Тусклый утренний свет почти не проникал внутрь видавшей виды развалюхи, а руки Блэкторна, развязывавшие шейный платок, который душил ее, показались ей неловкими и горячими.
Ей, конечно, хотелось ударить его. Очевидно, с этого ожидал, и потому не стал откидываться назад, а сидел, наклонясь к ней так, чтобы ей было совсем не сложно до него дотянуться.
— А что будет с моими руками? — спросила она негромко, но со злостью.
— С руками?
— Вы собираетесь развязать их?
— Но разве я могу быть уверен, что вы снова не нападете на меня, если я сделаю подобную глупость? Или, может, вы дадите честное слово?
— Не дам.
Он кивнул, и в его темных глазах промелькнуло удивление.
— Собственно, я на это и не рассчитывал. А поскольку я не желаю снова принимать участие в соревнованиях по боксу, то я не стану вас развязывать. По крайней мере до тех пор, пока вам не захочется узнать, какие у меня планы.
— А какие у вас планы?
— Я думаю, вы должны меня понять. Вы чуть не убили меня, причем дважды. Первый раз отравленным бульоном, и именно вам я обязан самым ужасным из ощущений, которое я испытал за свою и без того полную ужасов жизнь. А второй раз вы хотели убить меня голыми руками. Я весь в синяках.
— Полную ужасов жизнь? — переспросила она, пытаясь сдержать ярость. — И чем же это ваша жизнь так уж ужасна? Вы что, голодали? Вас избивали? Или, может, вы были вынуждены смотреть, как ваших родных терзает кровожадная толпа? Или вы..?
— Голодал? — удивился он, — подвергался побоям? А скажите, как это вам удалось убежать от ненасытной мадам Гильотины? — голос его не выражал ничего, кроме обыкновенного любопытства. — Насколько мне известно, всю вашу семью отправили на плаху. Я был приятно удивлен, когда узнал, что вы спаслись, — на его лице появилась неестественная улыбка, когда он произносил эту откровенную ложь. — Так как же вам это удалось, Жизлен? Где вы провели последние десять лет жизни?
— В монастыре, — ответила она.
Он усмехнулся.
— Не похоже, чтобы вас там приучили к христианскому смирению. Разве не учил Христос подставлять другую щеку? Подобная жажда отмщения напоминает скорее о Ветхом завете. Что же я такое сделал, почему вызываю у вас столь кровожадные желания? Ведь не я же был вдохновителем террора. Если бы я находился на территории Франции, возможно, и меня бы казнили тоже как представителя деградировавшей и распутной знати.
— Если вы забыли, в чем ваша вина, то я не стану попусту тратить время и напоминать вам, — ответила Жизлен, и отвернувшись стала смотреть в окно на начинающие зеленеть деревья.
Николас схватил ее безжалостной рукой за подбородок и заставил повернуть к нему голову.
— Освежите-ка мои воспоминания, — сказал он тихо, но голос его был таким же железным, как хватка. Вопреки здравому смыслу, Жизлен ужасно не хотелось вспоминать мгновения, которые она пережила когда-то в парке имения Сан Дут. Не хотелось вспоминать стыд, который она ощутила, когда ее первое чувство было втоптано в грязь. Напомнить ему — означало напомнить себе о своей слабости, и значит, испытать ее вновь.
— Знаете, — осторожно начала она, — я не чувствительна к боли. Если вам кажется, что вы сможете что-то выпытать у меня, сделав мне больно, то вы ошибаетесь. Если, конечно, вы не из тех извращенцев, кому доставляет удовольствие причинять другим боль.
Мгновение он не двигался. Его рука, сжимавшая ее подбородок, не расслабилась. Он лишь наблюдал за ней из-под слегка опущенных век.
— Я — любитель других удовольствий, — вдруг сказал он, — позвольте вам продемонстрировать. — И, к ее изумлению и ужасу, он наклонился и поцеловал ее.
Жизлен была готова к грубому насилию, к тому, что его губы вопьются в нее, — тогда она исчезла бы в том, никому не известном уголке своего сознания, где никто не мог ее найти. Но обманчивая легкость, с какой он касался ее рта, напоминала ласку. А ласки она не знала почти десять долгих лет.
Если бы у нее были свободны руки, она бы ударила его. Но сейчас ей оставалось только покориться. Его пальцы продолжали впиваться в ее подбородок, заставляя завыть, ощущая сладость его поцелуя.
А потому Блэкторн отпустил ее, откинулся назад, на потертое кожаное сиденье, и глаза его стали задумчивыми.
— Они не многому обучили вас в монастыре, — пробормотал он. — Мне придется заняться вашим образованием.
Он замолчал, и, поудобней устроившись в углу, заснул.
Жизлен оставалось лишь наблюдать за ним в постепенно становящемся более ярким свете, ощущая на губах влажный след его поцелуя, и дрожа от негодования и еще какого-то необъяснимого чувства. Постепенно и она забылась тревожным сном.
Жизлен привыкла к невзгодам. Привыкла промерзать до костей, когда скованные холодом ноги не желают слушаться. Она пережила страх, голод и жестокость, поэтому трястись по дорогам в старой карете было для нее далеко не самым ужасным испытанием. Связанные запястья и колени, правда, мешали ей удерживаться, когда экипаж подпрыгивал и раскачивался на ухабах, однако она убеждала себя, что это путешествие не худшее из того, что ей пришлось перенести. И все же, в глубине души таилось сомнение, — раньше она по крайней мере была избавлена от опасной близости с Николасом Блэкторном. Он спал, и ему не мешали ни неровный ход экипажа, ни пронизывающий холод, ни переживания его пленницы. Сон его был до того глубок, что у Жизлен мелькнула слабая надежда, что попавший в его организм яд все же положит конец его существованию. Увы, он захрапел. Тогда Жизлен лягнула его, вытянув связанные вместе ноги. Николас не проснулся, но хотя бы временно перестал храпеть, потянулся, и что-то пробормотал во сне.
7
Ей необходимо было сосредоточиться, занять чем-то мысли, чтобы не думать о том, что ей становится все трудней сносить неудобства. И она принялась вспоминать, чувствуя, как ненависть закипает в ней с новой силой. В двадцать два Николас Блэкторн был красив.
Светлая, золотистая кожа, темные волосы, синие, цвета полуночного неба, глаза. Через двенадцать, почти тринадцать лет, он больше не был похож на ангела. Глубокие складки прорезали прежде прекрасное лицо. Глаза потухли и казались усталыми, губы кривились в циничной усмешке. Волосы все еще оставались густыми и очень темными, и лишь одна серебристая прядь свидетельствовала о быстротечности времени. Конечно, женщины все равно находили его обольстительным. Он оставался стройным, сильным, белозубым. Несомненно, столь привлекательная наружность легко возбуждала мечты. Жизлен перестала мечтать десять лет назад. Она смотрела на него через разделявшее их пространство и размышляла о том, что разумнее предпринять, — сбежать, или все же убить его?
— Ну что, вы довольны? — спросил Николас любезно, не открывая глаз. Жизлен не ответила, и только плотнее прижалась к спинке сиденья, выжидая. Он открыл глаза, показавшиеся ей сейчас совсем темными, почти черными. — В следующий раз, если вы лягнете меня, я отвечу тем же, — процедил он сквозь зубы.
Жизлен отвернулась от него и стала снова смотреть в окно. Время близилось к полудню, в дороге они были с рассвета, и ей требовалось огромное усилие, чтобы по-прежнему сидеть прямо, к тому же она ощущала ужасную сонливость, и эта непростительная слабость безумно злила ее.
Николас подался вперед, слишком близко к ней, а она пожалела, что у нее не хватает смелости плюнуть ему в лицо.
— Есть ли какие-нибудь пожелания? — поинтересовался он, и в его вкрадчивом голосе слышалось ехидство. — Может, я смогу сделать наше путешествие более приятным?
Жизлен повернула голову и смотрела на него, не скрывая ненависти.
— Можете, если выпрыгнете из кареты.
Николас улыбнулся, но это был скорее дурной знак.
— Разве вам не хотелось бы остановиться? Я полагаю, после стольких часов пути вам это совершенно необходимо.
Жизлен не ответила. Стоит сдаться один раз, как за ним последуют и другие. Лучше она останется сидеть в этой карете, пока ее не разорвет на части, чем попросит его об одолжении.
Николас снова откинулся назад, продолжая наблюдать за ней.
— Пожалуй, тут я все-таки склонен проявить благородство. Все равно в конце концов вы на коленях будете умолять меня, чтобы я остановился, — и, протянув руку, он дважды стукнул в крышу экипажа. Жизлен хотелось отсесть от него подальше, но теснота кареты заставляла ее сохранять неподвижность.
— Разумеется, стоя на коленях, вы могли бы сделать кое-что куда более приятное для меня. Лицо Жизлен осталось неподвижным, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы не кинуться на него, сознавая, что в ее положении это бессмысленно. Она сидела очень тихо, пытаясь умерить свой гнев. — Впрочем, воспитанная в монастыре, девушка вроде вас не может понять, о чем я толкую, — пробормотал Николас. — Но это даже лучше, потому что я с удовольствием сам займусь вами.
Карета резко затормозила, связанные руки Жизлен не позволяли ей схватиться за сиденье, чтобы удержаться, и она, не удержав равновесия, упала на него.
Николас поймал ее, и его сильные руки не показались ей сейчас грубыми.
— Вот это нетерпение, — тихо сказал он. — Ну подождали бы хоть до гостиницы.
Жизлен отшатнулась от него, и снова застыла на сиденье напротив.
— Мы что, едем в гостиницу? — спросила она едва слышно. — А не покажется ли там странным, то, что я связана?
— А я вас развяжу, — беспечно ответил он, — я верю, то вы будете послушной.
— Но почему? Мне нечего терять, а если я позову на помощь, может, кто-то и отзовется…
— Сомневаюсь. Но можете попробовать. Правда, вы скоро убедитесь, что ваше положение весьма незавидно. Во-первых, несмотря на превосходное произношение, в вас немедленно узнают француженку, а англичане всегда предпочтут встать на сторону соотечественника. Тем более вы — представительница нации, которая перерезала высшее сословие, и почти десять лет не прекращала с нами воевать. Во-вторых, вы одеты как служанка, а я — как джентльмен. Наше общество полно предрассудков, никто не поднимет руки на джентльмена, чтобы помочь крестьянке.
— Крестьянке? — удивленно переспросила Жизлен.
— Крестьянке, — твердо ответил Николас. — Так что решайте сами. Мой вам совет, хотя я понимаю, что вы едва ли сочтете возможным принять его, — дождитесь более удобного случая. Если вы поднимите шум как только мы остановимся, кто знает, когда вам удастся воспользоваться уборной. А если вы проявите терпение, то наверняка у вас появится возможность убить меня.
Хорошо, что руки ее были крепко связаны, иначе она бы обязательно съездила по его насмешливой физиономии.
— Ошибаетесь, — ответила она тихо, но решительно.
— В чем?
— Я собираюсь воспользоваться вашим восхитительным советом. Если я попрошу помощи, то самое большее, смогу рассчитывать, что мне помогут скрыться от вас, а я бы предпочла все же сначала вас убить.
— Редкостная кровожадность… Я знал, что смогу с вами договориться. Протяните-ка руки.
— Зачем?
Он вздохнул, показывая, что его утомили ее вопросы.
— Вы разве не чувствуете, что карета останавливается? Мы возле гостиницы. Я полагаю, вам хочется войти туда как можно скорее, а я, как джентльмен, готов развязать вам руки, чтобы вы сами освободили свои коленки. Поверьте, я бы с удовольствием залез к вам под юбку, но, боюсь, мне будет трудно задержаться возле коленок, да я и не уверен, что вам это доставит удовольствие.
Жизлен молча протянула ему руки, рассеянно отметив, что они дрожат от усталости. Она ничего не могла с этим поделать. Ей было ненавистна слабость, которую она проявляла перед врагом, но тело перестало подчиняться ей. Придется поберечь силы, чтобы взять над ним верх, когда появится возможность.
Блэкторн ничего не сказал, хотя и заметил, как у нее устали руки. Он связал их не слишком крепко, и все же они затекли, и Жизлен непроизвольно вскрикнула.
Нагнувшись, она попыталась развязать веревку, стягивавшую ей колени, но онемевшие пальцы стали неловкими и запутались в широких складках юбки. Николас, не скрывая удивления, наблюдал, как она возится с узлом.
Когда карета резко остановилась, она ухитрилась кое-как удержать равновесие, хотя ноги ее все еще были связаны.
Николас наклонился, отстранил ее руки, и быстро и ловко развязал веревку.
— Вы, может, и не торопитесь, а мне порядком надоело трястись в этой развалюхе.
Трактирщик уже стоял возле дверцы и успел опустить подножку. Николас, твердо ступая, спустился на землю, а затем протянул ей руку, изобразив на лице подобие любезной улыбки.
Жизлен не собиралась принимать его помощь. Однако, как только она попыталась сделать шаг, у нее подкосились ноги, и она полетела прямо на Николаса Блэкторна. Он подхватил ее и понес к входу в дом без видимых усилий.
— Моей жене нездоровится, — сообщил он с порога, решительно распахнув дверь маленькой гостиницы. — Ежемесячное недомогание.
Жизлен локтем поддала ему под ребра, и, к ее удовольствию, он ойкнул от боли. На мгновение он расслабил руки, и она подумала, что сейчас упадет прямо на деревянный пол, но его мышцы снова напряглись, и она успокоилась. Блэкторн прошел через небольшой круглый плохо освещенный общий зал и, поднявшись по крутой лестнице, внес ее в отдельную комнату. Он кинул Жизлен на стул с такой силой, что у нее хрустнули кости, но она в ответ лишь мило улыбнулась.
— Благодарю, дорогой, — сказала она сладким голосом.
Хозяин гостиницы поднялся за ними, сияя от удовольствия.
— У нас не слишком часто останавливаются знатные гости, — сообщил он. — Мы постараемся вам угодить, ваша честь. Еда у нас отличная — отварная ягнятина, до того нежная, что придется по вкусу даже госпоже, и добрый английский пудинг с густейшими сливками.
При мысли о подобном меню притворная улыбка мигом слетела с ее лица. Она уже успела привязаться к приютившей ее стране, к сочной зелени ее полей и лугов, к людям, относившимся к ней более чем сдержанно, и даже готова была смириться с вечной непогодой и непрекращающимся дождем. Но вот английскую кухню она просто возненавидела. Николас насмешливо взглянул на нее, и у нее появилось неприятное ощущение, что он может читать ее мысли.
— Моя жена не голодна, — сообщил он. — Ей лучше вначале немного отдохнуть, побыть одной, а вы пока приготовьте-ка для меня хороший ромовый пунш… Э-э… в вашем заведении ведь нет черного хода, насколько я понимаю?
Хозяин гостиницы никак не мог прийти в себя оттого, что ему оказали честь столь важные постояльцы, поэтому даже такой необычный вопрос ничуть не удивил его.
— Нет, сэр. Отсюда больше никак не выйти. Тут только одна лестница. Наша гостиница скромная, нас не часто посещают благородные господа, и я боюсь…
Николас, положив руку на плечо невысокого человечка, осторожно подтолкнул его к двери.
— Все в порядке, дружище. Я просто беспокоюсь, как бы моя супруга не заблудилась, если ей наскучит быть здесь одной. Так что мне лучше устроиться так, чтобы хорошо видеть лестницу.
— В общем зале лестница видна отовсюду, — простодушно ответил хозяин.
Николас повернул голову и, лукаво глянув на Жизлен, произнес:
— Отлично. Отдохни как следует, моя милая.
Жизлен подождала, пока за ними закроется дверь, и лишь потом попыталась встать на ноги. Первый же шаг причинил ей невыносимую муку, и она беспомощно упала на колени. Но все же, собрав силы, она поднялась и ей понадобилось минут пять, чтобы отыскать удобства, без которых не в состоянии обойтись ни одно человеческое создание. Вскоре она почувствовала себя значительно бодрее, но тут ее взгляд нечаянно упал на зеркало.
Уродливая зеленая накидка Элин болталась на ее плечах. Платье спереди задубело, впитав пролитый бренди, спутанные волосы висели вдоль бледного лица, как у ведьмы, а в глазах поблескивали злобные огоньки. Едва ли слуги Энсли-Холла узнали бы в ней сейчас тихую и сдержанную Мамзель.
Она плеснула водой себе в лицо, и попробовала кое-как уложить волосы. Хотя в общем-то не это было сейчас важно. Важно было — суметь убежать от Николаса Блэкторна, пока не все потеряно. «А что я могу еще потерять?» — спросила она себя. Семью она уже потеряла — отца, мать и младшего брата. Да и у нее самой все позади, — во всяком случае времена, когда она была наивной и юной, давно миновали. У нее оставалось так немного — ненадежный покой и верная дружба. Но роковой приезд Блэкторна в Энсди-Холл лишил ее и того и другого.
Нет, она убежит только после того, как отправит Николаса туда, где ему следует находиться, но сейчас она на всякий случай оглядывала то, что ее окружало, чтобы иметь стратегический план отступления. Небольшие окошки, видимо, были не слишком плотно прикрыты, и ветер с шумом постукивал рамами. Но, к сожалению, снаружи не за что было зацепиться, так что скорее всего, попробовав вылезти, она бы упала и сломала ногу.
Комната была небольшой и тесной, а камин сильно дымил. Стулья показались ей неудобными, стол не слишком чистым, а ковер на полу пыльным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Ей, конечно, хотелось ударить его. Очевидно, с этого ожидал, и потому не стал откидываться назад, а сидел, наклонясь к ней так, чтобы ей было совсем не сложно до него дотянуться.
— А что будет с моими руками? — спросила она негромко, но со злостью.
— С руками?
— Вы собираетесь развязать их?
— Но разве я могу быть уверен, что вы снова не нападете на меня, если я сделаю подобную глупость? Или, может, вы дадите честное слово?
— Не дам.
Он кивнул, и в его темных глазах промелькнуло удивление.
— Собственно, я на это и не рассчитывал. А поскольку я не желаю снова принимать участие в соревнованиях по боксу, то я не стану вас развязывать. По крайней мере до тех пор, пока вам не захочется узнать, какие у меня планы.
— А какие у вас планы?
— Я думаю, вы должны меня понять. Вы чуть не убили меня, причем дважды. Первый раз отравленным бульоном, и именно вам я обязан самым ужасным из ощущений, которое я испытал за свою и без того полную ужасов жизнь. А второй раз вы хотели убить меня голыми руками. Я весь в синяках.
— Полную ужасов жизнь? — переспросила она, пытаясь сдержать ярость. — И чем же это ваша жизнь так уж ужасна? Вы что, голодали? Вас избивали? Или, может, вы были вынуждены смотреть, как ваших родных терзает кровожадная толпа? Или вы..?
— Голодал? — удивился он, — подвергался побоям? А скажите, как это вам удалось убежать от ненасытной мадам Гильотины? — голос его не выражал ничего, кроме обыкновенного любопытства. — Насколько мне известно, всю вашу семью отправили на плаху. Я был приятно удивлен, когда узнал, что вы спаслись, — на его лице появилась неестественная улыбка, когда он произносил эту откровенную ложь. — Так как же вам это удалось, Жизлен? Где вы провели последние десять лет жизни?
— В монастыре, — ответила она.
Он усмехнулся.
— Не похоже, чтобы вас там приучили к христианскому смирению. Разве не учил Христос подставлять другую щеку? Подобная жажда отмщения напоминает скорее о Ветхом завете. Что же я такое сделал, почему вызываю у вас столь кровожадные желания? Ведь не я же был вдохновителем террора. Если бы я находился на территории Франции, возможно, и меня бы казнили тоже как представителя деградировавшей и распутной знати.
— Если вы забыли, в чем ваша вина, то я не стану попусту тратить время и напоминать вам, — ответила Жизлен, и отвернувшись стала смотреть в окно на начинающие зеленеть деревья.
Николас схватил ее безжалостной рукой за подбородок и заставил повернуть к нему голову.
— Освежите-ка мои воспоминания, — сказал он тихо, но голос его был таким же железным, как хватка. Вопреки здравому смыслу, Жизлен ужасно не хотелось вспоминать мгновения, которые она пережила когда-то в парке имения Сан Дут. Не хотелось вспоминать стыд, который она ощутила, когда ее первое чувство было втоптано в грязь. Напомнить ему — означало напомнить себе о своей слабости, и значит, испытать ее вновь.
— Знаете, — осторожно начала она, — я не чувствительна к боли. Если вам кажется, что вы сможете что-то выпытать у меня, сделав мне больно, то вы ошибаетесь. Если, конечно, вы не из тех извращенцев, кому доставляет удовольствие причинять другим боль.
Мгновение он не двигался. Его рука, сжимавшая ее подбородок, не расслабилась. Он лишь наблюдал за ней из-под слегка опущенных век.
— Я — любитель других удовольствий, — вдруг сказал он, — позвольте вам продемонстрировать. — И, к ее изумлению и ужасу, он наклонился и поцеловал ее.
Жизлен была готова к грубому насилию, к тому, что его губы вопьются в нее, — тогда она исчезла бы в том, никому не известном уголке своего сознания, где никто не мог ее найти. Но обманчивая легкость, с какой он касался ее рта, напоминала ласку. А ласки она не знала почти десять долгих лет.
Если бы у нее были свободны руки, она бы ударила его. Но сейчас ей оставалось только покориться. Его пальцы продолжали впиваться в ее подбородок, заставляя завыть, ощущая сладость его поцелуя.
А потому Блэкторн отпустил ее, откинулся назад, на потертое кожаное сиденье, и глаза его стали задумчивыми.
— Они не многому обучили вас в монастыре, — пробормотал он. — Мне придется заняться вашим образованием.
Он замолчал, и, поудобней устроившись в углу, заснул.
Жизлен оставалось лишь наблюдать за ним в постепенно становящемся более ярким свете, ощущая на губах влажный след его поцелуя, и дрожа от негодования и еще какого-то необъяснимого чувства. Постепенно и она забылась тревожным сном.
Жизлен привыкла к невзгодам. Привыкла промерзать до костей, когда скованные холодом ноги не желают слушаться. Она пережила страх, голод и жестокость, поэтому трястись по дорогам в старой карете было для нее далеко не самым ужасным испытанием. Связанные запястья и колени, правда, мешали ей удерживаться, когда экипаж подпрыгивал и раскачивался на ухабах, однако она убеждала себя, что это путешествие не худшее из того, что ей пришлось перенести. И все же, в глубине души таилось сомнение, — раньше она по крайней мере была избавлена от опасной близости с Николасом Блэкторном. Он спал, и ему не мешали ни неровный ход экипажа, ни пронизывающий холод, ни переживания его пленницы. Сон его был до того глубок, что у Жизлен мелькнула слабая надежда, что попавший в его организм яд все же положит конец его существованию. Увы, он захрапел. Тогда Жизлен лягнула его, вытянув связанные вместе ноги. Николас не проснулся, но хотя бы временно перестал храпеть, потянулся, и что-то пробормотал во сне.
7
Ей необходимо было сосредоточиться, занять чем-то мысли, чтобы не думать о том, что ей становится все трудней сносить неудобства. И она принялась вспоминать, чувствуя, как ненависть закипает в ней с новой силой. В двадцать два Николас Блэкторн был красив.
Светлая, золотистая кожа, темные волосы, синие, цвета полуночного неба, глаза. Через двенадцать, почти тринадцать лет, он больше не был похож на ангела. Глубокие складки прорезали прежде прекрасное лицо. Глаза потухли и казались усталыми, губы кривились в циничной усмешке. Волосы все еще оставались густыми и очень темными, и лишь одна серебристая прядь свидетельствовала о быстротечности времени. Конечно, женщины все равно находили его обольстительным. Он оставался стройным, сильным, белозубым. Несомненно, столь привлекательная наружность легко возбуждала мечты. Жизлен перестала мечтать десять лет назад. Она смотрела на него через разделявшее их пространство и размышляла о том, что разумнее предпринять, — сбежать, или все же убить его?
— Ну что, вы довольны? — спросил Николас любезно, не открывая глаз. Жизлен не ответила, и только плотнее прижалась к спинке сиденья, выжидая. Он открыл глаза, показавшиеся ей сейчас совсем темными, почти черными. — В следующий раз, если вы лягнете меня, я отвечу тем же, — процедил он сквозь зубы.
Жизлен отвернулась от него и стала снова смотреть в окно. Время близилось к полудню, в дороге они были с рассвета, и ей требовалось огромное усилие, чтобы по-прежнему сидеть прямо, к тому же она ощущала ужасную сонливость, и эта непростительная слабость безумно злила ее.
Николас подался вперед, слишком близко к ней, а она пожалела, что у нее не хватает смелости плюнуть ему в лицо.
— Есть ли какие-нибудь пожелания? — поинтересовался он, и в его вкрадчивом голосе слышалось ехидство. — Может, я смогу сделать наше путешествие более приятным?
Жизлен повернула голову и смотрела на него, не скрывая ненависти.
— Можете, если выпрыгнете из кареты.
Николас улыбнулся, но это был скорее дурной знак.
— Разве вам не хотелось бы остановиться? Я полагаю, после стольких часов пути вам это совершенно необходимо.
Жизлен не ответила. Стоит сдаться один раз, как за ним последуют и другие. Лучше она останется сидеть в этой карете, пока ее не разорвет на части, чем попросит его об одолжении.
Николас снова откинулся назад, продолжая наблюдать за ней.
— Пожалуй, тут я все-таки склонен проявить благородство. Все равно в конце концов вы на коленях будете умолять меня, чтобы я остановился, — и, протянув руку, он дважды стукнул в крышу экипажа. Жизлен хотелось отсесть от него подальше, но теснота кареты заставляла ее сохранять неподвижность.
— Разумеется, стоя на коленях, вы могли бы сделать кое-что куда более приятное для меня. Лицо Жизлен осталось неподвижным, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы не кинуться на него, сознавая, что в ее положении это бессмысленно. Она сидела очень тихо, пытаясь умерить свой гнев. — Впрочем, воспитанная в монастыре, девушка вроде вас не может понять, о чем я толкую, — пробормотал Николас. — Но это даже лучше, потому что я с удовольствием сам займусь вами.
Карета резко затормозила, связанные руки Жизлен не позволяли ей схватиться за сиденье, чтобы удержаться, и она, не удержав равновесия, упала на него.
Николас поймал ее, и его сильные руки не показались ей сейчас грубыми.
— Вот это нетерпение, — тихо сказал он. — Ну подождали бы хоть до гостиницы.
Жизлен отшатнулась от него, и снова застыла на сиденье напротив.
— Мы что, едем в гостиницу? — спросила она едва слышно. — А не покажется ли там странным, то, что я связана?
— А я вас развяжу, — беспечно ответил он, — я верю, то вы будете послушной.
— Но почему? Мне нечего терять, а если я позову на помощь, может, кто-то и отзовется…
— Сомневаюсь. Но можете попробовать. Правда, вы скоро убедитесь, что ваше положение весьма незавидно. Во-первых, несмотря на превосходное произношение, в вас немедленно узнают француженку, а англичане всегда предпочтут встать на сторону соотечественника. Тем более вы — представительница нации, которая перерезала высшее сословие, и почти десять лет не прекращала с нами воевать. Во-вторых, вы одеты как служанка, а я — как джентльмен. Наше общество полно предрассудков, никто не поднимет руки на джентльмена, чтобы помочь крестьянке.
— Крестьянке? — удивленно переспросила Жизлен.
— Крестьянке, — твердо ответил Николас. — Так что решайте сами. Мой вам совет, хотя я понимаю, что вы едва ли сочтете возможным принять его, — дождитесь более удобного случая. Если вы поднимите шум как только мы остановимся, кто знает, когда вам удастся воспользоваться уборной. А если вы проявите терпение, то наверняка у вас появится возможность убить меня.
Хорошо, что руки ее были крепко связаны, иначе она бы обязательно съездила по его насмешливой физиономии.
— Ошибаетесь, — ответила она тихо, но решительно.
— В чем?
— Я собираюсь воспользоваться вашим восхитительным советом. Если я попрошу помощи, то самое большее, смогу рассчитывать, что мне помогут скрыться от вас, а я бы предпочла все же сначала вас убить.
— Редкостная кровожадность… Я знал, что смогу с вами договориться. Протяните-ка руки.
— Зачем?
Он вздохнул, показывая, что его утомили ее вопросы.
— Вы разве не чувствуете, что карета останавливается? Мы возле гостиницы. Я полагаю, вам хочется войти туда как можно скорее, а я, как джентльмен, готов развязать вам руки, чтобы вы сами освободили свои коленки. Поверьте, я бы с удовольствием залез к вам под юбку, но, боюсь, мне будет трудно задержаться возле коленок, да я и не уверен, что вам это доставит удовольствие.
Жизлен молча протянула ему руки, рассеянно отметив, что они дрожат от усталости. Она ничего не могла с этим поделать. Ей было ненавистна слабость, которую она проявляла перед врагом, но тело перестало подчиняться ей. Придется поберечь силы, чтобы взять над ним верх, когда появится возможность.
Блэкторн ничего не сказал, хотя и заметил, как у нее устали руки. Он связал их не слишком крепко, и все же они затекли, и Жизлен непроизвольно вскрикнула.
Нагнувшись, она попыталась развязать веревку, стягивавшую ей колени, но онемевшие пальцы стали неловкими и запутались в широких складках юбки. Николас, не скрывая удивления, наблюдал, как она возится с узлом.
Когда карета резко остановилась, она ухитрилась кое-как удержать равновесие, хотя ноги ее все еще были связаны.
Николас наклонился, отстранил ее руки, и быстро и ловко развязал веревку.
— Вы, может, и не торопитесь, а мне порядком надоело трястись в этой развалюхе.
Трактирщик уже стоял возле дверцы и успел опустить подножку. Николас, твердо ступая, спустился на землю, а затем протянул ей руку, изобразив на лице подобие любезной улыбки.
Жизлен не собиралась принимать его помощь. Однако, как только она попыталась сделать шаг, у нее подкосились ноги, и она полетела прямо на Николаса Блэкторна. Он подхватил ее и понес к входу в дом без видимых усилий.
— Моей жене нездоровится, — сообщил он с порога, решительно распахнув дверь маленькой гостиницы. — Ежемесячное недомогание.
Жизлен локтем поддала ему под ребра, и, к ее удовольствию, он ойкнул от боли. На мгновение он расслабил руки, и она подумала, что сейчас упадет прямо на деревянный пол, но его мышцы снова напряглись, и она успокоилась. Блэкторн прошел через небольшой круглый плохо освещенный общий зал и, поднявшись по крутой лестнице, внес ее в отдельную комнату. Он кинул Жизлен на стул с такой силой, что у нее хрустнули кости, но она в ответ лишь мило улыбнулась.
— Благодарю, дорогой, — сказала она сладким голосом.
Хозяин гостиницы поднялся за ними, сияя от удовольствия.
— У нас не слишком часто останавливаются знатные гости, — сообщил он. — Мы постараемся вам угодить, ваша честь. Еда у нас отличная — отварная ягнятина, до того нежная, что придется по вкусу даже госпоже, и добрый английский пудинг с густейшими сливками.
При мысли о подобном меню притворная улыбка мигом слетела с ее лица. Она уже успела привязаться к приютившей ее стране, к сочной зелени ее полей и лугов, к людям, относившимся к ней более чем сдержанно, и даже готова была смириться с вечной непогодой и непрекращающимся дождем. Но вот английскую кухню она просто возненавидела. Николас насмешливо взглянул на нее, и у нее появилось неприятное ощущение, что он может читать ее мысли.
— Моя жена не голодна, — сообщил он. — Ей лучше вначале немного отдохнуть, побыть одной, а вы пока приготовьте-ка для меня хороший ромовый пунш… Э-э… в вашем заведении ведь нет черного хода, насколько я понимаю?
Хозяин гостиницы никак не мог прийти в себя оттого, что ему оказали честь столь важные постояльцы, поэтому даже такой необычный вопрос ничуть не удивил его.
— Нет, сэр. Отсюда больше никак не выйти. Тут только одна лестница. Наша гостиница скромная, нас не часто посещают благородные господа, и я боюсь…
Николас, положив руку на плечо невысокого человечка, осторожно подтолкнул его к двери.
— Все в порядке, дружище. Я просто беспокоюсь, как бы моя супруга не заблудилась, если ей наскучит быть здесь одной. Так что мне лучше устроиться так, чтобы хорошо видеть лестницу.
— В общем зале лестница видна отовсюду, — простодушно ответил хозяин.
Николас повернул голову и, лукаво глянув на Жизлен, произнес:
— Отлично. Отдохни как следует, моя милая.
Жизлен подождала, пока за ними закроется дверь, и лишь потом попыталась встать на ноги. Первый же шаг причинил ей невыносимую муку, и она беспомощно упала на колени. Но все же, собрав силы, она поднялась и ей понадобилось минут пять, чтобы отыскать удобства, без которых не в состоянии обойтись ни одно человеческое создание. Вскоре она почувствовала себя значительно бодрее, но тут ее взгляд нечаянно упал на зеркало.
Уродливая зеленая накидка Элин болталась на ее плечах. Платье спереди задубело, впитав пролитый бренди, спутанные волосы висели вдоль бледного лица, как у ведьмы, а в глазах поблескивали злобные огоньки. Едва ли слуги Энсли-Холла узнали бы в ней сейчас тихую и сдержанную Мамзель.
Она плеснула водой себе в лицо, и попробовала кое-как уложить волосы. Хотя в общем-то не это было сейчас важно. Важно было — суметь убежать от Николаса Блэкторна, пока не все потеряно. «А что я могу еще потерять?» — спросила она себя. Семью она уже потеряла — отца, мать и младшего брата. Да и у нее самой все позади, — во всяком случае времена, когда она была наивной и юной, давно миновали. У нее оставалось так немного — ненадежный покой и верная дружба. Но роковой приезд Блэкторна в Энсди-Холл лишил ее и того и другого.
Нет, она убежит только после того, как отправит Николаса туда, где ему следует находиться, но сейчас она на всякий случай оглядывала то, что ее окружало, чтобы иметь стратегический план отступления. Небольшие окошки, видимо, были не слишком плотно прикрыты, и ветер с шумом постукивал рамами. Но, к сожалению, снаружи не за что было зацепиться, так что скорее всего, попробовав вылезти, она бы упала и сломала ногу.
Комната была небольшой и тесной, а камин сильно дымил. Стулья показались ей неудобными, стол не слишком чистым, а ковер на полу пыльным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33