А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


by AAW; OCR&Spellcheck by Zavalery
«Ананян В. На берегу Севана. Авторизованный перевод с армянского А. Гюль-Назарянца/Рисунки В. Ермолова»: «Детская литература»; М.; 1959
Вахтанг Степанович Ананян
На берегу Севана
(Повесть из жизни юных натуралистов)
ОБ АВТОРЕ
Вахтанг Степанович Ананян, автор этой книги, не знал счастливого детства героев своей повести – обеспеченного, радостного, полного безграничных возможностей детства советских детей. Родившийся полвека назад (в 1905 году), в дореволюционные дни, в бедной горной армянской деревушке, он с самого раннего возраста должен был трудиться, помогать своей вечно нуждавшейся семье.
Едва наступала весна, отец смотрел на начинавшую чернеть землю, на окутанный зеленой дымкой распускающихся почек лес и звал сынишку:
– Земля уже дышит, сынок. Погонишь завтра на пастбище нашу скотинку.
– А школа?.. – жалобно спрашивал маленький Вахтанг. На глазах у него выступали слезы.
– Шко-ола?.. – тянул отец. – Ты что, философом хочешь стать?..
И об уроках приходилось забывать. Весну, лето, а порой и часть осени мальчик проводил на горных лугах в обществе таких же, как сам, подневольных сельских пастушков. Да за учение, к тому же, надо было платить, а у отца денег не хватало. Когда кончались полевые работы, он брался за молоток каменотеса, но приработок был ничтожным – где уж платить за сына в школу!.. Так и не доучился Вахтанг, ушел из пятого класса.
Но пристрастившийся к чтению, стремившийся к знанию мальчик находил время для книг и на пастбище. Он доставал все, что только годилось для чтения, у бывших школьных товарищей, перерывал сундуки у бабушек и тетушек. Выстругивая спицы для колес, отдавал их сельскому лавочнику в обмен на разрозненные печатные листки, в которые тот завертывал свечи и селедку. Чего только не перечитал он у жарких пастушьих костров, нередко вслух, товарищам. Были тут и романы армянских писателей – «Смерть» и «Борьба» Нардоса, «Геворк Марзпетуни» Мурацана, разные повести в сборнике «Золотой друг армянской семьи», толстом-претолстом, и (в переводах на армянский) «Камо грядеши» Сенкевича, и «Всадник без головы» Майн Рида, «Эрнани» Гюго, «Воскресение» Толстого. Были и номера старых журналов, детских и недетских, и много страниц без начала и конца, добытых у лавочника. Попал как-то в руки мальчику и толстый сборник статей «Мысль», открывавшийся работой под заглавием «Дуализм Канта» – трудной и оставшейся непонятной, как и многое другое из прочитанных им книг. Но мысль читателя-пастушка была раздражена, встревожена, захвачена романтикой приключений, жизненной борьбы, человеческих отношений. И его тянуло самому рассказать о том интересном, что он видел вокруг себя – о чудесной природе и людях армянских гор, пересказать увлекательные сказки и предания, услышанные от старых пастухов, описать волнующие встречи и столкновения с волками и медведями… Вызывало это чтение, при всей его неразборчивости и беспорядочности, и жажду к знанию – большую, страстную, но по тем временам неутолимую.
Одна из учительниц сельской школы, пожалев мальчика, снизошла к его мольбе – взялась подготовить к экзаменам в открывавшуюся в соседнем курортном городке гимназию. Гимназия была армянская, но преподавали в ней и русский язык. Учительница-армянка не так уж хорошо знала его сама.
Деревенский мальчик в рваных лаптях и грубой, с заплатами куртке директору и некоторым преподавателям не понравился: ну куда ему в гимназию рядом с чистенькими, богатыми детьми! И они старались его «срезать». Но Вахтанг отвечал на все вопросы без запинки, без запинки прочитал и даже пересказал отрывок из рассказа Тургенева «Муму», напечатанный в русском учебнике под заглавием «Щенок».
– Ну, молодец, можешь идти, – сказал мальчику один из добрых учителей.
«Словно все жаворонки наших полей запели в моей душе», – вспоминает Ананян об этой минуте.
Радостно повторяя себе: «Принят, принят!» – он кинулся к дверям, но суровый голос директора остановил мальчика.
«Погоди, – сказал он, – экзамен еще не кончился». Я обернулся. Глаза у директора блестели злорадно. «А что такое щенок?» – спросил он. Ну и вопрос! Мне-то не знать! Ест с одного стола с детьми, спит в постели… Чем же другим мог быть этот найденный на улице щенок? Ясно – голодным ребенком. Мог ли я, клавший на пастбище голову на камень, подумать, что существо это, спящее на мягкой подушке, происходит из одного рода с моим псом Чамбаром? И на своем русском, в котором не было мягкого знака – откуда у мальчика-горца этот мягкий знак! – я так и ответил, ничуть не колеблясь, уверенно: «Щенок – это малэнки малчик…» И, когда я это сказал, директор в первый раз за все время экзамена широко улыбнулся, радостно засверкали злые искорки в его глазах. «Русского не знает, не принимать», – с глубоким удовлетворением произнес он. Словно молотом по сердцу ударили меня эти слова. Я покачнулся, все вокруг завертелось. Ах, этот щенок, слепое, беспомощное существо, преградившее мне дорогу…» – так описывает Ананян этот случай из своего далекого детства в рассказе, названном им «Экзамен».
Вот как трудно было в те годы деревенскому мальчику в лаптях пробивать себе дорогу к знанию. Не так, как в наши дни, когда даже деревенская школа мало чем отличается по проходимым в ней предметам от прежней гимназии, а обучение в нашей стране стало бесплатным и обязательным для всех наших маленьких граждан. Об этих днях и Ананян и маленькие пастушки, друзья его детства, могли разве только мечтать, как о чем-то очень далеком и неосуществимом.
О своем детстве, о товарищах пастушках и испытанных вместе с ними горестях и радостях Ананян, став писателем, увлекательно рассказал в своей книге «Детство в горах», которую наши маленькие читатели знают и любят.
Но как же этот пастушок, голодавший и холодавший, ходивший в рваных лаптях и заплатанной домотканой одежде, стал писателем?
Это могло произойти лишь тогда, когда в Армении установилась советская власть и то, что прежде казалось неосуществимой мечтой, стало реальностью.
Ананян стал комсомольцем, начал посещать вечерние классы, поступил в партийную школу. Он получил теперь возможность рассказать о том, о чем ему так хотелось рассказать когда-то. И в редакцию «Крестьянской газеты» посыпались письма о жизни села, очерки и заметки, написанные, недавним пастушком. Все эти первые литературные опыты были удачными, корреспонденции интересными. Способности молодого селькора заметили, и он вскоре стал одним из активных сотрудников газеты, а затем и ее редактором.
В 1931 году вышла в свет первая книга Ананяна – «В огненном кольце», рассказывавшая об участии деревенских ребят в партизанском движении. Она была написана несколько торопливо, сыровато, но хранила в себе зачатки того обильного материала, который в последующие годы был использован уже окрепшим пером писателя в его чудесных рассказах о людях и природе Армении. А за этой книгой последовали и другие – «Очерки с колхозных полей», «Дали-даг», «На фиолетовых вершинах», «Обитатели пещеры». Рассказы и очерки, посвященные Великой Отечественной войне, в которой Ананян участвовал добровольцем, составили книгу «После войны». Его охотничьи рассказы вышли за последние годы в четырех книгах в Армении и несколько раз были изданы на русском языке в Москве.
В 1945 году Ананян написал приключенческую повесть из жизни сельских колхозных ребят – «Тайна Адских врат». Годом позже, переработанная и расширенная, повесть эта вышла под новым заглавием – «На берегу Севана».
«На берегу Севана» быстро стала одной из любимых книг юного читателя, и не только в нашей стране. В переводах с нею познакомились и полюбили ее ребята также в странах народной демократии. Трехсоттысячным тиражом разошлась она в одном только Китае. В короткое время книга выдержала до тридцати изданий на семнадцати языках народов нашего Союза и ряда зарубежных стран.
И «На берегу Севана», и вышедшая недавно новая повесть Ананяна «Пленники Барсова ущелья», тоже рассказывающая о приключениях колхозных ребят, стали известны и по выпущенным под теми же названиями фильмам.
Увлекательно, талантливо рассказывает Ананян в своих книгах о счастливой, содержательной жизни советских детей, их любви к Родине и стремлении стать ее полезными гражданами.
А. Гюль-Назарянц.
ВСТУПЛЕНИЕ
Длинной грядой скалистых отрогов пересекает Армению Малый Кавказский хребет с девятью сотнями больших и малых вершин.
Высоко-высоко в горах, в огромной, образованной скалами чаше, лежит озеро Севан.
Здесь Малый Кавказский хребет разделяется на две ветви. Горы разбегаются, но, кольцом охватив Севан, сходятся снова. Лежащее в их лоне озеро похоже на кусок лазури, упавшей с неба, чтобы смягчить и оживить мрачный облик склонившихся над водами вершин.
А вершины эти кажутся сказочными великанами, вступившими в хоровод вокруг озера. Стали плечом к плечу, взялись за руки, повернулись друг к другу и, начав танец, окаменели…
Только в одном месте между горами и остался проход – то ли в хороводе разошлись нечаянно, то ли не успели сплести рук танцоры-исполины. Вот и воспользовалась этим и вырвалась из озера бурная река Зангу.
Но было время, когда на месте этого большого озера расстилалась обширная, цветущая долина и река Зангу получала начало не там, где разорвана цепь в хороводе окаменевших великанов.
Тогда Зангу стекала с далеких восточных вершин хребта и была в три раза длиннее теперешней.
Старое русло Зангу ученые нашли на дне Севана. Река стремилась по долине, среди горных склонов, сейчас голых, а тогда покрытых густыми, пышными лесами. В лесах водились огромные медведи, а на горных лугах паслись стада благородного кавказского оленя и быков-туров, украшенных большими изогнутыми рогами. Останки этих животных нередко находят археологи, делая раскопки на берегах озера, а сети рыбаков приносят гигантские рога давно исчезнувших оленей-исполинов.
Как же случилось, что цветущая долина оказалась залитой водой? Как образовалось здесь озеро?
Одна из гор, стоявших на краю долины, была всегда очень неспокойной: вздрагивала, урчала, порой дымила и выбрасывала пепел.
«Дали-даг» назвали ее, что значит «Бешеная гора».
И однажды раскаленная лава, веками кипевшая внутри горы, вырвалась и побежала по ее склонам. Лава залила долину, преградила течение Зангу, сгрудилась и застыла. Выход из долины был закрыт. Реки и ручьи, раньше питавшие Зангу, постепенно затопили долину и образовали величественное горное озеро.
Говорят, что в те далекие дни, когда взбушевался Дали-даг и залил лавой долину, у подножия горы находилась маленькая, зарывшаяся в землю деревушка.
В ужасе замерла деревушка, потрясенная бедствием. Пугливо жались в своих углах населявшие ее люди. И великий страх перед могуществом природы, ее разрушительными силами остался навсегда в их сердцах.
От своих предков унаследовали этот страх перед стихией и сменившие их поколения.
Не умея объяснять явлений природы, люди покорно подчинялись им и поклонялись и Дали-дагу и образованному извержением вулкана бурному озеру.
Озеру, однако, они поклонялись не только потому, что, приходя в ярость, оно разбивало рыбачьи челны и топило людей, а черными ночами рычало и билось, как раненый лев, но и потому, что весенними тихими утрами смотрело оно на их деревушку с ясной, чистой и спокойной улыбкой.
Любили люди озеро за то, что оно кормило их, было для них источником жизни.
На склонах Дали-дага, упираясь вершинами в облака, стоят Черные скалы.
Люди поклонялись и Черным скалам, потому что тысячи бед насылали они на жалкую деревушку.
Когда небо сердилось на землю, оно собирало тучи на вершинах Черных скал и побивало градом тощие крестьянские поля. В глубинах каменных громад порой раздавался оглушительный грохот. Огненные языки пробегали по ребрам утесов, и на землю падал раскаленный пепел, сжигавший поля и луга…
Источником несчастий казались людям Черные скалы.
Внутри них есть таинственная пещера с узким входом. Могильным холодом несет из нее. Слышатся в ее глубине тяжелые, глухие вздохи, стоны… Не это ли «врата ада»?..
Еще сравнительно недавно так думали, с трепетом поглядывая на Черные скалы, старики села, выросшего на месте древней бедной деревушки, поклонявшейся водам озера и горе Дали-даг.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОДНАЖДЫ УТРОМ НА БЕРЕГУ САМОЙ КОРОТКОЙ РЕКИ В МИРЕ
– Дедушка, позволь… Дай мне разок самому закинуть сеть! – приставал к деду Камо.
– Эй, внучек, на все сноровка нужна. Не сумеешь, только напугаешь да разгонишь рыбу.
– Дедушка, дай! – настаивал Камо.
– Ну ладно. Только погоди, сначала я сам закину… Видишь, стайка показалась.
И дед, стараясь не спугнуть рыбу, закинул сеть.
– Давай вместе вытянем! – упрашивал Камо.
– Внучек, тащить тоже с умом надо, – ворчливо отказывался дед от помощи мальчика. – Дернешь сразу – вот рыба и ушла. И тут сноровка требуется.
Взявшись за конец сети, дед осторожно потянул ее к себе. Сеть задрожала в его руках.
– Дедушка, поймали! А много-то как!.. Армен, скорее, помоги! – радостно закричал Камо.
Подбежал стоявший невдалеке Армен, товарищ Камо. Старик и мальчики напряглись и вытащили сеть на берег.
Большие серебряные рыбы с красными, как кровь, пятнышками на боках извивались на молодой зеленой траве, покрывавшей берег, и широко разевали рты, словно им не хватало воздуха.
Армен бережно взял крошечную рыбку и бросил ее назад в реку. Рыбка упала в воду белым брюшком вверх и мгновение не шевелилась. Потом она глотнула воды, сделала несколько движений, перевернулась, вильнула хвостиком и скрылась в речной глубине.
Мальчик улыбнулся.
– Дай мне еще маленьких, – попросил он у товарища. – Выпустим, пусть себе живут, растут…
– Дай тебе волю, ты и больших выпустишь, – добродушно сказал Камо.
– Да это не малек, – поднял голову дед. – Мальков сейчас в реке нет. По цвету эта рыбка похожа на форель, вот Армен и принял ее за маленькую форель. У нас ее называют «бочак». Сколько бы она в воде ни оставалась, больше не вырастет, всегда будет маленькой. Такой ее и ловят, такой и едят. Сорт такой…
Дед засмеялся и, укладывая рыбу в корзинку, заметил наставительно:
– А у тебя, Армен, сердце очень мягкое. Из человека с таким сердцем охотника не выйдет. Какой это охотник!.. В молодые годы и я был таким, как ты, жалостливым. А потом, в старое время, такой насмотрелся жестокости, что сердце зачерствело…
– Уф, уф, уф! Вы, я вижу, тут спозаранку что-то вкусненькое раздобыли? – послышалось позади них.
Подпрыгивая на здоровой ноге и размахивая длинным крючковатым посохом, к ним подбежал школьный друг Армена и Камо – весельчак и шутник Грикор. Еще в детстве, в поисках вороньих яиц, Грикор взобрался на тополь, росший у старой мельницы, сук подломился, Грикор упал, повредил ногу и с тех пор хромает.
– Ты, дед, еще разок закинь сеть, – сказал он, – на мое счастье. Сколько бы ни наловилось, в один присест съем, честное слово!
– Нет, внуки, от такой ловли толку мало, – покачал головой дед. – Надо бы… Да вот гляньте-ка! – вдруг сказал он, не закончив начатой фразы. – Гляньте-ка, сколько народу вышло на поля!
Прикрыв ладонью глаза, дед орлиным взглядом окинул широкую равнину, расстилавшуюся у подножия гор.
С грохотом двигались тракторы, шли плуги, взрывая землю и покрывая серо-зеленую гладь равнины ровными рядами широких борозд.
– Да, – продолжал дед, возвращаясь к прерванному разговору, – одной ручной сетью столько народу не накормишь. Надо неводом… А ну, Камо, раздевайся!
Мальчик сбросил с себя одежду. Холодок раннего весеннего утра мгновенно покрыл его кожу пупырышками. До чего же приятным и здоровым было это ощущение!
– Ну, берись за конец и входи в реку. Смело входи! – сказал дед, подавая Камо один край невода, а другой оставляя себе.
Камо с минуту постоял в нерешительности. Потом зажмурил глаза и бросился в воду. Быстро переплыв реку, он прикрепил верхний конец невода к вбитым в землю колышкам. Нижний край невода, увешанный тяжелыми свинцовыми грузилами, ушел на дно. Невод пересек реку поперек и преградил путь рыбам.
– Вот теперь поглядите, сколько их соберется, – сказал дед, самодовольно поглаживая свою длинную-предлинную седую бороду: за нее-то и прозвали его в селе «Борода Асатур». – Эгей, Камо, скорей назад, родной, простынешь!
Пока Камо одевался, разговаривая с дедом и Грикором, Армен любовался весенним утром. Мягкий ветерок нежно трепал его волосы и обвевал лицо.
У подножия гор, окружавших озеро Севан, еще лежал утренний туман, но вершины их, похожие на сахарные головы, уже четко выступали на фоне голубого неба, отливая серебром. Озеро, безмятежно проспавшее всю ночь в своей просторной постели, шевельнулось, покрылось легкой рябью, чуть слышно зашелестело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34