Я начинаю громко с ней разговаривать:
– Зоя, ты представляешь? Мамочка беременна. Теперь у тебя будет маленький братик или сестренка. Что такое? Ты уже ждешь не дождешься? Знаю, пуся, знаю, я тебя тоже люблю. Я тебя люблю больше всех на свете. Уж точно больше, чем твоего папочку.
– Лара, – подвывает Эндрю с той стороны двери. – Ну прости меня. Я не то хотел сказать. Конечно, я... в восторге. Я в диком восторге. Ты ведь меня разбудила, я спал как бревно, я вообще не помню, что говорил.
Ладно, как официальная версия сойдет. Пробуждение с помощью описанной бумажки, которую тебе пихают в лицо в шесть-ноль-семь утра, не самый лучший способ сказать «Доброе утро!», это я допускаю. Равно как и то, что я вытащила его из глубокого сна. Но при этом я твердо уверена, что те слова, которые человек говорит в бессознательном, обдолбанном или сонном состоянии, отражают его истинные мысли, не откорректированные сознанием. Я начинаю рыдать:
– Ты сволочь, ты меня не любишь и нашего ребенка не любишь!
С эмоциями явно что-то не в порядке, обычно я плачу не чаще, чем случается полугодовая распродажа в «Барнис». Интересно, связано ли это с гормонами? Наверняка.
– Нет, милая, – говорит он. – Я люблю тебя. Честное слово, клянусь тебе. Пожалуйста, пусти меня. Ну пожалуйста. Я не хочу, чтобы наша семья начиналась вот так. Мне очень жаль, что я такое сказал. Пожалуйста.
Он явно расстроен. Это хорошо. Так оно и должно быть. Я протягиваю руку и открываю дверь, и Эндрю весело смеется, глядя на меня голую, сидящую на полу с Зоей, пристроившейся на моей ноге.
– Не покажется ли неуместным мое заявление, что ты – самая знойная беременная женщина, которую я когда-либо видел?
Я делаю вид, что обдумываю ответ.
– Да, – говорю я. – Пожалуй, покажется. Я теперь мать твоего нерожденного дитяти. Мне не полагается быть знойной.
Он усаживается на пол рядом со мной и обнимает меня за плечи.
– Я люблю тебя, – говорит он, потом наклоняет голову и целует меня в живот. – И тебя тоже люблю.
Ну ладно. Не совсем то, о чем я мечтала, но, похоже, придется довольствоваться этим.
Да, я в курсе – не полагается никому рассказывать, что ты беременна, пока не пройдет три месяца. Я это в Сети вычитала, и, насколько я поняла, суть в том, что, если за это время выкинешь, не обязательно всем об этом знать, соответственно, тебе не придется вести болезненные разговоры со всеми, кому ты успела разболтать про свою беременность. Но, несмотря на то что мне все это кажется вполне логичным, я просто не представляю, сколько еще у меня хватить сил таиться. Прошло только четыре дня, а я уже на стенку лезу. Я должна кому-нибудь сказать. Пора испытать судьбу.
Так что, выйдя из душа, я тут же хватаю телефон и звоню Джули:
– Привет, это я. Как у тебя сегодня с обедом?
– На самом деле я собиралась встретиться с сестрой, но она звонила как раз пять минут назад и отменила встречу. Майя бегала босиком по палубе и посадила на ступни штук пятьдесят заноз, так что пришлось везти ее к педиатру.
– Супер. То есть, конечно, не супер, Майю, конечно, жалко, но супер, что ты свободна. Не хочешь встретиться где-нибудь часов в двенадцать?
– Конечно, хочу. Мне надо съездить в Беверли-Хиллз, купить заранее несколько подарков, так что можно встретиться в «Ранчо», как ты на это смотришь?
Фу. Терпеть не могу «Ранчо». Кормят там хорошо, но это настоящий рассадник богатых лос-анджелесских дамочек, которые не работают и всю жизнь проводят на Беверли-драйв на шоппинге или в парикмахерской. Как Джули.
– Хорошо, давай там. Увидимся.
Без двух минут двенадцать я подкатываю к швейцару и выхожу из машины. Джули сидит на улице за столиком на двоих, подтащив к себе из-за соседнего столика еще один стул для своих покупок.
– Привет, – говорю я и посылаю ей воздушный поцелуй. – Не знала, что ты придешь с друзьями.
– Очень смешно. К сожалению, здесь нет ничего моего. Иногда мне кажется, что у меня вся жизнь уходит на покупку подарков для других людей. – Я испытываю сильное искушение ляпнуть, что именно на покупку подарков у нее и уходит вся жизнь, но вовремя прикусываю язык. – У обеих сестер дни рождения детей в июле, в августе будет прием перед свадьбой, потом ребеночка обмываем, сестре Джона надо послать подарок, мы у нее жили в Нью-Йорке, а на той неделе мы приглашены на обед к боссу Джона, надо было купить подарок хозяйке.
Подарок хозяйке. Значит, полагается покупать подарок хозяйке? Может, и мне теперь надо ходить в гости с подарком хозяйке? Получается, всю свою сознательную жизнь я была грубым невоспитанным гостем? Ненавижу Джули. Ей всегда удается заставить меня чувствовать свою социальную неадекватность.
Я вспоминаю, что так и не посмотрела не ее живот. Перегибаюсь через стол и проверяю.
– Ух ты, – говорю я. – Какая ты у нас беременная. Джули расплывается улыбкой от уха до уха:
– Вот такая. Представляешь, какая я теперь огромная? Я практически уверена, что это мальчик. Мне все говорят, что я ношу мальчика.
Я пожимаю плечами, пытаясь представить себе Джули с мальчиком. Единственными мужчинами в ее жизни являются Джон и ее отец, ни один из которых не может быть серьезным источником Y-хромосом. Ее отец если не спит, то играет в гольф в своем загородном клубе, а для Джона самое приятное в жизни – это массаж лица Перль де Кавьяр в спа-салоне «Четыре времени года». Большие машины, грязные мотоциклы и герои «Звездных войн» в их систему ценностей не входят.
– Хорошо, – говорю я, – а разве ты не сможешь это узнать в ближайшее время?
Джули перестает улыбаться и надувает губы:
– Я тебе не говорила? Мы не будем узнавать. Джон хочет, чтобы это был сюрприз. Он говорит, что всегда представлял, как доктор вынимает ребеночка и кричит: Это мальчик ! И он не хочет пропускать такой момент.
Чтобы не рассмеяться, приходится сдерживаться изо всех сил. Как она, наверное, мучается, что не может начать украшать детскую.
– Но ты же понимаешь, что это чушь, – говорю я. – Кто в наше время и в нашем возрасте не выясняет пол ребенка?
– Множество людей, – довольно агрессивно заявляет Джули. – Некоторым нравится старомодный стиль.
Я фыркаю:
– Ну, мы-то точно будем узнавать. Я хочу это знать в первую же секунду, как только будет можно.
Упс. Это совсем не то, что я собиралась сказать. У Джули поднимаются брови, и она подозрительно смотрит на меня.
– Я, наверное, чего-то не знаю? – спрашивает она. Я делаю глубокий вдох:
– Думаю, да. Поэтому я и хотела с тобой сегодня встретиться. Я беременна.
Джули так шустро вскакивает со стула, что стукается пузом об стол. Надеюсь, Джону-младшему не размозжили голову у меня на глазах. Впрочем, Джули не обращает на это никакого внимания. Она подскакивает ко мне и бросается обниматься. Какая она огромная. Наверное, это нехорошо, но приходится признать, что мне это неприятно.
– Боже мой, Лара! Боже мой! – вопит она. – Я так за тебя рада! Боже мой!
Она подпрыгивает вверх-вниз, как мячик, и на нас тут же начинают пялиться все посетители ресторана и прохожие. Отвратительно.
– Тише, Джули, пожалуйста. Никто еще не знает. Я тебе рассказала, потому что, кроме тебя, мне не с кем об этом поговорить, к тому же у меня больше нет подруг, которые хоть когда-нибудь были беременными.
– Хорошо, хорошо, – шепчет Джули, садясь обратно на свой стул. – Извини. Я так разволновалась. Это потрясающе. Мы будем как Дрю Берримор и Британи Мерфи в фильме «В машине с парнями». Там была такая милая сцена, где они стоят друг напротив друга и прикасаются животами, помнишь? Это было так трогательно.
Я бросаю на нее взгляд, ясно говорящий, что я не смотрю фильмов, которые называются «В машине с парнями», и в ближайшее время не собираюсь тискаться с ней животами. Она показывает мне язык:
– Какая ты зануда. Ну, и когда ты рожаешь?
– Не знаю. Я только четыре дня как определила это и к врачу в ближайшие пару недель не собираюсь. Где-то в марте.
– Так, давай посмотрим, сейчас у нас конец июня... – Она начинает считать на пальцах: – Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель. Скорее всего, апрель, где-то в начале.
– Нет, – говорю я. – Не может быть апрель. Ты насчитала десять месяцев. По моим подсчетам получается март.
Джули одаривает меня сочувствующей улыбкой:
– Лара, дорогая, беременность длится не девять месяцев. Сорок недель. А это получается десять. Считать начинают с первого дня последних месячных, так что могу тебя поздравить – один месяц ты уже отходила.
Нет. Это нечестно. Если десять месяцев, то почему не говорят: десять месяцев? А фильм «Девять месяцев»?
Почему они его не назвали «Десять месяцев», если это десять месяцев? Получается, что все знают и молчат? Я чувствую, что готова заплакать. Это ужасно. Значит, отпуск будет всего пять месяцев? Стоило стараться!
– А почему об этом никогда не говорят? Люди должны знать. До того, как забеременеют.
Джули расплывается своей фирменной улыбкой чир-лидера :
– Да что ты расстраиваешься, все не так плохо. Лучше подумай об этом с другой стороны: осталось всего тридцать шесть с половиной недель!
Мне хочется ее застрелить. Найти пистолет и застрелить прямо здесь, на глазах у остальных степфордских жен, как предупреждение всем, кто еще попытается корчить мне такие морды.
Но Джули в упор не замечает моей враждебности или просто игнорирует ее.
– Я так рада, что ты мне рассказала. Поверь, это действительно честь для меня, что ты рассказала мне раньше, чем всем остальным, к тому же тебе надо очень много чего сделать. Во-первых, надо немедленно звонить и записываться в класс Сюзан Гринспэн. Если тебе говорили, что можно подождать до трех месяцев, – забудь. Я знаю кучу людей, которые тянули е этим, а потом не успели. У меня есть ее номер в карманном компьютере, сейчас я тебе дам. – Она начинает копаться в своей бездонной сумке от Луи Вьюттона.
– Кто такая Сюзан Гринспэн? – спрашиваю я. – О чем ты говоришь?
Она прекращает раскопки и смотрит на меня так, будто я спросила ее, кто такая Бритни Спирс.
– Ты что, никогда не слышала про «Мама и я»? Серьезно?
Мне становится почти стыдно за такую очевидную неосведомленность. Мотаю головой.
– Сюзан Гринспэн, ну, она как бы гуру в «Мама и я». Туда ходят все. Насколько я знаю, это что-то потрясающее. На нее просто молятся. Только попасть туда практически невозможно. Группы набираются – раз, и все, – говорит она, щелкая пальцами. – Но с твоим сроком можно успеть. Только не забудь в понедельник утром позвонить. Представь, как будет глупо, если тебя вычеркнут из списка кандидатов, когда ты будешь уже с маленьким на руках.
Она наконец находит свой карманный компьютер и записывает номер на салфетке. А мне все не свыкнуться с тем, что она так легко употребляет термины «список кандидатов» и «Мама и я» в одном предложении.
– Хорошо, – говорю я, забирая у нее салфетку. – В чем еще проявляется моя преступная неосведомленность?
Джули это явно нравится. Не часто бывает, чтобы она знала что-то лучше меня, что, собственно, является одной из причин нашей дружбы.
– Ваш малыш – тебе это что-нибудь говорит? – спрашивает она, прекрасно зная, что я не знаю. Я в упор смотрю на нее, давая понять, что я знаю, что она прекрасно знает, что я не знаю. – Понятно. Это веб-сайт. «Ваш-малыш-дот-ком». Бесплатный. Если подписываешься на рассылку, они каждую неделю присылают тебе e-mail, в котором описывается, что сейчас происходит с твоим ребенком. Мне вот на этой неделе написали, что у ребенка уже есть брови и начинают формироваться зубы. Здорово, правда?
Очень здорово. Напоминает накладную, типа, поставьте галочку: брови – есть, зубы – есть, развитие миндалевидной железы, гипоталамуса и коры головного мозга – есть.
– Ладно, – говорю я. – Что еще? Она раздумывает несколько секунд.
– О, вспомнила! Ты когда-нибудь смотрела «Роды по-настоящему»?
Я снова пытаюсь выразить взглядом, что я об этом думаю.
– М-да, – мрачно произносит Джули, – ты же днем работаешь, так что, наверное, не смотрела, – но тут же оживляется: – Так сейчас у тебя каникулы, вот и посмотришь. Ты обязательно должна посмотреть. Я на них совершенно подсела. Раза по четыре в день смотрю.
Ага, значит, вот чем она занимается целый день. Что-то в таком роде я и подозревала.
– Что это за ерунда? – говорю я. – Звучит омерзительно.
Джули протестующе машет руками:
– Ты не права, это очень здорово. Они показывают, как протекает беременность, снимают, как люди готовятся к родам, а потом и сами роды. Ужасно интересно. Ты будешь в восторге.
Сильно сомневаюсь, но попробовать можно. Даже если гадость, будет чем развлечься на досуге.
– Ты меня просто перегрузила информацией, – говорю я ей. – Даже не знаю, что бы я без тебя делала.
– Рада была помочь, дорогуша, – отвечает Джули, пытаясь изобразить венгерский акцент Заза Габор. – Когда будешь готова, я тебе расскажу, что дальше делать.
– Ты хочешь сказать, что я еще чего-то не знаю?
– Милая моя, – говорит она, – ты даже не представляешь...
На этот раз у меня возникает ощущение, что она права.
7
Я. Смертельно. Устала. Никогда так не уставала. Эндрю считает, что у меня синдром хронической усталости. Прошло всего две недели моей репродуктивной эпопеи, а у меня такое ощущение, что я десять лет хожу со слоном на спине. Слава богу, я в отпуске. Не представляю, как я могла бы работать. Вчера весь день провалялась в кровати и проспала, кажется, часов двадцать. Вставала только пописать. Я даже заставила Эндрю приехать с работы посреди дня, чтобы покормить меня обедом, потому что сама я была не в состоянии хоть что-либо приготовить. А когда он попытался возражать (что я, конечно, предвидела), я его проинформировала, что вынашивание ребенка с нуля требует дикого количества энергии, и лучше бы ему привыкнуть быть наготове в любой момент. Да, я не собираюсь упускать возможность выжать из ситуации все, что можно.
Разумеется, он был взбешен, когда я все-таки нашла в себе силы встать сегодня в восемь утра и пойти на пробежку. Беготня по парку – это, конечно, последнее, что мне сейчас нужно, но мне надо увидеть Стейси. Вчера вечером я получила e-mail от Тик Гарднер, из которого было ясно, что она проглотила наживку. Слава богу. Я уже начала было нервничать, не провалился ли мой план и не придется ли придумывать какую-нибудь аферу, чтобы встретиться с ней еще раз. То есть я и так устраиваю аферу, чтобы встретиться с ней еще раз, но, по крайней мере, мне уже не нужна другая афера, чтобы заставить ее действовать соответственно первоначальному плану. Ну, в общем, вы поняли, что я имею в виду. Так что теперь все, что мне надо сделать, – это уболтать Стейси вписаться в мою комбинацию – и, можно считать, полдела сделано.
Хорошо, если честно – надо уболтать Стейси и еще умудриться забраться на чертову гору, не свалившись на полдороге. Я, по-моему, уже упоминала о том, какая я усталая? Я останавливаюсь и делаю большой глоток воды, а Стейси трусит дальше.
– Подожди! – кричу я. – Мне надо отдохнуть немножко.
Она поворачивается и смотрит на меня с некоторым раздражением:
– Что это с тобой сегодня? Ты уже третий раз останавливаешься.
– Ничего. Спала не очень хорошо. Устала ужасно. Я еще пока не созрела для того, чтобы рассказать Стейси про ребенка. Я даже представить боюсь, что будет, когда она узнает. В любом случае, я же не вру. Поддержите меня: раз-два-три-четыре – я действительно смертельно устала.
Не успевает Стейси вставить шпильку по поводу утомительности двухмесячных летних каникул, как нам навстречу выбегает сияющий персидский дедок.
– Добрий утра! Впирод, Доджер, впирод!
Мы со Стейси удивленно переглядываемся, и, когда я смотрю на нее, до меня доходит, что имелась в виду ее кепка с эмблемой «Доджеров».
– Это он про кепку, – шепчу я. – Он думает, что ты фанат «Доджеров».
С энтузиазмом, достаточным для потопления корабля, Стейси медленно вздымает руку:
– Вперед, «голубые»!
Наш новый друг с важным видом совершает ответный жест.
– Впирод, «галубой»! – кричит он и продолжает свой путь по дорожке. – Впирод, «галубой»!
Мы ржем и двигаемся дальше. Отлично , думаю я. Сейчас будет моя ария .
– Кстати, помнишь, я тебе говорила, что должна встретиться с дочкой Стефана Гарднера?
– Точно, точно, – говорит она. – Ну и как? Ты у нее теперь враг номер один?
– Похоже, да. Выяснилось, что она метит в рок-звезды. Собирается переехать в Нью-Йорк со своим бой-френдом, который к тому же менеджер группы.
– Не ново. Тогда зачем они тебе звонили?
А вот теперь будьте очень осторожны , Лара-сан.
– Собственно, моя работа заключается в том, чтобы заставить ее передумать. Я, правда, не припомню такого вида деятельности среди своих должностных обязанностей – если ты об этом хотела спросить. А про мамашу ты была права. Психованная тетка. Все, что ее волнует, – это имидж Стефана и как на нем отразится непоступление дочери в приличную школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Зоя, ты представляешь? Мамочка беременна. Теперь у тебя будет маленький братик или сестренка. Что такое? Ты уже ждешь не дождешься? Знаю, пуся, знаю, я тебя тоже люблю. Я тебя люблю больше всех на свете. Уж точно больше, чем твоего папочку.
– Лара, – подвывает Эндрю с той стороны двери. – Ну прости меня. Я не то хотел сказать. Конечно, я... в восторге. Я в диком восторге. Ты ведь меня разбудила, я спал как бревно, я вообще не помню, что говорил.
Ладно, как официальная версия сойдет. Пробуждение с помощью описанной бумажки, которую тебе пихают в лицо в шесть-ноль-семь утра, не самый лучший способ сказать «Доброе утро!», это я допускаю. Равно как и то, что я вытащила его из глубокого сна. Но при этом я твердо уверена, что те слова, которые человек говорит в бессознательном, обдолбанном или сонном состоянии, отражают его истинные мысли, не откорректированные сознанием. Я начинаю рыдать:
– Ты сволочь, ты меня не любишь и нашего ребенка не любишь!
С эмоциями явно что-то не в порядке, обычно я плачу не чаще, чем случается полугодовая распродажа в «Барнис». Интересно, связано ли это с гормонами? Наверняка.
– Нет, милая, – говорит он. – Я люблю тебя. Честное слово, клянусь тебе. Пожалуйста, пусти меня. Ну пожалуйста. Я не хочу, чтобы наша семья начиналась вот так. Мне очень жаль, что я такое сказал. Пожалуйста.
Он явно расстроен. Это хорошо. Так оно и должно быть. Я протягиваю руку и открываю дверь, и Эндрю весело смеется, глядя на меня голую, сидящую на полу с Зоей, пристроившейся на моей ноге.
– Не покажется ли неуместным мое заявление, что ты – самая знойная беременная женщина, которую я когда-либо видел?
Я делаю вид, что обдумываю ответ.
– Да, – говорю я. – Пожалуй, покажется. Я теперь мать твоего нерожденного дитяти. Мне не полагается быть знойной.
Он усаживается на пол рядом со мной и обнимает меня за плечи.
– Я люблю тебя, – говорит он, потом наклоняет голову и целует меня в живот. – И тебя тоже люблю.
Ну ладно. Не совсем то, о чем я мечтала, но, похоже, придется довольствоваться этим.
Да, я в курсе – не полагается никому рассказывать, что ты беременна, пока не пройдет три месяца. Я это в Сети вычитала, и, насколько я поняла, суть в том, что, если за это время выкинешь, не обязательно всем об этом знать, соответственно, тебе не придется вести болезненные разговоры со всеми, кому ты успела разболтать про свою беременность. Но, несмотря на то что мне все это кажется вполне логичным, я просто не представляю, сколько еще у меня хватить сил таиться. Прошло только четыре дня, а я уже на стенку лезу. Я должна кому-нибудь сказать. Пора испытать судьбу.
Так что, выйдя из душа, я тут же хватаю телефон и звоню Джули:
– Привет, это я. Как у тебя сегодня с обедом?
– На самом деле я собиралась встретиться с сестрой, но она звонила как раз пять минут назад и отменила встречу. Майя бегала босиком по палубе и посадила на ступни штук пятьдесят заноз, так что пришлось везти ее к педиатру.
– Супер. То есть, конечно, не супер, Майю, конечно, жалко, но супер, что ты свободна. Не хочешь встретиться где-нибудь часов в двенадцать?
– Конечно, хочу. Мне надо съездить в Беверли-Хиллз, купить заранее несколько подарков, так что можно встретиться в «Ранчо», как ты на это смотришь?
Фу. Терпеть не могу «Ранчо». Кормят там хорошо, но это настоящий рассадник богатых лос-анджелесских дамочек, которые не работают и всю жизнь проводят на Беверли-драйв на шоппинге или в парикмахерской. Как Джули.
– Хорошо, давай там. Увидимся.
Без двух минут двенадцать я подкатываю к швейцару и выхожу из машины. Джули сидит на улице за столиком на двоих, подтащив к себе из-за соседнего столика еще один стул для своих покупок.
– Привет, – говорю я и посылаю ей воздушный поцелуй. – Не знала, что ты придешь с друзьями.
– Очень смешно. К сожалению, здесь нет ничего моего. Иногда мне кажется, что у меня вся жизнь уходит на покупку подарков для других людей. – Я испытываю сильное искушение ляпнуть, что именно на покупку подарков у нее и уходит вся жизнь, но вовремя прикусываю язык. – У обеих сестер дни рождения детей в июле, в августе будет прием перед свадьбой, потом ребеночка обмываем, сестре Джона надо послать подарок, мы у нее жили в Нью-Йорке, а на той неделе мы приглашены на обед к боссу Джона, надо было купить подарок хозяйке.
Подарок хозяйке. Значит, полагается покупать подарок хозяйке? Может, и мне теперь надо ходить в гости с подарком хозяйке? Получается, всю свою сознательную жизнь я была грубым невоспитанным гостем? Ненавижу Джули. Ей всегда удается заставить меня чувствовать свою социальную неадекватность.
Я вспоминаю, что так и не посмотрела не ее живот. Перегибаюсь через стол и проверяю.
– Ух ты, – говорю я. – Какая ты у нас беременная. Джули расплывается улыбкой от уха до уха:
– Вот такая. Представляешь, какая я теперь огромная? Я практически уверена, что это мальчик. Мне все говорят, что я ношу мальчика.
Я пожимаю плечами, пытаясь представить себе Джули с мальчиком. Единственными мужчинами в ее жизни являются Джон и ее отец, ни один из которых не может быть серьезным источником Y-хромосом. Ее отец если не спит, то играет в гольф в своем загородном клубе, а для Джона самое приятное в жизни – это массаж лица Перль де Кавьяр в спа-салоне «Четыре времени года». Большие машины, грязные мотоциклы и герои «Звездных войн» в их систему ценностей не входят.
– Хорошо, – говорю я, – а разве ты не сможешь это узнать в ближайшее время?
Джули перестает улыбаться и надувает губы:
– Я тебе не говорила? Мы не будем узнавать. Джон хочет, чтобы это был сюрприз. Он говорит, что всегда представлял, как доктор вынимает ребеночка и кричит: Это мальчик ! И он не хочет пропускать такой момент.
Чтобы не рассмеяться, приходится сдерживаться изо всех сил. Как она, наверное, мучается, что не может начать украшать детскую.
– Но ты же понимаешь, что это чушь, – говорю я. – Кто в наше время и в нашем возрасте не выясняет пол ребенка?
– Множество людей, – довольно агрессивно заявляет Джули. – Некоторым нравится старомодный стиль.
Я фыркаю:
– Ну, мы-то точно будем узнавать. Я хочу это знать в первую же секунду, как только будет можно.
Упс. Это совсем не то, что я собиралась сказать. У Джули поднимаются брови, и она подозрительно смотрит на меня.
– Я, наверное, чего-то не знаю? – спрашивает она. Я делаю глубокий вдох:
– Думаю, да. Поэтому я и хотела с тобой сегодня встретиться. Я беременна.
Джули так шустро вскакивает со стула, что стукается пузом об стол. Надеюсь, Джону-младшему не размозжили голову у меня на глазах. Впрочем, Джули не обращает на это никакого внимания. Она подскакивает ко мне и бросается обниматься. Какая она огромная. Наверное, это нехорошо, но приходится признать, что мне это неприятно.
– Боже мой, Лара! Боже мой! – вопит она. – Я так за тебя рада! Боже мой!
Она подпрыгивает вверх-вниз, как мячик, и на нас тут же начинают пялиться все посетители ресторана и прохожие. Отвратительно.
– Тише, Джули, пожалуйста. Никто еще не знает. Я тебе рассказала, потому что, кроме тебя, мне не с кем об этом поговорить, к тому же у меня больше нет подруг, которые хоть когда-нибудь были беременными.
– Хорошо, хорошо, – шепчет Джули, садясь обратно на свой стул. – Извини. Я так разволновалась. Это потрясающе. Мы будем как Дрю Берримор и Британи Мерфи в фильме «В машине с парнями». Там была такая милая сцена, где они стоят друг напротив друга и прикасаются животами, помнишь? Это было так трогательно.
Я бросаю на нее взгляд, ясно говорящий, что я не смотрю фильмов, которые называются «В машине с парнями», и в ближайшее время не собираюсь тискаться с ней животами. Она показывает мне язык:
– Какая ты зануда. Ну, и когда ты рожаешь?
– Не знаю. Я только четыре дня как определила это и к врачу в ближайшие пару недель не собираюсь. Где-то в марте.
– Так, давай посмотрим, сейчас у нас конец июня... – Она начинает считать на пальцах: – Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель. Скорее всего, апрель, где-то в начале.
– Нет, – говорю я. – Не может быть апрель. Ты насчитала десять месяцев. По моим подсчетам получается март.
Джули одаривает меня сочувствующей улыбкой:
– Лара, дорогая, беременность длится не девять месяцев. Сорок недель. А это получается десять. Считать начинают с первого дня последних месячных, так что могу тебя поздравить – один месяц ты уже отходила.
Нет. Это нечестно. Если десять месяцев, то почему не говорят: десять месяцев? А фильм «Девять месяцев»?
Почему они его не назвали «Десять месяцев», если это десять месяцев? Получается, что все знают и молчат? Я чувствую, что готова заплакать. Это ужасно. Значит, отпуск будет всего пять месяцев? Стоило стараться!
– А почему об этом никогда не говорят? Люди должны знать. До того, как забеременеют.
Джули расплывается своей фирменной улыбкой чир-лидера :
– Да что ты расстраиваешься, все не так плохо. Лучше подумай об этом с другой стороны: осталось всего тридцать шесть с половиной недель!
Мне хочется ее застрелить. Найти пистолет и застрелить прямо здесь, на глазах у остальных степфордских жен, как предупреждение всем, кто еще попытается корчить мне такие морды.
Но Джули в упор не замечает моей враждебности или просто игнорирует ее.
– Я так рада, что ты мне рассказала. Поверь, это действительно честь для меня, что ты рассказала мне раньше, чем всем остальным, к тому же тебе надо очень много чего сделать. Во-первых, надо немедленно звонить и записываться в класс Сюзан Гринспэн. Если тебе говорили, что можно подождать до трех месяцев, – забудь. Я знаю кучу людей, которые тянули е этим, а потом не успели. У меня есть ее номер в карманном компьютере, сейчас я тебе дам. – Она начинает копаться в своей бездонной сумке от Луи Вьюттона.
– Кто такая Сюзан Гринспэн? – спрашиваю я. – О чем ты говоришь?
Она прекращает раскопки и смотрит на меня так, будто я спросила ее, кто такая Бритни Спирс.
– Ты что, никогда не слышала про «Мама и я»? Серьезно?
Мне становится почти стыдно за такую очевидную неосведомленность. Мотаю головой.
– Сюзан Гринспэн, ну, она как бы гуру в «Мама и я». Туда ходят все. Насколько я знаю, это что-то потрясающее. На нее просто молятся. Только попасть туда практически невозможно. Группы набираются – раз, и все, – говорит она, щелкая пальцами. – Но с твоим сроком можно успеть. Только не забудь в понедельник утром позвонить. Представь, как будет глупо, если тебя вычеркнут из списка кандидатов, когда ты будешь уже с маленьким на руках.
Она наконец находит свой карманный компьютер и записывает номер на салфетке. А мне все не свыкнуться с тем, что она так легко употребляет термины «список кандидатов» и «Мама и я» в одном предложении.
– Хорошо, – говорю я, забирая у нее салфетку. – В чем еще проявляется моя преступная неосведомленность?
Джули это явно нравится. Не часто бывает, чтобы она знала что-то лучше меня, что, собственно, является одной из причин нашей дружбы.
– Ваш малыш – тебе это что-нибудь говорит? – спрашивает она, прекрасно зная, что я не знаю. Я в упор смотрю на нее, давая понять, что я знаю, что она прекрасно знает, что я не знаю. – Понятно. Это веб-сайт. «Ваш-малыш-дот-ком». Бесплатный. Если подписываешься на рассылку, они каждую неделю присылают тебе e-mail, в котором описывается, что сейчас происходит с твоим ребенком. Мне вот на этой неделе написали, что у ребенка уже есть брови и начинают формироваться зубы. Здорово, правда?
Очень здорово. Напоминает накладную, типа, поставьте галочку: брови – есть, зубы – есть, развитие миндалевидной железы, гипоталамуса и коры головного мозга – есть.
– Ладно, – говорю я. – Что еще? Она раздумывает несколько секунд.
– О, вспомнила! Ты когда-нибудь смотрела «Роды по-настоящему»?
Я снова пытаюсь выразить взглядом, что я об этом думаю.
– М-да, – мрачно произносит Джули, – ты же днем работаешь, так что, наверное, не смотрела, – но тут же оживляется: – Так сейчас у тебя каникулы, вот и посмотришь. Ты обязательно должна посмотреть. Я на них совершенно подсела. Раза по четыре в день смотрю.
Ага, значит, вот чем она занимается целый день. Что-то в таком роде я и подозревала.
– Что это за ерунда? – говорю я. – Звучит омерзительно.
Джули протестующе машет руками:
– Ты не права, это очень здорово. Они показывают, как протекает беременность, снимают, как люди готовятся к родам, а потом и сами роды. Ужасно интересно. Ты будешь в восторге.
Сильно сомневаюсь, но попробовать можно. Даже если гадость, будет чем развлечься на досуге.
– Ты меня просто перегрузила информацией, – говорю я ей. – Даже не знаю, что бы я без тебя делала.
– Рада была помочь, дорогуша, – отвечает Джули, пытаясь изобразить венгерский акцент Заза Габор. – Когда будешь готова, я тебе расскажу, что дальше делать.
– Ты хочешь сказать, что я еще чего-то не знаю?
– Милая моя, – говорит она, – ты даже не представляешь...
На этот раз у меня возникает ощущение, что она права.
7
Я. Смертельно. Устала. Никогда так не уставала. Эндрю считает, что у меня синдром хронической усталости. Прошло всего две недели моей репродуктивной эпопеи, а у меня такое ощущение, что я десять лет хожу со слоном на спине. Слава богу, я в отпуске. Не представляю, как я могла бы работать. Вчера весь день провалялась в кровати и проспала, кажется, часов двадцать. Вставала только пописать. Я даже заставила Эндрю приехать с работы посреди дня, чтобы покормить меня обедом, потому что сама я была не в состоянии хоть что-либо приготовить. А когда он попытался возражать (что я, конечно, предвидела), я его проинформировала, что вынашивание ребенка с нуля требует дикого количества энергии, и лучше бы ему привыкнуть быть наготове в любой момент. Да, я не собираюсь упускать возможность выжать из ситуации все, что можно.
Разумеется, он был взбешен, когда я все-таки нашла в себе силы встать сегодня в восемь утра и пойти на пробежку. Беготня по парку – это, конечно, последнее, что мне сейчас нужно, но мне надо увидеть Стейси. Вчера вечером я получила e-mail от Тик Гарднер, из которого было ясно, что она проглотила наживку. Слава богу. Я уже начала было нервничать, не провалился ли мой план и не придется ли придумывать какую-нибудь аферу, чтобы встретиться с ней еще раз. То есть я и так устраиваю аферу, чтобы встретиться с ней еще раз, но, по крайней мере, мне уже не нужна другая афера, чтобы заставить ее действовать соответственно первоначальному плану. Ну, в общем, вы поняли, что я имею в виду. Так что теперь все, что мне надо сделать, – это уболтать Стейси вписаться в мою комбинацию – и, можно считать, полдела сделано.
Хорошо, если честно – надо уболтать Стейси и еще умудриться забраться на чертову гору, не свалившись на полдороге. Я, по-моему, уже упоминала о том, какая я усталая? Я останавливаюсь и делаю большой глоток воды, а Стейси трусит дальше.
– Подожди! – кричу я. – Мне надо отдохнуть немножко.
Она поворачивается и смотрит на меня с некоторым раздражением:
– Что это с тобой сегодня? Ты уже третий раз останавливаешься.
– Ничего. Спала не очень хорошо. Устала ужасно. Я еще пока не созрела для того, чтобы рассказать Стейси про ребенка. Я даже представить боюсь, что будет, когда она узнает. В любом случае, я же не вру. Поддержите меня: раз-два-три-четыре – я действительно смертельно устала.
Не успевает Стейси вставить шпильку по поводу утомительности двухмесячных летних каникул, как нам навстречу выбегает сияющий персидский дедок.
– Добрий утра! Впирод, Доджер, впирод!
Мы со Стейси удивленно переглядываемся, и, когда я смотрю на нее, до меня доходит, что имелась в виду ее кепка с эмблемой «Доджеров».
– Это он про кепку, – шепчу я. – Он думает, что ты фанат «Доджеров».
С энтузиазмом, достаточным для потопления корабля, Стейси медленно вздымает руку:
– Вперед, «голубые»!
Наш новый друг с важным видом совершает ответный жест.
– Впирод, «галубой»! – кричит он и продолжает свой путь по дорожке. – Впирод, «галубой»!
Мы ржем и двигаемся дальше. Отлично , думаю я. Сейчас будет моя ария .
– Кстати, помнишь, я тебе говорила, что должна встретиться с дочкой Стефана Гарднера?
– Точно, точно, – говорит она. – Ну и как? Ты у нее теперь враг номер один?
– Похоже, да. Выяснилось, что она метит в рок-звезды. Собирается переехать в Нью-Йорк со своим бой-френдом, который к тому же менеджер группы.
– Не ново. Тогда зачем они тебе звонили?
А вот теперь будьте очень осторожны , Лара-сан.
– Собственно, моя работа заключается в том, чтобы заставить ее передумать. Я, правда, не припомню такого вида деятельности среди своих должностных обязанностей – если ты об этом хотела спросить. А про мамашу ты была права. Психованная тетка. Все, что ее волнует, – это имидж Стефана и как на нем отразится непоступление дочери в приличную школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36