Ной ненавидел эти ежевечерние занятия, ненавидел момент, когда мать говорила: «Пора помочь брату!» Ной, и сам порядком уставший за день от учебы, злился на своего непонятливого братца и стращал и натаскивал его, покуда тот не вызубривал все правильные ответы. С годами Ной стал терпимее, и порой его собственные надобности отступали на второй план, а часы, что мать вынуждала его тратить на занятия с братом, начинали приносить почти что удовлетворение. Но все же чаще эта негласная обязанность подтянуть «неуспевающего» тяготила его. Ной подчас ненавидел Кента, его обескураживала неблагодарность брата, его вялость, отсутствие интереса. Приезжая из колледжа, Ной пытался ему помочь, но в основном молча наблюдал, как его милый флегматичный братец становится апатичным и непробиваемо тупым субъектом. В довершение всего обнаружилось, что у Кента дислексия (это в десятом-то классе! почему никто не заподозрил этого раньше ?), и перспектива провала на выпускных экзаменах стала весьма реальной. Мать пыталась помогать ему делать домашние задания, но ей еще меньше, чем Ною, удавалось преодолеть его дремучесть. В свою очередь, Кент, едва выяснилось, что он не просто Отстающий, а Больной, утратил жалкие крохи имевшегося у него честолюбия, раз и навсегда приписал свои проблемы неким не зависящим от него обстоятельствам и вовсе перестал выполнять домашние задания.Кент не хотел учиться в хорошем колледже. Сказать правду, он и вовсе не хотел поступать в колледж. А годы занятий с Ноем убедили его, что некоторые люди просто не созданы для колледжа и тяготятся одной мыслью о том, что это им предстоит. Но Кенту надо было хотя бы окончить школу, и по всему выходило, что самому ему сделать это не удастся. Ему нужен был помощник. Но у Ноя была своя жизнь, и он даже думать не желал о том, чтобы обречь себя на заточение в Виргинии. Он вырвался на свободу и никогда всерьез не думал о том, чтобы вернуться. А это значило, что Кенту придется либо идти в частную школу – что Ной ни при каких условиях не смог бы оплатить, – либо заниматься со специалистом. А это стоило двести долларов в неделю. Мать не говорила об этом прямо – и никогда бы не сказала, – но именно Ной был гордостью семьи, он сумел вырваться из Виргинии и уехал учиться в колледж. Если кто-то и может помочь Кенту, так это Ной. И если он может как-то заработать эти деньги, так только занимаясь репетиторством. И он репетиторствовал на Манхэттене для того, чтобы нанять другого репетитора, который сумеет помочь его брату. Если он справится, если сумеет сократить расходы и поднять планку доходов, то попутно сможет даже получить от этого удовольствие.Все-таки ему повезло, что он учитель и делает то, чему учился. Есть масса занятий куда более неприятных, чем репетиторство. Живя скромно, он может выплачивать свои долги и отсылать немного домой, да и свободного времени у него навалом. В следующем году, ну в крайнем случае через года два, он получит ученую степень. И все-таки он задавался вопросом: не стоит ли ему, раз уж он выбрал профессию учителя, больше интересоваться успехами своего младшего брата? Он любил брата, но терпеть не мог эту скучную повинность. Автобус, взвизгнув шинами, остановился, и Ной шагнул на грязный гарлемский тротуар. Сжав на груди нейлоновую лямку, он представил себе тот день, когда сможет поселиться ближе к центру – и к Парк-авеню, где жили Тейеры. *** На следующий день, к удивлению Ноя, дверь ему открыла сама доктор Тейер. Она вернулась из Хэмптона пораньше. В одной руке Ной держал эссе, написанное якобы Диланом. Доктор Тейер увлекла его на кухню.Кухня отличалась простором и строгим шиком. Высокие шкафы, нержавеющая сталь приборов, нигде ни пылинки. Возле барной стойки сидела Таскани, ее одеяние напоминало мешок для картошки, но из тончайшей ткани. Она смотрела, как горничная выскребает из дыни мякоть, и когда они вошли, глаз не Подняла.Доктор Тейер прислонилась к двери и заглянула Ною в глаза. Непохоже было, чтобы она нашла в Хэмптоне солнце или хотя бы выспалась.– Вы прочли эссе? Что вы о нем думаете?– Очень хорошо написано. Прекрасно выбрана тема.Таскани недоверчиво подняла голову.– Это вы про эссе Дилана говорите?Доктор Тейер и Ной стояли в дверном проеме, прислонившись каждый к своему косяку, и когда она наклонилась, ему вдруг захотелось провести пальцем по розовым и коричневым морщинкам на ее лице, чтобы узнать, какова на ощупь ее бледная кожа.– Ну так что же все-таки вы бы изменили? – спросила она.– Есть кое-какие пунктуационные ошибки. В основном неправильная постановка двоеточий.– М-м-м, – пробормотала она.– Возможно, Дилану и не обязательно прибегать к двоеточиям, – рискнул Ной.– Да это все его идиотка-преподавательница. Она буквально настаивала на том, чтобы он их использовал. Несносная женщина.– Она черная, – ввернула Таскани.– Ну так что же нам делать? – спросила доктор Тейер. – Мы должны будем это отправить уже в следующем месяце.– Подожди-ка, мама, – встряла Таскани, рот у нее был набит дыней. – Это ты писала это сочинение?– Нет, Таскани, – переполошилась доктор Тейер, – конечно же, нет.Таскани вернулась к своему занятию. Ной тупо посмотрел на нее, забыв на мгновение, где находится. Она равнодушно ковыряла ложкой дыню. Очевидная ложь матери нисколько ее не тронула, и даже можно было подумать, что все это ей порядком прискучило.– Разрешите мне поговорить об этом с Диланом, – помолчав, сказал Ной. – Посмотрим, не сумеем ли мы сделать что-нибудь более естественное.Доктор Тейер дотронулась своей когтистой лапкой до руки Ноя.– Спасибо, – тихонько сказала она. *** – Ну, так что ты сам думаешь об этом эссе? – спросил Ной.Дилан пожал плечами.– Ты согласен с тем, что здесь написано?– Не знаю. Я его не читал.– Кто его написал?– Мама. А может, репетиторша из колледжа. Она тупая. Есть в нем хоть какой-то толк?– Написано очень хорошо, – ответил Ной, – но я не вполне уверен относительно некоторых мест. Вот, например, – он указал на вторую страницу, – «раздача ярлыков может быть такой же опасной, как любая форма терроризма; действительно, даже простое ассоциирование себя с какой-либо группой является первым и первейшим актом насилия».– Бред какой-то, – сказал Дилан.– Это твое эссе.– Ну, я не знаю. Наверное, это типа по-умному написано.– Я хочу, чтобы ты его просмотрел, а потом мы попробуем добавить туда твой собственный голос.– Дохлый номер. Я не знаю, как это делать.Он и вправду не знал. Единственной существенной опорой в подготовке к творческой части письменного задания стал доклад о Фредерике Дугласе, который Дилан еще прежде вызубрил наизусть. Беглый, а впоследствии выкупивший себя у хозяина раб-мулат стал их коронным достижением. «Важнейшее, на ваш взгляд, качество лидера» – «Непокорность, на примере Фредерика Дугласа». «Государственный праздник, который вы считаете нужным утвердить и почему» – «Национальный день Фредерика Дугласа». «Величайшее изобретение двадцатого века» – «Документальные фильмы, потому что из них мы узнаем о таких людях, как Фредерик Дуглас». Дилан разрабатывал тему Фредерика Дугласа с подлинной виртуозностью. В ней он чувствовал себя как рыба в воде, она была его величайшим даром. Но в его вступительном эссе Фредерику Дугласу не было места.– Вот бы мне совсем не писать это дерьмо, – простонал Дилан. Вдруг он сел прямо, и в этой новой позе на мгновение показался Ною другим человеком. – Был у нас в школе один парень, – начал Дилан. Ной повернулся на стуле, чтобы лучше слышать. – Он сейчас в Йеле. Когда он в первый раз сдавал СЭТ, то получил 2340 баллов или около того. Но потом он сдавал его каждый месяц.– Этого не может быть, – сказал Ной. – СЭТ сейчас состоит из трех частей, по каждой можно набрать максимум 800 баллов. 2340 – это почти высшая оценка.– Подождите, вы не понимаете. Он сдавал за других.– Как? – Ной усилием воли заставил свой голос звучать ровно.– Проще простого. У него было удостоверение с его фоткой, а именем какого-нибудь другого парня, он сдавал тест, а потом этот парень тащил ему бабки.– Сколько? – спросил Ной. Спросил чересчур быстро, чересчур заинтересованно, но Дилан вроде бы не обратил на это внимания.– Не знаю. Много. В общем, его поймали, когда он сдавал тест в мае, а там была наша директриса, ну и она типа: «Эй, парень, ты же уже в Йеле, какого хрена ты снова сдаешь СЭТ? » Ну и он накрылся.– С ума сойти.– А самое-то обидное знаете что? Представляете – я должен был быть следующим. Мамаша уже выписала чек! Я мог бы вляпаться в тако-ое дерьмо!Ной понимал, что ему следует изобразить негодование, но все, о чем он мог думать, – это о костлявых ключицах доктора Тейер и ее холодных пальцах на своей руке.– Дико, правда? – спросил Дилан. – Даже чек ему выписала.Тут в дверях появилась доктор Тейер. У Ноя перехватило дыхание; он не сразу вспомнил, где находится.– Что за чек? – ровным голосом спросила она.Дилан и Ной молчали. Ной усердно изучал шов на своих брюках.– Ной, – сказала она, – мне нужно с вами поговорить до того, как вы уйдете. Зайдите, когда закончите.– Выйди из комнаты, мама!– Это не имеет к тебе отношения, Дилан. Невероятно, но это так.– Господи! Да уйди ты отсюда!– Не разговаривай со мной в таком тоне, – сказала доктор Тейер. Голос ее оставался безмятежным; сказывалось присутствие Ноя. Она вышла из комнаты.– Дверь закрой! – крикнул Дилан. Дверь закрылась. Он швырнул в нее подушкой. – Ух, надоеда!– Как ты собираешься завтра сдавать тест? Ты помнишь, что тебе нужно получить шестьсот пятьдесят баллов? – спросил совершенно ошалевший Ной. Четыре последних раза, когда Дилан писал проверочную работу, результат составил 500, 440, 460 и 440 баллов соответственно.– Да ни хрена я не получу. Слишком рано эта бодяга начинается.Впервые Ной по-настоящему обозлился на Дилана.– В два часа. Настоящий СЭТ будет начинаться в половине девятого утра.Дилан отмахнулся, не отрывая глаз от экрана компьютера:– Какая разница?Электронные часы показывали 9.40. Ной повесил на плечо сумку.– Удачи, парень, – сказал он.– Пока. *** Доктор Тейер лежала на кровати в расслабленной, но вместе с тем напряженной позе, словно хворающая императрица. В тени возле плотно зашторенного окна маячила Таскани. Глаза у нее были огромные и влажные.– Какие у него успехи? – спросила доктор Тейер, как только Ной показался в дверях.– Мама! – всхлипнула Таскани.– Мы поговорим об этом позже, – сказала доктор Тейер.Таскани бросилась вон из комнаты. Она пробежала мимо Ноя, едва его не задев. Хлопнула дверь ванной.– Надеюсь, серьезность происходящего его подстегнет, – ответил Ной, пытаясь укрепить свои позиции.– Ему не удастся набрать 650 баллов за письменную часть, ведь так?– Он может очень близко к этому подойти.– Может статься, все это нам вообще не понадобится, – вздохнула доктор Тейер. – У нас есть свой человек в Тише [Школа искусств Тиш – одно из учебных подразделений частного Нью-Йоркского (городского) университета на Манхэттене.– Он ни на что не способен без вас, репетиторов.], который ведает квотами для абитуриентов-спортсменов. Товарищ отца Дилана по колледжу – они с ним жили в одной комнате в общежитии – руководит их финансовой частью. Да и вообще я предпочла бы Нью-Йоркский городской. Дилан не хочет уезжать из города. Мне кажется, что в этом он прав. Откровенно говоря, мне сложно представить его в любом другом городе.В холле погас свет; в углубившемся полумраке доктор Тейер казалась больной. Свет лампы на прикроватном столике заставил ее прищуриться.– Мне приходится все это делать, – голос ее прервался, – у него совершенно отсутствует мотивация.– С ним все будет в порядке, – сказал Ной. Это прозвучало не особенно убедительно, но он нервничал и к тому же сам не вполне был уверен в том, что говорит.Ной переминался с ноги на ногу. Он подумал о своем брате, и на мгновение ему показалось невозможным, чтобы кто-то поступил в колледж без группы поддержки. На другом конце комнаты поблескивали глаза доктора Тейер. Она явно его ловила, на что-то провоцировала. Он не был уверен, ждет ли она, чтобы он ее поцеловал или предложил сдать тест за Дилана. Он не мог придумать, что сказать.– Я просто не знаю, как можно заставить его работать, – докончила доктор Тейер.Она клещами вытягивала из него жестокую правду, подтверждение того, что Дилан безнадежен. Однако Ной не мог дать такого подтверждения. Дилан был в разладе с самим собой и успешно деградировал, но он был свободен от горечи, в нем не было злости. Его жизнь могла уверенно скользить по накатанной дорожке, для этого не требовались усилия. Работа Ноя как раз и состояла в том, чтобы уберечь безнадежную развалину от падения.– Думаю, мы будем продолжать работу, – сказал Ной.Доктор Тейер нахмурилась и постучала по груди кончиками пальцев.– Должен же быть какой-то другой способ решить эту проблему. Может, вы что-нибудь предложите?– К тесту можно подготовиться, – твердо сказал Ной.Доктор Тейер тряхнула головой, словно надеялась, что там прояснится. Она мягко улыбнулась своей простыне, и Ной увидел сияние на ее губах, обаяние, которым она, несомненно, обладала и которое теперь утонуло в глубокой депрессии. Она подняла глаза на Ноя, и у того язык прилип к гортани. На губах ее вертелся вопрос, какая-то ловушка. Взревели трубы: Таскани спустила в туалете воду.– Я приду на следующей неделе? – спросил Ной.Доктор Тейер кивнула и взялась за свою книгу.Ной повернулся и медленно побрел по лестнице. Собиралась ли она попросить его сдать тест за Дилана? Сердце у него колотилось. Вопрос «сколько?», вертевшийся на кончике языка на протяжении всего разговора, так и остался незаданным. 2 Каждую среду Ной заказывал один и тот же набор продуктов: галлон молока, коробку хлопьев, овсяную крупу, семь банок супа, гроздь бананов и рулон туалетной бумаги, на что уходило от двадцати четырех с половиной долларов до двадцати четырех долларов семидесяти пяти центов – в зависимости от того, сколько бананов было в грозди. Но теперь, когда он собрался качать мышцы и вообще стать завсегдатаем спортзала, ему предстояло пересмотреть свое меню. Неподалеку от Сто тридцатой улицы, в одном из самых зловещих районов Гарлема, находился «Фэруэй» – знаменитый, похожий на крепость магазин для гурманов, куда родители его учеников на такси приезжали в полный опасностей сафари-тур. Совершались эти вылазки под знаком плаща и кинжала: желтые автомобили отважно подкатывали ко входу, пары в от-кутюрных шмотках совершали марш-бросок через десять футов гарлемского асфальта и, быстренько набив сумки покупками, покидали это святилище чревоугодия. Машина моментально исчезала. Ною же, чтобы добраться туда, пришлось совершить бодренькую прогулку вниз по Риверсайд-драйв. Он миновал памятник Ралфу Эллисону, вокруг которого толпились бездомные с осоловелыми глазами, и вышел на Бродвей, где на пересечении со Сто тридцать пятой улицей на поверхность выходили рельсы подземки. Мимо, гудя, прогрохотал по ржавым рельсам поезд; Ной пробирался между пустых, заброшенных складов, мимо разбитых окон, что были заклеены облезлыми афишами давно сошедших с экрана фильмов.Вот на этой-то улочке Ной и встретил Федерико. Хотя стоял конец августа, на нем были джинсы и джинсовая куртка и он просто истекал потом. Было странно видеть на гарлемской улице чересчур тепло одетого человека, но Ной, который сам был в футболке и шортах цвета хаки, рядом с Федерико в его джинсовом прикиде почувствовал себя совсем уж незначительным. Он не был уверен, что ему стоит с ним заговаривать. Вдруг Федерико такой открытый и доброжелательный только на работе? Но как только Федерико заметил Ноя, он схватил его за руку, и ладонь Ноя буквально утонула в его лапище.– Ной, старина, что ты здесь делаешь?– Да ничего, так, за продуктами иду.– Класс.Они обменялись рукопожатием и стояли друг напротив друга, щурясь от солнца и не зная, что сказать, – за неимением общих интересов их ничего не связывало.– А ты что здесь делаешь? – спросил наконец Ной.– На работу иду. Ну, ты знаешь, как насчет сегодня, не хочешь прошвырнуться?– Хочу.После осторожного отказа на прошлой неделе Ноя не надо было уговаривать – это было все равно что броситься в холодное бездонное озеро.– Круто. У меня есть тачка, но за парковку я платить не желаю, так что все время перегоняю ее с места на место, понимаешь? Вот теперь забыл, где ее оставил. Но можно же просто встретиться, когда я пойду с работы, скажем, в десять, на перекрестке Девяносто первой и Леке. А потом запилим в клубешник, какой тебе нравится.– Идет.– А какой тебе нравится? – тут же поинтересовался Федерико.В восторге от того, что завязал знакомство, Ной решил упрочить свою репутацию «знатока». Вдохновил его на это Дилан.– «Лотос». «Пангея» – тоже ничего себе.– Ух ты. Ни фига себе. Да ты высоко летаешь, старик.– Да? А я и не знал, – ответил Ной и добавил «старик» для верной тональности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35