Мне, конечно же, интересно все, что связано с Британией, ведь когда мы с Эндрю поженимся, она может стать моей второй родиной, как для Мадонны. Я внимательно читаю всевозможные плакаты и надписи, пока движется очередь: «Новые предложения для соискателей работы – спросите нас сейчас, Департамент труда и пенсии», «Не думали о работе в Европе? Спросите нас сейчас» и все в таком духе.
Странно, что они называют Европу Европой, как будто сами к ней никакого отношения не имеют. Мы же в Штатах, наоборот, привыкли считать Англию частью Европы. Наверное, это неправильно.
Мужчина за стойкой спрашивает, искал ли Эндрю работу, и он отвечает, что искал, но ничего не нашел.
Что? Да как же так? Как я приехала, он только тем и занимался, что работал.
– Но, Эндрю, – слышу я собственный голос, – а как же твоя работа официантом?
Эндрю бледнеет. Для него это особое достижение, поскольку он и так совсем белый. В хорошем смысле… как Хью Грант.
– Ха, – говорит он служащему за стойкой. – Она шутит. Шучу? Да что он такое говорит?
– Ты провел там вчера весь день, – напоминаю я. – С одиннадцати до одиннадцати.
– Лиз, – звенящим от напряжения голосом говорит Эндрю, – не надо шутить с этим милым человеком. Не видишь, он занят делом?
Конечно, вижу. Вот видит ли Эндрю – это вопрос.
– Правильно, – говорю я. – Ты вчера весь день был занят в ресторане, поскольку на учительской работе тебе мало платили. Забыл?
Неужели Эндрю сидит на наркотиках? Как можно было забыть, что весь день моего приезда в Англию он провел на работе?
Я смотрю на Эндрю и понимаю, что он все прекрасно помнит.
Ясно. Я сделала что-то не так. Но что именно? Ведь я всего лишь сказала правду.
И я спрашиваю Эндрю.
– Погоди-ка, что тут вообще происходит?
Тогда мужчина за стойкой снимает трубку и говорит:
– Мистер Вильямс, у меня проблема. Подойдите ко мне, пожалуйста.
Потом он выставляет на стойку табличку «Закрыто» и говорит:
– Пройдемте со мной, мистер Маршалл, и вы, мисс. – При этом он открывает дверцу в стойке, чтобы мы прошли внутрь.
Он проводит нас в небольшую комнатушку в глубине Центра. Здесь ничего нет, только стол и пустые полки.
Пока мы шли туда, я чувствовала, как спину мне прожигают взгляды – как из очереди, так и из-за других стоек. Некоторые перешептывались, кто-то даже смеялся.
И только секунд через пять до меня доходит почему.
И вот тогда щеки у меня становятся пунцово-красными, как за минуту до этого у Эндрю они стали белыми.
Я снова открыла свой дурацкий рот, когда следовало держать его на замке.
Но откуда мне было знать, что британский Центр занятости населения – это место, куда англичане ходят записываться на получение пособия по безработице?
И вообще, с какой стати Эндрю претендует на пособие по безработице, если у него ЕСТЬ РАБОТА?
Вот только Эндрю, судя по всему, смотрит на это совсем по-другому и не видит в этом ничего противозаконного. Он даже лепечет что-то вроде:
– Но ведь все так делают.
Однако у сотрудника Центра на этот счет иное мнение. Это понятно по взгляду, которым он нас наградил, перед тем как пойти поискать начальство.
– Слушай, Лиз, – говорит Эндрю, как только за служащим закрывается дверь. – Я знаю, ты не нарочно, но ты мне все испортила. Правда, все еще можно уладить. Когда этот парень вернется, ты скажешь, что ошиблась. Это небольшое недоразумение, и я вчера не работал.
Я в полном смятении смотрю на него.
– Но, Эндрю… – мне просто не верится, что это происходит на самом деле. Эндрю – МОЙ Эндрю, который собирается учить детей читать, не может быть мошенником.
– Но ты же работал вчера, – говорю я. – Разве нет? Ты мне сказал, что был на работе. Именно поэтому ты оставил меня одну со своей семьей на весь день и большую часть ночи. Так?
– Так, – соглашается Эндрю. Он весь покрылся испариной. Никогда раньше не замечала, чтобы он потел. А сейчас у него отчетливо видны капли пота на лбу. – Да, Лиз. Но ты должна немного солгать ради меня.
– Солгать ради тебя, – повторяю я за ним. Я понимаю, что он говорит. Вернее, понимаю слова, которые он произносит.
Но не могу поверить, что ОН говорит их.
– Это совсем безвредная ложь, – уговаривает меня Эндрю. – Все не так плохо, как ты подумала, Лиз. Официанты здесь зарабатывают ГРОШИ. Это не так, как в Штатах, где им гарантированы пятнадцать процентов чаевых. Уверяю тебя, все официанты, которых я знаю, получают еще и пособие…
– И все же, – упрямо твержу я. Все как в дурном сне. – Это как-то неправильно. Это же… это же нечестно, Эндрю. Ты отнимаешь деньги у людей, которым они на самом деле НУЖНЫ.
Как он этого не понимает? Он же собирается учить детей из бедных семей… тех самых людей, для кого предназначены деньги, на которые он претендует. Разве он не знает это? В конце концов, его мать – социальный работник! Она знает, откуда у ее сына дополнительный доход?
– Мне они тоже нужны, – настаивает Эндрю. Он потеет все сильнее, хотя в офисе совсем не жарко. – Я тоже один из этих людей. Мне тоже надо как-то жить, Лиз. Не так-то просто найти хорошо оплачиваемую работу, когда все знают, что через пару месяцев я снова уеду учиться.
Ну… в этом он прав. Мне удалось так удачно устроиться продавцом в магазин только потому, что я весь год живу в этом городе.
И еще потому, что я очень хорошо знаю свою работу. И все же…
– Я это не только для себя сделал. Хотелось устроить тебе хороший прием, – продолжает он, нервно поглядывая на дверь. – Водить тебя в хорошие места, обедать в дорогих ресторанах. Может, даже… я не знаю… свозить тебя в круиз.
– О, Эндрю! – мое сердце переполняется любовью. Как я могла подумать о нем что-то плохое? Может, он пошел неверным путем, но намерения-то у него были благие. – Эндрю, – говорю я, – я накопила кучу денег. Тебе не надо делать это ради меня – работать допоздна и… записываться на пособие. У меня достаточно денег. Для нас обоих.
Он как-то сразу перестал потеть.
– Правда? Больше, чем ты поменяла сегодня в банке?
– Конечно. Я давно копила то, что зарабатывала в магазине. Мне будет приятно поделиться с тобой. – Я на самом деле так думаю. В конце концов, я же феминистка. Не считаю зазорным поддержать любимого человека материально.
– Сколько? – тут же спрашивает Эндрю.
– Сколько у меня денег? – моргая, переспрашиваю я. – Ну, пара тысяч…
– Честно? Отлично! Я могу у тебя занять?
– Эндрю, я же сказала. Я буду рада заплатить за нас обоих, если мы куда-нибудь пойдем…
– Да нет, могу я у тебя прямо сейчас занять? – настаивает Эндрю. Лицо у него стало какое-то мученическое. Он продолжает коситься на дверь, где с минуты на минуту появится начальник того служащего. – Понимаешь, я еще не оплатил свое обучение…
– Не оплатил обучение?
– Ну да. – Теперь он затравленно улыбается, как ребенок, которого поймали за руку у вазы с печеньем. – Видишь ли, я тут попал в затруднительное положение незадолго до твоего приезда. Ты что-нибудь слышала о сеансах покера по пятницам в «МакКрэкен Холле»?
У меня голова идет кругом.
– Сеансы покера? В «МакКрэкен Холле»? – О чем это он?
– Ну да, там целая группа студентов каждую пятницу резалась в «техасску». Я играл с ними и неплохо набил руку…
Англичанин, говорил о ком-то Чаз, и теперь я понимаю, что он имел в виду Эндрю. Тот самый, что устраивал нелегальные сеансы покера на седьмом этаже.
– Так это был ты? – я обалдело смотрю на него. – Но… но ты же староста. Азартные игры в общежитии запрещены.
Эндрю смотрит на меня недоверчиво:
– Да, наверное. Но все же это делают…
«А если все вдруг начнут носить эполеты, ты тоже будешь это делать?» – едва не спрашиваю я, но вовремя останавливаюсь.
Потому что ответ мне уже и так известен.
– В общем, – продолжает Эндрю, – я ввязался в игру, и ставки оказались чуть выше тех, к которым я привык, да и игроки поопытнее, и я…
– Ты проигрался, – догадываюсь я.
– Да, я был уверен, что выиграю эту партию… но меня ободрали как липку. Я потерял все деньги на оплату следующего семестра. Вот поэтому мне и пришлось так много работать, понимаешь? Я не могу сказать родителям, что случилось с деньгами. Они категорически против азартных игр и выставят меня из дома. Но если ты мне одолжишь… тогда я в шоколаде, верно? Мне не придется работать, и тогда мы весь день сможем быть вместе. – Он тянет ко мне руку, обнимает за талию и прижимает к себе. – И всю ночь, – добавляет он, многозначительно играя бровями. – Разве не здорово?
У меня до сих пор кружится голова. Хоть он и объяснил все, я по-прежнему ничего не понимаю… вернее, понимаю. Но мне совсем это не нравится.
– Несколько сотен? – спрашиваю я, моргнув. – Чтобы оплатить твою учебу?
– Две сотни фунтов или около того, – говорит Эндрю. – Это… это пятьсот долларов. Не так много, если учесть, что все это пойдет на мое будущее… наше будущее. И я все тебе верну. Даже если на это уйдет вся моя жизнь. – Он нагибается к моей шее и снова тычется в нее носом. – Хотя провести остаток жизни, отрабатывая для такой девушки, как ты, совсем не трудно.
– Ну, думаю, я смогу одолжить тебе… – Внутренний голос, однако, кричит мне совсем другое. – Мы можем… пойти отсюда на почту и отправить перевод в университет.
– Отлично, – говорит Эндрю. – Хотя, слушай… лучше дай мне наличные, а я сам отправлю. Я знаю одного парня на работе, он может отправить деньги совершенно бесплатно – без всяких налогов, процентов…
– Ты хочешь, чтобы я дала тебе наличные, – повторяю я.
– Да, – говорит Эндрю. – Это будет дешевле. Они просто убивают своими почтовыми сборами. – Услышав шага за дверью, он торопливо добавляет: – Слушай, скажи этому идиоту, что ты ошиблась насчет моей работы. Что ты неправильно меня поняла. Ладно? Ты сделаешь это для меня, Лиз?
– Лиззи, – поправляю я, слегка ошарашенная. Он непонимающе смотрит на меня.
– Что?
– Лиззи. Не Лиз. Ты всегда называешь меня Лиз. Никто больше меня так не зовет. Мое имя Лиззи.
– Ладно, как скажешь. Слушай, он идет. Скажи ему, ладно? Скажи, что ошиблась.
– Ладно, – говорю я, – скажу.
Но ошиблась я, вероятно, совсем в другом.
Хотя период Елизаветинского правления многие историки относят к веку Просвещения, давшему жизнь таким гениям, как Шекспир и сэр Вальтер Рейли, не вызывает сомнений факт, что к концу жизни Елизавета стала вести себя непредсказуемо и капризно. Многие полагают, что это было вызвано чрезмерным использованием белой крем-пудры, которую она накладывала на лицо, дабы придать ему моложавость. К несчастью для королевы Елизаветы, в крем-пудре было слишком много свинца. Это вызвало у нее свинцовое отравление и негативно повлияло на мозг.
Елизавета не последняя, кто пострадал в погоне за красотой (см.: Майкл Джексон).
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
8
Женщины говорят, потому что им хочется, мужчина же заговорит, только если что-то вынудит его сделать это – например, когда он не может найти чистые носки.
Джин Керр (1923–2003), американская писательница и драматург
Не знаю, что заставило меня сделать это.
Я спросила мистера Вильямса – начальника того самого служащего, который привел нас в эту комнату, – не подскажет ли он, где дамская комната. В Англии, как видно, ее называют туалетом, поэтому я не сразу смогла объяснить, что мне требуется. Вот и все…
Все верно. Я сбежала из Центра занятости населения и от Эндрю.
Я сделала вид, что пошла в туалет. Потом выбежала на оживленные лондонские улицы, не имея ни малейшего понятия, куда направляюсь.
Не знаю, почему я сделала это. Я сказала то, о чем меня просил Эндрю – что я ошиблась и у него вовсе нет никакой работы. Полагаю, раз Эндрю платят из-под полы, Центр занятости не сможет никак это проверить. Так что вряд ли мистер Вильямс арестует Эндрю.
Когда я влезла со своим вопросом о туалете, мистер Вильяме всего лишь читал Эндрю нотацию о том, как нехорошо злоупотреблять системой социального обеспечения.
Вот тут я ушла. И не вернулась.
Теперь брожу по улицам Лондона. Абсолютно не понимаю, где нахожусь. У меня нет ни путеводителя, ни карты – ничего, только горстка английских денег. Может, надо было остаться? Зря я вот так ушла. И Эндрю прав – студентам действительно нелегко сводить концы с концами…
Хотя, конечно, проигрывание родительских денег в азартные игры этому мало способствует.
А как же быть с деньгами? Я же обещала дать ему пятьсот долларов, чтобы оплатить семестр. Ведь если Эндрю не оплатит учебу, он не приедет осенью. Как я могла так подвести его?
Но разве я могла остаться?
Дело не в деньгах, честное слово. Я бы с радостью отдала ему все до последнего цента. Я могу смириться с тем, что он считал меня толстой и говорил об этом своей семье. И с тем, что играет в карты, и даже, в конце концов, с тем, что он симулировал вчера вечером, чтобы вынудить меня заняться оральным сексом.
Но обокрасть бедных? Ведь он претендует на пособие по безработице, имея работу!!!
Вот с этим я смириться не могу.
Ведь он собирается стать учителем. УЧИТЕЛЕМ! И такому человеку доверят юные, податливые умы?!
Боже, какая я идиотка! Повелась на все эти «я хочу стать учителем и учить детишек читать». Все это говорилось только затем, чтобы залезть ко мне в трусики, а потом и в кошелек. И почему я не замечала тревожных сигналов? Разве станет человек, мечтающий стать учителем, слать невинным американским девушкам фото своей голой задницы?
Какая же я дура! Как можно быть такой слепой?
Шери права. Все дело в его акценте. Я просто запала на его акцент. Он такой… очаровательный.
Но теперь-то я понимаю: если парень говорит, как Джеймс Бонд, это еще не значит, что он и вести себя станет так же. Ну разве стал бы Джеймс Бонд получать пособие по безработице, имея работу? Конечно, нет.
А я ведь хотела выйти за него замуж!!! Хотела создать семью и поддерживать его всю жизнь. Хотела завести с ним детей – Эндрю-младшего, Генри, Стеллу и Беатрис. И собаку! Как звали собаку?
Впрочем, не важно.
Я самая большая идиотка на свете. Черт, ну почему я не поняла это до того, как сделала ему вчера минет? Для меня это был особый случай. Я делала это впервые, и он предназначался будущему учителю, а не мошеннику!
Что же мне теперь делать? Прошло всего два дня, как я приехала погостить к своему парню, а я уже не желаю его видеть никогда в жизни. А ведь я живу с его семьей! Я хочу домой.
Но я не могу. Даже если бы могла позволить себе это, если бы позвонила домой и попросила родных купить мне билет – они бы мне до конца жизни это припоминали. Сара и Роза, миссис Раджхатта, даже моя мама. Они все – ВСЕ! – в один голос отговаривали меня ехать в Англию к парню, которого я едва знала, к парню, который… хм, ну да, спас мне жизнь…
Хотя велика вероятность, что я все равно бы не погибла. В конце концов заметила бы дым и выбралась самостоятельно.
Они ни за что не дадут мне забыть, что были правы. А ведь они были правы! Вот уж во что поверить трудно. Да они всю жизнь во всем ошибались. Они говорили, что я никогда не закончу университет. А я закончила.
Ну, почти. Мне нужно всего лишь написать небольшую работу.
Они говорили, что я никогда не похудею.
Я это сделала. Правда, осталось еще два лишних килограмма. Но их никто, кроме меня, не замечает.
Они говорили, что я никогда не найду работу и квартиру в Нью-Йорке – что ж, я докажу им, что они ошибались. Надеюсь. Вообще-то, я сейчас об этом даже думать не могу – тошнит.
Уверена только в одном – не могу вот так вернуться домой. Но и оставаться здесь не могу! После того как я вот так ушла – Эндрю никогда меня не простит. В ногах вдруг вроде как появились свои маленькие мозги, и они поспешили унести меня как можно дальше от Эндрю.
Это не его вина. Правда. Азартные игры сродни наркотикам! Будь я порядочным человеком, я бы осталась и помогла ему. Я бы дала ему денег, чтобы он приехал осенью в университет и начал все заново… и я была бы рядом с ним и помогала. Вместе мы справились бы с этим…
Но я сбежала. Отличная работа, Лиззи. Хорошая же из тебя вышла бы жена.
Что-то сжало в груди. Я в панике. У меня раньше никогда не было таких приступов, но вот наша соседка по общежитию, Бриана Дунлеви, постоянно страдала от них. Потом она попала в студенческую больницу и вышла оттуда со свидетельством, что ей противопоказаны экзамены.
Нельзя, чтобы у меня случился приступ паники прямо на улице! Я же в юбке. Вдруг упаду, и все увидят мои трусики? Конечно, это классные трусы в горошек по лекалам от Таргета, но все равно. Мне нужно присесть. Мне нужно…
О, книжный магазин. Книжные магазины – подходящее место, чтобы гасить приступы паники. Во всяком случае, я надеюсь, ведь у самой-то у меня еще ни разу их не было.
Я проскакиваю мимо стойки с новинками и углубляюсь в проход между стеллажами. Там, в отделе литературы по саморазвитию я замечаю стул. В отделе никого нет. Видимо, англичане не очень-то жалуют литературу по саморазвитию. И это плохо, потому что некоторым, в частности Эндрю Маршаллу, она очень даже не помешала бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26