Она металась по квартире в бессильной ярости. Хотелось сделать матери что-нибудь неприятное, отвратительное.Изрезать в клочья ее любимое платье, спалить газовую косынку… Тут же Ника представила, как та станет шарить пальцами по истерзанному платью и в недоумении ощупывать его. Брезгливость, стыд и жалость вновь раздирали ее на части. Необходимо было успокоиться. Взгляд наткнулся на семейный альбом. Ника достала его и стала бесцельно перелистывать. Свадьба матери и отца. Мать, довольная, с вызовом смотрит в объектив. А отец рядом робкий и счастливый. Смотрит на нее и, кажется, не верит глазам. Почему раньше Ника не замечала этих нюансов? Она листала дальше, но картина менялась только в композиции. Суть оставалась прежней. Мать всегда в центре, в куче подруг, друзей, а отец где-нибудь с краю и косит глазами на мать. В этих глазах — восхищение и тихое обожание. Предать эти глаза! Наплевать на его любовь, преданность…Ника листала альбом, и ее ярость принимала новые формы. Нет, она не прошла совсем, но из нее уходили первые поверхностные эмоции. Когда скрипнула дверь и на пороге возникла Элла, Ника осталась сидеть в той же позе, с альбомом в руках.— Дочка, ты дома? — каким-то не своим, будто специально подобранным голосом спросила мама.— Да, я здесь, — ровно ответила Ника с дивана.— Я вот.., забежала к Тосе, рецепт отнесла.— Не ври.Мать остановилась между прихожей и гостиной.Ника смотрела на нее. Мать прислушивалась, словно проверяла, нет ли здесь еще кого-нибудь.— Если ты.., еще раз.., пойдешь к этому Альберту, я все расскажу папе!Лицо матери мгновенно побелело, а затем приобрело малиновый оттенок. Затем снова, уже медленно, начало бледнеть. Ника холодно подумала о том, что если у матери сейчас начнется приступ, та упадет прямо здесь, на пороге, и тогда, чтобы пройти к телефону вызвать «скорую», Нике придется перешагивать через нее. Мать молчала, а грудь ее высоко вздымалась от волнения. Дышала она тяжело.— Ты всю жизнь бегала от папы к чужим мужикам! Ты думала, я ничего не понимаю? Ты не стеснялась меня, даже когда мне было восемь лет! Я все видела! Ты вела себя как животное.— Замолчи!— Нет уж, слушай! Ты называла меня страшными словами, которых ребенку и слышать не нужно, а ведь все эти слова относятся к тебе самой!— Не говори отцу, дочка, прошу тебя, — умоляюще заговорила мать. Впервые она говорила с Никой в таком тоне. — Я виновата перед тобой, проси чего хочешь, только не говори отцу, умоляю!Ника мстительно почувствовала свою силу, и что-то нехорошее поднялось в душе и стало душить ее изнутри жарко и больно.— Боишься! Боишься, что он бросит тебя! Он все вытерпел, белье твое руками стирал, а ты потом его надевала и бежала в посадку! Он всегда заботился о тебе, а ты предала его!Нике тяжело давалось каждое слово, но она все говорила, и выходило хрипло и страшно.— Не надо, доченька, не говори, прошу тебя, — повторяла мать, шаря руками перед собой. — Ты не понимаешь, ты еще мала! А когда вырастешь, ты поймешь меня.— Тебя? Никогда!— Ты на меня похожа, ты будешь точно такая, как я!Мать пыталась найти Нику руками. Девушка поднялась и вихрем пронеслась мимо матери. Та двинулась на звук, шаря перед собой дрожащими руками.— Дочка, подумай! Не надо говорить папе. Подумай о нем, ты ведь его любишь…Ника сидела на письменном столе в бывшей комнате Славика и не шевелилась, как бывало когда-то давно. Не выдавая себя ничем. Мать металась в пространстве, пытаясь найти ее.— Ты станешь женщиной и поймешь меня…Ника не подавала признаков жизни. На диван прыгнула кошка, и пружина под ней чуть скрипнула. Чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно, чтобы Элла мгновенно развернулась и продолжила свою речь в сторону дивана:— Ты не знаешь, дочка, что такое лишиться возможности видеть. — Голос матери приобрел слезливость. — Я не вижу, как растут мои дети, не вижу, что творится вокруг, как день сменяет ночь. Я лишена всего. Всего, что приносит удовольствие. Мне осталось только одно…Ника молчала. Кошка внимательно слушала мать. Но матери тошно стало от Никиного молчания. Она вдруг упала на колени и поползла в сторону дивана. Ника в ужасе наблюдала эту картину и не могла, не решалась пошевелиться. Она ненавидела себя за все, что говорила матери, вся ее ярость и нетерпимость переплавлялись в тягучее и липкое, точно смола, чувство вины.— Дочка, я что хочешь для тебя сделаю! Все отдам, скажи, что ты хочешь?Мать сдирала с пальцев свои золотые перстни.Один — с рубином, другой — с янтарем, и протягивала кошке.В этот момент в замке зашевелился ключ. Кошка спрыгнула с дивана и побежала встречать хозяина, Мать поспешно поднялась и, нащупав руками диван, села.— Чего это вы сумерничаете?Отец, как всегда, с улыбкой, глаза сочатся добротой.— Так, разговариваем. — Ника спрыгнула со стола и шагнула к отцу. — Мой руки, будем ужинать.— Сядь, отец, — вдруг ровным, бесстрастным голосом произнесла Элла. — Поговорить надо.Ника настороженно посмотрела на мать. Отец сел рядом с матерью, и кошка мигом беззастенчиво прыгнула к нему на колени и заурчала бурно, на всю комнату.— Я вот подумала… Не можем мы с тобой, отец, вечно дочку держать на привязи. Пора ей становиться самостоятельной.Сердце у Ники оборвалось и повисло на ниточке. Отец гладил кошку и хитровато поглядывал на дочь.— Раз уж она дорогу себе определила, школу заканчивает хорошо, то пусть пробует себя. Едет, поступает. Нечего ей за нас держаться. Мы с тобой, отец, и сами справимся.Отец порывисто обнял мать и поцеловал в волосы.— Умница! — Подмигнув Нике, добавил:— Золотая у нас мать! Ни у кого такой нет!Невыносимо. Ника опустила голову, чтобы не видеть счастливого и растроганного лица отца. Он же решил, что дочь тронута решением матери до слез.— Я знал, Эллочка, что ты придешь к этому решению. Знал! Пусть у детей все будет лучше, чем у нас, пусть они летят. А мы с тобой уж станем их дома дожидаться, как два голубка. Наше дело такое.Родители поднялись и отправились на кухню. Отцу хотелось разговаривать. Ника осталась стоять у стола.Одержанная победа горчила. В душе было пусто. Свобода была куплена слишком дорогой ценой. Глава 6 — Общежитие общежитием, а к нам приходи, как домой, — напомнила тетя Оксана, перед тем как, припудрив щеки, упорхнуть.— Я и так у вас пропадаю! — крикнула Ника, но дверь за теткой уже захлопнулась.— У нас не пропадешь! — сделала вывод Инга и захлопнула толстенный англо-русский словарь. — Надоело зубрить. А этот перевод меня скоро доконает. — Инга выдернула у Ники из рук конспект. — Переучишься! Давай поболтаем!Она притащила из кухни миску со сладким хворостом и включила телевизор. Ника собрала тетрадки и легла на диван рядом с Ингой.Показывали «Клуб путешественников». Узкие низенькие улочки Испании тянулись к морю.— Представляешь, если бы мы с тобой были сейчас там? — по своему обыкновению, размечталась Инга.— Не представляю. Я языка не знаю.— Да ну тебя. Вечно ты на все смотришь с практической стороны. А в идеале? Смотри, какие там мужчины. Смуглые, стройные! Сплошные тореадоры.— Ну а о чем бы ты с ними говорила? — поинтересовалась Ника.— Зачем говорить? Они сами бы говорили, они бы падали у наших ног, а мы с тобой…— Да ну тебя, Инга, вечно тебя куда-то заносит. У тебя Ромка есть.— Есть, — согласилась Инга и потянулась за хворостом. Она пристально посмотрела на сестру и, выдержав паузу, как бы невзначай заметила:— В воскресенье мы с Ромкой едем к нему на дачу. С ночевкой.Ника повернулась и уставилась в упор на сестру.Та смотрела на экран как ни в чем не бывало. На самом деле она наслаждалась произведенным эффектом. И тут она обошла сестру. Ника со своим провинциалом по подъездам прячется, а она с Романом — на дачу.— Вдвоем? — уточнила Ника.— А ты как думала? Кстати, маме я скажу что ты едешь с нами.— Понятно. А ты не боишься, Инга?— Что мама узнает?— Нет, я не об этом. У тебя же с ним ничего не было. Ты действительно этого хочешь?Инга задумалась, потянулась за салфеткой и Вытерла губы.— Не знаю. Мне интересно. Разве тебе самой не интересно, как это все бывает? Вокруг этого столько шума…— Ну, не знаю… Чтобы вот так, из любопытства?— Ты трусиха. Я не такая. Я хочу наконец испытать то блаженство, о котором столько трубят.— А когда он тебя целует? — удивилась Ника. — Когда вы целуетесь, ты что-нибудь такое чувствуешь?Инга задумалась. Выражение лица у нее сделалось такое, словно она решала мировую проблему. Ее белые когда-то волосы стали темнеть, и теперь, чтобы оставаться блондинкой, ей приходилось обесцвечивать их перекисью. От этого они становились ломкими на концах. Впрочем, это Ингу не только не портило, наоборот, делало в глазах Ники более взрослой. Ведь она сама еще ни разу не красила волосы. По длине она старалась обрезать их, как Инга, — до плеч, невольно пытаясь подчеркнуть сходство с сестрой. Впрочем, фигуры у них действительно были похожи — обе гибкие, стройные, одного роста. Но как Ника ни старалась, она до сих пор не научилась смотреть на жизнь так же легко, как сестра.— Когда целует? — повторила Инга, собрав бровки у переносицы. — Нет, когда целует, мне ничего такого не хочется. Иногда мне кажется, что все — враки, что ничего такого и не существует. Может быть, это выдумки о каких-то там поцелуях, что вызывают внутри почти взрыв, о том, что кровь бежит быстрее, и так далее. Мы с Ромкой по-всякому целовались, и я ничего такого не испытывала. Ой, как это скучно!Инга подскочила и уселась по-турецки, прижав к животу плюшевую собаку.— Знаешь, Ромка говорит, что поцелуи — это все игрушки для маленьких, это все не то. Нужно попробовать настоящий секс!Инга решительно ударила плюшевую собаку кулаком между глаз. Игрушечные глаза с бегающими зрачками съехались у переносицы.Ника зажмурилась и тихо засмеялась.— Чего смеешься? — насторожилась Инга.— Так…— Ну-ка выкладывай! Нет, ты меня на смех поднимаешь, что ли? — Инга шлепнула сестру игрушкой. — Разве у вас с Колей не так? — Она вытянулась рядом с сестрой и подперла голову кулаками.— Не так… — протянула Ника. По ее лицу плавало блаженство. — Когда он меня целует, я схожу с ума…Мне кажется, что мы летим в пропасть… Что у меня под ногами нет земли…— Ну-ка, ну-ка, поподробнее!— Когда он первый раз меня поцеловал… — Ника закрыла глаза, словно так удобнее было восстанавливать в памяти ощущения. — Я думала — упаду в обморок. Но он крепко держал меня обеими руками, был такой нежный…— А потом? — Глаза Инги сверкнули почти болезненным любопытством.— Потом мы целовались везде — под лестницей в институте, в метро, в ГУМе, на Чистых прудах, в общежитии…— Да не перечисляй ты ГДЕ, расскажи лучше КАК!Инга нетерпеливо махнула собачьим ухом. Голову своей игрушки она пристроила под подбородком.— Когда он наклоняет голову и я ощущаю его запах, мне самой хочется потянуться к нему лицом, потрогать рукой его кожу…— У него нет прыщей?Ника прыснула и потом расхохоталась.Инга в недоумении уставилась на сестру.— Как будто я спросила что-то из ряда вон выходящее! Вокруг полно прыщавых парней. Можно подумать; у вас на Руднике атмосфера особая.— Он не из поселка, а из города, я же тебе говорила…— Какая разница! Велик город… И ведь вот надо было тебе с ним в Москве встретиться. Или ты его нарочно искала?— Да нет же! Разве я тебе не рассказывала? Мы встретились на вокзале. Вместе ехали в одном поезде, возвращались после каникул.— И он тебя узнал? — недоверчиво прищурилась Инга. Что-то ее в этой истории раздражало, она сама не могла понять — что.— Узнал. Потом мы поехали вместе на метро, он проводил меня до общаги, и я пригласила его на чай.— Романтично, — лаконично заключила Инга и снова уселась напротив сестры. — Но не перспективно.— Почему?— А потому. Ты из провинции приехала. Тебе надо не своих братьев-лапотников подбирать, а искать москвича, чтобы в Москве остаться.Ника только улыбалась, слушая рассуждения сестры.— Хочешь, я тебя познакомлю с кем-нибудь из Ромкиных друзей?Ника повертела головой. Нет. У нее есть Коля.Глупенькая Инга! Разве кто-то может сравниться с Колей?— Ну чем, чем он тебя так покорил? — не унималась Инга. — Почему ты от него так тащишься? К тебе с вашего курса кто-нибудь клеился?Ника кивнула.— Ну и?..— Ты знаешь, Инга… — Ника уселась напротив сестры и положила на колени подушку. — Я не хочу тебя обидеть и обобщать не хочу. Но мне показалось, что в Москве ребята больше сосредоточены на себе.— Что ты имеешь в виду?— Даже если ты их чем-то заинтересовала, то все равно — разговоры о себе, какой я умный или крутой.Самолюбования много, снобизма.— А Коля?— А Коля, он — рыцарь. Он и руку подаст, и через лужу перенесет, и… Он совсем другой! Коля заботливый. Вот я болела, он меня чаем с ложечки поил, за лекарствами бегал.— Рисуется! — фыркнула Инга.— Да нет же! Он очень искренний! Все, что он делает, — все честно. Я ведь его давно знаю. В лагере в него все девчонки были влюблены.— Это еще ни о чем не говорит.Спор прервал звонок в дверь. Пришел отчим Инги, Геннадий Львович. Он сразу бросился к телевизору и согнал их с дивана.— Девчонки, футбол! Переключаем на футбол и — тихо у меня, мышками!— У-у, — скривилась Инга, — опять футбол… — Но тут же скомандовала Нике:— В ванную!Сестры заперлись в ванной. Ника устроилась на табуретке между батареей и стиральной машиной. Пена под струей вода разрасталась и пухла.— Погадай мне! — попросила Инга, пробуя пальцами ноги температуру воды в ванне.— На кого? На тебя? На него?— На меня.Ника достала из кармана висящего здесь же клеенчатого фартука колоду карт. Колода — сугубо гадальная, ее прячут здесь от родительских гостей, чтобы не заиграли.— Ну? Дорога выпадает?— Погоди. Король крестовый. Хлопоты. Разговор с бубновой дамой.— А дорога?— Это я тебе что было раскинула. Теперь — что на сердце.Ника раскладывает карты на белой поверхности стиральной машины.— На сердце свидание. Интерес твой. Король опять крестовый. Вот видишь, карты не врут!— А под сердцем?— А под сердцем.., постель!— Да? Значит, все-таки будет?От возбуждения блеск в глазах Инги становится мерцающим. Ее белая головка в облаке искристой пены кажется Нике воплощением беззащитности и кротости. Но Ника хорошо знает сестру. Это только видимость. Инга — очень целеустремленный человек. Ей, Нике, еще поучиться у сестры. Внешность у Инги ангельская. На ее нежных руках с тонкими, какими-то даже детскими пальчиками абсолютно ровные, один к одному, длинные, идеальной формы, ногти. Ножки тридцать пятого размера имеют опять же трогательно-розовые пальчики, которые хозяйка никогда не забудет вовремя обработать и покрыть лаком. Нике далеко до Инги. Руки по сравнению с руками сестры ей кажутся грубоватыми, как их ни мажь кремом. И как это Инга умудряется в любой ситуации выглядеть с иголочки и будто только что от парикмахера? Впрочем, Нике грех жаловаться. Небо ей ниспослало любовь.Это важнее.— А на себя погадаешь? — поинтересовалась Инга, разглядывая вытянутую из воды ногу.— Нет, на себя не буду.— Не хочешь знать свое будущее?— Хочу, но не буду.— Странная ты, Никуша. — Инга блестит глазами из своей пены. — Иногда мне кажется, ты что-то таишь в себе. Что у тебя есть тайны от меня, честное слово.— С чего ты взяла? — искренне удивилась Ника. — Какие такие тайны?— Ну, например, у меня от тебя секретов нет. Я с тобой всем делюсь. Даже самое интимное рассказываю.— И я.— Правда? Правда-правда? — Инга кинула в сестру клочок мыльной пены.— Конечно!Ника сунула колоду в карман фартука.— А если у тебя с Колей что-то такое будет.., ты ведь мне расскажешь?Ника молчала. Она не планировала это событие, как планировала его Инга. Это нелепо и смешно.Она пожала плечами.— Смотри же! У нас нет друг от друга тайн! — напомнила сестра. * * * То, что машина, на которой Инга с Романом ехали на дачу, принадлежала не Ромке, а его отцу, Ингу ничуть не смущало. Машина отцова и дача отцова. Но когда-нибудь… Инга хорошо знала это правило: есть у отца — будет к у сына. Впрочем, в отношениях с парнями материальная сторона для Инги никогда не стояла во главе угла. Боже упаси. Это люди, выросшие в нищете, как правило, рвутся в клочки из-за материального благополучия. Она — нет. Она, слава Богу, никогда ни в чем не нуждалась… А случись такое — два отца не дадут пропасть. Нет, ее занимало другое…Но, что ни говори, приятно ехать в просторной «Волге» цвета зимнего вечера, рассекать засыпанное снегом Подмосковье и предвкушать пьянящий свободный вечер…Дача Ромкиных родителей оказалась двухэтажным строением вполне в профессорском духе 80-х: скромненько, но со вкусом.Пока Ромка расчищал снег перед гаражом, Инга открыла дверь и вошла внутрь. Уютненькое гнездышко. Плетеное кресло-качалка, стеллажи с книгами, камин, диван с небрежно наброшенным клетчатым пледом. И ни-ко-го.Инга громко хлопнула в ладоши и подпрыгнула.Свобода! Она — в недосягаемости для мамы, для отца, для дяди Гены, для всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35