Они показывают нам чудеса, их язык сочиняет сказания, это люди, не знающие
слез. Не доверяй им, пока не увидишь их плачущими. Это единственное, чего
не умеет их магия.
Их волшебство легкое, а волшебство, как искусство, должно даваться
трудом, должно много требовать. Они дарят нам, дарят, пока мы не попадаем
в сети их даров. А что они просят в замен? На вид это очень простое
требование: чтобы мы говорили с ними, а они поймают наши слова своими
машинами. Королева повелела считать, а жрица согласилась, что это не
нарушает заповедей. Машины не записывают слова, они ловят голос. Но разве
не говорится в первом сказании, что держать во рту - значит помнить? У
машины нет рта. У машины нет сердца. Мы превратимся в ничто, если забудем
наши собственные сказания.
Вещи меняются слишком быстро для меня, дитя мое. Но помни, что ты
обещала. Ты сказала, что выставишь мою оболочку на погребальные столбы,
которые сложили вместе с тобой, рука об руку, перед пещерой, далеко от
дворца и от шумных улиц Эль-Лалдома. Ты сможешь поднять меня, я не слишком
тяжелая - сейчас.
Вот послушай, я сложила гимн о себе самой, первый о Седовласой за
много лет - и последний. Я хочу, чтобы ты начала оплакивать меня с него.
Он начинается так:
Косы седы мои, имя.
Слава - что траур утра...
У меня дрожит голос. Спой ты. Я знаю, я знаю, у тебя не самый
симпатичный голосок в стране. Он как голос птички, которая выпила слишком
много сока ягод, нагретых солнцем. Но, Гренна, я хочу, чтобы эти слова обо
мне сказала ты. О, я знаю, так не делают, плакальщица не может оплакивать
себя. Но у меня нет ребенка от собственной плоти, нет девочки, которая
пропела бы эти строчки.
НО КАК ЖЕ ЛИННЕТ?
Она - дитя неба, а не наше дитя. Я, я - последняя из Лании, хотя
когда-то у меня были другие надежды. И хотя ты - моя избранница, это не то
же самое, неважно, что когда-то провозгласила Королева. Меня все время
влекут старые обычаи, прочь от очаровательной лжи небесных пришельцев.
Даже в момент смерти я должна оставаться Седовласой.
Скажи эти слова:
Косы седы мои, имя.
Слава - что траур утра...
Сейчас принеси мне мою последнюю еду и Чашу Сна. Я отдохну немного.
Боль сегодня очень сильная и голова кружится от темноты. Ты заставишь их
помнить меня, не правда ли? Гимн записан, но когда ты выучишь его,
уничтожь написанное. Держать во рту - значит помнить. Ты заставишь их
помнить меня? Скажи - да. Скажи - да. Не плачь. Плакальщице не пристало
плакать.
ПУСТЬ СМЕРТЬ ТВОЯ БУДЕТ БЫСТРОЙ.
Хорошо. И пусть твои собственные строчки оплакивания будут длинными.
Теперь подкрась себе веки, ради меня, но слегка. Пощипай себе щеки, для
цвета. Сделаешь это?
ДА.
Хорошо. И пусть твоя смерть тоже будет быстрой. Ну, дорогое мое
единственное дитя, иди.

ПЛЕНКА 3. ПЕВЕЦ ПОГРЕБАЛЬНЫХ ПЕСЕН
МЕСТО ЗАПИСИ: Королевский дворец, апартаменты Короля.
ВРЕМЯ ЗАПИСИ: Первый Год Короля, Первый Патриархат,
Лабораторное время - 2137,5 г.н.э.
РАССКАЗЧИК: Король по имени Б'оремос, называемый также Певцом
Погребальных Песен - к антропологу Аарону Спенсеру.
РАЗРЕШЕНИЕ: Собственное разрешение Короля.
- Она никогда не верила в собственную красоту, но именно это сначала
привлекло меня в ней. В этом маленьком ужасном Зале, среди рядов
плакальщиц, льющих слезы над самым заурядным горем, я заметил ее. Еще
прежде, чем я прочел ее слова, я знал их, это были потерянные слова всех
моих песен. Но и без этого я не мог бы преодолеть влечение к ней.
Она была высокого роста, будто из королевской семьи, с естественной
грацией лозы, заметной под слоем украшений, которые она использовала для
первого публичного оплакивания. Она никогда не смущалась на публике,
казалось, что она не ощущает на себе взглядов. Мне это нравилось. Однако
мне никогда не нравились ее крашеные ногти, с крестами, нацарапанными по
покраске. Мне они всегда казались ногтями мертвеца, трупа, долго
пролежавшего на столбах, у которого птицы уже склевали плоть. Конечно,
другие члены королевской семьи приняли их с восторгом, который они часто
приберегали для таких экстравагантностей. Седовласой, однако, делает честь
то, что она находила забавным такое увлечение, она отказалась от узоров на
ногтях значительно раньше других. Возможно, она поступила так, потому что
я находил это безвкусным и говорил ей об этом. Мне бы хотелось думать, что
она делала что-то ради меня, хотя как мужчина я в то время был вне ее
мыслей.
В тот Зал я пошел, потому что это входило в мое обучение. Юноши
королевского рода должны выполнять церемониальные обязанности, а мои
пальцы рано научились обнаруживать музыку в самых неподходящих струнах.
Поэтому меня научили играть на десяти различных инструментах от плекты до
гармониуса и отправили - как всех мужчин королевской семьи - испытать свои
юношеские силы перед аудиториями местных Залов. Это было отвратительное
поручение, хотя я всегда имел успех. (Глупо приуменьшать собственные
таланты.) Мне нравилось привлекать народ силой своего голоса и музыкой
моих рук, и я должен признать, что в то время у меня было красивое личико,
хотя трудно поверить в это, глядя на меня сейчас. Хорошенькое личико -
расхожая монета в королевской семье. Кроме того, без своих музыкальных
способностей как бы я нашел Линни, которая стала для меня путеводным
светом и которая - в конце - стала причиной Чаши Сна, которую я сейчас
держу в изголовье?
Но я отвлекаюсь и тебе неинтересно слушать. Вас всегда больше
интересовали наши обычаи, чем мечтания, Вам важнее, что я представляю
собой, чем то, чем я хотел бы быть. Лучше я вернусь к тому времени, когда
я был послан путешествовать, чтобы ты понял, что означало принадлежать к
королевской семье.
Я провел много месяцев в пути и ничему не научился. У простых людей
нечему учиться. Я просто пел снова и снова старые песни, которые никогда
не надоедали деревенским плакальщицам, я вставлял имена оплакиваемых,
полагаясь на обычные рифмы. Это - трюк, которого я в последнее время
стыжусь.
Каждая остановка в небольших Залах Плача, безыскусно украшенных
плачущими кариатидами, банальными украшениями из триллисов, темных ягод и
зеленых, с традиционными драпировками, приносила мне успех. Каждый успех
обеспечивал мне обильный ужин и хорошенькую пухленькую девушку - согреть
мою постель. Поскольку я был молод и только начинал мужать, я принимал
подобные предложения как должное. Я не хотел признаваться себе, что
хорошеньких девушек можно штамповать из болванок как монеты, и что точно
так же легко они утомляют. Прошло много лет, прежде чем я понял, что в мои
обязанности молодого принца входило засевать плодоносные сельские поля
ради случайного урожая в виде королевского отпрыска. Они пользовались мной
- а мне это нравилось, я никогда не задумывался, с какой целью меня
эксплуатируют. Возможно, я был глуп, воображая, что поступаю по
собственной воле.
А затем я вошел в этот маленький Зал Плача, мало о чем отличавшийся
от других. Это было в Средних Долинах, где люди делили жилище со свиньями
и где ничего нового не было придумано, написано или спето со времен
правления первых Королев. Побережье, на котором живем мы, королевский род,
омывается переменчивыми водами, чем объясняется - так говорят - что жители
Эль-Лалдома так подвержены переменам. Разве не мы первыми пригласили вас,
небесных путешественников.
ПРИГЛАСИЛИ?
Не будем ссориться, как женщины, из-за слов, друг мой.
ЭТО БЫЛА НЕ ССОРА, ЭТО - ВОПРОС.
Вы разговариваете, как наши пророки. Хотя я знаю, что вы не так
бесплодны, как они.
НУ, ТАК КАК НАСЧЕТ ТОГО ГОДА ПУТЕШЕСТВИЙ?
Да, тот год. Наконец, в Средних Долинах. Конечно, я и раньше бывал в
Скалах и в Родных Местах (хотя, почему они так называются, я никогда не
понимал, поскольку я, безусловно не чувствовал себя там, как дома).
Скальники живут на негостеприимной территории. Они, как и люди Луны,
услаждаются смелыми забавами. Многие из них - лучники, они ходят в горы,
чтобы упражняться в своем искусстве. В горных пещерах дерзкие Скальники
вытаскивают случайно попадающихся им существ из пропастей и горных шахт.
Вся эта публика смотрит на мир искоса, живя все время в темноте или
подвешенными на конце веревки. Однако, это придает их девушкам некоторую
дикость, и Залы у них более интересные. Их плачущие статуи роняют
настоящие жемчужины.
Но люди Средних земель жирные и самодовольные, они барахтаются в
собственном самодовольстве, как свиньи в грязи.
Говорил ли я тебе, что ненавидел свой год путешествий? Мне противно
было находится там, в Землях. К концу своего путешествия, я считал дни,
когда я спою, наконец, во всех Залах Земель и смогу удалиться.
И тогда я увидел ее, и все изменилось для меня. Стройная, а другие
были пухленькие. Худощавая, а другие были упитанные. Она была Королевского
посева, в этом не было сомнений. Ее длинные иссиня-черные волосы были
заплетены в косы так туго, что кожа на висках у глаз была натянута, и это
придавало ей вид пугливого молодого зверька. Липкие ягоды, вплетенные в
косы, казалось предупреждали, что к ней нельзя прикоснуться без
последствий. Она, собственно говоря, была единственной девушкой в Зале,
которую я не приласкал. Увядшие триллисы, вставленные в косу, только
подчеркивали ее хрупкость, хотя позднее я узнал, что она может быть также
тверда и непреклонна, как Королева.
Меня попросили спеть под эмблемой местного арфиста, как мне
показалось. Он умер за пару месяцев до этого, и им все еще хотелось
оплакивать его. Для начала я пропел некоторые из великих старых песен,
которые всегда вызывали слезы на глазах членов Королевской семьи:
"Погребальная Песнь об Умирающем Солнце", "Воды Эль-Лалладии" и "Гимн о
Принцессе, Умирающей в Юности". Это - для того, чтобы овладеть их
вниманием, собрать толпу. Затем я провел несколько импровизаций в
старинном стиле, в которые я вплел имя арфиста и несколько фактов из его
частной жизни, подслушанных мною в плачах его родственников. Конечно,
когда я сделал паузу для глотка вина - тех неочищенных грубых остатков из
выжимок винограда, которые они там считают напитком - толпы стали
разбредаться. Людям Земель легко угодить, но у них короткая память. Вот
почему любовь с их девушками дает удовольствие лишь на миг.
Когда ряды плакальщиц арфиста разошлись - я был рад их уходу, это
сокращало мое пребывание там - и когда родственники арфиста достаточно
поблагодарили меня за то, что я принес ему один-два мига бессмертия, я
отошел. Выполнив свой долг, я мог побродить между столами и убедиться -
еще раз - что мне нечему учиться в Зале Земель.
Нагромождение эмблем - довольная свинья, сытая корова, одурманенная
курица, катящийся мельничный жернов, торчащие кверху вилы, прислоненная
арфа - было копией нагромождения плакальщиц, которые касались друг друга
плечами, но, по правде говоря, не прикасались к горю. Их заботы были
такими мелкими, что они плакали над старыми банальностями рассказчика,
позаимствовавшего древний сюжет, так же, как над горем молодой
плакальщицы, рыдающей над скончавшейся накануне сестрой. Вообрази, они не
могут отличить подлинное искусство от подделки. Заурядность Зала
оскорбляла мои чувства и, кроме того, я начинал испытывать голод. Я
направился к двери и уже предвкушал следующую остановку в еще меньшем
Зале, помеченном на карте под названием Свин-Город, надо полагать, в честь
его основных обитателей, когда я увидел ее.
Она сидела и писала, но даже сидя она казалась высокой. Сочетание
хрупкости и силы волнами исходило от нее. Она согнулась над табличкой,
выговаривая в слух слова, прежде чем записать их. Стол около нее был
завален, что сразу выделяло его среди других. Я не мог не остановиться,
чтобы взглянуть на него.
Не задумываясь, я произнес начало ритуального приветствия, указывая
на с таким вкусом разложенные записки.
- Они бы мне понравились.
Она подняла взгляд, и глаза ее, с опалово-янтарным отсветом
драгоценных камней самой высокой пробы, еще больше выдававшим в ней
королевскую породу, уставились в мои глаза. В отличие от слабых голубых
глаз обычных плакальщиц, в ее глазах не было мерцания невыплаканных слез,
именно тогда я увидел ее внутреннюю силу. Она роняла слезы, но только
тогда, когда была глубоко тронута.
Голос у нее был низкий, говорила она медленно, так непохоже на глупое
хихиканье других девушек. Она сказала просто:
- Они бы выросли от нашей дружбы.
Я не сразу вспомнил, что это обычный штамп в оплакивании, ритуальный
ответ на мои собственные ритуальные слова.
Потом она опять опустила глаза на табличку, на которой писала, не с
лукавством, рассчитанным на то, чтобы удержать меня рядом с собой, а
потому, что у нее было более важное дело, чем глядеть в наполнившиеся
страстью глаза юного принца. Она выдернула ткань из пяльцев, трюк,
изобретенные ею, и я был вынужден протянуть руку, чтобы расправить ткань и
прочесть написанное.
В тот момент не имело значения, напиши она что-то банальное, как все
в этом Зале. Я уже был пленен ее непохожестью и счел бы оригинальным, что
бы она ни сочинила. Она была совсем не похожа на женщин Земель, которых я
встречал до сих пор. Она могла бы быть Королевой. Это ересь, я знаю. Но
теперь я Король. Все, что я говорю - правда.
Но то, что я прочел было так же неожиданно, как она сама: небольшая
поэма, совершенная, которую вряд ли могла бы написать простая девушка
Средних Земель. Стихи были простые, не изощренные, прямые. Слова в
основном были односложные, образы - скупые. Они звучали даже более мощно
при чтении вслух, потому что звуки были так же сильны, тверды и
непоколебимы, как похоронные барабаны.
Сначала я повторял стихи снова и снова. Потом я начал петь их,
импровизируя мелодию, которая вначале была слишком витиеватой для этих
слов, слишком производной от классических мелодий. Наконец, слова сами
начали диктовать ряд мелодических фраз, сведенных к одной ведущей
тональности. Это было незабываемо, с хором, который скоро зазвучал на весь
Зал.
С тех пор я ни разу не написал такой прекрасной песни, хотя я сочинил
их тысячи, многие - на слова Грей; но довольно того, что я написал ту
одну.
ТЫ ПРОДОЛЖИШЬ?
Конечно. Я только отхлебну вина. Старость сушит язык.
Я, конечно, не мог там оставаться. Оставшаяся часть моего путешествия
в Свин-Город и дальше была забыта. Все эти Незначительные Залы могли
обойтись без моего пения и моих посевов. Кроме того, в пути были другие
члены королевской семьи - Л'еонинаны и Г'аль'ладины были всего на
несколько недель моложе меня, один из них был поэтом, а другой владел
прекрасным посевным материалом. Они будут притягивать к себе толпы девушек
с одинаковой легкостью. Но я не мог задерживаться, потому что в своих
путешествиях мы надеялись не только узнать собственный народ - или
получить знания от них (тщетно надеялись) - мы должны были Пожинать
Урожай. Потому что мы, королевичи, сеем часто, но собираем скудно. Один
раз за многие годы может появиться гений вроде Седовласой, хотя созерцание
овец в течении года делает и простую овечку привлекательной. Но я не мог
рисковать. Мне надо было вернуться в Эль-Лалдом.
Я купил животное для поездки верхом. Больное и хромое, но
единственное в поселке. Платой за него было мое собственное тело. Я
расплатился быстро, не думаю, чтобы девушка или ее мать получили
удовольствие от обмена. Я - безусловно нет. Но лошадь, которую они мне
продали, в конце концов, отплатила за них: она набила мне синяки в
интимных местах и выхаркивала огромные комки слюны на мои башмаки, как
только мы останавливались, а на второй день она безобразно подохла,
объевшись травы. Мне пришлось потратить несколько часов, выбирая колючки
из своей одежды. Все же эта тварь спасла меня от лишнего дня пешего пути,
и за это я был благодарен девушке, ее прижимистой матери и самой твари, о
которой я сочинил короткое и довольно непристойное четверостишие. Я
вернулся ко двору за три дня вместо ожидаемых четырех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18