светловолосую голову и напряженно морща лоб в попытках уловить слова полузнакомого языка. Она быстро овладевала португальским, но ей было далеко до Тома Чамберса, американского журналиста, который познакомился с ней в Сараево и уговорил приехать сюда. Это решение далось ей без особого труда – она много слышала о зверствах, которые творятся в Бразилии, о детях, которых терроризируют, пытают и уничтожают «эскадроны смерти» – группировки на содержании у богатых бразильцев, задачей которых было «очищать» улицы, чтобы сделать город безопасным для проживающих в нем людей, как будто дети не были людьми. Никто не знал, сколько таких эскадронов в городе, точно было установлено одно – их костяк составляют военные полицейские, причем они занимаются бесчинствами как на службе, так и в свободное от работы время. Целью Чамберса было разоблачение одной из таких организаций, элитного подразделения, насчитывавшего более дюжины человек, которые пополняли свое скудное жалованье на службе у отставного армейского полковника Педро Пастиллиано. Пастиллиано был одним из самых известных в Рио дельцов и филантропов, он не только содержал собственную группу уничтожения, у него где-то в пригородах был собственный застенок под названием «Преисподняя», в котором истязали, насиловали и убивали подростков. Ходили слухи, что рядом с «Преисподней» находилось кладбище, на котором хоронили замученных.
Не вздумай полковник выставить свою кандидатуру на пост губернатора, Чамберс вряд ли заинтересовался бы им, но Пастиллиано решил участвовать в выборах, и журналист начал расследование, надеясь уличить негодяя, как прежде уличал солдат сербской армии, повинных в убийствах мирного населения. Благодаря его усилиям более трех сотен человек предстали перед судом за злодеяния, которые они чинили в ходе кровавой войны, столь бессмысленной, что весь цивилизованный мир до сих пор не мог уразуметь ее причин. Чамберсу пришлось в спешке покинуть страну, поскольку за его голову была назначена награда и он знал, что найдется немало охотников ее получить. Мишель тоже не хотела задерживаться там; ее лучшую подругу Кару Реджисто, учительницу младших классов, изнасиловали на глазах у ее восьмилетних учеников, и она торопилась избавить своих собственных детей от безумия и ужасов войны, которая уже отняла у нее супруга.
Рио-де-Жанейро с его нищетой, преступностью и коррупцией вряд ли был подходящим местом для Кары и ее малышей, но когда Мишель объяснила, что она собирается там делать, Кара не колебалась ни секунды. Поединок с таким чудовищем, как Пастиллиано, грозил Мишель весьма серьезной опасностью, и это было связано с той задачей, которую поставил перед ней Чамберс, – помочь ему как можно больше выведать у тех, кому посчастливилось уйти из «Преисподней» живым. Чамберс видел, как Мишель работала в Сараево; как женщины, так и мужчины с готовностью доверялись ей, сообщая сведения, которыми не поделились бы даже с исповедниками, и Мишель не подвела ни одного из них. Она спасала целые семьи, рискуя собственной жизнью, как, впрочем, и жизнью своих подопечных.
Чамберс предложил ей заняться в Рио тем же самым. Педро Пастиллиано нужно было остановить, иначе трущобы города почти неминуемо превратились бы в латиноамериканские лагеря уничтожения. Уже и сейчас полицейские патрулировали их по ночам, наугад расстреливая заколоченные окна и стены жалких лачуг, которые их обитатели называли домами. Многие пули находили свою цель, но почти никто не жаловался – в этом городе справедливость существовала только для богатых. Даже когда маленьких детей загоняли в сточные канавы и оставляли там тонуть, мало кто отваживался протестовать – в таком случае из дома самым загадочным образом пропадал старший ребенок, а родителям заявляли, что, если они не заплатят к пятнице шестьсот реалов, «случится кое-что пострашнее». Для обитателя трущоб не было иного способа раздобыть такие деньги, иначе как попросив у торговца наркотиками, который взамен заставлял его сына служить у себя на побегушках и чаще всего в конце концов убивал. «Эскадроны смерти» действовали совершенно безнаказанно, поскольку военная полиция была неподсудна гражданским органам юстиции, а состоятельные горожане наивно полагали, будто бы единственный способ «образумить» бедноту – уничтожать ее.
Андреа Сабино, бразильская женщина-адвокат, сидевшая в эту минуту за столом в домике привратника, была редким исключением из правила. Она не только родилась в одном из богатейших семейств Бразилии, но и вышла замуж за молодого человека, равного ей по происхождению. Ни муж, ни отец Андреа не одобряли ее деятельность в приюте, однако не пытались помешать ей и не возражали против частых и щедрых пожертвований, которые она вносила. Тем не менее им было не по нраву ее участие в юридических процедурах, которые привлекали к семье нежелательное внимание. Их протесты не мешали Андреа давать бесплатные консультации тем, кому они требовались, и направлять униженных и оскорбленных к другим адвокатам, которые могли и желали помочь.
Мишель внимательно слушала, как Андреа и Антонио расписывают Марсио преимущества жизни в приюте. Подросток сидел перебросив костлявые ноги через подлокотник кресла и всем своим видом выражая презрение к обитателям «Сан-Мартино», но его манеры никого не могли обмануть. Все трое, включая и Мишель, немало насмотрелись в этой комнате и были способны различить страх под любой маской. По бледному лицу юноши струился пот, его желтушные глаза враждебно поблескивали, он презрительно кривил потрескавшиеся губы, а терзавший его ужас казался столь же материальным, как повисшая в воздухе густая влажная дымка. Ему нравилось считать себя мужчиной, но на самом деле он был совсем еще ребенком.
Внезапный взрыв веселья во дворе заставил всех четверых обернуться к окну. Мишель окликнула Альфонсо, озорного четырнадцатилетнего подростка, щеголявшего ужасными шрамами, и спросила у него, в чем дело. Выслушав его ответ, Мишель, Антонио и Андреа тоже рассмеялись. Оказывается, Флавио, мальчишка с обезьяньим лицом, которого Антонио пару месяцев назад поймал на воровстве в лавке, только что получил у сестры Лидии разрешение самому выбрать себе день рождения. Естественно, Флавио назвал сегодняшний день, потому что новорожденному полагался торт и поход в кино в сопровождении Антонио. С собой можно было взять одного друга.
– Пришли результаты анализа костной ткани, – сказала Андреа, собирая в пучок выбившиеся пряди роскошных черных волос.
– И сколько же лет этим костям? – поинтересовался Антонио.
Флавио с улыбкой подошел к окну.
– Одиннадцать, – горделиво произнес он. – Хочешь пойти со мной в кино? – спросил он у Марсио.
Марсио испуганно вздрогнул, его огромные карие глаза осторожно посмотрели на обезьянье лицо Флавио, потом он перевел взгляд на Антонио и пожал плечами.
Антонио, который в свое время подвергся такому же анализу для определения возраста, пожал плечами в ответ.
– Сколько тебе лет, Антонио? – весело крикнула бледнокожая девчушка с тонкими косичками и щербатой улыбкой.
– Столько же, сколько тебе, – ответил тот, подмигнув.
– Ему двадцать, – сообщил кто-то.
– Неправда, ему целых сто! – заявил малыш, которого мать выгнала на улицу, когда отчим начал его избивать.
Мишель не уставала удивляться тому, какими довольными и беззаботными выглядят дети невзирая на трагизм их судеб. Глядя на них в эту минуту, было трудно представить все те испытания, которые выпали на их долю, тяготы, которые они познали, страх и отчаяние, которые отступали только по ночам, когда сновидения уносили несчастных в далекие сказочные миры, в которых можно было жить так же счастливо и радостно, как живут дети других стран.
Наконец Марсио принял предложение Флавио, и беседа в домике завершилась. В приюте было принято действовать мягко и ненавязчиво. Дети были вольны уходить и приходить когда захотят, и в результате многие из них оставались. Существовало лишь три правила: никакого насилия, оружия и наркотиков. Вдобавок им настойчиво рекомендовали ежеутренне принимать душ перед завтраком и переодеваться хотя бы раз в три дня. Мишель нередко думала, как приятно было бы людям из богатых стран увидеть свою старую одежду на тех, у кого нет вообще ничего. Если бы они это видели, давали бы больше, так как знали бы, что их подарки доходят по назначению.
После шумного обеда, состоявшего из фасоли с цыпленком и рисом, Мишель, как обычно, отправилась на урок португальского, в течение которого восьмилетние сорванцы обучали ее уличному жаргону с тем же тщанием, с которым Андреа готовила их к школе. Потом они вместе спустились во двор, где Флавио угощал всех тортом, а сестра Лидия рассказывала Марии о том, что в Англии, в Йоркшире, нашлись люди, которые только что «удочерили» ее. Мария пришла в восторг, в основном оттого, что Мишель и Каван – англичане, и потому Англия была для нее самым прекрасным местом на земле, тем самым местом, куда она отправится, когда ей исполнится шестнадцать.
Ближе к вечеру, облокотившись на обшарпанный поручень балкона в номере Кавана на восьмом этаже отеля «Лем», Мишель продолжала думать о Марии. Девочка очень обрадовалась, что теперь у нее есть «родители», и хотя скорее всего ей не суждено было с ними встретиться, это не имело никакого значения. Они могли прислать ей «Уолкмен», спортивные туфли или украшения для прически – те же подарки, какие делали своим «приемышам» другие «родители». Если бы только люди знали, как мало нужно, чтобы полностью перевернуть жизнь ребенка! Но и Бразилии следовало измениться, обуздать самые жестокие в мире полицейские силы и поделиться своими несметными богатствами с теми, кто больше всего в них нуждался. И может быть, то, чем они с Томом и Каваном занимаются здесь, хотя бы чуть-чуть приблизит эти мечты к реальности.
Вздохнув, Мишель посмотрела вниз, на узкую суетливую улицу. Как правило, по вечерам она заезжала сюда по пути на свою виллу, радуясь возможности хотя бы на час отвлечься от детей и подкрепиться коктейлем из водки со льдом и лимонным соком. Время от времени она встречалась здесь с Томом Чамберсом, но чаще всего эти минуты безраздельно принадлежали ей и Кавану.
Сделав большой глоток, Мишель присмотрелась к бурлящей жизни улицы. Как всегда, желтые такси, гудя сигналами, лавировали между стойками торговцев, которые предлагали все, что угодно, – от громадных кусков говядины до дешевых футболок и платьев, пластиковых туфель и подгнивших фруктов. Движение не прекращалось ни на мгновение; улицу заполонили спешащие пешеходы, велосипедисты и дворняги, а из музыкальной лавки неподалеку отсюда доносились могучие звуки хэви метал. Потрескавшиеся обветшалые фасады многоквартирных башен смотрели друг на друга, огораживая тесное, наполненное неподвижным раскаленным воздухом пространство, а где-то вдалеке сквозь дрожащее марево виднелась величественная громада отеля «Атлантик», возвышавшегося над пляжем Копакабана.
– О чем ты думаешь? – спросил Каван. Он лежал на кровати, его наготу прикрывала темно-синяя простыня, потолочный вентилятор холодил его влажную, покрытую густым волосом грудь.
Мишель глубоко вздохнула и, что-то полусонно пробормотав, перевела взгляд на горы, которые в своем вечном великолепии вздымались в самом сердце огромного города.
– О многом, – ответила она.
– Наверное, о Майке? – недовольным тоном осведомился Каван.
Мишель посмотрела на него через плечо, и он зарделся. В ее широко поставленных зеленых глазах плясал смех, который поддразнивал Кавана, напоминая ему о его молодости. Мишель отвернулась, но перед его мысленным взором осталось видение ее восхитительного рта с узкими, безупречной формы губами; ее белоснежные зубы продолжали слепить Кавана, и он почувствовал, как черная ревность обжигает сердце. Он беспокойно зашевелился, стараясь унять тревогу. Как ни странно, в приюте в окружении детей либо на вилле у Мишель, играя с детьми Кары, они были намного ближе друг к другу, чем когда оставались наедине. Казалось, как только утихали детские голоса, на смену женщине, исполненной бескорыстной любви и верности долгу, приходила другая, замкнутая и недоступная.
– Так как же? – допытывался Каван, не в силах сдержаться.
Мишель вздохнула, покинула балкон и подошла к дешевому пластмассовому комоду, в котором Каван держал свою одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51