На очередь дня встал новый раздел мира.В 1898 году грянула скоротечная испано-американская война, на следующий год – англо-бурская.Таких войн еще не бывало: это были первые в истории человечества империалистические войны, одни из главных вех, ознаменовавших наступление новой эпохи на земле – эпохи империализма.Дело сводилось, конечно, не к особой злобности североамериканского президента Мак-Кинлея иди Сесиля Родса и Джозефа Чемберлена. К борьбе за передел мира толкала достигнутая концентрация капитала. Капиталу необходима была уже не свобода-господство. Родсу и Чемберлену, возглавлявшим круги промышленных магнатов, было нужно монопольное право эксплуатировать богатства бурских республик. Завоевание Трансвааля и Оранжевой укрепляло позиции британского империализма на юге Африки и, кроме того, давало возможность осуществить давнее намерение: строительство трансконтинентальной железной дороги Кейптаун – Каир.И если простые люди земли сочувствовали маленькому бурскому народу, на который навалилась военная громада Британской империи, то правители государств думали совсем не о бурах: их волновало увеличение мощи Англии. Англия была враждебна правительству России, ибо жестоко соперничала с ним в Азии и препятствовала движению на Балканы. Она была ненавистна Германской империи, ибо успешно конкурировала в колониальных захватах на Черном континенте; Германия сама точила зубы на бурские республики, надеясь установить над ними протекторат. Для Франции Англия была главным соперником и в колониальных завоеваниях, и на арене экономической борьбы в Европе.В Европе бушевали страсти, в Южной Африке бушевало оружие. Сопротивление буров оказалось упорным. Более того, они теснили англичан, зажимали и били их Великобритания решила играть ва-банк: слишком многое уже было поставлено на карту. Войска на Черный континент двигались из метрополии, из Индии, из Австралии… ДВА ЛАГЕРЯ 1
Передовые посты английского сторожевого охранения он миновал благополучно. Теперь оставалось каким-то образом проскользнуть через линии траншей, опоясывавших Ледисмит, и проникнуть в город.Скрываясь в высокой траве тамбуки, Каамо дополз до рощицы манговых деревьев. Многие из них были смертельно покалечены: бурские артиллеристы говорили, что это прекрасный ориентир для пристрелки, и удивлялись, почему англичане не вырубят рощицу. А Каамо был рад ей: отсюда хоть оглядеться можно получше.Гора, с которой он спустился, на расстоянии уже не казалась грозной и неприступной. Ущелье, где засели Питер и Коуперс, покрывала густая темно-зеленая поросль. Воздух над горой дрожал и струился: было очень жарко.Прямо перед Каамо виднелась первая линия английских траншей. За ней, шагах в пятистах, уже у самой окраины Ледисмита, тянулась вторая. Над окопами мелькали белые каски: солдаты не таились.Пора было действовать. Или он обманет англичан, или будет худо. Совсем худо… Каамо решительно поднялся, достал из-за пазухи припасенный мешок и принялся сбивать с веток плоды манго. Они были еще совсем незрелые, зеленые, и мякоть пахла скипидаром. Обрывая длинные плодоножки, Каамо засовывал манго, похожие на небольшие толстенькие огурцы, в мешок.Вдруг какие-то крики и ругань послышались из оврага неподалеку от рощицы. Каамо приник к стволу дерева. Несколько англичан и кучка негров с ружьями за плечами – это были басуто – волокли пушку. Гневными окриками их подгонял сержант.Удача шла навстречу Каамо. Сдернув с себя рубаху и сунув ее в мешок, он вышел из рощи и направился прямо к пушке.– Толкайте, толкайте же, черт вас возьми! – орал сержант; пот ручейком стекал из-под его каски.Чернокожие парни и так старались изо всех сил, но пушка завалилась в рытвину.– Давайте помогу. – Каамо навалился на колесо, пушка подалась вперед и выскочила из рытвины.– Вот так, – удовлетворенно сказал сержант и снял каску. – Передохните… А ты откуда взялся, парень? – подошел он к Каамо.
Все… От этого разговора будет зависеть все.– Я взялся из этой вот рощи, господин офицер.«Офицера» сержант пропустил мимо ушей.– Как ты туда попал? Кто тебя пропустил?– О, я уже не первый раз прихожу сюда. Я собираю зеленые манго, тетушка отваривает их и готовит лекарство. Моя тетушка очень больна, господин офицер, у нее…– Плевал я на твою тетушку! Откуда ты взялся? Где живешь?– Я живу у господина Лоуренса.– Что еще за птица? Каамо сделал большие глаза:– Господина Лоуренса знают многие, сэр. Он большой торговец в Ледисмите. Только сейчас моего господина нет в городе, он уехал в Дурбан, а меня и тетушку оставил, чтобы мы присматривали за домом.– Зачем ты врешь мне, парень? Ведь я же знаю, ты бурский шпион… Ну, отвечай!Ноги у Каамо начали противно дрожать. Он сложил руки на груди:– Господин офицер, я никогда не позволяю себе врать, особенно белым. Ведь легко можно проверить, что я говорю правду, только правду.– А я и проверю. Ты как думаешь? И смотри, если хоть каплю соврал, болтаться тебе на веревке… А ну, ребята, берись, покатили дальше!Натужно покряхтывая, чертыхаясь, пыхтя, они всё катили и катили тяжелое, неповоротливое орудие, миновали овраг, пересекли первую линию траншей и наконец втолкали пушку в специально отрытый окоп между первой и второй линиями. Артиллеристы остались у орудия а сержант с неграми направился в город. Неуклюжий, хмурого вида молодой басуто с ярким платком на шее молча сунул Каамо горстку жевательного табака. Каамо не жевал его, но отказаться от подарка было неудобно и неосторожно – он неумело засунул зеленовато-бурые листья за щеку.Сержант все косился на него, но молчал. Каамо незаметно осматривался. Они шагали по широкой, прямой улице с развороченной и засохшей после дождей грязью. Она была безлюдна, лишь кое-где попадались солдаты. Пушек нигде не было – значит, все на передовых линиях. На большом плацу два офицера и несколько улан в шлемах с белыми султанами осматривали лошадей. Офицеры спорили о чем-то. До Каамо донеслось:– Раньше чем через неделю они не встанут в строй. Вы поглядите на их ноги!..Каамо обернулся, и в это время повернул к нему голову сержант. Подозревает!– Очень хорошие лошади, – сказал Каамо.Хмурый с платком на шее насмешливо хмыкнул:– Из-за этих «очень хороших» мы и таскаем пушки на себе.Они подошли к казарме – приземистому кирпичному зданию, над которым повис полосатый красно-синий флаг.– Постой-ка, парень, – сказал сержант Каамо.И в это время из казармы выскочил низкорослый плешивый солдатик и закричал:– Сержант Коллинз, быстро к лейтенанту!Сержант топтался в нерешительности.«Пронесет? Не пронесет?»– Джонни, – повернулся Коллинз к негру с платком, – ты слышал, что плел мне этот парень?Хмурый кивнул.– Дойди с ним до дома Лоуренса, посмотри и, если парень что-то соврал, тащи его сюда, а побежит – стреляй.– Сделаю, сержант…Теперь они шагали вдвоем.– Слушай, Джонни, – решился заговорить Каамо, – а почему все-таки пушки на себе, а не на лошадях? Что у них с ногами?– Меня зовут не Джонни. Этот дурак сержант так всех называет. Меня зовут Сеетане.– А меня – Каамо.– Чей танец ты танцуешь?– Крокодила.– Я тоже. – Улыбка тронула сумрачное лицо Сеетане.«Эге, может, мы с тобой уладим все миром», – подумал Каамо и сказал:– Слушай, брат, у меня есть деньги. Ты не хочешь выпить чего-нибудь?Сеетане остановился. Видно, решить такую задачу на ходу ему было трудно. Он погладил ладошкой по груди:– Я знаю одно местечко, где можно купить выпивку… Но что мне скажет потом сержант? И откуда у тебя деньги?А выпить-то ему явно хотелось. Каамо широко, дружески улыбнулся:– Деньги я заработал. И сержант не будет тебя ругать, скажешь, что угостила моя тетушка.– О, правильно, тетушка! Это ты хорошо придумал. Тогда идем.Все же он был глуповат, этот Сеетане…Городу, видать, приходилось туго. Ближе к центру не стало многолюднее. Очень часто попадались заколоченные дома. В каком-то переулке свора отощавших собак с остервенением рвала труп лошади. На улицах стояла удушливая вонь – пахло гнилью и карболкой. От всего веяло запустением и бесхозяйственностью.В маленькой покосившейся лавчонке в стороне от главной улицы они купили бутылку виски. Поторговавшись, хозяин – сморщенный одноглазый мулат – отрезал им кусок солонины и дал сухарь.Найти уединенное место было не так уж трудно. В нескольких шагах от лавчонки начинался большой сад, окружавший покинутый хозяевами дом. Приятели перемахнули через забор и оказались под тенью грушевых деревьев авокадо. Отойдя от ограды, они уютно расположились на полянке, обрамленной декоративным вереском.Сеетане понюхал солонину и отбросил:– Только гиене может понравиться эта тухлятина!– Видно, он жулик, этот одноглазый мулат, – сказал Каамо.– Он не жулик, – насупился Сеетане, – просто у него нет другого мяса и негде взять. Скоро мы в Ледисмите начнем жрать друг друга. Или у твоей тетушки запрятано на кухне стадо быков?.. На, пей первый – деньги были твои.Каамо чуть-чуть потянул из бутылки, водка обожгла горло.– Теперь ты, Сеетане. Пей больше. Если захочешь, мы купим еще.– Гм! Ты богатый парень…Он, видимо, привык, ему нравилась эта крепчайшая дрянь. Каамо лишь делал вид, что отпивает, – все виски шло в желудок Сеетане. Он размяк, толстые губы обвисли, глаза масляно блестели. Он стал разговорчив.– Ты бечуан?.. Бечуаны, хотя они и братья мне, – дураки. Бечуаны – трусливое племя, басуто – храброе. Ты – бечуан, и у тебя нет ружья, я – басуто, и смотри, какой у меня хороший мушкет. Никто не отнимет мой мушкет, я буду убивать им буров.Какая-то доля правды была в этом рассуждении. Доля. Бечуаны, западные басуто, быстрее покорились бурам, чем их восточные братья – англичанам. Высокое степное плоскогорье Басутоленд в верховьях реки Оранжевой держалось до 1868 года, а потом, чтобы не даться бурам, вождь басуто Мошеш признал английский протекторат. Англичане всё туже затягивали петлю на шее племени, и тогда вспыхнули восстания. Их назвали «ружейной войной»: негров хотели разоружить, но они отстояли право носить мушкеты. Только право это оказалось липовым: все равно англичане в 1884 году взяли управление страной басуто в свои руки.– Я вижу, ты храбрый воин, – сказал Каамо. – Но ты объясни мне, глупому, вот что. Англичане захватят бурские земли, а что получат басуто?На физиономии Сеетане отразилось мимолетное напряжение мысли, но тут же лицо опять расплылось в пьяной ухмылке:– И верно, что глупый… Англичанам нужны всякие дорогие камешки и золото. Нужны рудники. Они набросятся на землю буров, а наши пастбища оставят моему народу. Это нам объяснил наш вождь, а он говорил с самым большим английским генералом. Вот почему я буду стрелять в буров, – чтобы англичане больше не совались в мои Малути. Ты видел мои горы Малути? Ты видел мою реку Симгу? Белые называют ее Оранжевой, но она Симгу… Ах, какие травы в моих степях на склонах Малути! Когда я дою корову Доение коров у басуто, как и у бечуанов, – дело мужчин.
, молоко бежит желтое от жира. Много молока, как воды в Симгу…Сеетане замолчал, и на лице его застыло блаженное выражение. Потом он вспомнил о бутылке и снова приложился к ней.– Я не хочу, – отстранился Каамо, и Сеетане, чуточку помедлив, прикончил виски. – Ты красиво говоришь, хорошо говоришь. Только ведь буры не выпустят вас… нас из города. У них меткие пули, и они бьют наших солдат – англичан и негров.– Опять ты глупый! Из тебя никогда не получится вождь. Мы уйдем из Ледисмита. Сержант Коллинз, он дурак, но он слышал от лейтенанта, что мы вырвемся к моим горам Малути, а потом уйдем в долину. В той стороне буров вокруг города меньше, и мы вырвемся. Только надо подождать, когда станут здоровыми лошади. Сейчас все лошади больные, у них распухли ноги. Лошади поправятся – мы уйдем. А ты, глупый бечуан, останешься тут со своей тетушкой. – Сеетане загоготал.– Тише, нас услышат!– Я говорил, что ты трус… Пусть слышат, Сеетане никого не боится! – Он хотел встать, ноги подкосились. – Хм!.. Одна бутылка на двух таких здоровых негров – и ноги уже не хотят идти. Как у лошадей. Странно, да?– Мы ничего не поели, водка не перемешалась с едой и потому опьянила сильнее, – рассудительно сказал Каамо.– Да, надо поесть. Сейчас ты говоришь верно. Надо пойти к сержанту. Пойдем, ты проводишь меня.Солнце уже спешило на покой. Где-то за горами притаились сумерки, готовые вот-вот выпрыгнуть и разом прикрыть землю мглой.Они выбрались из сада. Сеетане шатался. Каамо вовсе не собирался его провожать. Зачем это снова лезть в пасть врагу? «Доведу вон до того дома, а дальше пусть идет один», – решил Каамо и крепче ухватил приятеля.Они подходили к большому, богатому дому, когда оттуда вышли три офицера. Чарльза Марстона Каамо узнал сразу. Все те же залихватские рыжие усы, тот же стек в руке, только мундир другой – армейского лейтенанта. Вот как ты вырос в чине, заклятый враг Каамо!..– Сеетане, я ухожу. Тегушка потеряла меня.– Нет, стой. – Сеетане облапил его своей ручищей. – Ты должен проводить меня.Офицеры, болтая о чем-то, приближались.– Я не могу, мне надо торопиться.– А я сказал, ты проводишь! Побежишь – буду стрелять. Ты помнишь, что сказал мне сержант? Пиф-паф!– Свинья ты, Сеетане.– Что-о?– Ну ладно, я провожу тебя.Однако было уже поздно: офицеры обратили внимание на ссорящихся негров. К ним, выпятив грудь, подходил лейтенант Марстон.– Что вы расшумелись возле штаба, черномазые?.. Ого, солдат ее величества? Да ты в стельку пьян, каналья!Ноги у Каамо начали дрожать, как сегодня днем. Сеетане подтянулся и опустил руки по швам.– Я, господин лейтенант… ик… самую… ик… малость.– Мерзавец! – Рука в белой перчатке наотмашь хлестнула по лицу Сеетане. Марстон круто повернулся к Каамо: – А ты кто таков? Спаиваешь наших солдат?Шрам на лице Каамо посветлел. Но сумерки уже затушевали это. У Каамо задрожали теперь руки. Не от страха – от ярости. Но он не мог дать воли сердцу. Не имел права.– Я просто встретил этого солдата, господин офицер, и хотел ему помочь.– Он мне помог… ик… Буль-буль…Пощечина ожгла и Каамо.Марстон, Марстон! Перед тобой совсем не тот мальчишка, которому когда-то ты раскроил лицо стеком. Мальчишка вырос, он стал воином.От страшного удара в переносицу лейтенант, глухо охнув, брякнулся оземь…Улица, ограда, сад, опять ограда… Каамо бежал быстрее страуса, прыгал выше, чем лев. Сзади грохотали револьверные выстрелы. Не попадете, пули, нет! Каамо еще надо жить: Каамо должен убить Марстона…
2
Штаб Жубера располагался в палаточном лагере неподалеку от передовых позиций. Главнокомандующий вполне мог избрать место удобнее и безопаснее, но это противоречило бы бурским традициям и могло уронить его престиж. В леске, прикрывавшем лагерь, было оживленно. Сновали ординарцы и чернокожие слуги, у костров готовили пищу посланцы различных коммандо, слышались окрики часовых. Терон должен был поджидать группу разведчиков здесь: предстоял кригсраад – военный совет, и свежие сведения были более чем кстати.Назвав пароль, разведчики въехали в лагерь. Коней оставили на попечение Мангваэло, а сами не спеша двинулись к штабным палаткам. Пересекая поляну, у края которой красовалось белое полотнище с алым крестом, Петр услышал русскую речь. Кто-то в запальчивости явственно произнес по-русски: «Дьявол их задери, это бесчестно!»– Идите, братцы, я вас догоню, – сказал Петр Яну и Каамо, а сам торопливо направился к крайней санитарной палатке; именно оттуда раздавался голос.Он отдернул полог и увидел двух людей. Маленький белобрысый мужчина в халате мыл руки над тазиком. Руки были быстрые и жилистые. Воду сливала миловидная женщина в косынке с красным крестиком.– Это вы говорили по-русски? – спросил Петр.Мужчина резко выпрямился, вскинул голову и выкрикнул на ломаном голландском:– Отвязывайтесь от меня! Я занимаюсь свое дело. – Но тут он что-то сообразил, весь подался вперед: – А вы можете понимать русский?Сердце Петра дрогнуло.– Дак я же русский!– Ба-атенька вы мой! – воскликнул мужчина и с мокрыми руками кинулся к Петру обниматься. – А по обличью – истый бур. Давно из России?– Шесть лет.– Что вы говорите?! Знакомьтесь, пожалуйста. Елена Петровна, сестра милосердия. Меня кличут Иваном Николаевичем. Давыдов, врач.– Петр Ковалев… Как же вы здесь очутились?– Война же, батенька мой. Вы что, не слышали, – нас, русских, тут ныне куча. В Претории большой санитарный отряд. Там петербургские мои коллеги – доктор Садовский, доктор Чистович, другие. А здесь, на Натальском фронте, еще отряд. И с винтовками есть. А как же!.. Елена Петровна, милочка, соорудите-ка что-нибудь закусить нам с земляком. Как вы, Петр… Никитич?.. Как, Петр Никитич, здесь мы с вами присядем или в тенек на воздух? Давайте-ка на воздух. – Он суетился, искренне обрадованный нежданной встречей.Петр был потрясен. Все эти годы, как ни близко и глубоко они с Дмитрием вошли в здешнюю жизнь, его не покидало чувство некоторой отрешенности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Передовые посты английского сторожевого охранения он миновал благополучно. Теперь оставалось каким-то образом проскользнуть через линии траншей, опоясывавших Ледисмит, и проникнуть в город.Скрываясь в высокой траве тамбуки, Каамо дополз до рощицы манговых деревьев. Многие из них были смертельно покалечены: бурские артиллеристы говорили, что это прекрасный ориентир для пристрелки, и удивлялись, почему англичане не вырубят рощицу. А Каамо был рад ей: отсюда хоть оглядеться можно получше.Гора, с которой он спустился, на расстоянии уже не казалась грозной и неприступной. Ущелье, где засели Питер и Коуперс, покрывала густая темно-зеленая поросль. Воздух над горой дрожал и струился: было очень жарко.Прямо перед Каамо виднелась первая линия английских траншей. За ней, шагах в пятистах, уже у самой окраины Ледисмита, тянулась вторая. Над окопами мелькали белые каски: солдаты не таились.Пора было действовать. Или он обманет англичан, или будет худо. Совсем худо… Каамо решительно поднялся, достал из-за пазухи припасенный мешок и принялся сбивать с веток плоды манго. Они были еще совсем незрелые, зеленые, и мякоть пахла скипидаром. Обрывая длинные плодоножки, Каамо засовывал манго, похожие на небольшие толстенькие огурцы, в мешок.Вдруг какие-то крики и ругань послышались из оврага неподалеку от рощицы. Каамо приник к стволу дерева. Несколько англичан и кучка негров с ружьями за плечами – это были басуто – волокли пушку. Гневными окриками их подгонял сержант.Удача шла навстречу Каамо. Сдернув с себя рубаху и сунув ее в мешок, он вышел из рощи и направился прямо к пушке.– Толкайте, толкайте же, черт вас возьми! – орал сержант; пот ручейком стекал из-под его каски.Чернокожие парни и так старались изо всех сил, но пушка завалилась в рытвину.– Давайте помогу. – Каамо навалился на колесо, пушка подалась вперед и выскочила из рытвины.– Вот так, – удовлетворенно сказал сержант и снял каску. – Передохните… А ты откуда взялся, парень? – подошел он к Каамо.
Все… От этого разговора будет зависеть все.– Я взялся из этой вот рощи, господин офицер.«Офицера» сержант пропустил мимо ушей.– Как ты туда попал? Кто тебя пропустил?– О, я уже не первый раз прихожу сюда. Я собираю зеленые манго, тетушка отваривает их и готовит лекарство. Моя тетушка очень больна, господин офицер, у нее…– Плевал я на твою тетушку! Откуда ты взялся? Где живешь?– Я живу у господина Лоуренса.– Что еще за птица? Каамо сделал большие глаза:– Господина Лоуренса знают многие, сэр. Он большой торговец в Ледисмите. Только сейчас моего господина нет в городе, он уехал в Дурбан, а меня и тетушку оставил, чтобы мы присматривали за домом.– Зачем ты врешь мне, парень? Ведь я же знаю, ты бурский шпион… Ну, отвечай!Ноги у Каамо начали противно дрожать. Он сложил руки на груди:– Господин офицер, я никогда не позволяю себе врать, особенно белым. Ведь легко можно проверить, что я говорю правду, только правду.– А я и проверю. Ты как думаешь? И смотри, если хоть каплю соврал, болтаться тебе на веревке… А ну, ребята, берись, покатили дальше!Натужно покряхтывая, чертыхаясь, пыхтя, они всё катили и катили тяжелое, неповоротливое орудие, миновали овраг, пересекли первую линию траншей и наконец втолкали пушку в специально отрытый окоп между первой и второй линиями. Артиллеристы остались у орудия а сержант с неграми направился в город. Неуклюжий, хмурого вида молодой басуто с ярким платком на шее молча сунул Каамо горстку жевательного табака. Каамо не жевал его, но отказаться от подарка было неудобно и неосторожно – он неумело засунул зеленовато-бурые листья за щеку.Сержант все косился на него, но молчал. Каамо незаметно осматривался. Они шагали по широкой, прямой улице с развороченной и засохшей после дождей грязью. Она была безлюдна, лишь кое-где попадались солдаты. Пушек нигде не было – значит, все на передовых линиях. На большом плацу два офицера и несколько улан в шлемах с белыми султанами осматривали лошадей. Офицеры спорили о чем-то. До Каамо донеслось:– Раньше чем через неделю они не встанут в строй. Вы поглядите на их ноги!..Каамо обернулся, и в это время повернул к нему голову сержант. Подозревает!– Очень хорошие лошади, – сказал Каамо.Хмурый с платком на шее насмешливо хмыкнул:– Из-за этих «очень хороших» мы и таскаем пушки на себе.Они подошли к казарме – приземистому кирпичному зданию, над которым повис полосатый красно-синий флаг.– Постой-ка, парень, – сказал сержант Каамо.И в это время из казармы выскочил низкорослый плешивый солдатик и закричал:– Сержант Коллинз, быстро к лейтенанту!Сержант топтался в нерешительности.«Пронесет? Не пронесет?»– Джонни, – повернулся Коллинз к негру с платком, – ты слышал, что плел мне этот парень?Хмурый кивнул.– Дойди с ним до дома Лоуренса, посмотри и, если парень что-то соврал, тащи его сюда, а побежит – стреляй.– Сделаю, сержант…Теперь они шагали вдвоем.– Слушай, Джонни, – решился заговорить Каамо, – а почему все-таки пушки на себе, а не на лошадях? Что у них с ногами?– Меня зовут не Джонни. Этот дурак сержант так всех называет. Меня зовут Сеетане.– А меня – Каамо.– Чей танец ты танцуешь?– Крокодила.– Я тоже. – Улыбка тронула сумрачное лицо Сеетане.«Эге, может, мы с тобой уладим все миром», – подумал Каамо и сказал:– Слушай, брат, у меня есть деньги. Ты не хочешь выпить чего-нибудь?Сеетане остановился. Видно, решить такую задачу на ходу ему было трудно. Он погладил ладошкой по груди:– Я знаю одно местечко, где можно купить выпивку… Но что мне скажет потом сержант? И откуда у тебя деньги?А выпить-то ему явно хотелось. Каамо широко, дружески улыбнулся:– Деньги я заработал. И сержант не будет тебя ругать, скажешь, что угостила моя тетушка.– О, правильно, тетушка! Это ты хорошо придумал. Тогда идем.Все же он был глуповат, этот Сеетане…Городу, видать, приходилось туго. Ближе к центру не стало многолюднее. Очень часто попадались заколоченные дома. В каком-то переулке свора отощавших собак с остервенением рвала труп лошади. На улицах стояла удушливая вонь – пахло гнилью и карболкой. От всего веяло запустением и бесхозяйственностью.В маленькой покосившейся лавчонке в стороне от главной улицы они купили бутылку виски. Поторговавшись, хозяин – сморщенный одноглазый мулат – отрезал им кусок солонины и дал сухарь.Найти уединенное место было не так уж трудно. В нескольких шагах от лавчонки начинался большой сад, окружавший покинутый хозяевами дом. Приятели перемахнули через забор и оказались под тенью грушевых деревьев авокадо. Отойдя от ограды, они уютно расположились на полянке, обрамленной декоративным вереском.Сеетане понюхал солонину и отбросил:– Только гиене может понравиться эта тухлятина!– Видно, он жулик, этот одноглазый мулат, – сказал Каамо.– Он не жулик, – насупился Сеетане, – просто у него нет другого мяса и негде взять. Скоро мы в Ледисмите начнем жрать друг друга. Или у твоей тетушки запрятано на кухне стадо быков?.. На, пей первый – деньги были твои.Каамо чуть-чуть потянул из бутылки, водка обожгла горло.– Теперь ты, Сеетане. Пей больше. Если захочешь, мы купим еще.– Гм! Ты богатый парень…Он, видимо, привык, ему нравилась эта крепчайшая дрянь. Каамо лишь делал вид, что отпивает, – все виски шло в желудок Сеетане. Он размяк, толстые губы обвисли, глаза масляно блестели. Он стал разговорчив.– Ты бечуан?.. Бечуаны, хотя они и братья мне, – дураки. Бечуаны – трусливое племя, басуто – храброе. Ты – бечуан, и у тебя нет ружья, я – басуто, и смотри, какой у меня хороший мушкет. Никто не отнимет мой мушкет, я буду убивать им буров.Какая-то доля правды была в этом рассуждении. Доля. Бечуаны, западные басуто, быстрее покорились бурам, чем их восточные братья – англичанам. Высокое степное плоскогорье Басутоленд в верховьях реки Оранжевой держалось до 1868 года, а потом, чтобы не даться бурам, вождь басуто Мошеш признал английский протекторат. Англичане всё туже затягивали петлю на шее племени, и тогда вспыхнули восстания. Их назвали «ружейной войной»: негров хотели разоружить, но они отстояли право носить мушкеты. Только право это оказалось липовым: все равно англичане в 1884 году взяли управление страной басуто в свои руки.– Я вижу, ты храбрый воин, – сказал Каамо. – Но ты объясни мне, глупому, вот что. Англичане захватят бурские земли, а что получат басуто?На физиономии Сеетане отразилось мимолетное напряжение мысли, но тут же лицо опять расплылось в пьяной ухмылке:– И верно, что глупый… Англичанам нужны всякие дорогие камешки и золото. Нужны рудники. Они набросятся на землю буров, а наши пастбища оставят моему народу. Это нам объяснил наш вождь, а он говорил с самым большим английским генералом. Вот почему я буду стрелять в буров, – чтобы англичане больше не совались в мои Малути. Ты видел мои горы Малути? Ты видел мою реку Симгу? Белые называют ее Оранжевой, но она Симгу… Ах, какие травы в моих степях на склонах Малути! Когда я дою корову Доение коров у басуто, как и у бечуанов, – дело мужчин.
, молоко бежит желтое от жира. Много молока, как воды в Симгу…Сеетане замолчал, и на лице его застыло блаженное выражение. Потом он вспомнил о бутылке и снова приложился к ней.– Я не хочу, – отстранился Каамо, и Сеетане, чуточку помедлив, прикончил виски. – Ты красиво говоришь, хорошо говоришь. Только ведь буры не выпустят вас… нас из города. У них меткие пули, и они бьют наших солдат – англичан и негров.– Опять ты глупый! Из тебя никогда не получится вождь. Мы уйдем из Ледисмита. Сержант Коллинз, он дурак, но он слышал от лейтенанта, что мы вырвемся к моим горам Малути, а потом уйдем в долину. В той стороне буров вокруг города меньше, и мы вырвемся. Только надо подождать, когда станут здоровыми лошади. Сейчас все лошади больные, у них распухли ноги. Лошади поправятся – мы уйдем. А ты, глупый бечуан, останешься тут со своей тетушкой. – Сеетане загоготал.– Тише, нас услышат!– Я говорил, что ты трус… Пусть слышат, Сеетане никого не боится! – Он хотел встать, ноги подкосились. – Хм!.. Одна бутылка на двух таких здоровых негров – и ноги уже не хотят идти. Как у лошадей. Странно, да?– Мы ничего не поели, водка не перемешалась с едой и потому опьянила сильнее, – рассудительно сказал Каамо.– Да, надо поесть. Сейчас ты говоришь верно. Надо пойти к сержанту. Пойдем, ты проводишь меня.Солнце уже спешило на покой. Где-то за горами притаились сумерки, готовые вот-вот выпрыгнуть и разом прикрыть землю мглой.Они выбрались из сада. Сеетане шатался. Каамо вовсе не собирался его провожать. Зачем это снова лезть в пасть врагу? «Доведу вон до того дома, а дальше пусть идет один», – решил Каамо и крепче ухватил приятеля.Они подходили к большому, богатому дому, когда оттуда вышли три офицера. Чарльза Марстона Каамо узнал сразу. Все те же залихватские рыжие усы, тот же стек в руке, только мундир другой – армейского лейтенанта. Вот как ты вырос в чине, заклятый враг Каамо!..– Сеетане, я ухожу. Тегушка потеряла меня.– Нет, стой. – Сеетане облапил его своей ручищей. – Ты должен проводить меня.Офицеры, болтая о чем-то, приближались.– Я не могу, мне надо торопиться.– А я сказал, ты проводишь! Побежишь – буду стрелять. Ты помнишь, что сказал мне сержант? Пиф-паф!– Свинья ты, Сеетане.– Что-о?– Ну ладно, я провожу тебя.Однако было уже поздно: офицеры обратили внимание на ссорящихся негров. К ним, выпятив грудь, подходил лейтенант Марстон.– Что вы расшумелись возле штаба, черномазые?.. Ого, солдат ее величества? Да ты в стельку пьян, каналья!Ноги у Каамо начали дрожать, как сегодня днем. Сеетане подтянулся и опустил руки по швам.– Я, господин лейтенант… ик… самую… ик… малость.– Мерзавец! – Рука в белой перчатке наотмашь хлестнула по лицу Сеетане. Марстон круто повернулся к Каамо: – А ты кто таков? Спаиваешь наших солдат?Шрам на лице Каамо посветлел. Но сумерки уже затушевали это. У Каамо задрожали теперь руки. Не от страха – от ярости. Но он не мог дать воли сердцу. Не имел права.– Я просто встретил этого солдата, господин офицер, и хотел ему помочь.– Он мне помог… ик… Буль-буль…Пощечина ожгла и Каамо.Марстон, Марстон! Перед тобой совсем не тот мальчишка, которому когда-то ты раскроил лицо стеком. Мальчишка вырос, он стал воином.От страшного удара в переносицу лейтенант, глухо охнув, брякнулся оземь…Улица, ограда, сад, опять ограда… Каамо бежал быстрее страуса, прыгал выше, чем лев. Сзади грохотали револьверные выстрелы. Не попадете, пули, нет! Каамо еще надо жить: Каамо должен убить Марстона…
2
Штаб Жубера располагался в палаточном лагере неподалеку от передовых позиций. Главнокомандующий вполне мог избрать место удобнее и безопаснее, но это противоречило бы бурским традициям и могло уронить его престиж. В леске, прикрывавшем лагерь, было оживленно. Сновали ординарцы и чернокожие слуги, у костров готовили пищу посланцы различных коммандо, слышались окрики часовых. Терон должен был поджидать группу разведчиков здесь: предстоял кригсраад – военный совет, и свежие сведения были более чем кстати.Назвав пароль, разведчики въехали в лагерь. Коней оставили на попечение Мангваэло, а сами не спеша двинулись к штабным палаткам. Пересекая поляну, у края которой красовалось белое полотнище с алым крестом, Петр услышал русскую речь. Кто-то в запальчивости явственно произнес по-русски: «Дьявол их задери, это бесчестно!»– Идите, братцы, я вас догоню, – сказал Петр Яну и Каамо, а сам торопливо направился к крайней санитарной палатке; именно оттуда раздавался голос.Он отдернул полог и увидел двух людей. Маленький белобрысый мужчина в халате мыл руки над тазиком. Руки были быстрые и жилистые. Воду сливала миловидная женщина в косынке с красным крестиком.– Это вы говорили по-русски? – спросил Петр.Мужчина резко выпрямился, вскинул голову и выкрикнул на ломаном голландском:– Отвязывайтесь от меня! Я занимаюсь свое дело. – Но тут он что-то сообразил, весь подался вперед: – А вы можете понимать русский?Сердце Петра дрогнуло.– Дак я же русский!– Ба-атенька вы мой! – воскликнул мужчина и с мокрыми руками кинулся к Петру обниматься. – А по обличью – истый бур. Давно из России?– Шесть лет.– Что вы говорите?! Знакомьтесь, пожалуйста. Елена Петровна, сестра милосердия. Меня кличут Иваном Николаевичем. Давыдов, врач.– Петр Ковалев… Как же вы здесь очутились?– Война же, батенька мой. Вы что, не слышали, – нас, русских, тут ныне куча. В Претории большой санитарный отряд. Там петербургские мои коллеги – доктор Садовский, доктор Чистович, другие. А здесь, на Натальском фронте, еще отряд. И с винтовками есть. А как же!.. Елена Петровна, милочка, соорудите-ка что-нибудь закусить нам с земляком. Как вы, Петр… Никитич?.. Как, Петр Никитич, здесь мы с вами присядем или в тенек на воздух? Давайте-ка на воздух. – Он суетился, искренне обрадованный нежданной встречей.Петр был потрясен. Все эти годы, как ни близко и глубоко они с Дмитрием вошли в здешнюю жизнь, его не покидало чувство некоторой отрешенности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36