– Чему ж тут, батенька, удивляться? Я врач военный. Где бой…– Но ведь ваш санитарный отряд, – перебил Петр, – готовится к отъезду на родину.– Однако-с еще не уехал, и догнать его я всегда успею.На станции прощально взревел паровоз, и, отдуваясь, тронул поезд – лязгнули буфера, застучали колеса. Елена Петровна замерла, прислушиваясь, потом снова принялась бесшумно и сноровисто хлопотать по своему санитарному хозяйству. Давыдов тоже прислушался и повторил:– Успею. – Круто меняя тему, сказал уже с улыбкой: – А приятно все же от негра в далекой Африке услышать русскую речь!Каамо его понял:– Я русски разговаривать другом. Петыры, Димитыры разговаривать.– Кстати, – повернулся Давыдов к Петру, – столько я наслышан о вашем Димитрии, а вы так и не удосужились, милейший, познакомить меня с ним. Сожалею весьма.– Что поделаешь, Иван Николаевич, не всегда мы вольны распорядиться собой и своим временем. Дмитрий наш недавно вернулся… из странствий. А позавчера вот привез жену из Йоганнесбурга. Ее отец взорвал свой рудник и сам погиб. Дмитрий теперь подле нее. Переживает.Они помолчали.– Да, – раздумчиво и сдержанно сказал Давыдов, – война, – и, нахмурившись и, видимо, забывшись, начал бубнить все ту же песенку: Под деревом развесистым,Задумчив, бур сидел… – Что это такое вы все напеваете? – заинтересовался Петр.– А?.. Да так, знаете, привезли из России песенку. Всех-то слов я не запомнил, от коллег мельком слышал. «Трансваль, Трансваль, страна моя!..» Вот поди ж ты – такие слова, а рождены где? В России! Примечательно?Елена Петровна, возле палатки протиравшая хирургический инструмент, откликнулась негромко:– Отзывчивое у России сердце. До всех народов нашему дело есть.Каамо напряженно вслушивался в разговор.– Кстати, о народах, – с улыбкой повернулся к Петру Давыдов. – Давно хотел я поинтересоваться: те зулусы, которые у нас с Еленой Петровной на излечении были, – куда вы их подевали?– Чака и Мбулу?– Вот-вот.– Они ушли от нас. Отправились в свои леса.– Кому же они теперь, интересно, служат? Англичанам, бурам?– Вероятнее всего, своему народу.– Нелегко это в здешней бойне – служить своему негритянскому народу.– Нелегко… Ну, хорошо. – Петр чуть прихмурился; пора было перейти и к делу. – На случай нужды достаточно у вас фургонов и быков?– Вполне, Петр Никитич.– Смотрите, а то я свой обоз отправляю в тыл… Отходить вам на Рейтон, к железной дороге. К той. – Он махнул на восток. – Это миль двадцать пять отсюда. Пришлю посыльного – сразу же снимайтесь. Он и проводником вам будет.– Уже заранее настраиваетесь этак?Петр было усмехнулся, потом сказал очень серьезно:– Без этих… фокусов, Иван Николаевич, без самовольничанья. Ну, счастливо вам! Двинулись, Каамо. – Он легко вскочил в потертое, лоснящееся седло.
2
Противник начал накатываться с южных склонов Витватерсранда, нацеливаясь на Преторию, еще 4 июня. Передовые брандвахты ковалевского коммандо обстреляли его и отошли, стальных гостинцев наступавшим добавили артиллеристы, и англичане замерли, надумав, видно, отдышаться перед решительным броском на столицу трансваальцев.На рассвете 5-го Петр был уже на ногах. Свою палатку на эту ночь он ставить не разрешил и спал с товарищами на позиции, привычно завернувшись в карос. К утру, правда, он продрог, и баклага горячего кофе, которую раздобыл где-то Каамо, пришлась очень кстати.Лишь отогревшись полудюжиной добрых глотков, он с подозрением глянул в довольную физиономию дружка:– Ка, а где ты это раздобыл?– Там, в нашем лагере.Петр чуть не подскочил:– Они все еще там? Антонис! Мемлинг! Скачи к обозу и самыми последними словами обругай своего любезного дядюшку. Ведь мы же с ним договорились, чтобы к утру не оставалось ни одного фургона!– Ну да! – Антонис поручением был явно недоволен.– Питер, ты что, не знаешь – Мемлинги, они все такие, – добродушно съязвил кто-то из буров.– Какие – такие? – заворчал Антонис. – Мемлинги всегда держат слово. Раз дядюшка обещал, я уверен, фургонов там уже нет. Каамо, ты чего-то врешь.– Я не вру, и вы не врете. Когда я уезжал оттуда, они все уже собрались в путь.Снизу на высотку поднимался Дмитрий Бороздин. Он слышал перебранку и, подходя, успокоил спорящих:– Лагерь снялся. Я проводил их.– «Их»! – подхватил остряк Ланге. – Он проводил «их». Вы слышали? Я думал, у него одна жена, а он… Сколько же «их» у тебя, Дик?– Одна жена и двенадцать быков, – не очень уклюже поддержал Дмитрий шутейный разговор.На лицах появились улыбки. Люди придвигались поближе. Сейчас этот Ланге отмочит какую-нибудь штучку, его хоть не корми – дай побалагурить да поскалить зубы. Что ж, война любит шутку. Нельзя жить только с насупленными бровями, от этого бывает несварение желудка.– Эге, – сказал Ланге, – тут стоит разобраться поподробнее. – Он явно завлекал слушателей, готовя им какой-то сюрприз.– Ну, берегись, Дик, – вздохнул Антонис Мемлинг. – Я всегда говорил: на шуточки Ланге лучше не отвечать. Вот ты ввязался и теперь выкручивайся.– Один верзила уже переживает за второго, – подмигнул балагур слушателям.В это время раздался свист: сторожевые посты предупреждали об опасности.– Коммандант, они сейчас начнут! – тревожно крикнул из-за камня на высотке молодой Брюгель.Буры вскочили. Команду «по местам» подавать было не нужно. Недаром говорится: в бою каждый бур – себе офицер.Петр выбежал на высотку как раз в тот момент, когда раздались первые английские залпы. Стреляли, как и нужно было ожидать, из-за ближней гряды невысоких пологих холмов; там, видимо, скопилась и пехота. Снаряды падали беспорядочно и неточно. Буры не отвечали. Раздалось лишь два-три одиночных выстрела: видно, кому-то на глаза попался английский арткорректировщик.Это был еще не бой – только неуверенно разыгрываемая увертюра к нему, но уже возникало где-то внутри, подсознательно, не подчиненное существу Петра, а всецело подчиняющее себе его самого особое чувство боя. Оно было одновременно и жарким, и холодным, оно, казалось, концентрировало всего Петра в некий маленький, туго сжатый сгусток энергии и в то же время как бы множило его, делая стоглазым и стоухим. Петр за месяцы войны уже привык к этому чувству и уверовал в него, зная, что оно-то не подведет.Нервное его напряжение накалялось, это было хорошее, мобилизующее, именно боевое напряжение. Сегодня, однако, что-то беспокойное, тоскливо-тревожное, мешающее ему поселилось внутри, только он не мог, да и не пытался разобраться в том, что это такое и откуда.Шквал снарядных разрывов вокруг нарастал, с минуты на минуту нужно было ждать атаки, и Петр поглядывал на своих артиллеристов и на весельчака Ланге, который в ожидании грозной минуты нетерпеливо пощелкивал затвором пулемета. Пулеметы в последних сражениях употреблялись не часто: англичане неохотно вводили их из-за того, что цепи буров были слишком редки, а буры просто экономили патроны. О патронах же подумал сейчас и Петр и, хотя обо всем заранее договаривался с Ланге, резко свистнул, привлекая его внимание, и, когда тот обернулся, погрозил пальцем, напоминая: без особой надобности не стрелять.В тот же момент каким-то вторым, третьим или – кто там его разберет! – двадцать пятым зрением он заметил торопливо перебегающую меж кустов Беллу.– Стой! – закричал он, и она испуганно присела. – Ты откуда взялась? Где обоз?– А? – Канонада оглушила ее.К Белле уже бежал Дмитрий. Они приблизились к ней одновременно. Белла сделала жалостливое лицо и, прикидываясь смиренной, просила не бранить ее. Конечно, из обоза она сбежала. Если бы сразу осталась – они ее немедленно прогнали бы обратно. А сейчас куда прогонят?Петр рассвирепел, что случалось с ним редко. Лоб у него побледнел, он сказал жестко сквозь зубы:– А вот прогоню. И Дмитрия не послушаю – прогоню. Война – это вам не хаханьки и не бабские штучки!Белла тоже побледнела.– Не смей! – крикнула она. – Разве я «хаханьки» и «штучки»? Или ты меня первый день знаешь?– Все равно, – чуть отходя душой, нахмурился Петр. – Сказано ехать, надо было ехать… Фу, черт, поговорить не дадут! – обозлился он на английские снаряды.Вдруг резко и всполошно ударили, зачастили винтовочные выстрелы. Раскатисто ухнула ближняя из бурских батарей.– А, бог с вами, разбирайтесь тут! – Петр бросился на гребень высотки.Дмитрий долго смотрел в милое лицо. Белла тихо улыбнулась.– Зачем же это ты, Беленькая? – ласково и грустно сказал он.Белла придвинулась к нему.– Я не хочу без тебя, не могу без тебя. – Она уткнулась головой в его грудь и шепнула русское: – Ми-тя… Ведь ты у меня один.Глаза у него повлажнели – у такого большого, богатырского мужика. Он качнул головой:– Не один я, – и бережно положил ладонь на ее живот.Она подняла лицо, уткнулась ему в бороду.– Ну ладно, не у меня – у нас ты один. Мы уж с тобой вместе. Пойдем. Ты ведь знаешь: я храбрая и везучая. И разве мне впервой быть в окопах?– Ох ты, вояка моя! Гляди, и винтовку ведь прихватила… Ну, идем, коли так.Следом за ним жена его проворно выбралась на высотку и, как заправский стрелок, деловито пристроилась за камнем. Она еще поворчала на что-то, совсем по-домашнему, и сердце Дмитрия снова окатили жалость и тепло. Вдруг ему вспомнился снимок в газете, фотография внучек президента Крюгера. Три бравые бурские амазонки стояли с ружьями и с патронташами через плечи возле трансваальского знамени. Они, конечно, умели превосходно скакать на лошадях и, наверное, совсем неплохо стреляли, но больно уж модные шляпки красовались на их милых головках…Вражеские цепи еще катились вниз, в плоскую долинку между английскими и бурскими холмами, но стройный первоначальный порядок их уже нарушился. Огонь буров не ослабевал, еще минута – и солдаты ее величества поплюхались на землю, попрятались за кусты и камни, в ход пошли короткие валлийские лопаты.– Вот как мы их! – Белла обернула к мужу разгоряченное, совсем не женское – девическое лицо.– Туман, дьявол его забери! – недовольно сказал Дмитрий.От сырой земли в низинке подымались, чуть поколыхиваясь, белесые непрозрачные космы. Англичанам это было только на руку. Первая атака захлебнулась, но рубеж для следующей придвинулся к бурским позициям.Торопливо, прямой и подтянутый, прошел мимо Петр; слышно было, как он приказывал Ланге перетащить пулемет поближе к правому флангу. Потом он подошел к Дмитрию, сказал:– Покурим, что ли, – а присев, принялся писать какую-то записку.Дописав, повернулся к Каамо, который всюду был с ним, как тень.– Пулей на правый фланг, к лейтенанту полиции. Передашь ему в руки.Каамо кубарем скатился вниз, к лошадям.Ждать повторной атаки пришлось недолго. Глухо рассыпалась сухая и грозная барабанная дробь, зазывно запели трубы, и из тумана выплыли и пошагали нахально английские пехотные цепи. Их встретили дружным плотным огнем.Однако англичане тоже кой-чему научились у буров. Их цепи тупо шли в атаку, а с холмов открыли прицельный огонь специально отобранные для того стрелки. Пули уложили несколько буров. Никто не говорит, что бритты стрелять не умеют…Что-то похожее на раскаленный напильник шоркнуло по уху Дмитрия. Разом зажмурившись, он пригнулся и вздернул руку вверх к голове. Ладонь окровенела. Впрочем, рана оказалась пустячной – пуля резанула ухо.– Дик, дай патронов, – сказала Белла.Он кинул ей запасный патронташ и, повернувшись назад, заорал:– Патро-онов!На правый фланг, где стоял отряд йоганнесбургской полиции, вылетело два эскадрона драгунского полка. Все бурские пушки грянули по ним. Грохот взрывов, выстрелы, вскрики, лошадиный плач – все смешалось.Была минута, которая казалась последней. Стоило йоганнесбуржцам дрогнуть – она стала бы последней. Они не дрогнули. Сминая своих же, драгуны повернули вспять. Лишь небольшая кучка их с каким-то капитаном во главе прорвалась вперед и почти влетела в цепи буров, но, уже беспомощную, ее расстреляли в упор.Дмитрий прицелился в капитана и выстрелил. Тот обмяк и повалился. Задичавший конь его с пронзительным визгливым ржанием пронесся совсем рядом с Дмитрием, волоча зацепившегося ногой в стремени седока; серо-зеленый доломан на драгуне был испятнан кровью, голова ударялась о землю.Пехотные цепи вновь залегли.– Дик! – вскрикнула Белла и бросилась к мужу. – Ты ранен?– Да не, так это…Она наложила ему повязку, осторожно натянула шляпу и легонько погладила по бородатой щеке:– Безухий ты мой…Он отвернулся, забурчал:– Ты вот что. Давай-ка лучше заранее, верно Петр говорил… Все равно ведь отходить будем.– Ну-ну, – сказала она, будто уговаривала малыша, и хотела снова погладить, но он отодвинулся: экие нежности на боевой-то позиции, при людях!..Остро пахло кисловатой пороховой гарью.Туман в низине рассеивался. В зимней высохшей траве почти не видны были залегшие в мундирах цвета хаки солдаты, но заметны стали орудия, вытащенные на прямую наводку и наспех замаскированные.Наверное, это было единственно правильным: упредить противника – Петр приказал своим артиллеристам открыть огонь. Англичане не замедлили ответом. Началась пушечная дуэль. В орудийный рев вплелась ружейная трескотня.И тут… Как, каким сверхчеловеческим чутьем угадала Белла страшный миг? Коротко, гортанно вскрикнув, она птицей метнулась к мужу – грохнул взрыв, и осколок снаряда, который должен был врезаться в Дмитрия, вошел в нее… Дмитрий подхватил ее; темное блестящее пятно крови быстро разливалось по левому боку. Белла была мертва.Дмитрий встал, держа ее на руках.Разве умолкли пушки? Разве перестали стрелять винтовки? Звонкая тишина стояла в голове. Медленно плыл перед глазами зеленый лиддитовый дым. Дмитрий шагнул вперед.
Он сделал шаг, второй, третий… Он шел на позицию англичан. Он шел, держа мертвую жену на руках.– Буры! – крикнул он исступленно и потом все выкрикивал: – Буры!.. Буры!..И все шагал вперед – медленно, мерно, яростно.И пушки умолкли. И винтовки перестали стрелять. Буры и англичане, замерев, смотрели на идущего неумолимо и гневно богатыря.Один за другим буры начали вставать. Встал Ланге. Встал Антонис Мемлинг. Встал молодой Брюгель. Он оглянулся растерянно и вдруг, сжимая дедовский роер, тоже шагнул вперед и пошел. И другие пошли.Это было непонятно и страшно. Молча, без единого выстрела буры шли в атаку. Никогда до этого и никогда потом не было такого: буры шли в атаку.Глухой ропот пронесся по английским цепям. Какой-то солдат вскрикнул и бросился бежать. Потом еще несколько. Выхватив винтовку из рук ординарца, загорелый усатый майор прицелился в страшного богатыря и выстрелил.Пуля ударила Дмитрия в плечо. Он пошатнулся, но продолжал идти. Вторая пуля пробила руку – он продолжал идти.Буры на ходу начали стрелять.Еще одна пуля. Она угодила в горло. И это был конец. Уронив голову и прижимая подбородок к груди, Дмитрий скорчился, прикрывая мертвое тело Беллы, ноги его подогнулись, он стал валиться, валиться вбок, так, чтобы Белла могла упасть на него, чтобы ей не было больно.Буры шли все быстрее и стреляли. Английские цепи расстроились и побежали…
Давыдов, медленно и немо отводя окровавленные руки назад, поднял голову, плачущими глазами отыскал Петра и тихо сказал по-русски:– Поздно вы меня познакомили со своим другом. Поздно. Ничего нам уже не сделать.Но Дмитрий еще жил. Он лихорадочно, очень часто и хрипло дышал, кровь мешала ему.Какой-то всадник с лету осадил коня у лазаретной палатки и выпрыгнул из седла.– Мне нужен генерал Кофальоф.Буры расступились:– Питер… Коммандант…Петр стоял окаменелый.– От генерала Бота, – сказал приехавший и протянул ему пакет.Почти машинально Петр вскрыл его и, не понимая значения первых строк, прочел: Генералу Питеру Кофальофу.По получении сего Вам надлежит отойти к Силвертону и занять оборону в ущелье вдоль железной дороги фронтом на юго-запад.
Ниже рукой главнокомандующего, собственноручно, было добавлено: Поздравляю с заслуженным чином, Трансвааль надеется на Вас.Бота.
Петр прочел, а глаза его казались бессмысленными.– Что передать командующему, генерал? – обеспокоенно спросил посыльный.Тупым, деревянным голосом Петр ответил:– Передайте, приказ будет исполнен.Дмитрий пошевелился и пытался открыть глаза. Он хотел что-то сказать. Петр порывисто склонился к нему.– Петро, – понял он. – Это ты… генерал?.. На заводе бы… узнали… Поклонись… там…Тело его сильно дернулось, он вытянулся – как солдат по извечной солдатской стойке «смирно», губы судорожно сжались.Буры медленно стянули шляпы… ЖИВЫЕ ДОЛЖНЫ БОРОТЬСЯ 1
Третий день над долиной Вилге уныло виснут серые зимние облака. Третий день нудит холодный мелкий дождь.В кухне домика на окраине Бронкхорстпрейта Антонис Мемлинг играет с хозяином в карты. Игра обоим осточертела, но после каждой партии хозяин дома, чернявый и морщинистый гололобый бур, неизменно говорит, шепелявя: «Ну, шкинем еще?» – потом неторопливо, долго и старательно тасует замусоленную истрепанную колоду и, поплевав на грязные скрюченные пальцы, раскладывает карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
2
Противник начал накатываться с южных склонов Витватерсранда, нацеливаясь на Преторию, еще 4 июня. Передовые брандвахты ковалевского коммандо обстреляли его и отошли, стальных гостинцев наступавшим добавили артиллеристы, и англичане замерли, надумав, видно, отдышаться перед решительным броском на столицу трансваальцев.На рассвете 5-го Петр был уже на ногах. Свою палатку на эту ночь он ставить не разрешил и спал с товарищами на позиции, привычно завернувшись в карос. К утру, правда, он продрог, и баклага горячего кофе, которую раздобыл где-то Каамо, пришлась очень кстати.Лишь отогревшись полудюжиной добрых глотков, он с подозрением глянул в довольную физиономию дружка:– Ка, а где ты это раздобыл?– Там, в нашем лагере.Петр чуть не подскочил:– Они все еще там? Антонис! Мемлинг! Скачи к обозу и самыми последними словами обругай своего любезного дядюшку. Ведь мы же с ним договорились, чтобы к утру не оставалось ни одного фургона!– Ну да! – Антонис поручением был явно недоволен.– Питер, ты что, не знаешь – Мемлинги, они все такие, – добродушно съязвил кто-то из буров.– Какие – такие? – заворчал Антонис. – Мемлинги всегда держат слово. Раз дядюшка обещал, я уверен, фургонов там уже нет. Каамо, ты чего-то врешь.– Я не вру, и вы не врете. Когда я уезжал оттуда, они все уже собрались в путь.Снизу на высотку поднимался Дмитрий Бороздин. Он слышал перебранку и, подходя, успокоил спорящих:– Лагерь снялся. Я проводил их.– «Их»! – подхватил остряк Ланге. – Он проводил «их». Вы слышали? Я думал, у него одна жена, а он… Сколько же «их» у тебя, Дик?– Одна жена и двенадцать быков, – не очень уклюже поддержал Дмитрий шутейный разговор.На лицах появились улыбки. Люди придвигались поближе. Сейчас этот Ланге отмочит какую-нибудь штучку, его хоть не корми – дай побалагурить да поскалить зубы. Что ж, война любит шутку. Нельзя жить только с насупленными бровями, от этого бывает несварение желудка.– Эге, – сказал Ланге, – тут стоит разобраться поподробнее. – Он явно завлекал слушателей, готовя им какой-то сюрприз.– Ну, берегись, Дик, – вздохнул Антонис Мемлинг. – Я всегда говорил: на шуточки Ланге лучше не отвечать. Вот ты ввязался и теперь выкручивайся.– Один верзила уже переживает за второго, – подмигнул балагур слушателям.В это время раздался свист: сторожевые посты предупреждали об опасности.– Коммандант, они сейчас начнут! – тревожно крикнул из-за камня на высотке молодой Брюгель.Буры вскочили. Команду «по местам» подавать было не нужно. Недаром говорится: в бою каждый бур – себе офицер.Петр выбежал на высотку как раз в тот момент, когда раздались первые английские залпы. Стреляли, как и нужно было ожидать, из-за ближней гряды невысоких пологих холмов; там, видимо, скопилась и пехота. Снаряды падали беспорядочно и неточно. Буры не отвечали. Раздалось лишь два-три одиночных выстрела: видно, кому-то на глаза попался английский арткорректировщик.Это был еще не бой – только неуверенно разыгрываемая увертюра к нему, но уже возникало где-то внутри, подсознательно, не подчиненное существу Петра, а всецело подчиняющее себе его самого особое чувство боя. Оно было одновременно и жарким, и холодным, оно, казалось, концентрировало всего Петра в некий маленький, туго сжатый сгусток энергии и в то же время как бы множило его, делая стоглазым и стоухим. Петр за месяцы войны уже привык к этому чувству и уверовал в него, зная, что оно-то не подведет.Нервное его напряжение накалялось, это было хорошее, мобилизующее, именно боевое напряжение. Сегодня, однако, что-то беспокойное, тоскливо-тревожное, мешающее ему поселилось внутри, только он не мог, да и не пытался разобраться в том, что это такое и откуда.Шквал снарядных разрывов вокруг нарастал, с минуты на минуту нужно было ждать атаки, и Петр поглядывал на своих артиллеристов и на весельчака Ланге, который в ожидании грозной минуты нетерпеливо пощелкивал затвором пулемета. Пулеметы в последних сражениях употреблялись не часто: англичане неохотно вводили их из-за того, что цепи буров были слишком редки, а буры просто экономили патроны. О патронах же подумал сейчас и Петр и, хотя обо всем заранее договаривался с Ланге, резко свистнул, привлекая его внимание, и, когда тот обернулся, погрозил пальцем, напоминая: без особой надобности не стрелять.В тот же момент каким-то вторым, третьим или – кто там его разберет! – двадцать пятым зрением он заметил торопливо перебегающую меж кустов Беллу.– Стой! – закричал он, и она испуганно присела. – Ты откуда взялась? Где обоз?– А? – Канонада оглушила ее.К Белле уже бежал Дмитрий. Они приблизились к ней одновременно. Белла сделала жалостливое лицо и, прикидываясь смиренной, просила не бранить ее. Конечно, из обоза она сбежала. Если бы сразу осталась – они ее немедленно прогнали бы обратно. А сейчас куда прогонят?Петр рассвирепел, что случалось с ним редко. Лоб у него побледнел, он сказал жестко сквозь зубы:– А вот прогоню. И Дмитрия не послушаю – прогоню. Война – это вам не хаханьки и не бабские штучки!Белла тоже побледнела.– Не смей! – крикнула она. – Разве я «хаханьки» и «штучки»? Или ты меня первый день знаешь?– Все равно, – чуть отходя душой, нахмурился Петр. – Сказано ехать, надо было ехать… Фу, черт, поговорить не дадут! – обозлился он на английские снаряды.Вдруг резко и всполошно ударили, зачастили винтовочные выстрелы. Раскатисто ухнула ближняя из бурских батарей.– А, бог с вами, разбирайтесь тут! – Петр бросился на гребень высотки.Дмитрий долго смотрел в милое лицо. Белла тихо улыбнулась.– Зачем же это ты, Беленькая? – ласково и грустно сказал он.Белла придвинулась к нему.– Я не хочу без тебя, не могу без тебя. – Она уткнулась головой в его грудь и шепнула русское: – Ми-тя… Ведь ты у меня один.Глаза у него повлажнели – у такого большого, богатырского мужика. Он качнул головой:– Не один я, – и бережно положил ладонь на ее живот.Она подняла лицо, уткнулась ему в бороду.– Ну ладно, не у меня – у нас ты один. Мы уж с тобой вместе. Пойдем. Ты ведь знаешь: я храбрая и везучая. И разве мне впервой быть в окопах?– Ох ты, вояка моя! Гляди, и винтовку ведь прихватила… Ну, идем, коли так.Следом за ним жена его проворно выбралась на высотку и, как заправский стрелок, деловито пристроилась за камнем. Она еще поворчала на что-то, совсем по-домашнему, и сердце Дмитрия снова окатили жалость и тепло. Вдруг ему вспомнился снимок в газете, фотография внучек президента Крюгера. Три бравые бурские амазонки стояли с ружьями и с патронташами через плечи возле трансваальского знамени. Они, конечно, умели превосходно скакать на лошадях и, наверное, совсем неплохо стреляли, но больно уж модные шляпки красовались на их милых головках…Вражеские цепи еще катились вниз, в плоскую долинку между английскими и бурскими холмами, но стройный первоначальный порядок их уже нарушился. Огонь буров не ослабевал, еще минута – и солдаты ее величества поплюхались на землю, попрятались за кусты и камни, в ход пошли короткие валлийские лопаты.– Вот как мы их! – Белла обернула к мужу разгоряченное, совсем не женское – девическое лицо.– Туман, дьявол его забери! – недовольно сказал Дмитрий.От сырой земли в низинке подымались, чуть поколыхиваясь, белесые непрозрачные космы. Англичанам это было только на руку. Первая атака захлебнулась, но рубеж для следующей придвинулся к бурским позициям.Торопливо, прямой и подтянутый, прошел мимо Петр; слышно было, как он приказывал Ланге перетащить пулемет поближе к правому флангу. Потом он подошел к Дмитрию, сказал:– Покурим, что ли, – а присев, принялся писать какую-то записку.Дописав, повернулся к Каамо, который всюду был с ним, как тень.– Пулей на правый фланг, к лейтенанту полиции. Передашь ему в руки.Каамо кубарем скатился вниз, к лошадям.Ждать повторной атаки пришлось недолго. Глухо рассыпалась сухая и грозная барабанная дробь, зазывно запели трубы, и из тумана выплыли и пошагали нахально английские пехотные цепи. Их встретили дружным плотным огнем.Однако англичане тоже кой-чему научились у буров. Их цепи тупо шли в атаку, а с холмов открыли прицельный огонь специально отобранные для того стрелки. Пули уложили несколько буров. Никто не говорит, что бритты стрелять не умеют…Что-то похожее на раскаленный напильник шоркнуло по уху Дмитрия. Разом зажмурившись, он пригнулся и вздернул руку вверх к голове. Ладонь окровенела. Впрочем, рана оказалась пустячной – пуля резанула ухо.– Дик, дай патронов, – сказала Белла.Он кинул ей запасный патронташ и, повернувшись назад, заорал:– Патро-онов!На правый фланг, где стоял отряд йоганнесбургской полиции, вылетело два эскадрона драгунского полка. Все бурские пушки грянули по ним. Грохот взрывов, выстрелы, вскрики, лошадиный плач – все смешалось.Была минута, которая казалась последней. Стоило йоганнесбуржцам дрогнуть – она стала бы последней. Они не дрогнули. Сминая своих же, драгуны повернули вспять. Лишь небольшая кучка их с каким-то капитаном во главе прорвалась вперед и почти влетела в цепи буров, но, уже беспомощную, ее расстреляли в упор.Дмитрий прицелился в капитана и выстрелил. Тот обмяк и повалился. Задичавший конь его с пронзительным визгливым ржанием пронесся совсем рядом с Дмитрием, волоча зацепившегося ногой в стремени седока; серо-зеленый доломан на драгуне был испятнан кровью, голова ударялась о землю.Пехотные цепи вновь залегли.– Дик! – вскрикнула Белла и бросилась к мужу. – Ты ранен?– Да не, так это…Она наложила ему повязку, осторожно натянула шляпу и легонько погладила по бородатой щеке:– Безухий ты мой…Он отвернулся, забурчал:– Ты вот что. Давай-ка лучше заранее, верно Петр говорил… Все равно ведь отходить будем.– Ну-ну, – сказала она, будто уговаривала малыша, и хотела снова погладить, но он отодвинулся: экие нежности на боевой-то позиции, при людях!..Остро пахло кисловатой пороховой гарью.Туман в низине рассеивался. В зимней высохшей траве почти не видны были залегшие в мундирах цвета хаки солдаты, но заметны стали орудия, вытащенные на прямую наводку и наспех замаскированные.Наверное, это было единственно правильным: упредить противника – Петр приказал своим артиллеристам открыть огонь. Англичане не замедлили ответом. Началась пушечная дуэль. В орудийный рев вплелась ружейная трескотня.И тут… Как, каким сверхчеловеческим чутьем угадала Белла страшный миг? Коротко, гортанно вскрикнув, она птицей метнулась к мужу – грохнул взрыв, и осколок снаряда, который должен был врезаться в Дмитрия, вошел в нее… Дмитрий подхватил ее; темное блестящее пятно крови быстро разливалось по левому боку. Белла была мертва.Дмитрий встал, держа ее на руках.Разве умолкли пушки? Разве перестали стрелять винтовки? Звонкая тишина стояла в голове. Медленно плыл перед глазами зеленый лиддитовый дым. Дмитрий шагнул вперед.
Он сделал шаг, второй, третий… Он шел на позицию англичан. Он шел, держа мертвую жену на руках.– Буры! – крикнул он исступленно и потом все выкрикивал: – Буры!.. Буры!..И все шагал вперед – медленно, мерно, яростно.И пушки умолкли. И винтовки перестали стрелять. Буры и англичане, замерев, смотрели на идущего неумолимо и гневно богатыря.Один за другим буры начали вставать. Встал Ланге. Встал Антонис Мемлинг. Встал молодой Брюгель. Он оглянулся растерянно и вдруг, сжимая дедовский роер, тоже шагнул вперед и пошел. И другие пошли.Это было непонятно и страшно. Молча, без единого выстрела буры шли в атаку. Никогда до этого и никогда потом не было такого: буры шли в атаку.Глухой ропот пронесся по английским цепям. Какой-то солдат вскрикнул и бросился бежать. Потом еще несколько. Выхватив винтовку из рук ординарца, загорелый усатый майор прицелился в страшного богатыря и выстрелил.Пуля ударила Дмитрия в плечо. Он пошатнулся, но продолжал идти. Вторая пуля пробила руку – он продолжал идти.Буры на ходу начали стрелять.Еще одна пуля. Она угодила в горло. И это был конец. Уронив голову и прижимая подбородок к груди, Дмитрий скорчился, прикрывая мертвое тело Беллы, ноги его подогнулись, он стал валиться, валиться вбок, так, чтобы Белла могла упасть на него, чтобы ей не было больно.Буры шли все быстрее и стреляли. Английские цепи расстроились и побежали…
Давыдов, медленно и немо отводя окровавленные руки назад, поднял голову, плачущими глазами отыскал Петра и тихо сказал по-русски:– Поздно вы меня познакомили со своим другом. Поздно. Ничего нам уже не сделать.Но Дмитрий еще жил. Он лихорадочно, очень часто и хрипло дышал, кровь мешала ему.Какой-то всадник с лету осадил коня у лазаретной палатки и выпрыгнул из седла.– Мне нужен генерал Кофальоф.Буры расступились:– Питер… Коммандант…Петр стоял окаменелый.– От генерала Бота, – сказал приехавший и протянул ему пакет.Почти машинально Петр вскрыл его и, не понимая значения первых строк, прочел: Генералу Питеру Кофальофу.По получении сего Вам надлежит отойти к Силвертону и занять оборону в ущелье вдоль железной дороги фронтом на юго-запад.
Ниже рукой главнокомандующего, собственноручно, было добавлено: Поздравляю с заслуженным чином, Трансвааль надеется на Вас.Бота.
Петр прочел, а глаза его казались бессмысленными.– Что передать командующему, генерал? – обеспокоенно спросил посыльный.Тупым, деревянным голосом Петр ответил:– Передайте, приказ будет исполнен.Дмитрий пошевелился и пытался открыть глаза. Он хотел что-то сказать. Петр порывисто склонился к нему.– Петро, – понял он. – Это ты… генерал?.. На заводе бы… узнали… Поклонись… там…Тело его сильно дернулось, он вытянулся – как солдат по извечной солдатской стойке «смирно», губы судорожно сжались.Буры медленно стянули шляпы… ЖИВЫЕ ДОЛЖНЫ БОРОТЬСЯ 1
Третий день над долиной Вилге уныло виснут серые зимние облака. Третий день нудит холодный мелкий дождь.В кухне домика на окраине Бронкхорстпрейта Антонис Мемлинг играет с хозяином в карты. Игра обоим осточертела, но после каждой партии хозяин дома, чернявый и морщинистый гололобый бур, неизменно говорит, шепелявя: «Ну, шкинем еще?» – потом неторопливо, долго и старательно тасует замусоленную истрепанную колоду и, поплевав на грязные скрюченные пальцы, раскладывает карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36