Отойти на сто метров, иначе мы
взрываем вагон и все вокруг!" Репродуктор кашлянул и затих. Минуту спустя
раздалась команда, румынский офицер пробежал вдоль строя, вдруг ударил
кого-то из солдат кулаком по лицу - у того слетела пилотка. Шеренга
развернулась кругом, солдаты закинули автоматы стволами вниз за спину,
перестроились в колонну и протопали с платформы, плотным квадратом стали
за маленьким вокзалом. Тогда дверь вагона растворилась, из нее, спотыкаясь
и теснясь, выдавилась какая-то странная группа. Когда все оказались
снаружи, стало понятно, почему они двигаются так неуклюже: туго связанные
полотенцами рука к руке люди образовали кольцо, в середине которого,
сильно согнувшись, шли Елена Валентиновна с собакой на руках, Ольга с
газовым пистолетом, направленным на ближайших к ней заложников, Валечка и
Гена с готовыми к стрельбе "макаровыми" и Сергей Ильич, тяжело хромая,
несущий громоздкую коробку, от которой в вагон тянулись постепенно
разматывающиеся провода. Опять раздался крик - на этот раз это был голос
Гены: "Мы отключим взрыватель, только сев в машину! Мы заберем с собой
четырех заложников! Они будут освобождены после переезда в Австрию! Никому
не двигаться - взрыватель не отключен!" Кольцо людей медленно топталось,
постепенно приближаясь к автомобилю. Вот они уже рядом, вот уже Гена,
поднырнув под связанные руки, резко открыл сдвижную дверь микроавтобуса,
вот уже Елена Валентиновна в машине, Ольга, Валечка... "Ну, вот и все", -
подумал Сергей Ильич, и ему показалось, что зри они все так боялись -
почти до остановки сердца, до тьмы в глазах - план не мог не сработать в
той стране, где давно уже отвыкла власть от малейшего сопротивления...
Вспыхнули и со всех сторон мгновенно осветили залитую за секунду до
этого поздними синими сумерками платформу военные прожектора, с неба
прогремел голос с отличным рязанским выговором: "Заложникам, лечь на
землю! Ложись!" - одновременно с крыши вагона, следующего за СВ, ударили
пять выстрелов, скорчился у автомобильного колеса, прижимая к груди
бессмысленный ящик, Сергей Ильич, рухнула, будто оступившись у балетного
станка, Валечка, зазвенело заднее стекло "фольксвагена", а на платформу
уже прыгали с крыши вагона солдаты в черных комбинезонах с красными
погонами и буквами "ВВ" на них, полосовали воздух над станцией
трассирующие очереди, методично - секунда-выстрел, секунда-выстрел -
действовали оставшиеся на крыше снайперы, а голос с неба гремел:
террористам - бросить оружие! Бросить оружие, вам сохранят жизнь, бросить
оружие!"
Елена Валентиновна сидела на полу машины, между задним и средним
сиденьями, начинающий просыпаться Сомс тихо повизгивал и дергался у нее на
руках, глаза ее ничего не выражали, только сильно слезились от гари. Ольга
стояла на четвереньках, вытаскивала из сведенной руки Валечки тяжелый
пистолет - газовый пугач валялся рядом. Все двигались медленно, как под
водой, и время ползло медленно, и Елене Валентиновне вдруг представилось,
что сейчас она вынырнет и увидит яркое небо, веселый пляж и чуть вдали -
белый корпус пансионата, опоясанный белыми лентами балконов. В машину
вполз Гена - левый рукав его защитной куртки стал темно-красным, под
локтем был зажат пистолет, и опять Елене Валентиновне представилось, что
сейчас она вынырнет и поплывет дальше, вспоминая глупое кино со стрельбой
и приключениями... Гена следом за собой втащил - без лишних церемоний,
просто за шиворот - того самого, в тренировочном, толкнул его на сиденье,
снова свесился в дверь и втащил за шиворот же еще одного - это был румын,
железнодорожник в синем мундире со множеством медных пуговиц, с разбитым в
кровь лицом. Перед дверью двигалась, переливалась толпа - связанные люди
тянули друг друга, одни лежали на земле, другие пытались встать, третьи
отползали в сторону, и все оставались на месте, мешая друг другу и все
плотнее заслоняя собой дверь.
Выстрелы прекратились. Время пошло обычным образом, Елена
Валентиновна услышала за окном крики по-румынски, часто повторялось
"Стоп-стоп!", отвечали явно русские голоса, но слов разобрать было нельзя.
"Ну, девочки, сейчас по газам", - жутковато-веселым голосом сказал Гена,
рыжие его кудри стояли шапкой, по лицу тек грязный пот, но светлые глаза,
конечно, сияли в темноте - и снова померещилось Елене Валентиновне.
"Внимание, слушайте меня! - заорал тут же в дверь Гена. - У нас в руках
советский партийный работник и румынский гражданин! Мы убьем их, если
только последует хоть один еще выстрел с вашей стороны!" Ответа не было.
"Ты машину водишь?" - спросил Гена у Ольги, та замотала головой молча. "Я
попробую", - неожиданно для себя сказала Елена Валентиновна, передала уже
во всю силу визжавшего Сомса Ольге, села за руль. Гена запихал совершенно
уже обмякшего секретаря и бешено орущего, но нисколько не
сопротивляющегося румына на заднее сиденье, погрозил им стволом пистолета,
задвинул дверцу, скомандовал: "Ручной тормоз, справа сзади, отпустить.
Ключ повернуть. Ну, сцепление... да слева же, плавно!.." - и они поехали,
поехали, поехали! Румыны действительно заправили полный бак бензином, да
еще оставили в машине аптечку. Ольга уже перетягивала Гене бинтом руку -
пуля прошла через плечо навылет, кость вроде бы была цела. Гена для
порядка держал перед носом румына пистолет, глядел в проем разлетевшегося
в пыль заднего стекла. Уже далеко, словно на маленьком ярко освещенном
экране, двигались фигуры людей на станции - солдаты ходили вокруг плотной
толпы заложников, развязывали полотенца, а чуть в стороне, на пыльном
асфальте платформы, тускло отсвечивающем под прожекторами пыльном асфальте
лежали две, быстро сливающиеся с этим страшным асфальтом фигуры - согнутая
Сергея Ильича и ничком, во весь рост, с закинутыми за голову руками, почти
касаясь ими головы мужа, - Валечка. Гена смотрел назад, не мигая.
Ольга вытерла лицо румыну, оказалось, что у него всего-навсего выбит
зуб - Гена нечаянно заехал локтем, когда схватил его, невесть откуда
взявшегося под пулями, и поволок в машину. Доблестный краснопресненец
сидел, будто онемев, из глаз его текли слезы, время от времени он отлеплял
от ног мокрые тренировочные штаны, вдруг шепотом начал молиться -
"Господи, помилуй меня, прости мне..." - довольно ловко для мастера совсем
других речей. И Гена впервые сорвался: "Молчи, сука, - орал он, размахивая
стволом перед белым, мертвым лицом, перед закрывшимися в смертном страхе
глазами, - молчи, блядь советская, молчи! Ты кого убил, ты знаешь, кого
убил?! Сука, гадина, гнида..." - и всем в машине казалось, что
действительно этот обоссанный поганец убил несчастного художника и его
жену. "Им отказано окончательно, - сказала Елена Валентиновна, -
окончательно..."
Машина шла по ровному шоссе хорошо, километров через сорок Елена
Валентиновна уже перестала налегать на руль всей силой - поехали, почти не
виляя. Когда ей было шестнадцать лет, в Юрмале, учил ее управляться с
"виллисом" один латыш - она была рослая, он почти ничего не знал по-русски
и считал ее себе ровней, хотя был совсем взрослый человек, успел даже
послужить в ульманисовской авиации, на побережье скрывался от высылки...
"Спасибо, Эрик", - вслух поблагодарила сероглазого латыша Елена
Валентиновна, хотя тут же подумала - может, его и в живых-то давно нет,
кого благодарит?.. Дочь покосилась на нее с ужасом и состраданием.
Спереди и сзади них мчались полицейские "мерседесы", время от времени
оттуда через громкоговорители взывали: "Террористы! Ваши требования будут
выполнены! Не проливайте кровь! Вы направляетесь к австрийской границе, не
проливайте кровь!" Машина неслась уже почти ровно, включенные Геной фары
бросали сильный свет на темное, почти черное шоссе, по сторонам мелькали
указатели - Гена следил за ними, проверял по срисованной еще в Москве, еще
в другой, странной теперь тихой жизни карте - ехали правильно, к границе
кратчайшим путем...
Суд Австрийской Республики приговорил Гену и Ольгу за незаконное
проникновение в страну и акты террора к трем годам, Елену Валентиновну от
наказания освободили - врачи признали ее психически невменяемой. Ни о
какой выдаче, конечно, не могло быть и речи.
Впрочем, итальянцы о невменяемости будто и не слышали, наследство
узаконили - все по плану... Иногда в ее саду появляется полицейский -
значит, Массимо опять неправильно поставил машину. Сомсик рычит на
человека в форме, и все трое смеются.
Раз в две недели они ездят из Милана в Австрию. При последнем
свидании Гена на их глазах отжался от пола пятьдесят раз - плечо совсем
зажило. У Ольги же они несколько раз заставали какого-то молодого человека
- в толстой стеганой безрукавке, с серьгой в левом ухе, да Елена
Валентиновна уж начала привыкать к такому. Молодой человек оказался
репортером телевидения, сказал, что обязательно сделает передачу об их
невероятном побеге, Хельга должна очень хорошо смотреться на экране, и
пожилая фрау тоже, они удивят зрителей - обе представляют собой настоящий
австрийский тип красоты, это вызовет дополнительное сочувствие. Массимо
предпочел, чтобы его роль в этой истории была приглушена, как только
можно, а сниматься для передачи отказался наотрез. Ольга была весела,
довольно ловко объяснялась с журналистом по-английски, с Массимо -
по-итальянски, демонстрировала, отойдя подальше от пуленепробиваемого
стекла, разделяющего зал свиданий, новомодную мини, подаренную серьгастым,
- словом, жила в свое удовольствие.
На обратной дороге Елена Валентиновна вспомнила веселящуюся в тюрьме
дочь, прикрыла глаза, чтобы не видеть утомительно виляющее из городка в
городок шоссе, - и увидела больничный парк в снегу, наборную ручку,
торчащую из окровавленной рубахи, Дато, прыгающего на залитой солнцем
волейбольной площадке, увидела сразу весь свой город, в слякоти марта, в
пыли раннего мая, в сиренево-золотых закатах августа, в сумраке декабря,
увидела подсвечивающие в полутьме серые глаза на неопределенно-знакомом
лице - и заплакала, не поднимая век.
В этот день в Москве - кажется, даже и в этот почти час - на
Хованском кладбище хоронили какого-то старика. Похороны были безлюдные -
провожал тоже старик, прилично очень одетый, толстый, страшно и неудержимо
плачущий, да какой-то средних лет, обнаживший у могилы лысую голову,
высокий, очкастый... Довезли на железных высоких салазках гроб
кладбищенские ханыги, они же опустили в яму и засыпали. А старик воткнул в
землю кривоватую палку с плохо прибитой фанеркой, да и побрели оба
провожающих в начинающейся пурге к далекому выходу. Там толстый сел в
машину, вроде бы звал и второго, но тот отрицательно покачал головой,
натянул получше капюшон куртки - и сунул в густо повалившем снеге.
г========================================================================¬
¦ Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory ¦
¦ в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" ¦
¦------------------------------------------------------------------------¦
¦ Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент ¦
¦ (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov ¦
L========================================================================-
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
взрываем вагон и все вокруг!" Репродуктор кашлянул и затих. Минуту спустя
раздалась команда, румынский офицер пробежал вдоль строя, вдруг ударил
кого-то из солдат кулаком по лицу - у того слетела пилотка. Шеренга
развернулась кругом, солдаты закинули автоматы стволами вниз за спину,
перестроились в колонну и протопали с платформы, плотным квадратом стали
за маленьким вокзалом. Тогда дверь вагона растворилась, из нее, спотыкаясь
и теснясь, выдавилась какая-то странная группа. Когда все оказались
снаружи, стало понятно, почему они двигаются так неуклюже: туго связанные
полотенцами рука к руке люди образовали кольцо, в середине которого,
сильно согнувшись, шли Елена Валентиновна с собакой на руках, Ольга с
газовым пистолетом, направленным на ближайших к ней заложников, Валечка и
Гена с готовыми к стрельбе "макаровыми" и Сергей Ильич, тяжело хромая,
несущий громоздкую коробку, от которой в вагон тянулись постепенно
разматывающиеся провода. Опять раздался крик - на этот раз это был голос
Гены: "Мы отключим взрыватель, только сев в машину! Мы заберем с собой
четырех заложников! Они будут освобождены после переезда в Австрию! Никому
не двигаться - взрыватель не отключен!" Кольцо людей медленно топталось,
постепенно приближаясь к автомобилю. Вот они уже рядом, вот уже Гена,
поднырнув под связанные руки, резко открыл сдвижную дверь микроавтобуса,
вот уже Елена Валентиновна в машине, Ольга, Валечка... "Ну, вот и все", -
подумал Сергей Ильич, и ему показалось, что зри они все так боялись -
почти до остановки сердца, до тьмы в глазах - план не мог не сработать в
той стране, где давно уже отвыкла власть от малейшего сопротивления...
Вспыхнули и со всех сторон мгновенно осветили залитую за секунду до
этого поздними синими сумерками платформу военные прожектора, с неба
прогремел голос с отличным рязанским выговором: "Заложникам, лечь на
землю! Ложись!" - одновременно с крыши вагона, следующего за СВ, ударили
пять выстрелов, скорчился у автомобильного колеса, прижимая к груди
бессмысленный ящик, Сергей Ильич, рухнула, будто оступившись у балетного
станка, Валечка, зазвенело заднее стекло "фольксвагена", а на платформу
уже прыгали с крыши вагона солдаты в черных комбинезонах с красными
погонами и буквами "ВВ" на них, полосовали воздух над станцией
трассирующие очереди, методично - секунда-выстрел, секунда-выстрел -
действовали оставшиеся на крыше снайперы, а голос с неба гремел:
террористам - бросить оружие! Бросить оружие, вам сохранят жизнь, бросить
оружие!"
Елена Валентиновна сидела на полу машины, между задним и средним
сиденьями, начинающий просыпаться Сомс тихо повизгивал и дергался у нее на
руках, глаза ее ничего не выражали, только сильно слезились от гари. Ольга
стояла на четвереньках, вытаскивала из сведенной руки Валечки тяжелый
пистолет - газовый пугач валялся рядом. Все двигались медленно, как под
водой, и время ползло медленно, и Елене Валентиновне вдруг представилось,
что сейчас она вынырнет и увидит яркое небо, веселый пляж и чуть вдали -
белый корпус пансионата, опоясанный белыми лентами балконов. В машину
вполз Гена - левый рукав его защитной куртки стал темно-красным, под
локтем был зажат пистолет, и опять Елене Валентиновне представилось, что
сейчас она вынырнет и поплывет дальше, вспоминая глупое кино со стрельбой
и приключениями... Гена следом за собой втащил - без лишних церемоний,
просто за шиворот - того самого, в тренировочном, толкнул его на сиденье,
снова свесился в дверь и втащил за шиворот же еще одного - это был румын,
железнодорожник в синем мундире со множеством медных пуговиц, с разбитым в
кровь лицом. Перед дверью двигалась, переливалась толпа - связанные люди
тянули друг друга, одни лежали на земле, другие пытались встать, третьи
отползали в сторону, и все оставались на месте, мешая друг другу и все
плотнее заслоняя собой дверь.
Выстрелы прекратились. Время пошло обычным образом, Елена
Валентиновна услышала за окном крики по-румынски, часто повторялось
"Стоп-стоп!", отвечали явно русские голоса, но слов разобрать было нельзя.
"Ну, девочки, сейчас по газам", - жутковато-веселым голосом сказал Гена,
рыжие его кудри стояли шапкой, по лицу тек грязный пот, но светлые глаза,
конечно, сияли в темноте - и снова померещилось Елене Валентиновне.
"Внимание, слушайте меня! - заорал тут же в дверь Гена. - У нас в руках
советский партийный работник и румынский гражданин! Мы убьем их, если
только последует хоть один еще выстрел с вашей стороны!" Ответа не было.
"Ты машину водишь?" - спросил Гена у Ольги, та замотала головой молча. "Я
попробую", - неожиданно для себя сказала Елена Валентиновна, передала уже
во всю силу визжавшего Сомса Ольге, села за руль. Гена запихал совершенно
уже обмякшего секретаря и бешено орущего, но нисколько не
сопротивляющегося румына на заднее сиденье, погрозил им стволом пистолета,
задвинул дверцу, скомандовал: "Ручной тормоз, справа сзади, отпустить.
Ключ повернуть. Ну, сцепление... да слева же, плавно!.." - и они поехали,
поехали, поехали! Румыны действительно заправили полный бак бензином, да
еще оставили в машине аптечку. Ольга уже перетягивала Гене бинтом руку -
пуля прошла через плечо навылет, кость вроде бы была цела. Гена для
порядка держал перед носом румына пистолет, глядел в проем разлетевшегося
в пыль заднего стекла. Уже далеко, словно на маленьком ярко освещенном
экране, двигались фигуры людей на станции - солдаты ходили вокруг плотной
толпы заложников, развязывали полотенца, а чуть в стороне, на пыльном
асфальте платформы, тускло отсвечивающем под прожекторами пыльном асфальте
лежали две, быстро сливающиеся с этим страшным асфальтом фигуры - согнутая
Сергея Ильича и ничком, во весь рост, с закинутыми за голову руками, почти
касаясь ими головы мужа, - Валечка. Гена смотрел назад, не мигая.
Ольга вытерла лицо румыну, оказалось, что у него всего-навсего выбит
зуб - Гена нечаянно заехал локтем, когда схватил его, невесть откуда
взявшегося под пулями, и поволок в машину. Доблестный краснопресненец
сидел, будто онемев, из глаз его текли слезы, время от времени он отлеплял
от ног мокрые тренировочные штаны, вдруг шепотом начал молиться -
"Господи, помилуй меня, прости мне..." - довольно ловко для мастера совсем
других речей. И Гена впервые сорвался: "Молчи, сука, - орал он, размахивая
стволом перед белым, мертвым лицом, перед закрывшимися в смертном страхе
глазами, - молчи, блядь советская, молчи! Ты кого убил, ты знаешь, кого
убил?! Сука, гадина, гнида..." - и всем в машине казалось, что
действительно этот обоссанный поганец убил несчастного художника и его
жену. "Им отказано окончательно, - сказала Елена Валентиновна, -
окончательно..."
Машина шла по ровному шоссе хорошо, километров через сорок Елена
Валентиновна уже перестала налегать на руль всей силой - поехали, почти не
виляя. Когда ей было шестнадцать лет, в Юрмале, учил ее управляться с
"виллисом" один латыш - она была рослая, он почти ничего не знал по-русски
и считал ее себе ровней, хотя был совсем взрослый человек, успел даже
послужить в ульманисовской авиации, на побережье скрывался от высылки...
"Спасибо, Эрик", - вслух поблагодарила сероглазого латыша Елена
Валентиновна, хотя тут же подумала - может, его и в живых-то давно нет,
кого благодарит?.. Дочь покосилась на нее с ужасом и состраданием.
Спереди и сзади них мчались полицейские "мерседесы", время от времени
оттуда через громкоговорители взывали: "Террористы! Ваши требования будут
выполнены! Не проливайте кровь! Вы направляетесь к австрийской границе, не
проливайте кровь!" Машина неслась уже почти ровно, включенные Геной фары
бросали сильный свет на темное, почти черное шоссе, по сторонам мелькали
указатели - Гена следил за ними, проверял по срисованной еще в Москве, еще
в другой, странной теперь тихой жизни карте - ехали правильно, к границе
кратчайшим путем...
Суд Австрийской Республики приговорил Гену и Ольгу за незаконное
проникновение в страну и акты террора к трем годам, Елену Валентиновну от
наказания освободили - врачи признали ее психически невменяемой. Ни о
какой выдаче, конечно, не могло быть и речи.
Впрочем, итальянцы о невменяемости будто и не слышали, наследство
узаконили - все по плану... Иногда в ее саду появляется полицейский -
значит, Массимо опять неправильно поставил машину. Сомсик рычит на
человека в форме, и все трое смеются.
Раз в две недели они ездят из Милана в Австрию. При последнем
свидании Гена на их глазах отжался от пола пятьдесят раз - плечо совсем
зажило. У Ольги же они несколько раз заставали какого-то молодого человека
- в толстой стеганой безрукавке, с серьгой в левом ухе, да Елена
Валентиновна уж начала привыкать к такому. Молодой человек оказался
репортером телевидения, сказал, что обязательно сделает передачу об их
невероятном побеге, Хельга должна очень хорошо смотреться на экране, и
пожилая фрау тоже, они удивят зрителей - обе представляют собой настоящий
австрийский тип красоты, это вызовет дополнительное сочувствие. Массимо
предпочел, чтобы его роль в этой истории была приглушена, как только
можно, а сниматься для передачи отказался наотрез. Ольга была весела,
довольно ловко объяснялась с журналистом по-английски, с Массимо -
по-итальянски, демонстрировала, отойдя подальше от пуленепробиваемого
стекла, разделяющего зал свиданий, новомодную мини, подаренную серьгастым,
- словом, жила в свое удовольствие.
На обратной дороге Елена Валентиновна вспомнила веселящуюся в тюрьме
дочь, прикрыла глаза, чтобы не видеть утомительно виляющее из городка в
городок шоссе, - и увидела больничный парк в снегу, наборную ручку,
торчащую из окровавленной рубахи, Дато, прыгающего на залитой солнцем
волейбольной площадке, увидела сразу весь свой город, в слякоти марта, в
пыли раннего мая, в сиренево-золотых закатах августа, в сумраке декабря,
увидела подсвечивающие в полутьме серые глаза на неопределенно-знакомом
лице - и заплакала, не поднимая век.
В этот день в Москве - кажется, даже и в этот почти час - на
Хованском кладбище хоронили какого-то старика. Похороны были безлюдные -
провожал тоже старик, прилично очень одетый, толстый, страшно и неудержимо
плачущий, да какой-то средних лет, обнаживший у могилы лысую голову,
высокий, очкастый... Довезли на железных высоких салазках гроб
кладбищенские ханыги, они же опустили в яму и засыпали. А старик воткнул в
землю кривоватую палку с плохо прибитой фанеркой, да и побрели оба
провожающих в начинающейся пурге к далекому выходу. Там толстый сел в
машину, вроде бы звал и второго, но тот отрицательно покачал головой,
натянул получше капюшон куртки - и сунул в густо повалившем снеге.
г========================================================================¬
¦ Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory ¦
¦ в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" ¦
¦------------------------------------------------------------------------¦
¦ Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент ¦
¦ (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov ¦
L========================================================================-
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15