— Вот что случилось с этим дерьмом, вздумавшим играть со мной в опасные игры, Роза, — говорил Гарсиа с экрана. — Будь ты хоть трижды сестрой Эльзы, советую усвоить урок. Я приказал этому уроду по имени Хулио Сесар притащить тебя сюда, так что всякие жалобы…
Я не хотел смотреть дальше, вытащил кассету и растоптал ее. С ее помощью вполне можно было бы засадить за решетку Гарсиа и всю его банду, но я уже решил, что разделаюсь с ними сам, это было мое личное дело. Не в моем стиле вмешивать полицию в мою жизнь, в мои личные дела. Не то чтобы я считал такое решение проблемы несправедливым или неэтичным в соответствии с бандитским кодексом чести — я его не разделял, — но я не мог лишить себя удовольствия сразиться с Гарсиа без посредников. Наверное, то, что я только что увидел, было последней каплей, чаша весов и без того была полна' его предательство, Тони, пуля в моем колене, Эльза в его объятиях… Так или иначе, то, что он сделал с этим парнем, открывало новый счет. Идем дальше! Труп Годо с двумя сломанными пальцами из оставшихся на руке четырех был обнаружен в разбитом «гольфе» на автомобильном кладбище за городом. Об этом писали газеты. Скорее всего, по интеллектуальному коэффициенту Кувшин несильно превосходит головастика, но я не думаю, что он пытался таким образом инсценировать смерть в результате автомобильной катастрофы. Полагаю, уж скорее это своеобразное проявление его странного чувства юмора, не доступного моему пониманию. Собственно, я и не пытаюсь его понять.
Они были по одну сторону черты, я — по другую. Вот и все, и меня это устраивает. Это будет война до победного конца. Можно считать, что я уже начал боевые действия.
27
Я спустился в кафе. Попрощался с моим другом и его женой и сказал Розе, что на видео запечатлен телевизионный конкурс, в котором красуется Хулио Сесар в окружении рельефных стюардесс в одних бикини. Разумеется, она не поверила дурацкому объяснению, но ничего не спросила. Она знала, что Годо мертв, и больше ничего не хотела знать. И прекрасно. Я уже говорил раньше, что незнание — убежище умных, а ее никто и никогда не назвал бы глупой. По пути к машине я выбросил растоптанную кассету в урну. Когда мы вернулись домой, я, во-первых, повесил на гвоздь куртку, во-вторых, освободился от кобуры и, наконец, налил себе виски. Последнее действие вызвало неодобрительный взгляд Розы. Ну и ладно! Поскольку я совершенно не исключал, что в конце концов женюсь на одной из сестер (пока не решил, на какой именно) и в связи с этим брошу пить, этот стаканчик вполне можно засчитать как выпитый в память о моей доживающей последние дни свободе. Роза удалилась в ванную комнату, и я воспользовался минутой, чтобы опорожнить и заново наполнить стакан. Зазвонил телефон, я снял трубку. Звонила Эльза. Возможно, то, что она позвонила сразу, как только мы вошли в дом, было чистой случайностью, но, зная Эльзу, совершенную психопатку в часы досуга, можно было предположить, что в последние несколько часов она названивала каждые десять минут. Такова уж была эта красавица: спокойно не вспоминала о тебе в течение двух месяцев, и вдруг оказывалось, что твой голос необходим ей, как сардинам — соленая вода. Да, такая вот красотка: бери ее или оставь ее. Я предпочитал брать.
— Макс, — заговорила она, — что это за глупости с диваном? Я хочу провести эту ночь с тобой! А если нет, то я лично готова на что угодно!
— Но… — открыл рот я.
— Не перебивай! — перебила она. — Я не собираюсь спать этой ночью в обнимку с холодом. Я так решила, понимаешь? Мы могли бы полететь в Буэнос-Айрес или еще куда-нибудь в Южную Америку. Там сейчас лето. Мне говорили, что это очень красиво, наверняка стоит чудесная погода!
— Но, Эльза, не…
— Слушай, если ты собираешься занудствовать, твое дело. Прими цианид.
— Послушай, Эльза, — проговорил я, — убили… — Я вдруг понял, что говорю в пустоту. — Эльза? Эльза! — Я пришел в отчаяние: эта дуреха играла, притворяясь то фривольной, то не в меру капризной, в самое неподходящее время.
Я не паникер и не параноик и не стал воображать, что кто-то похитил ее. Скорей уж какой-нибудь неожиданно возникший новый друг (разумеется, мужского пола) как раз сейчас запустил ей руку под юбку, а она отталкивала его, приговаривая что-нибудь дразнящее и вкрадчивое, или подставляла шею для поцелуя.
— Милый, ты меня слушаешь? — вновь возник ее голос.
— Да, я жду, — откликнулся я. — Послушай…
— Слушай лучше ты меня, — оборвала она. — Какие мы скучные. Сидим здесь, когда прекрасно могли бы наслаждаться летом в Южном полушарии. Что скажешь? У меня как будто осьминог шевелится внутри! Ты же меня знаешь, Макс, с мужчинами я всегда стараюсь защищаться, но когда проигрываю, чувствую себя так, будто я победила.
Роза вышла из ванной, а затем, демонстрируя исключительную скромность, — на улицу. Я чувствовал себя проигравшим битву в окружении сплошных победительниц.
— Брось шутить, — сказал я, — сейчас же приезжай сюда. Только рядом со мной ты будешь в безопасности. Гарсиа и его люди…
— Какой ты нудный, дорогой! Если тебя обуревает чувство ответственности, ты становишься невыносим Даже этот говолоногий и то забавней!
И бросила трубку.
— Головоногий, а не говолоногий\
Я швырнул трубку с таким бешенством, что чудом не сломал аппарат. Чтобы успокоиться, сосчитал до десяти, одним глотком опорожнил стакан виски и, все еще ощущая приятное послевкусие, меча громы и молнии, выскочил на улицу.
Роза не просто вышла из дома: она сидела на улице на скамейке спиной ко мне. Скамейка сплошь пестрила непотребными надписями. Мне не нравилось, что Роза отдыхает тут среди всякой похабщины, которую я-то знал наизусть. По правде говоря, некоторые изречения были довольны остроумны. Весной я частенько усаживался здесь утром или днем, в компании бутылочки вина и вчерашнего хлеба. Я крошил его, чтобы подкормить воробьев. И чувствовал необыкновенное умиротворение.
— Звонила Эльза, — сообщил я. — Думаю, она не приедет сюда ночевать.
— Она уже знает про Годо?
— Нет, — сказал я, хотя и сам был не вполне уверен. И, подумал: ты тоже мало что знаешь. Один я знаю все до конца. — Я не успел сказать ей.
— Я не хочу спать одна, — сказала она, — не ложись на диване!
Вроде бы она просила о том же, о чем и Эльза, но старшая думала о сексе, а малышка о том, что ей страшно и неуютно. Не знаю только, сумею ли я вести себя, как хороший мальчик.
— Он очень мучился?
— Нет, — соврал я. — Его застрелили. Все произошло мгновенно.
— Годо дрожал, как птенец, но я всегда боялась еще больше. У Годо была я, — продолжила она после короткой паузы, — а я в последнее время начала понимать, что у меня его не было. А теперь понимаю, что и Эльзы у меня нет.
— Не говори так о сестре, — пожурил ее я. — Эльза любит тебя и заботится о тебе. Я буду спать на диване. Если хочешь, оставь дверь открытой. Можешь разбудить меня, если понадобится.
— Ты поступаешь так из-за моей сестры? — спросила она.
— Как?
— Будешь спать на диване.
— Нет. Я поступаю так из-за тебя или из-за самого себя, не знаю, из-за кого из нас двоих.
— Если из-за меня, то лучше не нужно. — Она была предельно откровенна.
Она встала и подошла к фонарю, стоявшему в нескольких метрах от нас. Вступила в круг желтоватого света. Вот так, освещенная, она казалась святой, которой я не стоил. Она была как юная девственница, осужденная вскоре потерять свою чистоту.
— Я понимаю, что тебе совсем не хотелось драться с тем парнем. Ты сделал это, чтобы защитить меня, — сказала она. — Вот если бы подпрыгнуть и оказаться на какой-нибудь звезде. Ну зачем мы превращаем этот чудесный мир в такое ужасное место?
«Потому что мы сами ужасны», — подумал я. Но увидел, что ее глаза наполняются слезами, как горные реки талой водой, — и счел за лучшее промолчать.
— Каждая из этих звезд… — Роза взмахнула рукой, обнимая весь небосвод. Заколебалась, замолчала, охваченная детской робостью и неуверенностью. — Ты не будешь смеяться?
Я отрицательно покачал головой.
— Каждая из этих звезд, — она опять указала на небо, — это исполнившееся желание какой-то женщины или какого-то мужчины…
Совершенно обнаженная, бесстыдная луна расчесывала свои длинные-длинные волосы, опьяненная собственной красотой. Хрупкая, торжественная тишина окутала нас. Дождь прошел, разъяснилось. Стояла прозрачная зимняя ночь, а когда я смотрел на Розу, такую беззащитную, окруженную ореолом невинности, ночь казалась еще светлее.
Но мне было суждено удивляться и дальше. Она подошла ко мне — слезы на ее щеках все еще не высохли — и поцеловала в губы, смело и старательно.
— Как ты хорошо умеешь… — пробормотал я в растерянности.
— Ты тоже… очень хорошо… целуешься, — мечтательно ответила она, не открывая глаз.
— Это все практика, — распетушился я.
Неудачный момент для бравады. Роза отшатнулась от меня, вмиг превратившись в пантеру. Ее глаза сверкали, но теперь уже не от слез: эти огненные сполохи выдавали гнев.
— Бессовестный!
Она еще продолжала оскорблять и определять меня, а ее рука уже взметнулась для удара. Звонкая пощечина взорвалась на моей щеке.
— И не вздумай войти в мою комнату, даже чтобы попросить прощения!
Ее глаза сверкнули, а она уже отвернулась. В пять прыжков она оказалась на пороге моей лачуги и скрылась за дверью. Я дотронулся до щеки. Ну и характер! Малышка ничем не уступала старшей. Значит, мне суждено провести ночь в одиночестве, в окружении собственных страхов и призраков.
28
Разумеется, самые циничные и ушлые из вас уже догадались: я проснулся в полночь и не смог устоять перед беззвучными нашептываниями беса сладострастия Астарота, вливавшего в мои уши смертельный яд. Я совершил эротический — или партизанский (ведь любовь — это вечная битва) — набег на свою комнату. Роза тоже не спала, и меня встретили ее распахнутые объятия и горячее, гибкое, юное тело. На самом деле между тем, что предлагали мне она и Эльза, не было такой уж огромной разницы, и теперь я не знал, что и думать обо всех этих жалобах на страх и беззащитность. Не знаю и того, что думала она о моих обещаниях оберегать ее и о том, что, дескать, она вечно будет для меня маленькой девочкой. Зато могу подтвердить, что уроки французского, о которых так беспокоилась Эльза, не пропали даром: семена знаний упали на плодородную почву. Для меня, все еще не изгнавшего из памяти картины пыток Годо, эта ночь смешала в себе в равных частях боль, наслаждение, чувство вины, раскаяние, искупление, развращенность, восторг… Не могу сказать, чтобы я гордился собой. Смутно, в подсознании, пытаясь оправдаться, я постоянно повторял себе, что такова жизнь. Живым — любить, мертвым — гнить, как говаривал Гарсиа. Черт побери, я был похож на глухонемой цветочек — эдакий анютин глазок.
— В Мадриде никогда не идет снег, — сказала в антракте Роза, далекая от моих забот, погруженная в свои переживания. — Помню, когда я была маленькой, я как-то проснулась, а вокруг все белое… Мне так нравилось играть со снегом… А потом давать ему растаять и пить… Я воображала, что это необыкновенно чистая вода…
— Это правда, — сказал я. — Не знаю, что творится с климатом. Но если что-то не ладится, нужно это исправить. Подожди!
Я вышел из комнаты и вернулся с бритвой.
— Не шевелись! — предупредил я.
Я чиркнул бритвой по подушке, в сантиметре от ее головы. Роза испуганно вскрикнула.
— Что ты делаешь? Ты сошел с ума?
— Но ты же хотела снега? Теперь у нас его сколько угодно!
Я схватил разорванную подушку, потряс ею, и по комнате полетели белые перышки, медленно приземлявшиеся на пол. Я растопырил руки и закружился, будто танцующий медведь или пугало. Роза хохотала как сумасшедшая. Я включил вентилятор, который месяцами помирал от скуки в углу комнаты, и перышки закружились, то взлетая, то падая, но не останавливаясь ни на мгновение. Мы занимались любовью среди снежной метели. Мои сомнения относительно будущей жены так и не разрешились. Моя любовная афера продолжала стремительно развиваться. И я не знал, то ли мне больше по вкусу блондинки, то ли мне следует жениться на смуглокожей брюнетке.
29
Я рассчитывал, проснувшись, увидеть Розу в нижнем белье и с зубной щеткой в руке, но действительность оказалась вовсе не похожей на рекламу отбеливающей пасты «Сигнал». Быстрая и ловкая рука вытащила у меня из-за пояса «стар», а когда я попытался отреагировать, то наткнулся на 150-миллиметровый ствол «астры» 1921, торчавший в паре сантиметров от моей физиономии. Я поднял глаза. Пистолет держал Молчун. 9 мм в длину, семизарядный, простого действия. Мой «стар» он сунул себе сзади за пояс. Тут же были Однорукий и Гарсиа. Последний развалился в моем единственном кресле, отличном кресле, извлеченном из мусорного контейнера. Роза стояла около торшера. Она казалась очень напуганной. Я поднялся, мысленно поздравив себя с тем, что спал, не снимая брюк, несмотря на ночную эскападу.
— Твой сон глубже, чем нефтяная шахта, сынок, — пошутил Гарсиа, — раньше ты не был таким.
Я бросил на него взгляд, претендующий на мировой рекорд по выражению Презрения. Если мне и не удалось установить рекорд, клянусь, я был от него в каких-то двух сантиметрах, если только он измеряется в сантиметрах.
— Ты-то точно всегда был именно таким, Фредо.
— Не называй меня Фредо, Макс, — попросил он. — Похоже на гангстера. Зови меня Альфредо или Гарсиа. По той же причине не нужно звать меня крестным, хотя ты и был для меня все равно что крестником. Ладно, давай к делу. Думаю, ты догадываешься, чему обязан этим визитом.
— Ты мог бы представить мне и остальных высоких гостей.
— Тот, что позаимствовал у тебя пистолет, — Молчун, — бросился исполнять мою просьбу Гарсиа. — Если тебе удастся выдавить из него больше трех слов подряд, получишь приз. Если хочешь, можешь звать его Немым. Ему не нравится, но он не будет возражать. Безрукого зовут Одноруким. Взгляни на него, — добавил Гарсиа с гордостью, — он не улыбается даже на фотографиях.
— Прямо все рога пообламывали, подыскивая им подходящие клички, — заметил я. — Тот, которому забыли пририсовать руку, — мой старый знакомый.
— В мешок бы тебя, да в воду, — проворчал вышеупомянутый господин. — Ты меня не знаешь, но я должен вернуть тебе вот это.
Не выпуская из руки «стар ПД», 45-го калибра, с сильной отдачей, призматическим, извлекаемым, однолинейным магазином, он показал мне цепочку с болтавшимся на ней медальоном с изображением Пресвятой Девы, принадлежавшим прежде Паэлье. Мы смотрели друг на друга, как бешеные псы. Наши глаза метали молнии. Это называется ненавистью с первого взгляда.
— Как это я тебя не знаю! Чулок на физиономии тебя не слишком изменил. — Нужно было сохранять спокойствие. Я повернулся к Гарсиа: — Если ты не возражаешь, я позавтракаю, пока мы болтаем. Кстати, ты уже не пользуешься тем одеколоном, который продавали в розлив. Он вызывал удушье.
— Теперь я пользуюсь «Андрос».
Я смотрел на него с комическим восхищением.
— Это все Эльза придумывает, — добавил он скромно.
— На самом деле я уже знаком с твоими ребятами, Гарсиа. Я посмотрел видеокассету, прежде чем показать ее Розе. Не сердись на латиноса. Он защищался, как мог.
Под пристальными взглядами моих стражей я направился к холодильнику, взял стакан, из которого пил виски прошлой ночью, и на три четверти опорожненную бутылку «Дика». Пока я наливал себе живительную жидкость карамельного цвета, я видел, что Гарсиа смотрит на меня, пытаясь скрыть беспокойство за внешней иронией. Роза не проронила ни слова, но тень неудовольствия набежала на ее прекрасное лицо, подобно тому как тень аэроплана омрачает безлюдный пляж. Я передумал: отставил в сторону виски, разрезал апельсины на половинки и принялся готовить сок.
— Где кассета? — спросил Гарсиа.
— Успокойся, — откликнулся я, — она в мусорном баке, там же, где бы следовало быть и всем вам.
— Не стоит так говорить, Макс, — сказал Гарсиа с видимым облегчением. — Я позволяю тебе многое, но не все, не забывай об этом.
— Кто-нибудь хочет? — Никто не пикнул. — Ну и прекрасно. По крайней мере, не придется объяснять принцип действия этого сложного механизма.
Я выжимал апельсины, их густой сладкий сок стекал в стакан, а тем временем мои мозги напряженно соображали, как они сумели найти нас. Предположить, что наше убежище выдали Эльза или Роза, казалось абсурдом. Я решил, что они застукали Эльзу. Мне сразу не понравились ее бесконечные появления и исчезновения. Но в конце концов, разве она виновата, что привлекает внимание больше, чем улыбка на лице уличного полицейского?
— Ты не так уж сильно хромаешь, крестник. Я действительно рад! Как будто просто растяжение подвязки.
— Это называется растяжение связки, Фредо, то есть, извини, крестный.
— Так я и говорю! Растяжение подвязки — правда, забавно? Я думаю, это пошло от того, что человек бежит сломя голову, испугавшись каких-нибудь бритоголовых, шнурки развязываются, он падает — и вот тебе и растяжение подвязки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18