– Да перестань, не обижайся. О, послушай, есть одно. Как насчет... как насчет Лайм? Лайм Стоун? Как оно тебе? – Она снова сгибается пополам, а я изо всех сил стараюсь не обращать на нее внимания. – Да я шучу, шучу, подожди, серьезно, есть одно, честное слово. Если будет мальчик, ты могла бы назвать его Фред. – Она крючится и похрюкивает. – А второе имя... второе имя пускай будет, – она так давится смехом, что дыхания на целое предложение не хватает, – пускай будет Флинт.
– Ха, ха, ха, – говорю я. – Как смешно. Теперь мы можем идти?
Она жадно хватает ртом воздух и трясет головой.
– Нет, подожди, вот оно, это лучше всех, обещаю. Как насчет... – ее так корчит от смеха, что она хватается руками за живот и хрюкает, как настоящая свинья, – Розетта! Розетта Стоун, круто?
Очень круто. Сраный оптимизм, говоришь? Комик-труппа из одного актера.
Но это не важно. Все это не важно. Правда заключается в том, что я все равно не смогла бы использовать ни одно из своих имен, даже если бы они подходили к фамилии. По еврейской традиции мы должны назвать ребенка в честь отца Эндрю, то есть Филип. В отличие от большинства людей, которые называют детей в честь себя, или живых родственников, или звезд мыльных опер, евреи должны называть детей в честь мертвецов. Но чтобы не ограничивать следующее поколения именами типа Саул, Сэди, Ирвинг и Филис, большинство людей мошенничают. Большинство людей называют ребенка каким-нибудь именем, которое и отдаленно не напоминает имя покойного, а имя покойного становится вторым именем ребенка. Или, даже еще чаще, ребенок получает второе имя, начинающееся на ту же букву, что и имя мертвого родственника. То есть если бы мы, например, называли ребенка в честь моей бабушки Иды, мы бы точно не назвали девочку Идой. Мы бы нашли ей какое-нибудь красивое имя, а вторым именем было бы что-нибудь на «И», типа Ирена или Илона. А так как всем наплевать на второе имя, уже не важно, нравится оно мне или не нравится, все равно я смогу называть своего ребенка как хочу и при этом говорить, что это в честь бабушки.
Но Эндрю не желает мошенничать. Собственно, мы с ним самые нерелигиозные евреи по эту сторону Израиля, но когда дело доходит до имени, он становится настоящим правоверным ребе. Ну, он, конечно, не заставит меня назвать ребенка Филипом – это стало бы основанием для развода, – но тем не менее... Он настаивает на том, чтобы первое имя начиналось на «П», а второе на «Дж», потому что второе имя его отца – Джоел. Единственная уступка, на которую он согласен пойти (хотя ему этого очень не хочется), – это смена порядка букв в случае рождения девочки, то есть «Дж» для первого имени, а «П» для второго. Так что теоретически вполне могло бы пойти имя Джейд, вот вам ирония ситуации. А теперь пора идти.
Честно говоря, я уже в панике. Выбор имени для ребенка – это очень важное решение. Может быть, самое важное решение, которое мы принимаем как родители, или я не права? Разумеется, права. Имя – это такая вещь, которая будет влиять на человека всю жизнь. Оно столько всего может рассказать о нем самом и, что еще более важно, о его родителях. Давайте честно: люди ведь будут судить обо мне по именам, которые я выбрала для своих детей, и ограничивать меня столь жесткими рамками совершенно несправедливо – по-моему, это называется удушением творческого процесса.
Конечно, я пыталась объяснить все это Эндрю, но он был непреклонен. Буква «П» и буква «Дж». Без вариантов. Было бы неплохо, если бы в документах после имени можно было ставить звездочку, типа Паула Джулия Стоун.
Увы, так нельзя. Что ж, я просто не буду дергаться, пока не узнаю, мальчик у меня или девочка. Нет смысла мучиться и мужскими, и женскими именами, раз мне понадобится только одна сторона для мучений. Надо просто выкинуть это из головы, пока не выясню.
Ну вот, все. Выкинула.
13
Итак, вся школа знает, что я беременна. На прошлой неделе Линда объявила об этом на собрании, а сегодня на консультации по составлению резюме я рассказала своим деткам. Но деткам все равно. Их интересовало только, буду ли я здесь на будущий год. Впрочем, после урока ко мне подошел Марк, чтобы спросить, не этим ли объясняется то, что произошло во время нашей с ним встречи. И был явно обрадован, услышав, что да, именно этим. Это был единственный вопрос от детей. Они слишком озабочены своими собственными маленькими драмами, чтобы беспокоиться о моих.
В отличие от учителей. Как только они узнали, тут же накинулись на меня с расспросами. Все поголовно, до последнего историка-почасовика, у кого когда-либо были дети, стали вдруг моими лучшими друзьями. А когда ты рожаешь? Мальчик или девочка? К какому доктору ходишь? Сколько ты прибавила в весе? Последний вопрос меня особенно взбесил. Да вы что , девушки , хотелось мне сказать, совместное ползание по лесу на факультетском соревновании по ориентированию еще не означает доступа к сугубо конфиденциальной информации о моем весе , договорились? Для протокола (и не стесняйтесь, пользуйтесь, если окажетесь в аналогичной ситуации): я сообщаю людям, что набрала «достаточно», потому что такой ответ является совершенно не удовлетворяющим, смутным и достаточно стервозным, чтобы дать понять, как мне не нравится вопрос, но при этом он не слишком стервозный, чтобы совсем не отдалить от себя вопрошающих.
Боже мой, что они мне понарассказывали! Вы бы не поверили. Вчера, например, я сидела в учительской, думала о чем-то своем, и тут вошла целая толпа преподавателей иностранных языков. Наверно, мое присутствие вдохновило их на ностальгические воспоминания о своих беременностях, и они завалили меня скучнейшими и тупейшими историями про икоту и кислотный рефлекс, а потом разговор перешел на обсуждение, кто сколько прибавил в весе. Сначала она говорили только о себе:
Я была жирной , как корова. С первым я прибавила сорок килограммов , и больше их уже не сбросила.
Ой , это ерунда. Я так раздулась , что полгода не влезала ни в одни туфли. Все время ходила в спортивных тапочках , потому что больше ничего было не надеть.
Да что вы говорите! У меня задница так выросла , что было непонятно , спереди у меня ребенок или сзади.
Но потом они переключились на меня. Зачинщица – кажется, это была француженка – внимательно осмотрела меня и сказала: Лара , а у вас , я смотрю , задница еще не выросла ? После чего попросила меня повернуться, чтобы можно было получше рассмотреть. Повернуться, чтобы они оценили размеры моей задницы! Разумеется, я отказалась, сказав что-то типа «я пока не заметила изменений». Но нет, она на этом не успокоилась; ей надо было найти хоть что-нибудь, к чему можно придраться, так что она мерзко разулыбалась и сказала: Ой , у вас и лицо пополнело. По лицу можно сразу сказать , что вы беременны. Я не поверила своим ушам – она сказала , что у меня лицо толстое? Вам это не кажется слегка грубым? В общем, к моим волнениям о толстых руках прибавились волнения о двойном подбородке и хомячьих щеках. Честное слово, у некоторых людей просто нет никакого представления о рамках дозволенного. Им бы стоило поучиться у детей, как быть амбивалентным и незаинтересованным.
Кстати, об амбивалентных детках. Тик теперь блондинка. Платиновая. Если бы не скрипящие солдатские ботинки и чудовищная сумка, я бы ее не узнала, когда она вошла ко мне в кабинет. Хотя выглядит это шикарно. Она теперь напоминает панковскую Мерилин Монро, и это смотрится куда лучше, чем гнусный черный цвет ее предыдущего готического стиля.
– Мне нравится, – говорю я ей. – Тебе так очень идет.
Она улыбается:
– Спасибо. Надеюсь, сочинение вам понравится не меньше, чем волосы.
Она протягивает мне через стол два листка печатного текста.
Молодец, что принесла, пора. Крайний срок подачи предварительных заявлений – пятнадцатое ноября, то есть через три дня, и я несколько недель вытряхивала из нее хотя бы набросок сочинения. Я совершенно не была уверена, что она успеет вовремя собрать все, что надо, но, похоже, ей это удалось. Конечно, если сочинение не окажется совершенно неприемлемым и нам не придется следующие три дня переписывать его с чистого листа. Ощущения подсказывают, что могут быть два варианта – либо она сильно удивит меня, либо полностью разочарует. По крайней мере тема хорошая. Никакой фигни типа «Великий Гетсби» или «О, как я восхищаюсь своей бабушкой». Задание было «Расскажите нам о человеке, месте или событии, которое имеет для вас особое значение, и объясните почему». Как только я его увидела, я поняла, про что ей надо писать, а когда рассказала свою идею, она пришла в дикий восторг. Я надеюсь, что она эту идею не испортила. Я даже не могу подсчитать, сколько раз я находила для них потрясающие темы для сочинений только для того, чтобы они их окончательно испоганили.
Кладу листочки на стол и достаю красную ручку. Тик покусывает нижнюю губу.
– Я не знаю, как вышло... – говорит она.
– Тсс, – говорю я. – Дай мне прочитать.
Сочинение для Нью-Йоркского университета. Виктория Гарднер
Я никогда не забуду тот день , когда мы переехали в наш новый дом. Мне тогда было четырнадцать , хотя мои родители начали строить и отделывать этот дом с тех пор , как мне исполнилось двенадцать. Мама день и ночь носилась как одержимая , решая , какого цвета должны быть занавески и какой камень использовать для кухонных столов. В старом доме моя комната была похожа на капсулу машины времени из 1986-го. Там оставалась вся моя детская мебель , а стены были оклеены обоями со зверюшками. Я не могла дождаться , когда я въеду в свою новую комнату , я мечтала о том , как буду ее отделывать и раскладывать там все вещи , которые люблю , пока она не станет безошибочно , на все сто процентов моей.
Когда мы в тот день въехали во двор дома , я уже дрожала от нетерпения. Я ворвалась в дом , побежала вверх по лестнице к комнате , которая будет теперь моим убежищем , моим оазисом , моей крепостью. Я распахнула двери и , к своему удивлению , увидела , что комната уже отделана и обставлена. На полу лежал толстый розовый ковер , стены расписаны бордюром из тюльпанов пастельных тонов. Кровать под балдахином на четырех белых столбиках была застелена розовым лоскутным одеялом в оборочках , сверху висел кружевной полог. В углу комнаты стояло старинное плетеное кресло-качалка , покрытое той же тканью , что и одеяло , а на двух стенах висели рисунки в рамках , изображающие девушек с букетами цветов.
Помню , что я подумала: наверное , произошла ошибка. Если это моя комната , где же тогда темно-бордовые стены , где мои раритетные постеры ранних панк-групп типа « Ramones » и « Sex Pistols »? Где моя огромная подушка , чтобы сидеть на полу , и ярко-зеленое пластиковое кресло , и деревенский коврик начала прошлого века , о котором я так долго мечтала? Может , это комната для гостей , а моя где-то в другом месте? Может , дизайнер перепутал клиентов и привез сюда вещи для другого дома? Я даже не могу сказать , что мне это не понравилось – и комната , и мебель были очень милые , – просто это была не моя комната. Но когда я сбежала вниз , чтобы найти маму , я выяснила , что никакой ошибки нет. Комната наверху предназначалась для меня. И в этот момент я поняла , что мама ничего обо мне не знает.
Я умоляла ее послать все вещи обратно и разрешить мне оформить комнату самой , но она об этом и слышать не желала. Тогда я поняла , что , если я хочу сделать эту комнату своей , мне надо найти творческое конструктивное решение. Следующие несколько месяцев я носилась по блошиным рынкам и музыкальным магазинам , обшаривала бесконечные гаражные распродажи и приобрела неплохой набор живописных кистей. Собрав все , что нужно , я приступила к работе. Первым ушел кружевной полог , и на его место я водрузила огромный баннер группы « Black Flag » , который приобрела за пять долларов на распродаже в музыкальном магазине. Розовый ковер я покрыла тремя белыми циновками , частично покрасив их в темно-бордовый цвет. Целую неделю я потратила на то , чтобы превратить каждый тюльпанчик на стене в череп со скрещенными костями , а для обивки кресла-качалки сшила вместе несколько футболок с символикой старых рок-групп. Наконец , девочки с цветочками перешли жить под кровать , и на стенах поселились те , кого я люблю , – мои друзья , моя группа и другие музыканты , которые меня вдохновляют.
Когда все было готово , я осмотрелась и поняла , что мне есть чем гордиться. Мама была в бешенстве , когда увидела результат , но по крайней мере теперь она знает , кто я. Оглядываясь назад , я думаю: даже хорошо , что мне не позволили оформлять мою комнату с самого начала. Потому что теперь она отражает не только то , какая я есть , но и то , какой меня хотели видеть моя мама и другие , то , чего они от меня ждали. Вначале эта комната была полной противоположностью моему характеру , но сейчас она ясно показывает не только то , чем я являюсь , но и то , чем я не являюсь. И в мире нет места , которое значило бы для меня больше , чем моя комната.
Я заканчиваю читать, и в глазах у меня стоят слезы. Тик напряженно смотрит на меня, ожидая реакции.
– Вы думаете, надо еще доработать? – спрашивает она.
– Нет, – говорю, я мотая головой. – Написано идеально. Честно и без прикрас. Одно из лучших сочинений для колледжа, которые я когда-либо читала. Оно оригинальное, оно творческое, оно раскрывает тему, и оно многое говорит о твоем характере. Просто великолепно. Ты прекрасно поработала.
– Серьезно? Вам понравилось?
Если серьезно, то мне так понравилась, что я просто не знаю, что сказать. Никогда бы не поверила, что она сможет написать что-то подобное. И это ребенок, у которого по английскому языку были твердые «С» весь прошлый год.
– Прекрасное сочинение, – говорю я. – Ты, оказывается, можешь хорошо писать. Я не ожидала.
Она заливается румянцем.
– Ну, вообще, вы знаете, я много читаю, и тексты для группы всегда писала я... У меня, наверное, чутье на эти вещи. – Она с облегчением вздыхает. – Я так рада, что вам понравилось. Я на самом деле волновалась, когда несла его вам.
– Тик, – говорю я. – Можно один вопрос? Она кивает головой:
– Конечно.
– Ты специально завалила CAT в прошлом году? – Она отводит взгляд, и я знаю, что ответ «да». – Почему? – спрашиваю я. – Зачем ты это сделала?
– Я не знаю, – говорит она. – Это была идея Маркуса. Я все знала, но обещала ему, что напишу неправильные ответы. Я тогда страшно злилась на маму, и мне хотелось чем-нибудь ее достать. Про колледж я тогда вообще не думала, ну, вы помните?
Я киваю.
– И как ты думаешь, в этот раз ты лучше сдала? – спрашиваю я. – Потому что сейчас тебе нужны результаты значительно выше прежних, чтобы у нас был хотя бы шанс поступить. Сочинение у тебя великолепное, но и самое великолепное сочинение не поможет, если годовые оценки и результаты CAT не будут на должном уровне.
Тесты она пересдавала на прошлой неделе. И если результаты будут выше одной тысячи трехсот, да еще с таким сочинением, думаю, я смогу их уломать не обращать внимание на прошлогодние результаты. Должно сработать и то, что она подает предварительное заявление. Требования к ним не такие строгие, и к пятнадцатому декабря уже будет известно, берут ее или нет. Что, надо признать, послужит также и моим целям, потому что только после этого я смогу скорректировать свои планы на будущий год.
– Однозначно, – говорит она. – Я уверена, что лучше.
– Хорошо, – говорю я. – Дай мне знать, когда получишь результаты, а заявление, думаю, уже можно посылать. Кстати, какие у тебя отметки в этой четверти?
– Думаю, нормальные. В основном «В», только по тригонометрии, кажется, будет «С». Сложно очень.
О нет . «С» не подходят. «С» мне никак не помогут. Я мотаю головой:
– Тебя нельзя иметь «С», Тик. Я говорила тебе, что отметки в этой четверти принципиально важны. Если в университете увидят, что в выпускном классе у тебя такие оценки, они решат, что ты не слишком заботишься об учебе. Особенно после твоих прошлогодних баллов. Ты должна суметь показать им, что прошлый год был исключением, а не правилом. Так что давай-ка подтяни отметки, хорошо? Никаких «С».
Надеюсь, это звучало достаточно убедительно.
– Хорошо, хорошо, – говорит она. – Я постараюсь.
Просто поверить не могу, что моя судьба – в руках шальной семнадцатилетней девицы с проблемами по математике. Как я могла дойти до такого?
Она встает, рывком набрасывает на плечо свою стокилограммовую сумку и молча смотрит на меня с полминуты.
– Ты что-нибудь еще хотела спросить? Она кивает головой в сторону моего живота:
– Вы думаете, будет мальчик или девочка?
Ах да. Я забыла, теперь все знают про мою беременность.
– Не знаю, – говорю я. – Думаю, мальчик, но это, наверное, потому что я хочу, чтобы был мальчик.
Я не понимаю, почему я с ней такая честная. Я никому этого не говорила. Даже Эндрю.
– Серьезно? – говорит она с некоторым удивлением. – А я представляла вас с девочкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36