— Тебя кто-то обидел? Ты плакала? Расскажи мне…От теплоты ее голоса, от чужого участия Ника как-то сразу вся обмякла, растаяла и заревела. И брат, и его спутница одновременно кинулись искать носовой платок.— Рассказывай толком, — приказал брат, сунув ей в руки клетчатый мужской платок, который она сама накануне положила в карман его пиджака. Так делалось обычно с тех самых пор, когда Ника начала самостоятельно стирать и гладить все вещи брата. Лет шесть назад. Ника уткнулась носом в братнин платок, но успокоиться не смогла. Брат сильно встряхнул ее за плечи. Она икнула.— Ты можешь внятно сказать, что стряслось? — раздраженно вопрошал он, а Юлия Юрьевна только молча гладила ее по спине.— Я.., я разбила стекло в кабинете физики… — наконец сумела она склеить непослушные слова.Брат тяжело вздохнул.— Так, — строго сказал он. — Шагай домой, а я…Нет, жди меня здесь. Одна не ходи. Наговоришь там…— Ну вот что, — вмешалась Юлия Юрьевна. — Девочке нужно умыться и привести себя в порядок.Сейчас мы зайдем ко мне. А ты сходи в школу. Нужно уладить со стеклом.При взгляде на Юлию Юрьевну глаза брата потеплели. Нике удалось справиться с рыданиями. Переложив на чужие плечи часть своих проблем, она почувствовала облегчение. Брат что-то шепнул на ухо Юлии Юрьевне. Щеки у той в ответ порозовели, что сделало ее еще привлекательнее.— Пойдем! — Женщина обняла Нику за плечи.В квартире Юлии Юрьевны царила уютная теснота. В единственной комнате стояли стол со швейной машинкой, два кресла с торшером и детская кроватка с мягкими игрушками внутри, наскоро застеленный пледом диван. Словно на нем спали днем. Мать ее за такую небрежность поругала бы. Ника сама с утра застилала все постели. Внимание девочки привлек большой темный комод. На нем, как на витрине, красовались куклы. Куклы были настолько необычны, что Ника подошла поближе, чтобы рассмотреть. Это сплошь были миниатюрные скульптуры. Лица кукол были живыми и внимательными. Они пристально и выжидательно смотрели на пришелицу. Каждая — образ. Очарование. Тайна. А костюмы! Что за великолепные костюмы были на них! Длинные бальные платья, бархатные амазонки, прозрачные накидки, шляпки, муфты, пелерины…— Нравится?Ника не заметила, как Юлия Юрьевна возникла у нее за спиной.— Очень! — призналась Ника.— Ты тоже можешь научиться изготавливать не хуже.— Я?! — Ника недоверчиво покачала головой.— Никакого сомнения. А пока сходи-ка умойся.В ванной Ника долго терла мылом руки и несколько раз намыливала лицо. Рядом с миловидной, с мягкими движениями, женщиной Ника чувствовала особенно остро свою угловатость, подростковое несовершенство.Вернувшись, она забралась в кресло и спрятала ноги с зашитыми колготками под сиденье. Юлия Юрьевна зашивала ее фартук.— Зачем вы… Я сама бы зашила… Я умею.— Ты с кем-то подралась?В тоне не слышалось осуждения. Будто драка было делом обычным. Даже для такой взрослой девицы, как Ника.— Да. С девчонками. Они обзываются. Они зовут меня цыганкой.— Почему? — Юлия Юрьевна оторвалась от шитья. — За твои черные глаза?— Думаю, что нет. — Ника с вызовом посмотрела на нее. — Я не одеваюсь, как они. Не пришиваю к форме белые воротнички. Не ношу капроновых колготок.— Почему? — Юлия Юрьевна смотрела на девочку с неподдельным любопытством.Ника дернула плечом:— Некогда мне заниматься такими глупостями. У меня дел полно.— Да, я знаю, — согласилась женщина. — Тебе приходится много работать по дому. Ты помогаешь маме. Но.., это ведь не значит, что ты не должна следить за собой?— Я слежу. Я сама стираю свои вещи, сама зашиваю. Даже покупаю себе одежду, — возразила Ника.Ей было неловко в этой уютной квартире с куклами и Юлией Юрьевной, которая, как оказалось, все про нее знала.— Молодец. — Юлия Юрьевна подошла и положила фартук ей на колени. — А почему у тебя колготки зашиты красными нитками?Ника опустила глаза на пальцы ног и поспешно спрятала ноги под кресло.— Коричневых не было.— Думаю, дело не в этом. — Женщина опустилась в кресло напротив Ники. — Если бы ты зашивала для Славика или для мамы, или для папы, то, наверное, нашла бы нужные нитки. В крайнем случае одолжила бы у соседки.Ника пожала плечами. Она не понимала, куда клонит женщина.— Просто ты почему-то не любишь себя. Всех любишь, а себя — нет. Это не правильно. Себя нужно любить, Ника. Тогда и другие будут тебя любить.— За что же мне себя любить? — удивилась Ника. — Я обыкновенная.— Как за что? — поразилась собеседница. — Разве в тебе нет достоинств? Ты лучше меня знаешь, что есть! В свои четырнадцать лет ты держишь на себе весь дом! Ты готовишь, стираешь, гладишь на всю семью, ты хорошо учишься при этом. Разве этого мало?— Откуда вы все знаете?Юлия Юрьевна улыбнулась:— Мне интересно все, что касается твоего брата. Я знаю, что ваша мама ослепла, когда работала в лаборатории на «Пластике». Что твой папа шахтер. И что по ночам у тебя бывают кошмары…Ника покраснела.— А вы говорите, что я должна себя любить. Любят не за это. Вон Славик не умеет готовить, он не стирает и даже на дачу не любит ходить. А его все любят — Все?— Ну да. И родители, и соседи, и тетя Тамара с тетей Розой — мамины подруги. И тетя Кристина с тетей Альбиной — мамины сестры. Он всегда был послушным и спокойным. А я до сих пор кричу по ночам. Славика все любят, — повторила она. — И я. И вот даже вы.Юлия Юрьевна слушала про Славика с улыбкой, а на последней фразе опустила глаза, не гася улыбку.— Да, это так. Но разве все твои родственники не любят тебя? Не может быть такого!Ника снова пожала плечами"— Не знаю. Может быть, только папа.— Нет, это не дело. Я уверена, что ты ошибаешься. Славик никогда не говорил мне ничего подобного… — Юлия Юрьевна поднялась и зашагала по комнате. — Ты умная, красивая девочка. Откуда у тебя такое отношение к себе?— Скажете тоже — красивая! — недоверчиво усмехнулась Ника. — Вот вы действительно красивая.— Боже ты мой! — воскликнула женщина и схватила Нику за руку. Потащила ее к комоду, над которым висело закругленное, продолговатое, как дыня, зеркало. — Давай смотреть вместе.Ника настороженно взглянула в зеркало. Оттуда на нее взирала кареглазая девчонка с поцарапанной щекой и выбившимися из хвостика непослушными прядями темно-каштановых волос. У девочки был недружелюбный взгляд, оттененный густыми мазками ресниц. Распухшие от слез губы казались больше и ярче, чем были на самом деле.— Главное на лице — глаза, — сообщила Юлия Юрьевна. — А они у тебя очень красивые. Оттого что глаза темные, взгляд получается особенно выразительным. Даже жгучим. А ресницы! — продолжала она. — Твои ресницы не придется даже подкрашивать!Ника без особого доверия слушала мелодию ласкового голоса. Впервые о ней кто-то говорил ТАК. «Она хвалит меня из-за Славика. Потому что я его сестра», — подумала Ника, но спорить не стала. Ей было приятно.— Вдобавок ко всему у тебя прекрасная форма бровей. Они прямые, как два расправленных крыла. В них присутствует полет…Ника открыла рот.— А волосы! У тебя густые богатые волосы. Нужно только правильно их подать. Ты портишь их резинкой.Женщина ловко освободила Никин конский хвост и протянула ей резинку. У Ники дома было полно таких — из велосипедной камеры. Резинка была сплошь в оборванных спутанных волосах.— Нужно ополаскивать их отваром крапивы.— У нас вокруг дачи полно крапивы, — отозвалась Ника.— У тебя все наладится. Нужно только уделять себе больше внимания.Ника стрельнула глазами на рукава своей формы.Оба рукава выглядели так, словно их жевала корова. Да не обращала она внимания на такие детали. А оказывается, надо. Хотя Ника очень сомневалась, что это поможет что-нибудь изменить в ее жизни.Конечно, такой женщине, как Юлия Юрьевна, виднее.Вон она какую красоту творит самостоятельно! Ника осторожно взяла в руки одну из кукол. Это была восточная красавица. Ее точеное личико и плавный изгиб тонких рук были совершенны. Разве возможно такое изготовить самой? Здесь, у них на Руднике?— Приходи ко мне в клуб, я тебя научу, — прочитала ее мысли Юлия Юрьевна. — У тебя получится.— Вряд ли я смогу.., у меня не хватает времени ходить в кружки.— Глупости, — нахмурилась женщина. — Насколько я знаю, твой брат все детство провел в спортивных секциях. Так почему же ты не можешь? Средневековье какое-то! И не отказывайся! В пятницу, в три часа я буду тебя ждать. Глава 2 Ника уже засыпала, когда услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Славик вернулся. Ника прогнала от себя сон. Нужно спросить, что там со стеклом. Против своего обыкновения брат не пошел на кухню, а сразу нырнул в комнату к сестре.— Ты не спишь?— Нет.Ника как солдатик села на раскладушке. Сна как не бывало.— Ты маме что-нибудь говорила? — спросил Славик, снимая пиджак.— Про стекло?— При чем тут стекло?Ника замолчала. Она не всегда понимала брата.— Ты говорила родителям.., где.., видела меня?— Зачем? — не поняла Ника.— Зачем, зачем.., не знаю зачем, мало ли… Может, разговор зашел?Славик заметно нервничал.— У мамы были гости. Тетя Роза с тетей Тамарой.Я готовила ужин, а потом мыла посуду. Мама ничего про тебя не спрашивала.— — Вот и хорошо. — Славик скинул брюки и нырнул под одеяло. — И спросит — не говори. Ты меня там не видела. И ничего не видела, поняла?— Ты стесняешься, что у нее ребенок?— Много будешь знать.., помнишь?Ника промолчала. Какой смысл скрывать? В таком поселке, как у них, это практически невозможно.Кто-нибудь да увидит.— Ты ее любишь? — тихо спросила Ника.— Кого?— Юлию Юрьевну.— Мала еще такие вопросы задавать.— Ничего не мала. Мне четырнадцать. Юлия Юрьевна считает меня взрослой.Ника чуть не добавила «и красивой», но что-то помешало ей.Славик усмехнулся. Диван под ним скрипнул.— Раз с химии убегаешь и стекла бьешь, значит, мала.— А вот и не убегаю! Я химию как раз люблю! — горячо возразила Ника. — А стекло разбила, потому что девчонки назвали нашу мать слепой!— Но она действительно слепая, — немного помолчав, возразил брат.— Это не их дело! — подскочила Ника. Раскладушка жалобно пискнула. — Она разве виновата, что так получилось?!— Никто не виноват. Мама работала на вредном производстве. А твои девчонки — дуры.Ника не ответила. Славик протяжно и звучно зевнул.— Спи, — посоветовал он. — Вставили твое стекло.Петрович за бутылку сделал как новенькое. Не придерешься.— Спасибо, — отозвалась Ника в темноту. Ответом было ровное сопение брата. Он всегда засыпал мгновенно, едва донеся голову до подушки.Никин сон теперь нарушился, отлетел за пределы комнаты. Она думала над словами брата. Когда с матерью случилось несчастье, в доме поселилось словосочетание «вредное производство». Как эхо звучало зловещее «Пластик». Нике было в ту пору около семи, она ни разу не была на работе у матери, и «Пластик» представлялся ей серым косматым чудовищем. Чудовище варило в огромном котле булькающую пластмассу. Люди, работающие на чудовище, должны были спешить туда чуть свет и помешивать пластмассу огромными ложками. Ника невзлюбила слово «Пластик».Повзрослев, она поняла что «Пластик» — это огромный завод со светлыми цехами, душевыми и столовой.Но детская ассоциация закрепилась. Ника для себя решила, что никогда не станет работать на заводе.Тщательно роясь в своих детских воспоминаниях, Ника находила там мать — прежнюю, до того дня.Обычно память подсовывала ей праздники. Мать очень любила праздники — шумные дни рождения, Новый год, майские, октябрьские и все остальные, что предлагал отмечать советскому народу висящий на кухне отрывной календарь.По поводу предстоящего праздника мать затевала в доме уборку. Убиралась мать, пританцовывая и напевая. Казалось, вещи только и ждут, когда мать прикоснется к ним, лезут ей на глаза, просятся в руки. Сама она в старенькой кофточке и подоткнутой юбке была уже праздничной. Отец, заходя в комнату за чем-нибудь, украдкой посматривал на нее — любовался. Все в доме преображалось: доставались тарелки сервиза, ваза на высокой ножке — под фрукты, пузатая супница. Отец ставил в большой комнате раздвижной стол. Мать одним взмахом накрывала его скатертью.Сколько раз Вероника украдкой пробовала обойтись с вещами подобно матери — не тут-то было. Стул обязательно падал, ваза резво выскакивала из рук, книги рассыпались. Ника путалась у взрослых в ногах, изнывая от желания быть замеченной и поучаствовать во всеобщей суете. Иногда ей доверяли натирать сухим полотенцем вилки и ложки. Славик не разделял ее энтузиазма. Вся эта кутерьма не занимала его, разве что пластинки подобрать для танцев. И он выбирал из стопки привычный набор: для тети Розы — «Синяя птица», для тети Тамары — «Самоцветы», для мамы — Алла Пугачева.Первым приходил сосед Альберт со своей тихой как мышка женой Кирой — они приносили стулья.Потом сразу приходили остальные гости, и все начинало крутиться по едва уловимому маминому знаку.Мать искрилась весельем, ей шла суета застолья, как новое платье. Она, вероятно, заряжала ее, поднимала настроение и не утомляла.Мать затевала то игру в фанты, то затягивала застольную песню, которую тут же подхватывали тетя Роза с тетей Тамарой, а за ними — все остальные. Мать могла вытащить всех любоваться закатом и прямо посреди двора выпалить частушку, с озорным вызовом глядя в пьяные глаза кого-нибудь из мужиков. Тут уж начинался дым коромыслом. Впрочем, эти обрывочные воспоминания оставались неясны, а с годами становились все более неуловимы. Более четким, выстроенным в памяти, остался ежедневный зимний путь в детский сад — темнота спящего в снегах поселка, мороз и колючий шерстяной платок, туго опоясывающий и колющий щеки.Темноту, сопровождающую их с матерью ранним морозным утром до самого детского сада, Ника воспринимала как должное. А вот лимонный осколок луны, появляющийся изредка на темно-синем или черном фоне — как подарок доброго волшебника.Поселок до сих пор плохо освещается, потому что находится на задворках, на самой окраине города. Ника в свои шесть лет, конечно, слышала от взрослых, что где-то в городе есть места, просто залитые светом. Что по ночам на некоторых улицах горят фонари, а витрины магазинов сияют разноцветными фонариками. Но представить такое трудно. Ее мир ограничен дорогой из дома в детский сад и обратно, огражден желтыми квадратами двухэтажных домов и горкой во дворе. Мир состоит из мороза, темноты и скрипа шагов. Мать торопится на завод, и Нике приходится живо семенить за ней, перебирая валенками. У мамы сапоги скользят по подмороженной за ночь дороге — мать то и дело теряет равновесие, с трудом удерживаясь на ногах. Двигаться приходится чуть ли не на ощупь. Впрочем, Ника знает наизусть все нюансы ежедневной дороги. Она с удовольствием сообщает:— Забор с дыркой. А вот уже колонка. Барак с сараем. Почта! Мам, почти пришли!Мать и сама видит, что пришли. Но на самом подходе, на повороте, мать не удерживается и падает навзничь, увлекая за собой Нику. Ника слышит глухой стук и валится на мать, как кулек с мукой — мягко и беззвучно. Зато мать охает от боли — ударилась. Она лежит на скользкой наледи, вытянувшись во весь рост.— Мамочка, вставай. — Ника тянет мать за рукав, пыхтит. Та садится на льду, крутит головой.— Подожди, дочка. Ударилась сильно, в глазах темно.— Темно потому" что луны нет, мам. Вставай, я тебя поведу.Но мать еще долго озирается и трясет головой. У Ники уже начинают мерзнуть ноги, и она хнычет.Потом, в раздевалке, мать еще долго трет виски ладонями, а Ника не может справиться с пуговицами — руки замерзли.Почему это незатейливое воспоминание отложилось в ее голове особенно ярко и зримо, Ника не задумывалась. Оно просто неожиданно всплывало во всех подробностях и чем-то неуловимым волновало душу.Плавая в своих думах от впечатлений прошедшего дня к давним, осевшим где-то глубоко, Ника заснула. Сон ее поначалу не был окрашен сновидениями, но потом вдруг она ощутила себя в темноте. Ника узнала эту темноту и испугалась. Во сне она поняла, что это уже было, что темнота имеет границы, но где они проходят, никогда не угадаешь. Появилось предчувствие, что из этой темноты должно родиться что-то страшное, что уже возникало не раз. Ника начала лихорадочно искать выход из густой темноты, тыкаться от стены к стене в поисках двери. И спиной почувствовала то страшное, что ожидала. Оно появилось. Ника резко развернулась, но во сне это получилось медленно. Замыслы расходились с реальностью сна. В пространстве плавали две белые как мел руки, которые, перебирая пальцами, ощупывали темноту. Ника попыталась закричать, но крик ее выходил ватным, беззвучным, ноги сковывало тяжестью, она побежала, но белые руки проворно двигались в том же направлении. Комната вытягивалась до размеров коридора. Ника бежала, с трудом передвигая тяжелые свинцовые ноги.…Она проснулась, мокрая от пота. Было еще рано, но свет уже заслонил собой тьму за окном и просочился в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35