Он понимал теперь значение этого спокойствия всех троих перед разлукой, потому что сам разлучил их. Напряженность и оцепенение у всех, особенно у Елены. Потому что для нее это только начиналось, а у обоих, оставшихся будет разрядка. Для них все уже миновало. У матери подавленность теперь сменится взрывом. Пройдет и тихое уныние отца, он примирится с совершившимся и с тяжестью всего, что обрушилось на него. Квейль перечувствовал все так, как будто дело шло о нем самом.
Когда они приехали в гостиницу, оказалось, что все уже уехали и вестибюль совершенно пуст и полон той же грозной тишиной, которая наполняла улицы.
— Поедем в Пирей, — сказал он Хикки. И когда Хикки повел машину по пустынным улицам, Елена почувствовала смятение от всего пережитого. Она не воспринимала материальной поверхности предметов; они воздействовали на ее чувства тем, что скрывалось за поверхностью.
На разрушенных бомбежкой улицах Пирея, среди низких домов из дикого камня Квейль и Хикки испытывали то же самое чувство, что и в Афинах. Хикки было жутко кружиться в этом мертвом месте с застрявшими о нем живыми людьми. Он погнал машину к докам. Среди хаоса полузатопленных судов, разрушенных доков и черных пожарищ они увидели единственный неповрежденный пароход. Хикки кое-как нашел испещренную воронками и усеянную обломками грунтовую дорогу, ведущую к разбомбленному концу доков, где стоял этот нетронутый пароход. Вокруг парохода суетились люди в черном и в мундирах; кое-где мелькали широкополые австралийские шляпы. Пароход был всего в три тысячи тонн и шел под греческим флагом.
— Вот он, — сказал Хикки.
— Небольшой, — заметил Квейль, и это было все, что он смог сказать.
— Что я буду делать на Крите? — спросила Елена.
Квейлю было страшно слышать ее голос.
— Либо поедешь оттуда прямо в Египет, либо подождешь меня. Я, вероятно, через несколько дней буду гам. И отыщу тебя. Лоусон о тебе позаботится.
Они взошли на палубу. Часовой-австралиец на борту парохода не остановил их, потому что пасмурный день уже сменялся сумерками. Было плохо видно.
Они увидели Лоусона, который тащил чемодан на переднюю палубу.
— Приехали, значит? — обратился он к Елене.
— Да.
— Куда идет пароход? — спросил его Квейль.
— На Крит. В Суда-Бэй, кажется. А потом в Александрию.
— Вы не бросите ее?
— Не беспокойтесь, — ответил Лоусон. И, обращаясь к Елене, добавил: — Наверху, на палубе, лучше. Ставьте свои чемоданы к нашим.
Военные корреспонденты стояли отдельной группой, тут же австралийский сержант устанавливал пулемет «Брен». У некоторых из них были зеленые нашивки с надписью: «Британский военный корреспондента, — у других, как у Лоусона, надпись гласила: „Иностранный военный корреспондент“. Все они относились к происходящему, как к веселой игре, и все время искали в небе бомбардировщики. Лоусон представил своим спутникам тех, кто стоял поближе других, и они поклонились Квейлю, с любопытством рассматривая его лицо. Некоторые из них хорошо знали Лоусона. Один американец взял чемодан Елены и поставил его рядом со своим портпледом. Она сдержанно поблагодарила его, и он заметил ее сдержанность и удрученность и не стал мешать ей, когда она пошла обратно к Квейлю. Уже стемнело, и Квейль почувствовал толчки старой машины под палубой. Ему не хотелось уходить, но он знал, что при такой сумятице невозможно рассчитывать на сигналы перед отплытием. На палубе страшно шумели, солдаты что-то кричали в трюм. Вдруг Квейль услышал, что они толкуют о пленных.
— О каких это пленных идет речь? — спросил он одного из корреспондентов.
— Трюм набит немецкими пленными, — ответил тот.
Тут до него донесся громкий смех и крик с другого борта.
— Это Тэп! — воскликнул Хикки, разговаривавший с Лоусоном.
— Да.
Квейль тоже узнал голос Тэпа.
— Эй, Тэп! — крикнул Хикки.
Видеть его они не могли.
— Хикки! Черт тебя дери, где ты?
Тэп подошел к ним.
— Ах ты, подлец, — продолжал он с радостным смехом. — И Джонни?
— Откуда ты взялся? — спросил Хикки.
Они пожали друг другу руки.
— Ты тоже едешь? — кричал Тэп.
— Нет.
— Объясни мне, что случилось. Вы что, решили оставить меня в Янине? — обратился Тэп к Хикки.
— Сам не знаю. А ты едешь на этом пароходе?
— Я был в штабе, и меня послали сюда.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Хикки.
— Превосходно. А ты что здесь делаешь?
— Мы провожаем невесту Квейля.
— Елену? — переспросил Тэп. — Она здесь?
Елена приподнялась и тихо сказала:
— Хэлло!
— Вот превосходно!
Тэп очень обрадовался. Он поставил возле себя где-то раздобытый чемоданчик.
Квейль услыхал какой-то выкрик на греческом языке и звук колокола.
— Отдают концы, — поспешно объяснила Елена.
— Надо идти, — сказал Квейль.
Они пошли к сходням. Концы были отданы, и машина уже работала.
— Ты опять будешь летать? — спросила Квейля Елена.
— Не знаю, — ответил он.
Он подошел к ней вплотную. Поцеловал ее крепко и нежно. Почувствовал, как ее руки коснулись его спины и как все ее внутреннее существо охватил подавленный трепет, и понял, что она вот-вот готова сломиться, но держит себя в руках. А она чувствовала всю его нежность и жалела его за то, что он так переживает ее горе.
— Мы скоро увидимся, — сказал он.
Провожающие уже сходили; Хикки простился с Еленой.
Квейля вдруг обрадовала мысль, что Тэп здесь; в эту минуту смех его оказывал на всех благотворное действие. Он почувствовал теплоту руки Елены, когда освободил свою руку и ее охватил холодный воздух. Он сошел с парохода.
— Всего, Тэп, — сказал он твердо.
— Всего, Джон, — ответил Тэп. — Мы позаботимся о Елене.
— Спасибо.
— Всего, Хикки.
— Всего, — ответил тот.
Пароход отчалил, содрогаясь. Было уже так темно, что оставшиеся не могли различить стоявших на борту, но пока пароход разворачивался к выходу из дока, можно было слышать их голоса.
Крики Тэпа…
Смех Лоусона и его обращенное к оставшимся шутливое «ура»…
Сдержанные восклицания Елены: «До свидания».
— До свидания, — ответил Квейль и вместе с Хикки пошел с пристани.
Они немного постояли у автомобиля, следя за удаляющимся пароходом, потом уселись и поехали по грунтовой дороге. В безоблачном небе забегали лучи прожекторов; предупреждая о налете, завыли сирены.
— Стой! — крикнул Квейль.
Почти в то же мгновение он услышал взрыв бомбы левее, где-то среди разрушенных береговых укреплений.
Хикки остановил машину. Они кинулись в небольшое углубление на дороге и почувствовали, как земля сотрясается от бомб, и увидели, как над ними летят обломки, и услышали резкий свист осколков, и заметили, как бомбы сыплются вдоль дороги, все ближе к отходящему пароходу.
— Идем! — крикнул Хикки. — Едем скорее.
Они побежали к машине. В то время как они мчались через разрушенные ворота доков и вдоль дороги, в ушах у них раздавался протяжный, низкий, грозный рев многочисленных моторов. Они увидели налево взрывы, потом пламя и почувствовали бросок машины от взрыва, когда бомба разорвалась за ними и черная земля покраснела, как и черное небо, которое продолжали щупать прожекторы. Машина мчалась по пустым улицам, в черной тени, среди развалин… Хикки зажег фары, чтобы видеть дорогу, и они проскочили под бомбежкой на холм, где было сравнительно безопасно.
— Стой! — крикнул Квейль. Хикки остановил машину.
Квейль вышел и стал наблюдать за гаванью. Он увидел пламя и бомбы, падающие на то самое место, где прежде стоял пароход, и вокруг этого места. Парохода не было видно. Только бомбы.
— Кажется, ушел, — крикнул Хикки, перекрывая грохот зениток и трассирующих снарядов, рвущихся к маленьким самолетам с крыльями, застывшими в лучах прожекторов. Они снова сели в машину и поехали.
31
В городе не было ничего, кроме бомбежки и чувства гибели. Госпитали быстро наполнялись ранеными, и доктор Андерсон не выходил из госпиталя. В городе не было другого движения, кроме движения автомобилей с ранеными. И вместе с усиленной эвакуацией опять началась сумятица. Ночью через город прошли воинские части. Страх перед пятой колонной и парашютистами на время утих, так как в городе скопилось много австралийцев и новозеландцев. Но они эвакуировались на юг, и снова воцарились тишина и страх.
Появились «Бленхеймы» для прикрытия эвакуации, и аэродром после периода мертвого спокойствия снова ожил. Потом «Бленхеймы» перебазировались на другой аэродром, а некоторые из них вернулись на Крит. Из летчиков только Квейль и Финн, Хикки и сержант Кроутер остались на аэродроме. Хикки пробовал уговорить Квейля отправиться с какой-нибудь из наземных команд на юг, чтобы эвакуироваться, но тот остался. Он знал, что «они» боятся «Гладиаторов», и считал, что лучше самому бить, чем попасть в бойню.
И вот, наконец, момент наступил. Ночью шел дождь, и им удалось поспать. Когда они проснулись, солдаты из наземной команды готовили завтрак. Среди всеобщей тишины приятно было слышать эти звуки. Хикки получил приказ вылететь для прикрытия эвакуации на один из южных участков, в Аргосе. Задача была — патрулировать над районом на высоте пяти тысяч футов и рассеивать всякую группировку противника.
— Я тоже полечу, — объявил Квейль. Хикки знал, что ради этого Квейль и остался. Он не стал спорить. Он предпочитал иметь с собой Квейля, чем кого-либо другого, и был рад его решению. Финн слишком неопытен.
— Пусть будет так, — сказал Хикки.
— В каком состоянии твой самолет? — спросил Квейль Финна.
— В порядке, — ответил Финн.
— А ты поезжай с первой же командой на юг, — сказал Хикки Финну.
— По-твоему, я вам не понадоблюсь?
— Нет. Ты не понадобишься. Я подпишу тебе командировку.
— О'кэй.
— Позови, пожалуйста, Кроутера, — попросил Хикки.
Квейль еще не видел Кроутера после своего возвращения, так как тот жил с остальными сержантами.
— Когда мы летим?
— В одиннадцать. Примерно через час.
— Мне придется взять у Финна летное обмундирование.
Финн вернулся с сержантом Кроутером; это был небольшого роста лысеющий человек; говорил он, вроде Макферсона, с шотландским акцентом.
— Хэлло, — отрывисто приветствовал он Квейля. Манеры у него всегда были резкие.
— Хэлло, Кроутер.
— Рад, что вы вернулись.
— Спасибо.
— Летим на задание. В одиннадцать, — сказал Хикки. Квейль попросил Финна одолжить ему летное снаряжение, и Финн пошел принести его.
— Прикрываем эвакуацию, — продолжал Хикки. — По-видимому, будет жарко.
Кроутер стоял, так как не мог сесть, пока Хикки не предложит ему, а Хикки забыл об этом; Квейль подвинул Кроутеру стул, и тот сел. Куртка и брюки на нем были грубошерстные, наземной команды. Как и полагалось сержанту.
— Вы летите? — спросил он Квейля.
— Да.
— Как ваше лицо?
— Все в порядке, — ответил Квейль.
Он по-новому смотрел на этого маленького шотландца с четко очерченными красными губами, ровными зубами и светлыми усами. У него были правильные черты лица, резкая складка над переносицей и несколько обидчивый характер. Речь его была сдержанна; он никогда не говорил лишнего. Квейль знал, что Кроутер держится так, потому что чувствует расстояние, отделяющее сержанта авиации от офицера. Он знал, что сам вел бы себя так же, и не понимал, почему Кроутера не производят в офицеры. Он вспомнил, как однажды Кроутер делал фигуры высшего пилотажа над аэродромом в Фука, испытывая самолет. Кроутер всегда участвовал в испытаниях, потому что прошел все ступени в авиации. Однажды он готовил к полету «Гладиаторы»; при этом оказалось, что он разбирается в них лучше механиков, которые все время обращались к нему с вопросами. И, конечно, он затаил вполне понятную обиду.
— Я лечу на самолете Финна, — сказал Квейль.
Он не стал просить Кроутера осмотреть самолет, так как знал, что это само собой подразумевается, и не хотел обижать его такой просьбой. Надо быть деликатным, решил он.
— Так. Хотите, я осмотрю его для вас? — предложил Кроутер вставая.
— Благодарю вас, — ответил Квейль.
— Пойду возьму инструмент, — сказал Кроутер.
Квейль был очень доволен, что ничем не обидел Кроутера и тот сам вызвался подготовить для него самолет.
Они пошли к самолету, стоявшему на дальнем конце аэродрома. У Кроутера была маленькая сумка с инструментами из засаленной темно-коричневой материи. Оба согрелись от ходьбы. Квейль смотрел на высокое клочковатое облачко.
— Вам повезло, вы дешево отделались, — сказал Кроутер, шагая рядом с Квейлем. — Как мне рассказывали, вас ждала гибель.
— Это верно. Меня спасли деревья.
— Я бы летал только ка «Гладиаторах».
— Я тоже, — согласился Квейль.
Кроутер подошел к самолету, снял часть обшивки с фюзеляжа и стал рыться в инструментальной сумке. Он выбрал небольшой гаечный ключ и занялся тросовой проводкой управления: здесь ослабил, там подтянул. То же самое сделал на крыльях. Механики вместе с Квейлем следили, как он регулирует, пробует и опять регулирует. Другим инструментом, плоским и крючкообразным, он подтянул расчалки между стойками, потом налег всей тяжестью на один из элеронов и проверил, как ходят остальные, после этого подрегулировал один на противоположной стороне.
— Теперь хорошо, по-моему, — сказал он Квейлю.
— Спасибо.
— Не стоит, — ответил Кроутер.
Он говорил с раскатистым «р», как Макферсон. Работа, видимо, размягчила его. Они направились к уцелевшим аэродромным сооружениям мимо сгоревших.
— Вы предпочли бы строить их или летать на них?
Квейль знал, что его вопрос наивен: ответ можно было предвидеть заранее.
— Я предпочел бы строить, — ответил Кроутер.
Это был редкий по искренности ответ, так как трудно признаться в нежелании покидать землю.
— Может быть, вы и правы.
— На мой взгляд — да. Жаль, что нам ни разу не пришлось потолковать до сих пор. Я не раз готовил к полету ваш «Гладиатор».
— А я не знал.
— Да, жаль. Мы бы столковались. Я умею заставить их летать. А вы лучше всех летаете на них.
— Вы сами хорошо летаете.
— Только как ремесленник, — возразил Кроутер.
Квейля удивили его твердость и здравый смысл. Они напомнили ему Макферсона.
— Вот о Хикки этого не скажешь, — заметил Квейль.
— Да. А я — другое дело. Вы знаете, это Хикки выучил меня летать.
— Нет. Я не знал.
— Ну да. Он тогда обучал новичков летному делу. Он обычно накрывал кабину капюшоном и заставлял меня проделывать сложные фигуры, полагаясь только на ручку. Он учил нас руководствоваться приборами, а не собственными ощущениями. Вот почему и вас он считает хорошим летчиком, — сказал Кроутер.
— И сам он поэтому хороший летчик, — прибавил Квейль.
— Вы оба, вероятно, последние мастера высшего пилотажа. Когда «Гладиаторы» сойдут со сцены, больше не будет настоящих воздушных поединков. На «Харрикейнах» и «Спитфайрах» все сводится к сохранению строя. И это жаль.
— Да. Когда здесь все кончится, мы, кажется, перейдем на «Харрикейны».
— А это уж совсем не для меня, — заявил Кроутер. — На этих я могу летать, потому что знаю их, как свои пять пальцев. А «Харрикейны» я плохо знаю.
— И я тоже, — сказал Квейль, и это была правда.
Они подошли к жилым помещениям, и Кроутер пошел переодеться.
— Большое спасибо! — крикнул ему вслед Квейль.
— Не за что. Всегда рад, — ответил Кроутер.
За несколько минут до одиннадцати самолеты выстроились на одном конце площадки. На другом конце ее стояли пятеро механиков и монтеров вместе с Финном. Три самолета рулили под бортовым ветром; на поворотах машины давали частые хлопки. Хикки выдвинулся немного вперед; Квейль находился по правую, Кроутер по левую руку от него. Квейль пристегнул себя ремнем к сиденью и вытер шерстяной перчаткой запотевшие стекла приборов. Он надел кожаную перчатку и услыхал в наушниках голос Хикки:
— Летим.
— О'кэй, — ответил Кроутер.
— О'кэй, — повторил Квейль.
Он не очень сильно открыл дроссель, так как Хикки двигался медленно; потом, когда Хикки пошел скорее, он прибавил газу. Когда машины оторвались от земли, он увидел слева от себя Кроутера и помахал ему рукой, и Кроутер помахал ему в ответ.
Они набрали высоту и пошли прямо на юго-запад, над окраинами Афин и островами бухты. Они видели тени облаков на воде, ее белизну и волнение, постепенно замирающее, по мере того как они поднимались все выше, пока море не стало безмятежным, оттого что они были слишком высоко, чтобы видеть волнение.
— Когда мы должны быть над целью, Хикки? — спросил Квейль по радио.
— В одиннадцать тридцать пять.
Прежде чем отправиться в полет, они изучили карту, и теперь Квейль смотрел на многокрасочную карту военного министерства в масштабе 1:1000000, разложенную у него на коленях. Им надо было перевалить через горный хребет к северу от Аргоса и лететь вдоль идущих в Аргос железнодорожного полотна и шоссейной дороги.
— Держи глаза на затылке, Джон, — услышал он голос Хикки.
Это была типичная для него шутка.
— Что я — новичок, что ли, — ответил Квейль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40