— По-прежнему разъезжаете?
— Моя обязанность. Как вы живете?
— Отлично, — ответил Квейль. — Идем в столовую.
— Я слышал, вы получили крест, — вежливо осведомился Лоусон, шагая рядом с Квейлем.
— Это было давно. На Крите. Когда вы эвакуировались с Крита? — спросил Квейль.
— Я не эвакуировался. То есть, не с англичанами.
— Елена тоже не эвакуировалась, — продолжал Квейль.
— Я знаю. По этому поводу я к вам и приехал, — сказал Лоусон.
Квейль остановился. На лбу его углубились морщины.
— Она здорова? — быстро спросил он.
— Да, здорова. Она у матери, в Афинах.
— Вот что, — сказал Квейль. — Пойдем ко мне в палатку. Там удобнее.
Они повернули обратно по иссушенному жарким солнцем аэродрому.
— Я метался, как сумасшедший, чтобы найти ее, — продолжал Квейль.
Получив о ней известие, он сразу повеселел.
— Она здорова? — опять спросил он.
— Да, да, — ответил Лоусон. — Мы с ней вместе перебрались с Крита в Афины.
— Расскажите все, как было, — возобновил Квейль расспросы, когда они пришли в палатку.
Лоусон повернул стул сиденьем к себе и сел на него верхом, положив руки на спинку:
— Ее захватили в том доме. После ухода англичан немцы отправили ее в лагерь под Канией. Там находился и я. Вы помните, в том доме был маленький грек-офицер?
— Хозяин?
— Ну да. Он сообщил немцам, что Елена — жена английского офицера, так что они все время следили за ней.
— Они не сделали с ней ничего?
— Нет. Только надоедали ей. Но дело ограничилось тем, что ее некоторое время продержали в лагере. Когда нас привезли в Афины, ей разрешили вернуться к матери.
— Я страшно рад! — воскликнул Квейль.
— Вы знаете, что самого Стангу арестовали?
Квейль отрицательно покачал головой.
— Да, да, — продолжал Лоусон. — Он был в списках. Его забрали чуть ли не на другой день после прихода немцев. Где он теперь — неизвестно.
— Скверно, — сказал Квейль. — Елена не дала вам письма или чего-нибудь для меня?
— Нет. За ней слишком следят. Им и меня очень не хотелось выпускать. Она не могла дать мне письма, потому что, перед тем как выпустить меня, немцы захватили все мои бумаги. Я заранее это предвидел, и мы не хотели рисковать. Она только просила передать вам, что чувствует себя хорошо и что мало вероятности, чтобы немцы выпустили ее.
— Неужели нет никакой возможности помочь ей выбраться?
Лоусон покачал головой:
— Ее не выпустят. Я пытался вывезти ее через Турцию. Но греки не дали ей паспорта. И немцы заявили, что не могут позволить ей ехать.
— Как она перенесла это?
— Сперва ей было очень тяжело. Но когда она увидела, как ее мать страдает в связи с арестом отца, она взяла себя в руки. В общем она чувствует себя неплохо. Они не очень хорошо питаются, но чувствует она себя неплохо.
Квейль не знал, что сказать.
— Она просила передать вам вот это. — Лоусон протянул Квейлю тоненькое серебряное колечко.
— Спасибо.
— Она по-прежнему носит то большое серебряное, которое вы ей надели, когда венчались.
Квейль надел колечко на мизинец. Как раз в это время вошел Горелль.
— Есть приказ лететь, — сказал юноша. — Хэлло, — прибавил он, увидев Лоусона.
— Что случилось? — спросил Квейль.
— Мерса-Матру под угрозой. Спешка страшная. Командир тебя требует.
Квейль отыскал свой шлем, сел и натянул на нога сапоги.
— Слушайте, — сказал он Лоусону. — Я должен лететь. Вы не подождете, пока я вернусь? Я скажу, чтобы вас накормили обедом. Пойдемте.
— Ладно, — ответил Лоусон. — Я все равно думал переночевать здесь.
— Отлично. Устраивайтесь у меня в палатке.
Они поспешно направились к командиру. Квейль выслушал приказ, сказал Скотту о Лоусоне, и тот обещал позаботиться о нем. От командира Квейль поспешил на площадку, где стояли пять «Харрикейнов» с запущенными для прогрева моторами. Лоусон пошел вместе с ним.
— Елена что-то говорила о вашем отъезде в Англию, — сказал он.
— У меня была такая мысль. Но я раздумал, — ответил Квейль.
— Из-за Елены? Она сказала, чтобы из-за нее вы не оставались.
— Тут разные причины.
— Ну да. Мне кажется, все равно, где воевать, — заметил Лоусон.
Квейль кивнул и надел шлем.
— Все дело в том, чтобы дожить до лучших времен, — сказал он.
— Ну, мы еще сегодня увидимся, — начал Лоусон и остановился. Они уже подошли к «Харрикейнам», и, чтобы быть услышанным, надо было перекричать протяжный рев моторов.
— Большое спасибо, что приехали.
— Не за что. Слушайте, она еще велела передать вам, что ребенок будет в феврале.
Квейль быстро обернулся к Лоусону. Ребенок… Елена… Ребенок… Господи боже! Я. Елена. У нас будет ребенок. Только бы дожить… Все это Лоусон прочел в его взгляде.
— Я думал, вы знаете, — сказал он.
Квейль покачал головой.
— Благодарю вас, — кинул он на прощанье, уже подходя к самолету, потом взобрался на крыло, протиснулся в кабину и захлопнул дверь. Привычным движением прибавил газ и застегнул на себе ремни. Освободил рычаг для уборки шасси, не переставая думать: Елена, ребенок, Елена, я, ребенок. Окинул взглядом остальных и включил радио.
— Летим, — скомандовал он, открывая дроссель, пока самолет не тронулся с места. Лоусон помахал ему рукой, но он уже не видел этого. Оторвав самолет от земли, он, как всегда, оглянулся на остальных: они следовали за ним. Он убрал шасси, выровнял хвост и стал набирать высоту. Оглянулся на остальные «Харрикейны», шедшие в ровном строю, причем ближайшим к нему справа был Горелль. Они быстро набирали высоту: он спустил предохранители пулемета и слегка откинулся на сиденье, чтобы отдаться мыслям и в то же время оглядываться вокруг. Мысли его-путались. Все — сплошная путаница…
Но он был теперь слишком занят, чтобы уделять этому много внимания. Они должны были перехватить отряд вражеских самолетов, атакующий Мерса-Матру. Квейль рассчитал, что сближение должно произойти почти над самым Мерса-Матру. И тогда… Елена, ребенок, я. Только бы дожить… Оказывается, и этот мальчик, Горелль…
Они подошли к Мерса-Матру на высоте пятнадцати тысяч футов. Видимость была хорошая; внизу виднелось ровное пространство пустыни. Все пятеро напряженно искали глазами вражеские бомбардировщики.
Первым их заметил Горелль.
— Справа под нами, Джон! — крикнул он в микрофон.
Квейль повел звено крутым разворотом и увидел группу бомбардировщиков в сопровождении истребителей, шедших немного позади и выше «Харрикейнов».
— «Мессершмитты». Погляди на крылья, — сказал Горелль.
И Квейль увидел четырехугольные крылья. Описав круг, он крикнул:
— В атаку!
Он подсчитал на глаз силы врага. «Мессершмиттов» было десять-пятнадцать. Нервы его напряглись. Он открыл дроссель, чтобы набрать по горизонтали нужную для атаки скорость. Лица Манна, Георгиоса, Горелля одно за другим промелькнули перед ним.
— Вперед! — скомандовал он.
Потянул на себя ручку и крепко нажал педаль левой ногой. Самолет стремительно скользнул на крыло, перевернулся, быстро теряя высоту, снова выровнялся и с ревом ринулся вниз, прямо на «Мессершмитты», бросившиеся врассыпную. В то же мгновенье один из них мелькнул в прицеле Квейля. Квейль нажал спуск и почувствовал, как самолет содрогнулся, когда он рывком выходил из пике. Проносясь вихрем мимо «Мессершмитта», он обернулся, чтобы увидеть, что с ним. Но увидел только, как один из «Харрикейнов», — вероятно, Горелля, — рванулся вниз и выровнялся позади «Мессершмитта».
Квейль был вне себя оттого, что не может сделать крутую петлю и повторить атаку. Вместо того чтобы вернуться, ему пришлось сделать широкий разворот и набрать высоту. Он стал искать глазами какой-нибудь из рассеявшихся «Мессершмиттов». Одновременно кинул быстрый взгляд на бомбардировщики, шедшие теперь впереди. Он уже решил броситься за ними вдогонку, как вдруг заметил, что снизу к нему приближается «Мессершмитт». Увидел тучу белых и желтых трассирующих пуль, сделал переворот через крыло и, оборвав таким образом горизонтальный полет, повис на хвосте у «Мессершмитта». «Мессершмитт», развивая отчаянную скорость, наклонил нос и прямо пошел вниз. Но Квейль, атакуя с борта, быстро вышел ему наперерез. И в тот момент, когда «Мессершмитт» выровнялся, палец Квейля уже был на спуске. Квейль преследовал врага, пока не отогнал его на достаточное расстояние и не убедился, что «Мессершмитт» поврежден. Тогда он снова набрал высоту и окинул взглядом пространство.
Он увидел, что к одному «Харрикейну» пристроился в хвост «Мессершмитт». Квейль набрал высоту, чтобы встретиться с врагом, когда тот будет ближе. Поймав в прицел белое брюхо вражеской машины, он выпустил в него целый сноп белого металла. У него на глазах машина стала разваливаться в воздухе. Он видел, как от нее отлетают отдельные части и как из нее вырвался огромный клуб черного дыма. Весь этот клубок обрушился прямо на Квейля, так что он невольно наклонил голову. Он тотчас же поднял ее опять. Но уже было поздно.
Это было делом мгновенья. Четверть секунды, пока голова его была наклонена, решила все. Внезапно прямо перед ним вырос «Мессершмитт».
Квейль знал, что ничего уже нельзя предотвратить. Рев обоих самолетов слился в сплошной вой. Он знал, что ничего уже нельзя предотвратить, но все же дико вскрикнув, рванул ручку. Он несся прямо на «Мессершмитт». Два мощных мотора рвались навстречу друг другу, два гоночных автомобиля на треке, две неистовые молнии, два огромных атома, мчащихся вперед со скоростью миллион миль в час. Он понял все. О, господи, да что ж это такое! Елена, ребенок… Дожить!.. Встать на сиденье, прыгнуть. Все в этом… Ребенок, Елена… Встать, скорее, скорее, вот оно, встать, дожить, черт, вот оно, вот оно, вот…
Они рвались навстречу друг другу. Горелль взглянул вниз и увидел. Он увидел неотвратимое. Он услышал бешеный, раздирающий уши вой и почувствовал все так, как будто это происходило с ним. Он увидел оторванные куски, темный клубок в небе.
Квейль видел, как на него рушится черная масса. Мысли его закружились, как смерч, но не простой, а разметающийся на вершине множеством спиралей. Бешеный бег вперед, сверхчеловеческое напряжение, скорость, неотвратимое, уцелеть, Елена, только бы уцелеть, и быстрый рывок головы кверху, и чудовищный бег вперед, и его собственный дикий вскрик.
Горелль увидел желто-зеленое пламя и разлетающиеся части. Взметнувшийся в небо огромный черный столб взрыва. Черный столб — и полнейшая пустота. Он весь превратился в зрение, стараясь поймать глазами белые вспышки парашютов. Их ждали все. Пилоты «Мессершмиттов» и «Харрикейнов» были в эту минуту одно. Все они ждали белых вспышек парашютов. Все.
Но вспышек не было. Ни той, ни другой. Ни одной.
Только белое облако стояло в синем небе.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40