По-моему, она довольна.
Я разглядела, что ногти на руках у нее квадратные, крепкие, без лака. Что ж, она ведь очень занятой социальный работник, наверное, у нее нет времени на такие глупости, как маникюр.
– А что ты хочешь посмотреть здесь в первую очередь?
Почему-то в этот момент у меня перед глазами всплывает картина голой задницы Эндрю. С чего это вдруг? Наверное, из-за смены часовых поясов.
– Букингемский дворец, конечно, – отвечаю я. – И Британский музей. – Я не стала уточнять, что в музее меня интересуют только те залы, где выставлены исторические костюмы. Если, конечно, там есть такие залы. Скучное старинное искусство я могу и дома посмотреть, если вздумается. Я ведь в любом случае перееду в Нью-Йорк, когда Эндрю закончит университет. Он уже согласился.
– И Тауэр. – Потому что, как я слышала, там выставлены чудесные драгоценности. – И… и еще дом Джейн Остин.
– Так ты ее поклонница? – Миссис Маршалл, кажется, удивлена. Похоже, ни одна из прежних подружек Эндрю не обладала столь утонченным вкусом в литературе. – Что тебе больше всего нравится?
– Экранизация с Колином Фирсом, конечно, – говорю я. – Хотя костюмы в том фильме, где играла Гвинет Пэлтроу, тоже симпатичные.
Миссис Маршалл смотрит на меня как-то странно – может, ей не легче разобрать мой среднезападный акцент, чем мне – ее британский. Но я ведь стараюсь произносить все четко. Тут я понимаю, что она имела в виду и поправляюсь:
– А, вы о книгах? Не знаю. Они все хороши. – Вот только в них маловато описаний костюмов персонажей.
Миссис Маршалл смеется и спрашивает:
– Хочешь чаю? Уверена, после перелета ты умираешь от жажды.
На самом деле я бы хотела колу. Я говорю об этом, и миссис Маршалл снова как-то странно смотрит на меня и обещает купить ее для меня в супермаркете.
– Ой, нет, не надо, – в ужасе восклицаю я. – Лучше чаю попью.
Миссис Маршалл вздыхает с облегчением:
– Вот и хорошо. Подумать страшно, как ты пичкаешь свой организм всеми этими ужасными химикатами. Они такие вредные.
Я ей улыбаюсь. Хотя в толк не возьму, о чем это она. Кола не содержит вредных химикатов. В ней есть только чудесные, вкусные кофеин, аспартам и углекислый газ. Что в них ненатурального?
Но раз я в Англии, буду поступать, как англичане. Наливаю себе немного чаю из керамического чайника и по настоянию миссис Маршалл добавляю молока. По-видимому, англичане пьют чай именно так, а не с медом и лимоном.
С удивлением обнаруживаю, что так тоже очень вкусно. О чем и заявляю вслух.
– Что вкусно? – В кухне появляется светловолосый парнишка лет пятнадцати-шестнадцати в темной джинсовой куртке и вареных джинсах, но, увидев меня, застывает на месте. – А это кто?
– Что значит кто? – резко говорит миссис Маршалл. – Это Лиз, девушка Энди из Америки…
– Да ладно, мам, – ухмыляется Алекс. – За кого ты меня держишь? Это не она. Она же не…
– Алекс, это Лиз, – еще резче обрывает его миссис Маршалл. Сейчас она уже не так похожа на розу. Скорее похожа на розу, выпустившую шипы. – Поздоровайся с ней как положено, пожалуйста.
Алекс, смутившись, протягивает руку. Я пожимаю ее.
– Извините, – говорит он. – Приятно познакомиться. Просто Энди говорил…
– Алекс, будь добр, разложи это на столе. – Миссис Маршалл сует младшему сыну ножи и вилки. – Завтрак скоро будет готов.
– Завтрак? Да уже время обедать.
– Лиз еще не завтракала, поэтому мы будем завтракать.
Алекс берет у матери приборы и идет в столовую. Огромный пес Джеронимо (отличная кличка!), сидевший все это время у моих ног, тут же потрусил вслед за Алексом, надеясь на лакомый кусочек.
– А у тебя есть братья, Лиз? – спрашивает миссис Маршалл. Вся ее колкость исчезает, как только ее сын выходит из кухни.
– Нет, только две старшие сестры.
– Твоя мама очень счастливая, – говорит миссис Маршалл. – С мальчишками такая морока. – Потом она выключает духовку и кричит Алексу: – Алекс, скажи отцу, завтрак готов. И Алистеру тоже крикни.
Как здорово, что они зовут меня Лиз, а не Лиззи. Никто никогда не называл меня Лиз. Кроме Эндрю, конечно. Я, правда, его об этом не просила. Он просто… сам так решил.
– Ну что, Лиз, – улыбается миссис Маршалл, – будем кушать.
– Давайте я помогу вам накрыть на стол, – предлагаю я, соскальзывая с табурета.
Но миссис Маршалл прогоняет меня с кухни, заявив, что ей не нужна никакая помощь. Я иду в столовую, которая на самом деле всего лишь часть гостиной. Джеронимо уже сидит у кресла во главе стола, бдительно поджидая лакомый кусок.
– Где мне сесть? – спрашиваю я у Алекса, но тот в типичной подростковой манере – думаю, в этом они все одинаковы – только пожимает плечами.
Тут появляется мистер Маршалл и с галантным поклоном пододвигает мне стул. Я благодарю его и сажусь, с трудом пытаясь вспомнить, когда мой собственный отец пододвигал мне стул. Так и не вспомнила.
– Ну вот, – объявляет миссис Маршалл, появляясь из кухни с несколькими дымящимися тарелками. – Со страху, что девушка Энди впервые приехала в Англию, приготовила настоящий английский завтрак!
Я выпрямляюсь, чтобы показать, как я польщена и восхищена:
– Огромное спасибо. Вам не стоило так утруждать… И тут я вижу, что в этих тарелках.
– Томатный рататуй, – гордо объявляет миссис Маршалл. – Твой любимый! А это наша английская интерпретация того же самого блюда – тушеные помидоры. Еще помидоры фаршированные и омлет с помидорами. Энди рассказал мне, как ты любишь помидоры, Лиз. Надеюсь, это поможет тебе почувствовать себя как дома!
О боже!
– Лиз? – Миссис Маршалл пристально смотрит на меня. – С тобой все в порядке, дорогая? Ты как-то… осунулась.
– Все хорошо, – отвечаю я и делаю большой глоток чаю с молоком. – Выглядит очень аппетитно, миссис Маршалл. Спасибо за заботу. Право, не стоило.
– Для меня это в радость, – сияя, говорит миссис Маршалл и усаживается напротив меня. – Пожалуйста, называй меня Таней.
– Хорошо, Таня. – Надеюсь, незаметно, что у меня глаза на мокром месте. Как он мог так ошибиться? Да он вообще-то ЧИТАЛ мои письма? Что ж он, совсем в ту ночь ничего не слушал?
– Кого не хватает? – спрашивает миссис Маршалл, глядя на пустой стул.
– Алистера, – подсказывает Алекс и тянется за тостом. Тосты! Я могу поесть тосты! Нет, не могу. Тогда не влезу в детский девятый размер. О господи! Я же должна что-то съесть. Омлет? Может, яйца хоть как-то забьют вкус помидоров.
– АЛИСТЕР! – взревел мистер Маршалл. Откуда-то из глубины дома доносится мужской голос:
– Уже иду!
Я беру в рот кусочек омлета. Вкусно. И почти не чувствуются…
Ой, нет. Чувствуются.
И ведь что важно – это искренняя ошибка. Я насчет помидоров. Да кто угодно мог спутать. Даже сердечный друг.
Хорошо хоть он вообще вспомнил, что я упоминала слово «помидоры». А что именно я говорила, мог и забыть.
Да, он пока не учит детей читать, но ведь работает. Видя, что на меня никто не смотрит, я подталкиваю кусочек омлета к краю тарелки и скидываю на салфетку у себя на коленях. Потом смотрю на Джеронимо, который уже оставил свой пост возле стула мистера Маршалла, чувствуя, что там ему ничего не светит.
Колли встречается со мной взглядом.
И вот собачий нос ткнулся в мою ногу.
– Что у нас тут? – В дверях появляется парень – второй младший брат Эндрю, Алистер. В отличие от матери и братьев, у него волосы огненно-рыжие. Вероятно, именно такого цвета были волосы у его отца, пока он не потерял их. Во всяком случае, судя по его бровям, это так.
– Привет, Али, – улыбается миссис Маршалл. – Садись. У нас традиционный английский завтрак в честь приезда Лиз, подружки Энди из Америки.
– Привет, – говорю я, поднимая взгляд на рыжеголового, который всего на пару лет младше меня. Он с ног до головы одет в «Адидас» – адидасовские стеганые штаны, футболка, куртка, кроссовки. Возможно, подрядился рекламировать их. – Я Лиззи. Приятно познакомиться.
Алистер с минуту пялится на меня, а потом начинает хохотать.
– Да ладно, мам! Что за шутки?
– Это вовсе не шутка, Алистер, – ледяным тоном заявляет мистер Маршалл.
– Но как же, – мычит Алистер, – это не может быть Лиз! Энди говорил, Лиз – толстуха!
Мы практически ничего не знаем о том, как одевались люди со второго века вплоть до семисотых годов. Это времена вторжения варварских племен – готов, вестготов, остготов, гуннов и франков. Известно только, что людям в то время некогда было думать о моде, поскольку они спасались бегством.
И только когда к власти в 800 году пришел Карл Великий, у нас появилось хоть какое-то описание гардероба тех времен. С тех пор нам известны штаны на подвязках, или бриджи, столь любимые авторами всех исторических романов.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
6
Но стоит только сказать правду, и вся природа начинает помогать тебе с неожиданным рвением. Скажи правду, и все живое – разумное и неразумное – становится поручителем тебе, и даже корни травы под землей начинают шевелиться, дабы стать твоими свидетелями.
Ралф Уолдо Эмерсон (1803–1882), американский эссеист, поэт и философ
Шери ответила только после пятого гудка. Я уже начала волноваться, что она вообще не возьмет трубку. А вдруг она спит? Ведь сейчас только девять утра по европейскому времени. Но может, она тоже не адаптировалась к разнице во времени, как и я? Хотя она-то тут пробыла дольше, чем я. Она должна была прилететь в Париж два дня назад, провести ночь в гостинице и на следующий день отправиться в шато.
Впрочем, Шери гениальна во всем, что касается учебы, и абсолютно бестолкова в житейских вопросах. Умолчим о том, сколько раз она роняла свой сотовый в туалет. Как знать, может, я вообще до нее не дозвонюсь.
Наконец она поднимает трубку. Мне сразу понятно, что я не разбудила ее: там оглушительно гремит музыка. Это песня, где под латинский ритм все время повторяется припев «Vamos a la playa».
– ЛИ-ЗЗИ! – орет Шери в трубку. – Это ТЫЫЫЫ?
Все ясно, она пьяна.
– Как ты таааааам? Как Лондон? Как твой горячий-горячий Эндрю? И как его заааааааад?
– Шери, – говорю я тихо. Чтобы Маршаллы меня не услышали, я пустила в ванной воду. Но это не расточительство. Я на самом деле собираюсь принять ванну. Через минутку. – Здесь все так странно. Очень странно. Мне нужно поговорить хоть с кем-нибудь нормальным.
– Погоди, я попробую найти Чаза. – Шери хихикает: – Кхе… я пошутила! Господи, Лиззи, ты бы видела это местечко! Здесь как в «Бальмонте» и «Под солнцем Тосканы» вместе взятых. Дом Люка ОГРОМНЫЙ. Просто ОГРОМНЫЙ. У него даже есть название – Мирак. И здесь есть своя ВИНОДЕЛЬНЯ. Лиззи, они делают собственное шампанское. САМИ ДЕЛАЮТ.
– Здорово. Шери, мне кажется, Эндрю сказал своим братьям, что я жирная.
Шери на минуту замолкает. Мне снова приходится слушать «Vamos a la playa». Потом Шери взрывается:
– Черт возьми, он так сказал? Сказал, что ты жирная? Стой, где стоишь. Никуда не дергайся. Я немедленно сажусь на поезд через пролив. Приеду и отрежу ему яйца…
– Шери, – перебиваю я. Она кричит так громко, и я опасаюсь, что Маршаллы услышат ее. Через закрытую дверь. Несмотря на шум льющейся воды и работающий телевизор. – Шери, я не знаю точно, что он сказал. Просто все здесь так странно складывается. Я приезжаю и узнаю, что Эндрю нужно идти на работу. Ладно. Но дело в том, – я чувствую, как подступают слезы. – Эндрю работает не с детьми. Он – официант. И работает с одиннадцати утра до одиннадцати вечера. Я даже не уверена, что это законно. У него нет собственного жилья. Он живет с родителями и младшими братьями. И он сказал им, что я толстая и люблю помидоры.
– Беру свои слова назад, – говорит Шери. – Я не еду к тебе. Это ты приезжаешь сюда. Покупай билет на поезд и дуй сюда. Не забудь попросить студенческий. В Париже придется сделать пересадку. Там купишь билет до Суиллака. А на станции мы тебя встретим.
– Шери, я не могу. Не могу вот так просто взять и уехать.
– Еще как можешь! – орет Шери. Я слышу еще чей-то голос. Потом Шери кому-то говорит: – Это Лиззи. Ее козел Эндрю работает с утра до ночи и заставляет ее жить у родителей и есть помидоры. И еще он назвал ее жирной.
– Шери, – вмешиваюсь я, испытывая угрызения совести. – Я не знаю в точности, что он сказал. И он не… кому ты все это рассказываешь, кстати?
– Чаз говорит, чтобы ты поднимала свою далеко не толстую задницу и садилась на первый же утренний поезд. Он лично встретит тебя на станции завтра вечером.
– Я не могу ехать во Францию, – испуганно говорю я. – У меня обратный билет из Хитроу. Он не подлежит возврату, обмену и тому подобному.
– Ну так что? Вернешься в Англию к концу месяца и прекрасно улетишь оттуда. Давай, Лиззи! Здесь будет ТАК ЗДОРОВО.
– Шери, это невозможно, – совсем уже несчастным голосом говорю я. – Не хочу ехать во Францию. Я люблю Эндрю. Ты не понимаешь. Та ночь возле «МакКрэкен Холла»… она была волшебная, Шер. Он заглянул мне в душу, а я – ему.
– Интересно, как? – спрашивает Шери. – Темно же было.
– Нет, не темно. Нам отсвечивали языки пламени из комнаты той девицы.
– Что ж, в таком случае, может, ты увидела только то, что хотела увидеть? Или почувствовала то, что хотела почувствовать?
Я понимаю, что она имеет в виду, и невидящим взглядом смотрю на плещущуюся в ванной воду.
В общем-то, меня можно назвать счастливым человеком. Да, мне пришлось засмеяться, когда Алистер ляпнул за столом, что я толстуха. А как прикажете себя вести, если твой парень всем рассказывает, что ты толстая?
Если честно, когда Эндрю последний раз видел меня, я и правда была толстая. По крайней мере, на двенадцать килограммов тяжелее, чем теперь.
Пришлось рассмеяться. Надеюсь, Маршаллы не подумали, что я сверхчувствительная дура.
Миссис Маршалл лишь метнула на сына гневный взор… А потом – поскольку я вроде как не обиделась – забыла об этом. Остальные – тоже.
А Алистер оказался очень даже мил и предложил мне воспользоваться его компьютером, чтобы начать писать диплом, над которым я и трудилась до самого вечера, пока старшие Маршаллы не предложили поужинать «готовым карри», купленным в магазинчике на углу. Сыновья их куда-то смотались. Мы ели и смотрели какое-то британское мистическое шоу, и я понимала примерно одно слово из семи из-за жуткого акцента актеров.
Я была твердо настроена не дать этому инциденту испортить мне настроение. Потому что вес ничего не значит. Правда. Если, конечно, ты не фотомодель.
Несколько килограммов лишнего веса никогда не мешали мне делать то, что я хочу. Хотя, конечно, что скрывать – на физкультуре меня всегда последней отбирали в волейбольную команду.
Ну и, само собой, иногда было не совсем уютно в купальнике на пляже.
А еще эти тупые парни из университетского братства смотрели на меня свысока из-за того, что мой вес превышает дурацкие стандарты.
Но кому охота бегать за парнями из братства? Я хочу быть с парнем, у которого интересы простираются дальше ближайшей вечеринки. С тем, кто мечтает переделать мир к лучшему – вот как Эндрю. Хочу быть с парнем, понимающим, что в девушке важен не размер талии, а размер сердца – как понимает это Эндрю. Хочу быть с парнем, который замечает не только внешность девушки… который способен заглянуть ей в душу – как Эндрю.
Вот только… судя по реплике Алистера, похоже, Эндрю все же не смог заглянуть мне в душу в ту ночь у «МакКрэкен Холла».
И еще эти помидоры. Я же СКАЗАЛА Эндрю. Вернее, написала, что терпеть не могу помидоры. Один-единственный продукт, который я не выношу. Я даже пошла дальше и очень пространно рассказала, как ужасно было расти в полуитальянской семье, ненавидя помидоры. Мама постоянно чанами тушила томатный соус для спагетти и лазаний. На заднем дворе у нее была огромная плантация помидоров. Именно я обязана была их пропалывать, потому что не могла дотронуться до этих ужасных красных уродцев и не участвовала в сборе урожая.
Я говорила об этом Эндрю в ту ночь, три месяца назад, которую мы провели в дыму под звездами – я в полотенце, он в футболке с «Аэросмитом» (наверное, был прачечный день) и значком старосты.
А он не слушал. Не услышал ни слова из того, что я ему рассказывала!
А вот сообщить своей семье, что я – толстуха, не забыл.
Неужели я ошиблась? Может, как однажды предположила Шери, я люблю воображаемого Эндрю и домыслила все качества, которые хотела бы видеть в нем?
Неужели она права, и я упрямо не желаю замечать, какой он на самом деле, только потому, что с ним было так здорово заниматься любовью? Неужели я боюсь признать, что мое влечение к нему чисто физическое?
Я два часа не разговаривала с Шери, когда она мне это сказала. Потом она извинилась.
Но вдруг она права? Ведь Эндрю, которого я знаю, никогда бы не сказал братьям, что я толстуха. Эндрю, которого я знаю, вообще не заметил бы, что я толстая.
– Лиззи? – голос Шери трещит в трубке, которую я прижимаю к щеке. – Ты там умерла?
– Нет, я здесь, – в трубке по-прежнему фоном гремит рок-музыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я разглядела, что ногти на руках у нее квадратные, крепкие, без лака. Что ж, она ведь очень занятой социальный работник, наверное, у нее нет времени на такие глупости, как маникюр.
– А что ты хочешь посмотреть здесь в первую очередь?
Почему-то в этот момент у меня перед глазами всплывает картина голой задницы Эндрю. С чего это вдруг? Наверное, из-за смены часовых поясов.
– Букингемский дворец, конечно, – отвечаю я. – И Британский музей. – Я не стала уточнять, что в музее меня интересуют только те залы, где выставлены исторические костюмы. Если, конечно, там есть такие залы. Скучное старинное искусство я могу и дома посмотреть, если вздумается. Я ведь в любом случае перееду в Нью-Йорк, когда Эндрю закончит университет. Он уже согласился.
– И Тауэр. – Потому что, как я слышала, там выставлены чудесные драгоценности. – И… и еще дом Джейн Остин.
– Так ты ее поклонница? – Миссис Маршалл, кажется, удивлена. Похоже, ни одна из прежних подружек Эндрю не обладала столь утонченным вкусом в литературе. – Что тебе больше всего нравится?
– Экранизация с Колином Фирсом, конечно, – говорю я. – Хотя костюмы в том фильме, где играла Гвинет Пэлтроу, тоже симпатичные.
Миссис Маршалл смотрит на меня как-то странно – может, ей не легче разобрать мой среднезападный акцент, чем мне – ее британский. Но я ведь стараюсь произносить все четко. Тут я понимаю, что она имела в виду и поправляюсь:
– А, вы о книгах? Не знаю. Они все хороши. – Вот только в них маловато описаний костюмов персонажей.
Миссис Маршалл смеется и спрашивает:
– Хочешь чаю? Уверена, после перелета ты умираешь от жажды.
На самом деле я бы хотела колу. Я говорю об этом, и миссис Маршалл снова как-то странно смотрит на меня и обещает купить ее для меня в супермаркете.
– Ой, нет, не надо, – в ужасе восклицаю я. – Лучше чаю попью.
Миссис Маршалл вздыхает с облегчением:
– Вот и хорошо. Подумать страшно, как ты пичкаешь свой организм всеми этими ужасными химикатами. Они такие вредные.
Я ей улыбаюсь. Хотя в толк не возьму, о чем это она. Кола не содержит вредных химикатов. В ней есть только чудесные, вкусные кофеин, аспартам и углекислый газ. Что в них ненатурального?
Но раз я в Англии, буду поступать, как англичане. Наливаю себе немного чаю из керамического чайника и по настоянию миссис Маршалл добавляю молока. По-видимому, англичане пьют чай именно так, а не с медом и лимоном.
С удивлением обнаруживаю, что так тоже очень вкусно. О чем и заявляю вслух.
– Что вкусно? – В кухне появляется светловолосый парнишка лет пятнадцати-шестнадцати в темной джинсовой куртке и вареных джинсах, но, увидев меня, застывает на месте. – А это кто?
– Что значит кто? – резко говорит миссис Маршалл. – Это Лиз, девушка Энди из Америки…
– Да ладно, мам, – ухмыляется Алекс. – За кого ты меня держишь? Это не она. Она же не…
– Алекс, это Лиз, – еще резче обрывает его миссис Маршалл. Сейчас она уже не так похожа на розу. Скорее похожа на розу, выпустившую шипы. – Поздоровайся с ней как положено, пожалуйста.
Алекс, смутившись, протягивает руку. Я пожимаю ее.
– Извините, – говорит он. – Приятно познакомиться. Просто Энди говорил…
– Алекс, будь добр, разложи это на столе. – Миссис Маршалл сует младшему сыну ножи и вилки. – Завтрак скоро будет готов.
– Завтрак? Да уже время обедать.
– Лиз еще не завтракала, поэтому мы будем завтракать.
Алекс берет у матери приборы и идет в столовую. Огромный пес Джеронимо (отличная кличка!), сидевший все это время у моих ног, тут же потрусил вслед за Алексом, надеясь на лакомый кусочек.
– А у тебя есть братья, Лиз? – спрашивает миссис Маршалл. Вся ее колкость исчезает, как только ее сын выходит из кухни.
– Нет, только две старшие сестры.
– Твоя мама очень счастливая, – говорит миссис Маршалл. – С мальчишками такая морока. – Потом она выключает духовку и кричит Алексу: – Алекс, скажи отцу, завтрак готов. И Алистеру тоже крикни.
Как здорово, что они зовут меня Лиз, а не Лиззи. Никто никогда не называл меня Лиз. Кроме Эндрю, конечно. Я, правда, его об этом не просила. Он просто… сам так решил.
– Ну что, Лиз, – улыбается миссис Маршалл, – будем кушать.
– Давайте я помогу вам накрыть на стол, – предлагаю я, соскальзывая с табурета.
Но миссис Маршалл прогоняет меня с кухни, заявив, что ей не нужна никакая помощь. Я иду в столовую, которая на самом деле всего лишь часть гостиной. Джеронимо уже сидит у кресла во главе стола, бдительно поджидая лакомый кусок.
– Где мне сесть? – спрашиваю я у Алекса, но тот в типичной подростковой манере – думаю, в этом они все одинаковы – только пожимает плечами.
Тут появляется мистер Маршалл и с галантным поклоном пододвигает мне стул. Я благодарю его и сажусь, с трудом пытаясь вспомнить, когда мой собственный отец пододвигал мне стул. Так и не вспомнила.
– Ну вот, – объявляет миссис Маршалл, появляясь из кухни с несколькими дымящимися тарелками. – Со страху, что девушка Энди впервые приехала в Англию, приготовила настоящий английский завтрак!
Я выпрямляюсь, чтобы показать, как я польщена и восхищена:
– Огромное спасибо. Вам не стоило так утруждать… И тут я вижу, что в этих тарелках.
– Томатный рататуй, – гордо объявляет миссис Маршалл. – Твой любимый! А это наша английская интерпретация того же самого блюда – тушеные помидоры. Еще помидоры фаршированные и омлет с помидорами. Энди рассказал мне, как ты любишь помидоры, Лиз. Надеюсь, это поможет тебе почувствовать себя как дома!
О боже!
– Лиз? – Миссис Маршалл пристально смотрит на меня. – С тобой все в порядке, дорогая? Ты как-то… осунулась.
– Все хорошо, – отвечаю я и делаю большой глоток чаю с молоком. – Выглядит очень аппетитно, миссис Маршалл. Спасибо за заботу. Право, не стоило.
– Для меня это в радость, – сияя, говорит миссис Маршалл и усаживается напротив меня. – Пожалуйста, называй меня Таней.
– Хорошо, Таня. – Надеюсь, незаметно, что у меня глаза на мокром месте. Как он мог так ошибиться? Да он вообще-то ЧИТАЛ мои письма? Что ж он, совсем в ту ночь ничего не слушал?
– Кого не хватает? – спрашивает миссис Маршалл, глядя на пустой стул.
– Алистера, – подсказывает Алекс и тянется за тостом. Тосты! Я могу поесть тосты! Нет, не могу. Тогда не влезу в детский девятый размер. О господи! Я же должна что-то съесть. Омлет? Может, яйца хоть как-то забьют вкус помидоров.
– АЛИСТЕР! – взревел мистер Маршалл. Откуда-то из глубины дома доносится мужской голос:
– Уже иду!
Я беру в рот кусочек омлета. Вкусно. И почти не чувствуются…
Ой, нет. Чувствуются.
И ведь что важно – это искренняя ошибка. Я насчет помидоров. Да кто угодно мог спутать. Даже сердечный друг.
Хорошо хоть он вообще вспомнил, что я упоминала слово «помидоры». А что именно я говорила, мог и забыть.
Да, он пока не учит детей читать, но ведь работает. Видя, что на меня никто не смотрит, я подталкиваю кусочек омлета к краю тарелки и скидываю на салфетку у себя на коленях. Потом смотрю на Джеронимо, который уже оставил свой пост возле стула мистера Маршалла, чувствуя, что там ему ничего не светит.
Колли встречается со мной взглядом.
И вот собачий нос ткнулся в мою ногу.
– Что у нас тут? – В дверях появляется парень – второй младший брат Эндрю, Алистер. В отличие от матери и братьев, у него волосы огненно-рыжие. Вероятно, именно такого цвета были волосы у его отца, пока он не потерял их. Во всяком случае, судя по его бровям, это так.
– Привет, Али, – улыбается миссис Маршалл. – Садись. У нас традиционный английский завтрак в честь приезда Лиз, подружки Энди из Америки.
– Привет, – говорю я, поднимая взгляд на рыжеголового, который всего на пару лет младше меня. Он с ног до головы одет в «Адидас» – адидасовские стеганые штаны, футболка, куртка, кроссовки. Возможно, подрядился рекламировать их. – Я Лиззи. Приятно познакомиться.
Алистер с минуту пялится на меня, а потом начинает хохотать.
– Да ладно, мам! Что за шутки?
– Это вовсе не шутка, Алистер, – ледяным тоном заявляет мистер Маршалл.
– Но как же, – мычит Алистер, – это не может быть Лиз! Энди говорил, Лиз – толстуха!
Мы практически ничего не знаем о том, как одевались люди со второго века вплоть до семисотых годов. Это времена вторжения варварских племен – готов, вестготов, остготов, гуннов и франков. Известно только, что людям в то время некогда было думать о моде, поскольку они спасались бегством.
И только когда к власти в 800 году пришел Карл Великий, у нас появилось хоть какое-то описание гардероба тех времен. С тех пор нам известны штаны на подвязках, или бриджи, столь любимые авторами всех исторических романов.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
6
Но стоит только сказать правду, и вся природа начинает помогать тебе с неожиданным рвением. Скажи правду, и все живое – разумное и неразумное – становится поручителем тебе, и даже корни травы под землей начинают шевелиться, дабы стать твоими свидетелями.
Ралф Уолдо Эмерсон (1803–1882), американский эссеист, поэт и философ
Шери ответила только после пятого гудка. Я уже начала волноваться, что она вообще не возьмет трубку. А вдруг она спит? Ведь сейчас только девять утра по европейскому времени. Но может, она тоже не адаптировалась к разнице во времени, как и я? Хотя она-то тут пробыла дольше, чем я. Она должна была прилететь в Париж два дня назад, провести ночь в гостинице и на следующий день отправиться в шато.
Впрочем, Шери гениальна во всем, что касается учебы, и абсолютно бестолкова в житейских вопросах. Умолчим о том, сколько раз она роняла свой сотовый в туалет. Как знать, может, я вообще до нее не дозвонюсь.
Наконец она поднимает трубку. Мне сразу понятно, что я не разбудила ее: там оглушительно гремит музыка. Это песня, где под латинский ритм все время повторяется припев «Vamos a la playa».
– ЛИ-ЗЗИ! – орет Шери в трубку. – Это ТЫЫЫЫ?
Все ясно, она пьяна.
– Как ты таааааам? Как Лондон? Как твой горячий-горячий Эндрю? И как его заааааааад?
– Шери, – говорю я тихо. Чтобы Маршаллы меня не услышали, я пустила в ванной воду. Но это не расточительство. Я на самом деле собираюсь принять ванну. Через минутку. – Здесь все так странно. Очень странно. Мне нужно поговорить хоть с кем-нибудь нормальным.
– Погоди, я попробую найти Чаза. – Шери хихикает: – Кхе… я пошутила! Господи, Лиззи, ты бы видела это местечко! Здесь как в «Бальмонте» и «Под солнцем Тосканы» вместе взятых. Дом Люка ОГРОМНЫЙ. Просто ОГРОМНЫЙ. У него даже есть название – Мирак. И здесь есть своя ВИНОДЕЛЬНЯ. Лиззи, они делают собственное шампанское. САМИ ДЕЛАЮТ.
– Здорово. Шери, мне кажется, Эндрю сказал своим братьям, что я жирная.
Шери на минуту замолкает. Мне снова приходится слушать «Vamos a la playa». Потом Шери взрывается:
– Черт возьми, он так сказал? Сказал, что ты жирная? Стой, где стоишь. Никуда не дергайся. Я немедленно сажусь на поезд через пролив. Приеду и отрежу ему яйца…
– Шери, – перебиваю я. Она кричит так громко, и я опасаюсь, что Маршаллы услышат ее. Через закрытую дверь. Несмотря на шум льющейся воды и работающий телевизор. – Шери, я не знаю точно, что он сказал. Просто все здесь так странно складывается. Я приезжаю и узнаю, что Эндрю нужно идти на работу. Ладно. Но дело в том, – я чувствую, как подступают слезы. – Эндрю работает не с детьми. Он – официант. И работает с одиннадцати утра до одиннадцати вечера. Я даже не уверена, что это законно. У него нет собственного жилья. Он живет с родителями и младшими братьями. И он сказал им, что я толстая и люблю помидоры.
– Беру свои слова назад, – говорит Шери. – Я не еду к тебе. Это ты приезжаешь сюда. Покупай билет на поезд и дуй сюда. Не забудь попросить студенческий. В Париже придется сделать пересадку. Там купишь билет до Суиллака. А на станции мы тебя встретим.
– Шери, я не могу. Не могу вот так просто взять и уехать.
– Еще как можешь! – орет Шери. Я слышу еще чей-то голос. Потом Шери кому-то говорит: – Это Лиззи. Ее козел Эндрю работает с утра до ночи и заставляет ее жить у родителей и есть помидоры. И еще он назвал ее жирной.
– Шери, – вмешиваюсь я, испытывая угрызения совести. – Я не знаю в точности, что он сказал. И он не… кому ты все это рассказываешь, кстати?
– Чаз говорит, чтобы ты поднимала свою далеко не толстую задницу и садилась на первый же утренний поезд. Он лично встретит тебя на станции завтра вечером.
– Я не могу ехать во Францию, – испуганно говорю я. – У меня обратный билет из Хитроу. Он не подлежит возврату, обмену и тому подобному.
– Ну так что? Вернешься в Англию к концу месяца и прекрасно улетишь оттуда. Давай, Лиззи! Здесь будет ТАК ЗДОРОВО.
– Шери, это невозможно, – совсем уже несчастным голосом говорю я. – Не хочу ехать во Францию. Я люблю Эндрю. Ты не понимаешь. Та ночь возле «МакКрэкен Холла»… она была волшебная, Шер. Он заглянул мне в душу, а я – ему.
– Интересно, как? – спрашивает Шери. – Темно же было.
– Нет, не темно. Нам отсвечивали языки пламени из комнаты той девицы.
– Что ж, в таком случае, может, ты увидела только то, что хотела увидеть? Или почувствовала то, что хотела почувствовать?
Я понимаю, что она имеет в виду, и невидящим взглядом смотрю на плещущуюся в ванной воду.
В общем-то, меня можно назвать счастливым человеком. Да, мне пришлось засмеяться, когда Алистер ляпнул за столом, что я толстуха. А как прикажете себя вести, если твой парень всем рассказывает, что ты толстая?
Если честно, когда Эндрю последний раз видел меня, я и правда была толстая. По крайней мере, на двенадцать килограммов тяжелее, чем теперь.
Пришлось рассмеяться. Надеюсь, Маршаллы не подумали, что я сверхчувствительная дура.
Миссис Маршалл лишь метнула на сына гневный взор… А потом – поскольку я вроде как не обиделась – забыла об этом. Остальные – тоже.
А Алистер оказался очень даже мил и предложил мне воспользоваться его компьютером, чтобы начать писать диплом, над которым я и трудилась до самого вечера, пока старшие Маршаллы не предложили поужинать «готовым карри», купленным в магазинчике на углу. Сыновья их куда-то смотались. Мы ели и смотрели какое-то британское мистическое шоу, и я понимала примерно одно слово из семи из-за жуткого акцента актеров.
Я была твердо настроена не дать этому инциденту испортить мне настроение. Потому что вес ничего не значит. Правда. Если, конечно, ты не фотомодель.
Несколько килограммов лишнего веса никогда не мешали мне делать то, что я хочу. Хотя, конечно, что скрывать – на физкультуре меня всегда последней отбирали в волейбольную команду.
Ну и, само собой, иногда было не совсем уютно в купальнике на пляже.
А еще эти тупые парни из университетского братства смотрели на меня свысока из-за того, что мой вес превышает дурацкие стандарты.
Но кому охота бегать за парнями из братства? Я хочу быть с парнем, у которого интересы простираются дальше ближайшей вечеринки. С тем, кто мечтает переделать мир к лучшему – вот как Эндрю. Хочу быть с парнем, понимающим, что в девушке важен не размер талии, а размер сердца – как понимает это Эндрю. Хочу быть с парнем, который замечает не только внешность девушки… который способен заглянуть ей в душу – как Эндрю.
Вот только… судя по реплике Алистера, похоже, Эндрю все же не смог заглянуть мне в душу в ту ночь у «МакКрэкен Холла».
И еще эти помидоры. Я же СКАЗАЛА Эндрю. Вернее, написала, что терпеть не могу помидоры. Один-единственный продукт, который я не выношу. Я даже пошла дальше и очень пространно рассказала, как ужасно было расти в полуитальянской семье, ненавидя помидоры. Мама постоянно чанами тушила томатный соус для спагетти и лазаний. На заднем дворе у нее была огромная плантация помидоров. Именно я обязана была их пропалывать, потому что не могла дотронуться до этих ужасных красных уродцев и не участвовала в сборе урожая.
Я говорила об этом Эндрю в ту ночь, три месяца назад, которую мы провели в дыму под звездами – я в полотенце, он в футболке с «Аэросмитом» (наверное, был прачечный день) и значком старосты.
А он не слушал. Не услышал ни слова из того, что я ему рассказывала!
А вот сообщить своей семье, что я – толстуха, не забыл.
Неужели я ошиблась? Может, как однажды предположила Шери, я люблю воображаемого Эндрю и домыслила все качества, которые хотела бы видеть в нем?
Неужели она права, и я упрямо не желаю замечать, какой он на самом деле, только потому, что с ним было так здорово заниматься любовью? Неужели я боюсь признать, что мое влечение к нему чисто физическое?
Я два часа не разговаривала с Шери, когда она мне это сказала. Потом она извинилась.
Но вдруг она права? Ведь Эндрю, которого я знаю, никогда бы не сказал братьям, что я толстуха. Эндрю, которого я знаю, вообще не заметил бы, что я толстая.
– Лиззи? – голос Шери трещит в трубке, которую я прижимаю к щеке. – Ты там умерла?
– Нет, я здесь, – в трубке по-прежнему фоном гремит рок-музыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26