Среди знатоков в университете эти курьезы обсуждались постоянно. Некоторые из этих знатоков, в основном искривленные или испорченные характеры со всех факультетов, а затем уже и не только из университета, сгруппировались вокруг Бундтрока и образовали этот кружок Бундтрока, который, как и все подобные образования, имел свое твердое ядро, а по краям был весьма изменчив.
– Так как же это так, что каждый может туда прийти? – спросил Антон Л. Йенса Лиферинга.
На это Йенс Лиферинг коротко выложил основную причину человеколюбия профессора Бундтрока: он рад каждому, кто его слушает.
Профессору Бундтроку, когда Антон Л. с ним познакомился, было уже почти семьдесят лет. Ростом под два метра, он был толстым, словно бочка, но лишь только в середине: он был бочкой с тоненькими ногами и узкими плечами, на которых сидела голова, которая несомненно производила значительное впечатление: казалось будто гример загримировал актера под Фальстафа и при этом соскользнул немного на внешность Герхарда Хауптманна.
От этого Антону Л. он импонировал ничуть не меньше.
Антон Л. как раз застал последнюю фазу собственно семинаров Бундтрока. Они проходили каждый вторник с пяти до семи часов. Профессор Бундтрок читал лекции. В семь часов Бундтрок и участники семинара перебирались в ресторан в центре города (неподалеку от того места на Медиаштрассе, где на Антона Л. напал медведь), где с половины восьмого был зарезервирован отдельный кабинет. Там Бундтрок продолжал болтать о том, о чем он читал лекцию.
Хотя стиль лекций профессора Бундтрока был невыносим даже для некоторых из его почитателей, беседы после них были все же интересными, все больше учеников Бундтрока предпочитали прогулять семинар и лишь после этого прийти в зал завсегдатаев в «Зеленом дубе». И Антон Л. тоже всего лишь три раза посетил собственно семинар Бундтрока. Бундтрок не сердился. Он отрицал отсутствие, а после того, как на семинар стали являться лишь господин В.А. Шлаппнер – буквально фанатичный почитатель Бундтрока – и его подруга Астрид (сестра Йенса Лиферинга), Бундтрок забросил эти семинары и сразу шел в «Зеленый дуб». В.А. Шлаппнера звали Вилли Адольф. Но он не без удовольствия слушал, когда поначалу предполагали, что его зовут Вольфганг Амадеус.
С этого времени вечера в отдельном зале «Зеленого дуба» делились на две части. Первая включала в себя болтовню профессора Бундтрока о Ведекинде, о новогрюндерах в двадцатые годы и так далее, во второй же части – которая, собственно, по-настоящему начиналась лишь тогда, когда сам Бундтрок в десять часов уходил домой – все обращалось к тому, что на самом деле держало вместе кружок Бундтрока: к психологии. Неписаным законом и даже табу для всех разговоров и вообще всех контактов в кружке было то, чтобы не воспринимать всерьез психологической ипохондрии собеседников; не в том смысле, чтобы не интересоваться мнимыми (а в отдельных случаях, вероятно, и действительными) душевными страданиями других – каждый интересовался только своими страданиями, – а потому что, слушая о нервных страданиях других, человек получал право вслед за этим говорить и о своих.
Сам Бундтрок – так уж нужно было говорить, выступая перед кружком, – странным образом не имел психологических проблем, довлеющих над его душой. Антон Л. много размышлял по поводу Бундтрока после того, как он вышел из его кружка, и особенно после того, как вскоре получил известие о его смерти. (В общем Бундтрок все еще продолжал импонировать Антону Л., он пошел на похороны, но, услышав там, как В.А. Шлаппнер каркающим голосом отдает распоряжения о прохождении траурной процессии, ушел и только на следующий день положил цветы на могилу.) Антон Л. попытался разобраться в характере Бундтрока. Он вывел формулу его существа: утонченный свин, но тут же поставил в уме напротив этой формулы вопросительный знак. Утонченный свин? Бундтрок был чувственным человеком. Фальстафом. Сальные анекдоты, хорошее пиво, вкусная еда и голые девочки радовали его так и оставшийся до последних дней детским нрав. Женщины интересовали его всегда. Он женился (естественно по очереди) на всех женщинах-докторшах и ассистентках, наконец, уже в возрасте за шестьдесят, на седьмой и последней, вместе с которой он вознес свой неослабевающий интерес к половым сношениям на небывалую высоту: вместе с ней издал историю искусства секса. Но душевных проблем у «утонченного свина» (пусть даже со знаком вопроса) не было. Он блаженно нежился в своей утонченной трясине. Но вероятно, размышлял Антон Л., ему как раз и нужен был такой простой нрав, чтобы стать центром группы духовных инвалидов.
С душевными страданиями это дело одно. В общем, надуманных душевных страданий не существует, а если себе придумать психоз, то он-таки наступает, пусть даже и надуманный. Вопрос заключается лишь в том, достаточно ли имеется времени, чтобы над этим поразмыслить. В большинстве своем основа кружка Бундтрока состояла из людей пропащих (а не был ли Антон Л. пропащим человеком?), которые имели счастье – или несчастье, – что об их средствах к существованию заботились другие или что они обучились профессии, которая не занимала у них слишком много времени, чтобы они могли углубиться в мысли о себе самих; так, например, как дело обстояло с Йенсом Лиферингом, архитектурным чиновником, или с фрейлейн доктором Ингеборг Шмилль, телкообразным существом с выдающейся вперед челюстью. Фрейлейн доктор Шмилль была членом большого адвокатского товарищества, но кроме этого имела так называемые духовные интересы. С фрау Астрид Делиус она с удовольствием говорила о книгах (которые они обе не читали). Фрейлейн доктор Шмилль старалась при случае трогательным, хотя и безуспешным образом быть «бесшабашной». Она с удовольствием носила застегнутое и завязанное до самой шеи платье из материала под крокодиловую кожу, поверх которого был наброшен платок, и заплетала действительно красивые, темные, тяжелые волосы кругами вокруг головы, что, наверное, должно было, как это задумывалось, выглядеть демонически.
Доктор Дункельхаймер из Бракведе, невысокий, добродушный человек, не так давно после многолетнего обучения непростой специальности «театроведение», получил пост четвертого драматурга в Государственной опере. Эта работа его особо не вдохновляла, ибо его задача заключалась в том, чтобы отобрать фотографии для программок и отнести их в типографию, где с них изготовили бы клише. Доктора Дункельхаймера все любили, потому что он почти всегда был мил и доброжелателен, хотя и обладал опасным свойством: как и многие северные немцы он имел страсть поговорить. Он говорил очень красиво, причем к содержанию своих речей он особых требований не выдвигал. У него было чрезвычайно много друзей и знакомых, и он постоянно договаривался на всевозможные разговоры и консультации. Так как говорил он не только красиво, но и долго, он забывал о месте и о времени, и нередко ему приходилось, заламывая от отчаяния руки, прерываться, торопясь на вторую встречу, в то время, когда он должен был бы быть уже на третьей. Таким образом, его день постоянно сдвигался на часы, к тому же доктор Дункельхаймер все время более или менее случайно встречал по дороге друзей и знакомых, конечно же, и здесь он не мог устоять от соблазна красиво поговорить. Таки образом, медленно сдвигался не только ход дня, но и ход жизни доктора Дункельхаймера на дни и на недели. Когда Антон Л. с ним познакомился, доктор Дункельхаймер отставал уже на несколько месяцев. Поэтому в общем-то милый в основе своей доктор Дункельхаймер был жалким, суетливым человеком. В кружке Бундтрока это считалось интереснейшей психологической проблемой. (О нем избегали говорить «ненадежный» и «непунктуальный», в кружке Бундтрока, говоря на их жаргоне, он был «нерассчитавшим».)
В отличие же от него по-настоящему аккуратными были доктора Клинтц. Их зубоврачебная практика процветала. Она, фрау доктор Барбара Клинтц, единственная из ядра кружка Бундтрока рассматривала метания его членов с ироническим предубеждением. Господин же доктор Клинтц страдал оттого, что, как говорил он сам, выбрал не ту профессию. «Как это может удовлетворять человека, – говаривал он при случае, – постоянно заглядывать в рот другим?» Доктор Клинтц на самом деле страдал. Дело дошло до того, что он тайно подверг себя настоящему психологическому лечению. Однако психоаналитик, который его консультировал, тоже ничем ему помочь не смог. После анализа некоторых снов душевный врач сделал вывод, что доктор Клинтц испытывал внутреннее отвращение не только к профессии зубного врача, а, более того, ко всем мыслимым профессиям вообще. Доктор Клинтц был близок к помешательству. Душевный врач анализировал дальше. Через год он сделал вывод, что существовала лишь одна профессия, против которой у доктора Клинтца не возникало внутреннего сопротивления: машинист локомотива. Но сменить свою профессию на эту доктор Клинтц так решиться и не смог.
Теодорих Линденшмитт (чтобы сказать сразу: он был соперником Антона Л. в почитании фрау доктора Клинтц) был музыкальным историком, скромно жил за счет побочной работы над музыкальным словарем; со своей работой он уже трижды завалил должность заведующего кафедрой по своей специальности. Дописана она, по-видимому, так никогда и не была.
Фрау Астрид Делиус была разведенной женщиной лет сорока. («Никто этому не верит! Мне никто не верит! – выкрикивала она всегда, когда разговор заходил о возрасте – Никто не верит, что мне сорок». Разумеется, никто не противоречил.) Она и ее друг Шлаппнер жили на алименты, которые платил ей ее бывший муж. И Шлаппнер душевных страданий не существует, а если себе придумать психоз, то он-таки наступает, пусть даже и надуманный. Вопрос заключается лишь в том, достаточно ли имеется времени, чтобы над этим поразмыслить. В большинстве своем основа кружка Бундтрока состояла из людей пропащих (а не был ли Антон Л. пропащим человеком?), которые имели счастье – или несчастье, – что об их средствах к существованию заботились другие или что они обучились профессии, которая не занимала у них слишком много времени, чтобы они могли углубиться в мысли о себе самих; так, например, как дело обстояло с Йенсом Лиферингом, архитектурным чиновником, или с фрейлейн доктором Ингеборг Шмилль, телкообразным существом с выдающейся вперед челюстью. Фрейлейн доктор Шмилль была членом большого адвокатского товарищества, но кроме этого имела так называемые духовные интересы. С фрау Астрид Делиус она с удовольствием говорила о книгах (которые они обе не читали). Фрейлейн доктор Шмилль старалась при случае трогательным, хотя и безуспешным образом быть «бесшабашной». Она с удовольствием носила застегнутое и завязанное до самой шеи платье из материала под крокодиловую кожу, поверх которого был наброшен платок, и заплетала действительно красивые, темные, тяжелые волосы кругами вокруг головы, что, наверное, должно было, как это задумывалось, выглядеть демонически.
Доктор Дункельхаймер из Бракведе, невысокий, добродушный человек, не так давно после многолетнего обучения непростой специальности «театроведение», получил пост четвертого драматурга в Государственной опере. Эта работа его особо не вдохновляла, ибо его задача заключалась в том, чтобы отобрать фотографии для программок и отнести их в типографию, где с них изготовили бы клише. Доктора Дункельхаймера все любили, потому что он почти всегда был мил и доброжелателен, хотя и обладал опасным свойством: как и многие северные немцы он имел страсть поговорить. Он говорил очень красиво, причем к содержанию своих речей он особых требований не выдвигал. У него было чрезвычайно много друзей и знакомых, и он постоянно договаривался на всевозможные разговоры и консультации. Так как говорил он не только красиво, но и долго, он забывал о месте и о времени, и нередко ему приходилось, заламывая от отчаяния руки, прерываться, торопясь на вторую встречу, в то время, когда он должен был бы быть уже на третьей. Таким образом, его день постоянно сдвигался на часы, к тому же доктор Дункельхаймер все время более или менее случайно встречал по дороге друзей и знакомых, конечно же, и здесь он не мог устоять от соблазна красиво поговорить. Таки образом, медленно сдвигался не только ход дня, но и ход жизни доктора Дункельхаймера на дни и на недели. Когда Антон Л. с ним познакомился, доктор Дункельхаймер отставал уже на несколько месяцев. Поэтому в общем-то милый в основе своей доктор Дункельхаймер был жалким, суетливым человеком. В кружке Бундтрока это считалось интереснейшей психологической проблемой. (О нем избегали говорить «ненадежный» и «непунктуальный», в кружке Бундтрока, говоря на их жаргоне, он был «нерассчитавшим».)
В отличие же от него по-настоящему аккуратными были доктора Клинтц. Их зубоврачебная практика процветала. Она, фрау доктор Барбара Клинтц, единственная из ядра кружка Бундтрока рассматривала метания его членов с ироническим предубеждением. Господин же доктор Клинтц страдал оттого, что, как говорил он сам, выбрал не ту профессию. «Как это может удовлетворять человека, – говаривал он при случае, – постоянно заглядывать в рот другим?» Доктор Клинтц на самом деле страдал. Дело дошло до того, что он тайно подверг себя настоящему психологическому лечению. Однако психоаналитик, который его консультировал, тоже ничем ему помочь не смог. После анализа некоторых снов душевный врач сделал вывод, что доктор Клинтц испытывал внутреннее отвращение не только к профессии зубного врача, а, более того, ко всем мыслимым профессиям вообще. Доктор Клинтц был близок к помешательству. Душевный врач анализировал дальше. Через год он сделал вывод, что существовала лишь одна профессия, против которой у доктора Клинтца не возникало внутреннего сопротивления: машинист локомотива… Но сменить свою профессию на эту доктор Клинтц так решиться и не смог.
Теодорих Линденшмитт (чтобы сказать сразу: он был соперником Антона Л. в почитании фрау доктора Клинтц) был музыкальным историком, скромно жил за счет побочной работы над музыкальным словарем; со своей работой он уже трижды завалил должность заведующего кафедрой по своей специальности. Дописана она, по-видимому, так никогда и не была.
Фрау Астрид Делиус была разведенной женщиной лет сорока. («Никто этому не верит! Мне никто не верит! – выкрикивала она всегда, когда разговор заходил о возрасте – Никто не верит, что мне сорок». Разумеется, никто не противоречил.) Она и ее друг Шлаппнер жили на алименты, которые платил ей ее бывший муж. И Шлаппнер тоже, как говорили, уже несколько лет, как лишился должности. Данные относительно его специальности колебались от юриспруденции до физики. Фрау Делиус однажды заявила, что ее и Шлаппнера психологические проблемы являют собой такое, на удивление, сходство, что в этом случае она может с полным, весьма редким правом говорить об абсолютной душевной гармонии.
Фрау Делиус была высокой и худой, господин Шлаппнер был маленьким и худым. Была ли фрау Делиус красивой – это вопрос индивидуального вкуса. Можно было постараться и обнаружить в ней некую изваянно-костлявую привлекательность. Сама же она считала себя, и при случае не преминула вскользь об этом упоминать, красавицей. О ее духовных дарованиях было говорить довольно трудно, ибо даже во время самых сложных разговоров и размышлений она лишь улыбалась и широко раскрывала глаза. В.А. Шлаппнер же, наоборот, говорил с удовольствием и много. Он носил толстые очки, но тем не менее мог читать лишь тогда, когда держал книгу вплотную к глазам. У него была лысина спереди и длинные прямые волосы, а вследствие отсутствия носа – никакое лицо, из-за чего большой узкогубый рот говорил со своеобразным акцентом, по-жабьему открываясь во время разговора. Жабий рот и блестящие глаза постоянно придавали ему обиженное выражение. «Коварно-покорная жаба», – сказала однажды фрау доктор Клинтц. На непредубежденных слушателей Шлаппнер во время первой встречи производил впечатление ужасно образованного человека. Он так и бросался во все стороны философией. Ниже Адорно и Виттгенштайна он не опускался. Но когда слушали его чаще, то замечали, что он наизусть выучил отдельные статьи энциклопедии.
Вторая часть вечеров Бундтрока, часть без профессора Бундтрока, еще до того времени, как Антон Л. присоединился к кружку, переместилась из «Зеленого дуба» в квартиру Клинтцев. Это значило: в десять часов, после того как уходил Бундтрок, все шли к Клинтцам. Шлаппнер ценил это очень высоко, потому что там ему не нужно был оплачивать пиво ни для себя, ни для Астрид.
При всем этом никак нельзя было предполагать, что психологией в кружке Бундтрока занимались лишь теоретически, что здесь лишь говорили о проблемах души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29