В конце поля стояли два высоких грузовика и на таком же расстоянии друг от друга еще «Харрикейны». Верно, сейчас снимутся, подумал Квейль. Постараемся устроиться на одном из грузовиков.
Они подошли к людям, занятым погрузкой на грузовик больших ящиков.
— Есть здесь кто-нибудь из офицеров? — спросил Тэп.
— Вон там, — ответил один из солдат. Все с интересом глядели на пятерых пришельцев.
Елена осталась ждать, а Квейль и Тэп поспешно направились к группе, стоявшей у горящего самолета.
— Вы эвакуируетесь? — спросил Квейль у лейтенанта авиаотряда, не отрывавшего глаз от самолета.
— Откуда вы взялись?
— Из Янины. Просим принять нас на грузовик.
— Мы из восьмидесятой эскадрильи, — добавил Тэп. — А ваша семьдесят третья?
— Да, — ответил лейтенант. — Что же вы делали?
— Это Джон Квейль, — объяснил Тэп.
— Вы! Значит, вы живы и здоровы? — воскликнул лейтенант. — А все считают вас погибшим. Вы настоящий герой. Что с вами было?
— Я был сбит. Как насчет грузовика?
— Они сейчас тронутся.
— Вы можете дать знать в штаб, что мы едем? — спросил Тэп.
— Связи больше нет. Но я сообщу. Я лечу туда. Эти негодяи только что разбомбили нас. Вы видели?
— Да.
— Мы потеряли самолет. Пойдемте, я скажу сержанту, чтобы он взял вас с собой.
Они пошли обратно к грузовику. Лейтенант сказал сержанту, что с ним поедут эти двое.
— С нами два грека и девушка-гречанка, моя невеста, — сказал Квейль. Ему было неловко, но он знал, что лучше сказать сразу, чтобы не было необходимости объясняться потом.
— Уж не знаю, как быть с греками. Мы и так перегружены, — ответил лейтенант.
— Нам пора двигаться, — сказал сержант. — Вы сейчас летите?
— Да. Вот что, сержант. Захватите и греков. Они помогли этим офицерам выбраться из Янины. Придется довезти их. Скиньте что-нибудь, если перегрузка слишком большая. Ладно?
— Да, сэр.
— Ну, меня ждут, — сказал лейтенант. — На первом грузовике едет пилот-офицер. Это его «Харрикейн» горит. Он позаботится о вас. Даст вам что-нибудь поесть. И вы позаботьтесь о них, сержант.
— Да, сэр.
— Всего хорошего. Рад, что вы целы, Квейль.
— Всего хорошего, — ответил Квейль и пожал ему руку. — Спасибо за все.
— Я сообщу, когда буду в Афинах, — сказал лейтенант и поспешил к своему самолету.
Они стояли и смотрели, как он садился. Механик был уже на месте и запустил мотор. Когда лейтенант стал рулить к краю площадки, где самолеты должны были построиться клином, механик направился к грузовику. «Харрикейны» уже вырулили и построились, когда до слуха Квейля донесся ровный гул. Он быстро обернулся на звук и увидел, что из-за гор выходит большая группа самолетов. Ему бросились в глаза их обрубленные, угловатые крылья, и он сразу узнал: «Мессершмитты». Он бросился было к «Харрикейнам», чтобы предупредить их, ко они уже рулили на взлет.
— Смотрите! — воскликнул Тэп. И он указал на «Мессершмитты», перешедшие в крутое пике.
— Господи! — вырвалось у механика.
Квейль молчал. Он чувствовал, понимал, знал, что сейчас произойдет.
— Ложись! — крикнул Тэп.
Они растянулись на траве и стали ждать, что будет.
Только Квейль остался на ногах. Он следил за происходящим. «Мессершмитты» обрушились на «Харрикейны» как раз в тот момент, когда те отрывались от земли и шасси их еще касались ее.
— Ублюдки! — завопил во все горло Квейль.
Немцы шли тройками. И тут началось. Квейль слышал рев «Харрикейнов» и знал: они и не подозревают о том, что «Мессершмитты» чуть не сидят на них. Все превратилось в сплошной рев. «Харрикейны» были почти прямо над Квейлем, когда первые три «Мессершмитта» вышли из пике и открыли огонь. Послышалась короткая очередь, потом длинная, потом опять короткая, и снова рев. «Мессершмитты» взмыли вверх. Квейль видел, как пули бороздят землю вокруг него. Он не двигался и смотрел на смерть.
«Харрикейны» уже заметили опасность. Вторая тройка «Мессершмиттов» обрушилась на них, и протрещали новые очереди. «Харрикейны» уходили по горизонтали и пытались набрать высоту, но из каждого немецкого самолета протрещала очередь, из каждого метнулось пламя, и воздух прочертили трассирующие пули, и можно было оглохнуть от шума, и Квейль стоял и кричал, и в одну неуловимую долю секунды ведущий «Харрикейн», охваченный пламенем, рухнул на землю и с глухим шлепающим звуком разорвался на десять тысяч частей, и послышался запах гари, и рев моторов не умолкал, и остальные два «Харрикейна» продолжали свой бреющий полет и пробовали набрать высоту, и третья тройка «Мессершмиттов» налетела на них, и Квейль по-прежнему стоял и кричал и не спускал глаз с «Харрикейнов», потому что они немного набрали высоту и делали то, что надо, — не вступали в бой, а уклонялись и набирали высоту, — и Квейль знал, что они вывернутся, так как, выходя из пике, «Мессершмитты» потеряли слишком много скорости, и вот «Харрикейны» уже уходят за горную цепь. А в воздухе остался запах гари от охваченного пламенем «Харрикейна».
— Это наш лейтенант, — сказал механик сержанту.
— Прикончили… Ублюдки… Сукины дети…
— Пойдем посмотрим.
— Бесполезно, — возразил сержант. — Тут дело копчено.
Он сохранял невозмутимость.
— Суки. Подлые ублюдки. Что делают!
— А чего вы от них ждали? Что они будут нас спрашивать? — вмешался Тэп.
Разозленный, он стоял рядом с Квейлем и смотрел на высокий столб белого дыма, который смешивался с дымом, тянувшимся от Ларисы и от первого «Харрикейна», уничтоженного на земле.
Елена подошла к Квейлю; он ответил медленным взглядом на ее прикосновение и увидел, что она беззвучно плачет.
— Какой ужас! — она произнесла это, обращаясь к земле, а не к окружающим.
— Пойти посмотреть? — спросил Квейля сержант, глядя на дым, поднимающийся от машины лейтенанта.
— Пошлите кого-нибудь. Может быть, что-нибудь можно сделать, — ответил Квейль. Он сам не верил в это.
Сержант сказал механику. Тот не побежал, как казалось бы естественным, так как ясно было, что надежды нет. Квейль пошел с механиком, Тэп за ними. Обломки «Харрикейна» разлетелись во все стороны, а посреди был пылающий костер. Высокий столб дыма стоял над местом смерти «Харрикейна», а на самом месте ничего не было. Только черное пятно, и дым, и ничего больше. Квейль стоял в недоумении: абсолютно ничего.
Он повернулся и пошел обратно, по-прежнему чувствуя запах горящего бензина и различая в нем еще другой запах, — хоть не был уверен, действительно ли это так. Но не осталось ничего. Абсолютно ничего.
— Экая чертовщина, — произнес Тэп, когда пришел в себя.
Квейль ничего не ответил.
— Мне было бы легче участвовать в этом, чем смотреть, — продолжал Тэп, разговаривая больше сам с собой. Квейль кивнул и направился к грузовику.
— Давайте трогаться, сержант, — сказал он. Тут он увидел остальных. Они лежали на земле. Среди них был и молодой пилот-офицер, который побежал к самолету лейтенанта в момент катастрофы. Тогда Квейль не заметил его, но теперь увидел. Он поглядел на его удаляющуюся фигуру, когда тот пошел к своему грузовику. Все молча расселись, взобравшись в кабины и кузовы больших грузовиков, и машины тронулись.
Механик, который ходил к погибшему самолету, сел за руль в той машине, где находились Квейль и Елена. Тэп сел в переднюю, на которой ехал пилот-офицер. Греки тоже поместились в ней.
Подъехав к дороге, они увидели, что к ним мчится в облаке пыли грузовик без верха, с квадратным передком. Он остановился, чтобы дать их грузовику выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял. На нем была широкополая австралийская шляпа.
— Вам надо поторапливаться, — сказал он.
— Это не связисты? — спросил Тэп.
— Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост там, позади. Вам надо поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.
— Черт побери, где же армия? — спросил один из солдат.
— А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли удрать.
— Ну и дела, — заметил англичанин.
— Убирайся ты, знаешь куда… Скажи-ка лучше, где ваша авиация? Да двигайтесь же, — оборвал австралиец.
Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась вперед. Грузовик саперов обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала скорость, но все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался еще медленней.
Квейль заметил, что шофер все время смотрит в зеркало сбоку кабины, словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль и сам ждал этого… Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на такое же ощущение в воздухе. Но движемся мы медленно, и становится уже темно. Пожалуй, мы остались здесь одни во всем районе…
— Куда вы хотите добраться? — спросил он механика, шотландца по национальности.
— В Афины, — ответил шотландец.
— Нет, — сегодня.
— Куда удастся. Все едут в Ферсалу. Там, наверно, штаб. Если фрицы нас не догонят…
— Эти три самолета были последние в эскадрилье?
— Да.
Шотландец лавировал, ведя тяжелый грузовик по крутым извилинам дороги.
— Кто был этот лейтенант?
— Это был Кросби. Тот самый Кросби. Он имел крест за летные боевые заслуги.
Шотландец говорил сдержанно, сжав губы, но рот его помимо его волн расплывался в широкой улыбке. Рыжие волосы торчали щеткой из-под пилотки, сдвинутой почти на самое ухо. Он говорил с Квейлем, как с равным, — ему было не важно, имеет ли он дело с командиром звена или авиаполка. Квейль заметил, и это ему понравилось. Он смотрел, как неясная в сумерках дорога бежит под колеса, и по временам помогал шотландцу поворачивать огромный руль машины.
Один раз Елена засмеялась, когда шотландец переключил скорость и послышался громкий стонущий звук. Шотландец поглядел на Елену и тоже радостно засмеялся, и они почувствовали симпатию друг к Другу.
— Вы гречанка, мисс? — спросил он, улыбаясь и не замечая того, что улыбается.
— Да, — ответила она, невольно улыбаясь сама.
— У меня есть знакомая гречанка в Афинах. Я женюсь на ней, когда вернусь.
Он произносил «р» твердо и раскатисто, и Елена с трудом разобрала, что он сказал.
— Вы женитесь на гречанке? — переспросила она наклонившись вперед.
— Девушка хоть куда, — ответил шотландец, обращаясь к Квейлю, и тот улыбнулся в ответ.
— Капрал, — сказал он, — это моя невеста.
При этих словах на губах его заиграла сдержанная улыбка. Елена быстро взглянула на Квейля и тоже улыбнулась.
— Вот как? Славно, — сказал шотландец.
Он засмеялся и еще больше сдвинул пилотку на ухо, и они все засмеялись.
— Моя фамилия Макферсон.
Он произнес: Макфейрсун.
— Вы из Глазго?
— Нет. Из Эбердина.
— Как это поется? «Эбердин кружится, кружится»…
— Это Глазго, — объяснил шотландец. И запел: — «Еду я в Глазго, а Глазго кружится, кружится». Это о Вилле Файфе. С ним случилось нечистое дело.
— Как дальше? — спросил Квейль.
Шотландец помолчал, следя за дорогой, потом запел на родном диалекте, певучем и улыбчивом, как его лицо, и по временам Квейль подтягивал, когда вспоминал слова. Когда Квейль начинал подтягивать, Макферсон пел громче, и оба совсем увлеклись. Елена довольно засмеялась и протянула руку, чтобы погладить Квейля.
— Спойте греческую, — попросил шотландец.
— Вы не поймете.
— А ты разве поняла, что пел Макферсон?
— Кое-что. А на каком это языке? — серьезно спросила она.
— Это разновидность английского, шотландский диалект, — объяснил Квейль.
— Попросту эбердинский, — вставил Макферсон. — Как эта песня насчет Муссолини?
Елена опять рассмеялась:
— Это неприличная песня. Слова неприличные.
— Ничего. Мы ведь не понимаем, — ответил Макферсон.
Квейль подумал о том, что у Макферсона нет неприятной развязности в разговоре и держится он без фамильярности, и сам удивился своим размышлениям.
— Нет, нет. Я спою вам другую.
— Нет. Мы хотим о Муссолини, — настаивал Макферсон.
— Ну, ладно, — согласилась Елена.
Она помолчала, потом начала напевать песенку о Муссолини; когда она дошла до припева, Макферсон стал подпевать, и Квейль засмеялся над странностью положения, когда позади немцы, а этот шотландец заставляет Елену петь двусмысленную песенку.
Они все смеялись, когда передний автомобиль остановился и заставил остановиться Макферсона.
— Что там такое? — проворчал он и вышел.
— Мак, — послышался голос офицера.
— Да, сэр.
— Как насчет чая? У вас ведь есть? Где сержант?
— Здесь, — ответил сержант.
— Достаньте, пожалуйста, примус. Попьем чаю.
Тэп тоже вышел из машины, а солдаты стали топать в кузовах, чтобы размять ноги. Квейль плохо видел в темноте, но заметил, что офицер направляется к нему.
— Финли сказал мне, что вы здесь. Я не знал, — обратился он к Квейлю. — Сделаем остановку, чтобы подкрепиться. Финли говорит, что вы все проголодались.
— Я не откажусь от чая, — ответил Квейль.
— Мистер Квейль, — обратился к нему сержант, сидевший в кузове первого грузовика. — Что делать с греками? Всю дорогу ругаются, как черти.
— Сейчас узнаю, — сказал Квейль и отправился на поиски большого грека. Его нигде не было. Квейль не стал над этим задумываться; но в темноте он заметил маленького грека, разговаривающего с Еленой у первой машины. Квейль направился к ним.
— Скажи им, чтобы они перестали, Елена.
— Они оба очень нервничают.
— Из-за чего? Скажи им, что это начинает надоедать.
— Это мало поможет.
Квейль направился в темноте к тому месту, где стоял Тэп с пилотом-офицером.
— Познакомьтесь, — сказал Тэп. — Пит Мартин, Джон Квейль.
— Мы уже познакомились, — ответил Квейль.
Он заметил, что большой грек делает ему знаки, и пошел к нему. Грек стал удаляться от машины, и Квейлю пришлось идти за ним в темноте.
— Инглизи, — сказал грек. — Мне очень жаль, но я хочу проститься. Довольно отступать. Я возвращаюсь.
— Зачем?
— Я не могу так. Вы можете, потому что это не ваша родина. А я не могу.
— Не сходите с ума. Что вы будете делать? Драться со всей немецкой армией?
— Нет. Уйду в горы.
— Зачем?
— Тут все скоро будет кончено. Мы будем драться в горах.
Квейль вспомнил Мелласа. Он помолчал, глядя в темноту.
— Куда же вы хотите теперь?
— Мои родные места — к северу от Ларисы, возле Олимпа. Там я уйду в горы.
— Хорошо, — сдержанно произнес Квейль. — Вы, конечно, лучше знаете, что вам делать.
— Благодарю вас. Благодарю за то, что вы доставили меня сюда. Вы хороший инглизи. Сожалею, что вас здесь побьют. Инглизи здесь не смогут воевать.
— Нас еще не разбили, — заметил Квейль.
— Может быть, но скоро разобьют. Теперь пойду. Желаю вам счастья с этой девушкой. Она очень хороший человек, и другой инглизи тоже. Ну, иду.
— Одну минуту. У вас есть провизия?
— Нет, мне не надо.
— Подождите, — возразил Квейль. — Я вам достану. Подождите здесь.
Он подошел к грузовику, отыскал сержанта и попросил у него чего-нибудь съестного. Тот дал ему хлеба и чая. Квейль вернулся на то место, где оставил грека. Он стал смотреть по сторонам, но грека нигде не было видно.
— Вы здесь? — тихо спросил Квейль по-немецки. Ответа не было. Он всмотрелся в темноту. Даже шагов не было слышно.
Был только мрак и шум, доносившийся оттуда, где располагались остальные. Квейль крепче сжал хлеб в руке, повернулся и пошел к грузовикам.
24
Они снова тронулись в путь в длинной веренице грузовиков, тянувшейся так далеко, как только могло протянуть ее во тьме воображение. Их машина находилась отнюдь не в хвосте. Сзади шли другие грузовики, присоединившиеся к ним на перекрестках. Ехали медленно, с частыми остановками, которые сознание Квейля машинально отмечало, как переход от овладевавшего им сна, приятного тепла и чувства сытости к случайным обрывкам разговоров между австралийцами.
В грузовиках были сплошь австралийцы. Раздавались взрывы смеха — смеялся Макферсон, который время от времени заговаривал с Еленой. Раз Елена спросила Квейля о большом греке. Квейль ответил:
— Он ушел в горы.
Она сказала:
— Они все решили уйти в горы.
Так он продолжал смутно витать между полупробуждением и полусном, пока не наступило яркое утро.
— Славно вздремнули, — сказал Квейлю Макферсон, когда тот проснулся.
— Где мы?
— Ночью миновали Ферсалу.
— Скоро Афины? — спросила Елена.
— Нет. Мы еще не доехали до Ламии. А потом надо будет перевалить через те горы.
— Где получился затор?
Они стояли на месте.
— Не знаю, — ответил Макферсон. — Вот уже несколько часов, как тянется эта канитель.
— Пойду посмотрю, — сказал Квейль. — Ты тут поосторожнее, Елена.
Он перебрался через Елену и спрыгнул с высокой кабины грузовика. Утро было тихое и холодное. Вереница машин тянулась до самого поворота и исчезала за ним. Квейль и его спутники были в самой середине остановившегося потока. Среди машин были и греческие, но больше австралийских. Были также два больших размалеванных для маскировки автобуса со знаком греческого Красного Креста, полные раненых.
Шагая по обочине грязной дороги, Квейль прислушивался к разговорам шоферов о причинах задержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Они подошли к людям, занятым погрузкой на грузовик больших ящиков.
— Есть здесь кто-нибудь из офицеров? — спросил Тэп.
— Вон там, — ответил один из солдат. Все с интересом глядели на пятерых пришельцев.
Елена осталась ждать, а Квейль и Тэп поспешно направились к группе, стоявшей у горящего самолета.
— Вы эвакуируетесь? — спросил Квейль у лейтенанта авиаотряда, не отрывавшего глаз от самолета.
— Откуда вы взялись?
— Из Янины. Просим принять нас на грузовик.
— Мы из восьмидесятой эскадрильи, — добавил Тэп. — А ваша семьдесят третья?
— Да, — ответил лейтенант. — Что же вы делали?
— Это Джон Квейль, — объяснил Тэп.
— Вы! Значит, вы живы и здоровы? — воскликнул лейтенант. — А все считают вас погибшим. Вы настоящий герой. Что с вами было?
— Я был сбит. Как насчет грузовика?
— Они сейчас тронутся.
— Вы можете дать знать в штаб, что мы едем? — спросил Тэп.
— Связи больше нет. Но я сообщу. Я лечу туда. Эти негодяи только что разбомбили нас. Вы видели?
— Да.
— Мы потеряли самолет. Пойдемте, я скажу сержанту, чтобы он взял вас с собой.
Они пошли обратно к грузовику. Лейтенант сказал сержанту, что с ним поедут эти двое.
— С нами два грека и девушка-гречанка, моя невеста, — сказал Квейль. Ему было неловко, но он знал, что лучше сказать сразу, чтобы не было необходимости объясняться потом.
— Уж не знаю, как быть с греками. Мы и так перегружены, — ответил лейтенант.
— Нам пора двигаться, — сказал сержант. — Вы сейчас летите?
— Да. Вот что, сержант. Захватите и греков. Они помогли этим офицерам выбраться из Янины. Придется довезти их. Скиньте что-нибудь, если перегрузка слишком большая. Ладно?
— Да, сэр.
— Ну, меня ждут, — сказал лейтенант. — На первом грузовике едет пилот-офицер. Это его «Харрикейн» горит. Он позаботится о вас. Даст вам что-нибудь поесть. И вы позаботьтесь о них, сержант.
— Да, сэр.
— Всего хорошего. Рад, что вы целы, Квейль.
— Всего хорошего, — ответил Квейль и пожал ему руку. — Спасибо за все.
— Я сообщу, когда буду в Афинах, — сказал лейтенант и поспешил к своему самолету.
Они стояли и смотрели, как он садился. Механик был уже на месте и запустил мотор. Когда лейтенант стал рулить к краю площадки, где самолеты должны были построиться клином, механик направился к грузовику. «Харрикейны» уже вырулили и построились, когда до слуха Квейля донесся ровный гул. Он быстро обернулся на звук и увидел, что из-за гор выходит большая группа самолетов. Ему бросились в глаза их обрубленные, угловатые крылья, и он сразу узнал: «Мессершмитты». Он бросился было к «Харрикейнам», чтобы предупредить их, ко они уже рулили на взлет.
— Смотрите! — воскликнул Тэп. И он указал на «Мессершмитты», перешедшие в крутое пике.
— Господи! — вырвалось у механика.
Квейль молчал. Он чувствовал, понимал, знал, что сейчас произойдет.
— Ложись! — крикнул Тэп.
Они растянулись на траве и стали ждать, что будет.
Только Квейль остался на ногах. Он следил за происходящим. «Мессершмитты» обрушились на «Харрикейны» как раз в тот момент, когда те отрывались от земли и шасси их еще касались ее.
— Ублюдки! — завопил во все горло Квейль.
Немцы шли тройками. И тут началось. Квейль слышал рев «Харрикейнов» и знал: они и не подозревают о том, что «Мессершмитты» чуть не сидят на них. Все превратилось в сплошной рев. «Харрикейны» были почти прямо над Квейлем, когда первые три «Мессершмитта» вышли из пике и открыли огонь. Послышалась короткая очередь, потом длинная, потом опять короткая, и снова рев. «Мессершмитты» взмыли вверх. Квейль видел, как пули бороздят землю вокруг него. Он не двигался и смотрел на смерть.
«Харрикейны» уже заметили опасность. Вторая тройка «Мессершмиттов» обрушилась на них, и протрещали новые очереди. «Харрикейны» уходили по горизонтали и пытались набрать высоту, но из каждого немецкого самолета протрещала очередь, из каждого метнулось пламя, и воздух прочертили трассирующие пули, и можно было оглохнуть от шума, и Квейль стоял и кричал, и в одну неуловимую долю секунды ведущий «Харрикейн», охваченный пламенем, рухнул на землю и с глухим шлепающим звуком разорвался на десять тысяч частей, и послышался запах гари, и рев моторов не умолкал, и остальные два «Харрикейна» продолжали свой бреющий полет и пробовали набрать высоту, и третья тройка «Мессершмиттов» налетела на них, и Квейль по-прежнему стоял и кричал и не спускал глаз с «Харрикейнов», потому что они немного набрали высоту и делали то, что надо, — не вступали в бой, а уклонялись и набирали высоту, — и Квейль знал, что они вывернутся, так как, выходя из пике, «Мессершмитты» потеряли слишком много скорости, и вот «Харрикейны» уже уходят за горную цепь. А в воздухе остался запах гари от охваченного пламенем «Харрикейна».
— Это наш лейтенант, — сказал механик сержанту.
— Прикончили… Ублюдки… Сукины дети…
— Пойдем посмотрим.
— Бесполезно, — возразил сержант. — Тут дело копчено.
Он сохранял невозмутимость.
— Суки. Подлые ублюдки. Что делают!
— А чего вы от них ждали? Что они будут нас спрашивать? — вмешался Тэп.
Разозленный, он стоял рядом с Квейлем и смотрел на высокий столб белого дыма, который смешивался с дымом, тянувшимся от Ларисы и от первого «Харрикейна», уничтоженного на земле.
Елена подошла к Квейлю; он ответил медленным взглядом на ее прикосновение и увидел, что она беззвучно плачет.
— Какой ужас! — она произнесла это, обращаясь к земле, а не к окружающим.
— Пойти посмотреть? — спросил Квейля сержант, глядя на дым, поднимающийся от машины лейтенанта.
— Пошлите кого-нибудь. Может быть, что-нибудь можно сделать, — ответил Квейль. Он сам не верил в это.
Сержант сказал механику. Тот не побежал, как казалось бы естественным, так как ясно было, что надежды нет. Квейль пошел с механиком, Тэп за ними. Обломки «Харрикейна» разлетелись во все стороны, а посреди был пылающий костер. Высокий столб дыма стоял над местом смерти «Харрикейна», а на самом месте ничего не было. Только черное пятно, и дым, и ничего больше. Квейль стоял в недоумении: абсолютно ничего.
Он повернулся и пошел обратно, по-прежнему чувствуя запах горящего бензина и различая в нем еще другой запах, — хоть не был уверен, действительно ли это так. Но не осталось ничего. Абсолютно ничего.
— Экая чертовщина, — произнес Тэп, когда пришел в себя.
Квейль ничего не ответил.
— Мне было бы легче участвовать в этом, чем смотреть, — продолжал Тэп, разговаривая больше сам с собой. Квейль кивнул и направился к грузовику.
— Давайте трогаться, сержант, — сказал он. Тут он увидел остальных. Они лежали на земле. Среди них был и молодой пилот-офицер, который побежал к самолету лейтенанта в момент катастрофы. Тогда Квейль не заметил его, но теперь увидел. Он поглядел на его удаляющуюся фигуру, когда тот пошел к своему грузовику. Все молча расселись, взобравшись в кабины и кузовы больших грузовиков, и машины тронулись.
Механик, который ходил к погибшему самолету, сел за руль в той машине, где находились Квейль и Елена. Тэп сел в переднюю, на которой ехал пилот-офицер. Греки тоже поместились в ней.
Подъехав к дороге, они увидели, что к ним мчится в облаке пыли грузовик без верха, с квадратным передком. Он остановился, чтобы дать их грузовику выбраться с поля на дорогу. Шофер поднялся с места и стоял. На нем была широкополая австралийская шляпа.
— Вам надо поторапливаться, — сказал он.
— Это не связисты? — спросил Тэп.
— Нет, мы саперы. Мы только что взорвали мост там, позади. Вам надо поторапливаться. Немцы уже на дороге, в нескольких милях.
— Черт побери, где же армия? — спросил один из солдат.
— А где бы ты думал? В горах, сдерживает немцев, чтобы вы, черти, могли удрать.
— Ну и дела, — заметил англичанин.
— Убирайся ты, знаешь куда… Скажи-ка лучше, где ваша авиация? Да двигайтесь же, — оборвал австралиец.
Механик дал ход, и тяжелая машина двинулась вперед. Грузовик саперов обогнал ее и вскоре исчез из виду. Понемногу машина набрала скорость, но все-таки шла медленно, а передний грузовик, в котором ехал Тэп, подвигался еще медленней.
Квейль заметил, что шофер все время смотрит в зеркало сбоку кабины, словно ожидая каждую минуту увидеть немцев. Квейль и сам ждал этого… Здесь, на земле, это чувство, что немцы следуют по пятам, похоже на такое же ощущение в воздухе. Но движемся мы медленно, и становится уже темно. Пожалуй, мы остались здесь одни во всем районе…
— Куда вы хотите добраться? — спросил он механика, шотландца по национальности.
— В Афины, — ответил шотландец.
— Нет, — сегодня.
— Куда удастся. Все едут в Ферсалу. Там, наверно, штаб. Если фрицы нас не догонят…
— Эти три самолета были последние в эскадрилье?
— Да.
Шотландец лавировал, ведя тяжелый грузовик по крутым извилинам дороги.
— Кто был этот лейтенант?
— Это был Кросби. Тот самый Кросби. Он имел крест за летные боевые заслуги.
Шотландец говорил сдержанно, сжав губы, но рот его помимо его волн расплывался в широкой улыбке. Рыжие волосы торчали щеткой из-под пилотки, сдвинутой почти на самое ухо. Он говорил с Квейлем, как с равным, — ему было не важно, имеет ли он дело с командиром звена или авиаполка. Квейль заметил, и это ему понравилось. Он смотрел, как неясная в сумерках дорога бежит под колеса, и по временам помогал шотландцу поворачивать огромный руль машины.
Один раз Елена засмеялась, когда шотландец переключил скорость и послышался громкий стонущий звук. Шотландец поглядел на Елену и тоже радостно засмеялся, и они почувствовали симпатию друг к Другу.
— Вы гречанка, мисс? — спросил он, улыбаясь и не замечая того, что улыбается.
— Да, — ответила она, невольно улыбаясь сама.
— У меня есть знакомая гречанка в Афинах. Я женюсь на ней, когда вернусь.
Он произносил «р» твердо и раскатисто, и Елена с трудом разобрала, что он сказал.
— Вы женитесь на гречанке? — переспросила она наклонившись вперед.
— Девушка хоть куда, — ответил шотландец, обращаясь к Квейлю, и тот улыбнулся в ответ.
— Капрал, — сказал он, — это моя невеста.
При этих словах на губах его заиграла сдержанная улыбка. Елена быстро взглянула на Квейля и тоже улыбнулась.
— Вот как? Славно, — сказал шотландец.
Он засмеялся и еще больше сдвинул пилотку на ухо, и они все засмеялись.
— Моя фамилия Макферсон.
Он произнес: Макфейрсун.
— Вы из Глазго?
— Нет. Из Эбердина.
— Как это поется? «Эбердин кружится, кружится»…
— Это Глазго, — объяснил шотландец. И запел: — «Еду я в Глазго, а Глазго кружится, кружится». Это о Вилле Файфе. С ним случилось нечистое дело.
— Как дальше? — спросил Квейль.
Шотландец помолчал, следя за дорогой, потом запел на родном диалекте, певучем и улыбчивом, как его лицо, и по временам Квейль подтягивал, когда вспоминал слова. Когда Квейль начинал подтягивать, Макферсон пел громче, и оба совсем увлеклись. Елена довольно засмеялась и протянула руку, чтобы погладить Квейля.
— Спойте греческую, — попросил шотландец.
— Вы не поймете.
— А ты разве поняла, что пел Макферсон?
— Кое-что. А на каком это языке? — серьезно спросила она.
— Это разновидность английского, шотландский диалект, — объяснил Квейль.
— Попросту эбердинский, — вставил Макферсон. — Как эта песня насчет Муссолини?
Елена опять рассмеялась:
— Это неприличная песня. Слова неприличные.
— Ничего. Мы ведь не понимаем, — ответил Макферсон.
Квейль подумал о том, что у Макферсона нет неприятной развязности в разговоре и держится он без фамильярности, и сам удивился своим размышлениям.
— Нет, нет. Я спою вам другую.
— Нет. Мы хотим о Муссолини, — настаивал Макферсон.
— Ну, ладно, — согласилась Елена.
Она помолчала, потом начала напевать песенку о Муссолини; когда она дошла до припева, Макферсон стал подпевать, и Квейль засмеялся над странностью положения, когда позади немцы, а этот шотландец заставляет Елену петь двусмысленную песенку.
Они все смеялись, когда передний автомобиль остановился и заставил остановиться Макферсона.
— Что там такое? — проворчал он и вышел.
— Мак, — послышался голос офицера.
— Да, сэр.
— Как насчет чая? У вас ведь есть? Где сержант?
— Здесь, — ответил сержант.
— Достаньте, пожалуйста, примус. Попьем чаю.
Тэп тоже вышел из машины, а солдаты стали топать в кузовах, чтобы размять ноги. Квейль плохо видел в темноте, но заметил, что офицер направляется к нему.
— Финли сказал мне, что вы здесь. Я не знал, — обратился он к Квейлю. — Сделаем остановку, чтобы подкрепиться. Финли говорит, что вы все проголодались.
— Я не откажусь от чая, — ответил Квейль.
— Мистер Квейль, — обратился к нему сержант, сидевший в кузове первого грузовика. — Что делать с греками? Всю дорогу ругаются, как черти.
— Сейчас узнаю, — сказал Квейль и отправился на поиски большого грека. Его нигде не было. Квейль не стал над этим задумываться; но в темноте он заметил маленького грека, разговаривающего с Еленой у первой машины. Квейль направился к ним.
— Скажи им, чтобы они перестали, Елена.
— Они оба очень нервничают.
— Из-за чего? Скажи им, что это начинает надоедать.
— Это мало поможет.
Квейль направился в темноте к тому месту, где стоял Тэп с пилотом-офицером.
— Познакомьтесь, — сказал Тэп. — Пит Мартин, Джон Квейль.
— Мы уже познакомились, — ответил Квейль.
Он заметил, что большой грек делает ему знаки, и пошел к нему. Грек стал удаляться от машины, и Квейлю пришлось идти за ним в темноте.
— Инглизи, — сказал грек. — Мне очень жаль, но я хочу проститься. Довольно отступать. Я возвращаюсь.
— Зачем?
— Я не могу так. Вы можете, потому что это не ваша родина. А я не могу.
— Не сходите с ума. Что вы будете делать? Драться со всей немецкой армией?
— Нет. Уйду в горы.
— Зачем?
— Тут все скоро будет кончено. Мы будем драться в горах.
Квейль вспомнил Мелласа. Он помолчал, глядя в темноту.
— Куда же вы хотите теперь?
— Мои родные места — к северу от Ларисы, возле Олимпа. Там я уйду в горы.
— Хорошо, — сдержанно произнес Квейль. — Вы, конечно, лучше знаете, что вам делать.
— Благодарю вас. Благодарю за то, что вы доставили меня сюда. Вы хороший инглизи. Сожалею, что вас здесь побьют. Инглизи здесь не смогут воевать.
— Нас еще не разбили, — заметил Квейль.
— Может быть, но скоро разобьют. Теперь пойду. Желаю вам счастья с этой девушкой. Она очень хороший человек, и другой инглизи тоже. Ну, иду.
— Одну минуту. У вас есть провизия?
— Нет, мне не надо.
— Подождите, — возразил Квейль. — Я вам достану. Подождите здесь.
Он подошел к грузовику, отыскал сержанта и попросил у него чего-нибудь съестного. Тот дал ему хлеба и чая. Квейль вернулся на то место, где оставил грека. Он стал смотреть по сторонам, но грека нигде не было видно.
— Вы здесь? — тихо спросил Квейль по-немецки. Ответа не было. Он всмотрелся в темноту. Даже шагов не было слышно.
Был только мрак и шум, доносившийся оттуда, где располагались остальные. Квейль крепче сжал хлеб в руке, повернулся и пошел к грузовикам.
24
Они снова тронулись в путь в длинной веренице грузовиков, тянувшейся так далеко, как только могло протянуть ее во тьме воображение. Их машина находилась отнюдь не в хвосте. Сзади шли другие грузовики, присоединившиеся к ним на перекрестках. Ехали медленно, с частыми остановками, которые сознание Квейля машинально отмечало, как переход от овладевавшего им сна, приятного тепла и чувства сытости к случайным обрывкам разговоров между австралийцами.
В грузовиках были сплошь австралийцы. Раздавались взрывы смеха — смеялся Макферсон, который время от времени заговаривал с Еленой. Раз Елена спросила Квейля о большом греке. Квейль ответил:
— Он ушел в горы.
Она сказала:
— Они все решили уйти в горы.
Так он продолжал смутно витать между полупробуждением и полусном, пока не наступило яркое утро.
— Славно вздремнули, — сказал Квейлю Макферсон, когда тот проснулся.
— Где мы?
— Ночью миновали Ферсалу.
— Скоро Афины? — спросила Елена.
— Нет. Мы еще не доехали до Ламии. А потом надо будет перевалить через те горы.
— Где получился затор?
Они стояли на месте.
— Не знаю, — ответил Макферсон. — Вот уже несколько часов, как тянется эта канитель.
— Пойду посмотрю, — сказал Квейль. — Ты тут поосторожнее, Елена.
Он перебрался через Елену и спрыгнул с высокой кабины грузовика. Утро было тихое и холодное. Вереница машин тянулась до самого поворота и исчезала за ним. Квейль и его спутники были в самой середине остановившегося потока. Среди машин были и греческие, но больше австралийских. Были также два больших размалеванных для маскировки автобуса со знаком греческого Красного Креста, полные раненых.
Шагая по обочине грязной дороги, Квейль прислушивался к разговорам шоферов о причинах задержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40