— она попыталась вырваться, но он был слишком сильным. Он прижал ее к себе, без труда зажав ее запястья одной рукой, а второй приподнимая ее гневное, взволнованное лицо кверху, — так договаривайте, — повторил он хрипло.
— Это вас я хочу убить, — кричала она, плохо понимая смысл своих слов, — вы виноваты во всем…
— Ох, оставьте же это Жизлен, — не выдержал он, — алчность вашего отца принесла несчастье вашей семье. Я был глупым, самонадеянным мальчишкой, согласен. Но не я продал вас в публичный дом, не я изнасиловал и обесчестил вас. — Он грубо отшвырнул ее от себя, чувствуя, что теряет терпение. — Если вы уверены, что хотите меня убить, хватит болтать, убивайте!
Она сейчас почти ничего не соображала, дыхание ее стало прерывистым, взгляд безумным.
— Если бы я могла…
Достав нож из заднего кармана панталон, он вложил его в ее руку. Это был большой и очень острый нож, его стальное лезвие поблескивало при свете свечи.
— Вы хотите меня убить, — повторил он, разрывая на себе белоснежную рубашку и подставляя грудь под удар, — так давайте.
Она в ужасе взглянула на нож, потом перевела взгляд на него.
— Давайте! — грохотал он, хватая ее за руку и заставляя нацелить на него острие.
Она закричала, стала вырываться и лезвие, скользнув по его телу, порезало ему плечо. Он почти не ощутил боли, только почувствовал, как сочится кровь из глубокого пореза. Он отпустил Жизлен, и она, отпрянув в ужасе смотрела на него, продолжая сжимать в руке окровавленный нож.
— Не получается, да? — спросил он, надвигаясь на нее. — У вас есть две возможности, Жизлен. Вам придется или убить меня, или полюбить. Решайте.
Николас смотрел, как ее пальцы снова сжимаются на рукоятке, не зная, на что она решится на этот раз. Он стоял напротив нее в пропитанной кровью рубашке и ждал.
— О Господи, — сказала Жизлен дрогнувшим голосом.
Нож со звоном ударился об пол, и она бросилась к нему в объятия.
Он поймал ее, и его охватило торжество. Шелковое платье трещало под его нетерпеливыми пальцами, он положил ее на постель, и сам опустился рядом, впопыхах сдирая с себя одежду. Она так давно не позволяла ему касаться себя, что ему казалось, он сходит с ума. Он поцеловал ее, она ему ответила, и он ощутил вкус слез на ее щеке. Ему хотелось зарыться в нее, утонуть в ее жаркой плоти. Она гладила его по голове, и прижимала к себе все теснее. Он целовал ее грудь, живот, бедра с той изощренностью, которую приобрел, когда спал с бесчисленными, безликими женщинами, встречи с которыми лишь предвосхитили этот миг, эту женщину, и то наслаждение, которое он хотел ей дать. Его кровь стекала на ее белую кожу, и это вызывало в нем какой-то дикарский восторг. Она пометила его, он пометил ее. И теперь они были связаны, соединены навек.
Он почувствовал, как напряглись ее руки, услышал как она застонала и поняв, что она приближается к высшей точке наслаждения, взял ее руки и прижав их к матрасу, замедлил свои движения, но по ее телу пробежала судорога, и потеряв способность собой управлять, он последовал за ней, Слыша, как она вскрикнула, растворяясь в блаженстве.
Когда Жизлен немного пришла в себя, она попыталась отвернуться от него, хотя он все еще не освободил ее от тяжести своего тела.
— Не мучай меня, Николас, — попросила она жалобно, — не унижай, позволь мне уйти, я умоляю тебя.
— Я думал, я сумел тебе объяснить, — ответил он терпеливо, целуя ее веки, — ты теперь никогда не оставишь меня. — Он откинул с ее лица мокрые от слез пряди, глядя с невыразимой нежностью.
— Не делай этого со мной, — взмолилась она, — ради всего святого, не будь добрым. Ты знаешь, кто я, кем я стала.
— Я знаю, кто ты, — согласился он спокойно. — Ты — очень опасная женщина. Страстная, смелая, решительная. Если бы я мог бросить тебя, любовь моя, я бы непременно так и поступил, но я не могу.
— Николас…
— Ш-шш, — сказал он, отпуская ее, поворачиваясь на бок и снова обнимая, — ш-шш. Успокойся, все эти слезы и причитания — пустая трата времени. Ты не в силах изменить прошлое, и месть тебе не поможет.
— Не будь добрым, — шептала Жизлен. — Ради Бога, Николас, ну не будь же добрым!
— Я никогда не бываю добрым, — ответил он, — ты могла давно в этом убедиться. Я люблю только себя, у меня нет чести, я распутный и злой. И тебе все это известно лучше, чем кому бы то ни было.
— Николас…
— И, чтобы доказать тебе это, я намерен снова заняться любовью, не обращая внимания на твое благородное раскаяние, и на те чувства, которые ты, возможно, сейчас испытываешь. Я хочу начать сначала и выяснить, чему ты научилась у тех сотен или тысяч мужчин, с которыми лежала на улицах Парижа, — сказал он, явно подразнивая ее.
— Не шути так, прошу тебя, — попросила Жизлен, пряча от него лицо, но, поскольку на этот раз она уткнулась ему в плечо, он был доволен. — Их было трое, — сказала она очень тихо.
— Три сотни? — уточнил он, и его ловкие пальцы стали поглаживать ее узкую гладкую спину, чувствуя, как становится под ними теплой и живой ее кожа.
— Трое мужчин. Вернее, два с половиной.
Он остановился на секунду, стараясь удержаться от смеха.
— Как же тебе удалось обслужить двоих мужчин и еще половину? Мне что-то трудно разобраться в подобной арифметике. Только не думай, что ты обязана мне объяснять, я же сказал тебе, это не имеет никакого значения, сколько их было. Мне просто любопытно. — Его руки опустились ниже, к ее маленьким круглым ягодицам, и он прижал ее к себе ближе.
— Первым был граф, — прошептала Жизлен, — потом мсье Поркэн, мясник. Но потом Мальвивэ захотел, чтобы я… — голос ее дрогнул, но она не заплакала, а, взглянув на него, закончила, — я убила его.
— Ты всегда была кровожадной девочкой, — сказал он добродушно, и ловко закинул на свое возбужденное тело ее ногу, — и почему же ты убила этого… как ты его называешь? Мальвивэ?
— Это тот самый человек, который продал меня мадам Клод, — честно ответила она.
— Да, в таком случае, пожалуй, он заслуживал этого больше, чем я, — согласился Николас, прижимая ее к себе все теснее, пока не почувствовал, что снова возбужден и желает ее. — Ты использовала яд?
— Я не понимаю, — закричала она, хватая его за плечи, — как ты можешь над этим смеяться?
— Разве ты до сих пор не поняла, мой ангел, что всегда можно либо плакать, либо смеяться? — он вытер ее мокрое лицо, — я просто думал, что сегодня ты уже наплакалась вволю, — и он снова овладел ею, повернувшись на спину, и легко поднимая ее на себя.
Она удивилась, и заколебавшись попробовала освободиться от него. Ему стало очевидно, что ее порочное прошлое было лишь мимолетным эпизодом, и он с наслаждением подумал, что ему еще многому предстоит ее научить.
— Николас! — испуганно взмолилась она. Сделав над собой усилие, он улыбнулся.
— Мне кажется, ты все выдумала. Ты действительно провела последние десять лет в монастыре. Будь храброй, моя девочка. Тебе еще это понравится, — его пальцы сжали ее бедра, поскольку она все пыталась вырваться. — Пожалуйста, — попросил он.
Он еще никогда не просил ни о чем ни одну женщину. И Жизлен отчего-то об этом догадалась. Она закрыла глаза, и руки ее сильнее вцепились в его плечи, но она больше не пыталась освободиться от него.
Жизлен была прилежной ученицей, и преодолев застенчивость, она, обливаясь потом и содрогаясь от страсти, училась получать и доставлять удовольствие. И на этот раз их блаженные стоны, слившись, разнеслись над тихой водой канала.
Она застыла возле него — маленький комок удовлетворенной женской плоти, и он обнял ее, чувствуя, как на него накатывает сонная усталость. Рана у него на плече ныла, но он и не подумал обратить на нее внимание. Это была совсем небольшая расплата за то, чтобы получить Жизлен. Если бы понадобилось, он бы не задумываясь, позволил ей отрубить себе руку, лишь бы насладиться мгновениями, которые они только что пережили.
Она была до того маленькая, до того страстная, до того сильная, и ужасно беззащитная. Он никогда прежде не встречал подобных женщин. Он нуждался в ней, он, который никогда прежде не нуждался ни в одной живой душе. Он не допустит, чтобы кто-то снова причинил ей зло. Он сам заставил ее страдать, и искупит вину, оградив ее от тех, кому захочется снова причинить ей боль.
Он немного подождал и убедился, что она спит так глубоко, что ее не может ничего разбудить. Он тоже хотел спать, хотел зарыться в нее и вдыхать ее аромат.
Но ему предстояло дело поважнее, и его нельзя было отложить. Венеция ничем не отличалась от тех городов, куда съезжались люди со всего света. Игорные дома были открыты здесь до утра, а игра длилась порой до завтрака. Он останавливался трижды, прежде чем нашел, наконец, графа Рэксома, глубоко погруженного в игру в фараона в одном из лучших заведений.
Граф, вероятно, почувствовал, что над ним нависла чья-то высокая фигура. Он поднял глаза, и Николас увидел, что он не пьян. Это не имело значения, — пьяному или трезвому ему предстояло умереть. Независимо от того, каковы будут условия его светлости, дуэль с Николасом Блэкторном могла иметь только один финал. Он просто доставит больше удовольствия обществу, если окажется трезвым.
— Вы, Блэкторн? — спросил граф, поднимая голову, — и в глазах его мелькнула злоба, — я надеялся, что еще увижу вас. Меня интересует ваша маленькая подружка. У нас с ней незаконченное дельце, понимаете? Что если мы сыграем на нее? В пикет? Можем играть хоть ночь, хоть неделю. Победитель забирает все.
— Я намерен убить вас, Рэксом, — произнес Николас мягким, вежливым тоном.
— Не дурите, старина. Люди не убивают друг друга из-за девки. Я почувствовал, что вы недовольны, когда узнал девчонку, но у меня всегда была отличная память. Пошли приятель, выпьем вместе… — он протянул Николасу хрустальный стакан, но взгляд его стал беспокойным.
Николас взял стакан своей сильной белой рукой.
— Вы совершенно правы, благородные люди не дерутся из-за шлюх, но поскольку дама, о которой идет речь, моя невеста, то я думаю, вы согласитесь, что здесь иной случай.
Рэксом был искренне изумлен.
— Неужели, старина, я, вероятно, ошибся. Примите мои извинения…
— Это недостаточно, — сказал Николас, и выплеснул содержимое стакана ему в лицо.
В комнате стало тихо. Рэксом вытащил из рукава обшитый кружевом носовой платок и вытер лицо. Он побледнел, и не случайно. Он не мог извиниться еще раз, тем более после оскорбления, свидетелями которого оказались все присутствующие. Посмотрев на Николаса, он понял, что умрет.
— Я принимаю ваш вызов, — произнес он, и голос его едва слышно дрогнул.
Николас рассчитывал быстро и безжалостно с ним разделаться и вернуться в объятия Жизлен до того, как она поймет, что его нет рядом. Он сделал все что мог, чтобы утомить ее, а ее собственное волнение добавилось к этому, поэтому он был почти уверен, что она проспит долго. Он потерял счет своим дуэлям, иногда он дрался из-за сущих пустяков, ему мог не понравиться чей-то камзол или голос. «Причина, по которой он убил Джейсона Харгроува, была сродни этим. Никто из тех, с кем он дрался, ни один из тех, кого он убил, не заслуживали этого в отличие от милорда Рэксома.
Но в этом-то и было все дело. Ненависть ослепляла его. Гнев сделал слабым. Ярость переполняла его. В Венеции относились к подобным историям легко. Если два английских джентльмена желают решить вопрос чести здесь и сейчас, столы убирают с дороги, выбирают секундантов и приступают к делу.
То, что схватка решилась в его пользу, не приносило Николасу удовлетворения. Даже почти потеряв рассудок от бешенства, он не получил ни единой царапины. Он дрался, как одержимый, и его умение владеть шпагой, и прежде весьма искусное, стало сверхъестественным.
Но Рэксом не желал умереть легко. Это продолжалось чертовски долго, все кругом было в крови, проклятый трус в конце концов заплакал, и все ужаснулись, увидев его слезы.
— Чертовски дурной тон, — пробормотал, когда наконец все было кончено, Хоптон, приятель Блэкторна, который предложил быть его секундантом. — Он был негодяй, и мы все это знали, но вот уж не думал, что благородным мстителем будете вы, Блэкторн.
— Приятно, не правда ли? — глухо спросил Николас, глядя на кровь у себя на руках.
Его секундант снова глянул на тело Рэксома и содрогнулся.
— Не особенно, — сказал он, — смерть никогда не бывает приятной, даже если покойный ее заслуживал.
— Да, — согласился Николас, — не бывает. — И вышел навстречу венецианскому рассвету с окровавленными руками и окровавленной душой, в надежде получить отпущение грехов.
22
Когда Жизлен проснулась, комната показалась ей мрачной, отблески зеленовато-синего света плясали по потолку. Она тихо лежала в постели, наслаждаясь мягкостью матраса, наслаждаясь непередаваемым ощущением благополучия, которое переполняло ее. Она была одна в постели, что, конечно, ее огорчило, но, однако, и это обстоятельство не могло заставить ее перестать ощущать почти что животное наслаждение.
Она повернулась на спину, неожиданно поморщилась от болезненного ощущения в мышцах, и стала снова смотреть, как двигаются тени. Рассветные лучи, отражаясь в воде канала, превращали комнату в загадочное, волшебное место.
Правда, обернув вокруг себя простыню, и подойдя к окошку, Жизлен поняла, что солнце заходит, а не встает. Она проспала почти целый день.
Она посмотрела на свое тело, лишь погружаясь в горячую, душистую ванну. Запекшаяся кровь — свидетельство того, что он ею обладал. Она оглядела себя снова, и ее бросило в жар. Ей захотелось узнать, где Николас. Она оделась в платье простого фасона. «Странно, — думала она, усаживаясь на диван в салоне, — мне, наверное, надо было бы сейчас одеться в красное». После самой пылкой ночи в своей жизни, она неожиданно почувствовала себя снова такой же юной, как десять лет назад.
Где же он? Она не могла и не хотела сейчас верить, что он бросил ее, вняв ее мольбам. Это была бы уже невиданная жестокость — сломить ее сопротивление только для того, чтобы потом выбросить вон. Он уверял ее, что никогда не отпустит, и оказалось, что она поверила ему. Она будет с ним всегда. Или умрет.
Трактирщик волновался. Он утверждал, что не знает, где может быть Николас, но его угрюмое лицо было напряженным. Его беспокойство передалось Жизлен, и у нее защемило сердце.
Слуги ушли спать. Трактирщик пошел искать Блэкторна, хотя и сказал, что отправляется просто прогуляться. Жизлен, ожидая, как потерянная, бродила по дворцу.
Она поднялась наверх уже за полночь. Дом был пустынен и тих, и она, миновав дверь своей маленькой комнаты, прошла в хозяйскую спальню. Свеча, которую она принесла, едва теплилась и, поставив ее на стол, она принялась искать канделябр.
— Не надо, — раздался из темноты голос Николаса.
Жизлен захотелось расплакаться, такое она почувствовала облегчение. Задрожав, она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Единственная свеча почти не давала света, но она смогла разглядеть, что он стоит возле окна и смотрит на звездное небо.
— Ты здесь давно? — спросила она. Он повернулся, и приняв небрежную позу, посмотрел на нее с ухмылкой, которой она надеялась больше никогда не увидеть.
— Не очень. Он умер.
Она не сразу поняла, о чем он говорит. На нем была пыльная черная одежда, волосы небрежно упали на бледное, напряженное лицо.
— Кто?
— Рэксом, — сказал он, — я вступился за твою честь, дорогая. Кто теперь отомстит за зло, которое причинил тебе я?
— Ты убил его?
— Неужели ты сомневаешься? — он небрежно махнул рукой. Я знаю, как убивать. Хотя я, кажется, превзошел сам себя — двое всего за один сезон. Ну что ты так испугалась? Я вызвал его. Полно свидетелей, которые могут подтвердить, что дуэль была честной. Нам не придется бежать из Венеции.
Жизлен слышала в его голосе отчаяние, причины которого она не могла угадать. Не говоря ни слова, она приблизилась к нему. И поняла, что у ее злого, бессердечного и безумного Николаса есть душа.
Она дотянулась и приложила ладони к его щекам.
— Николас, — прошептала она, — я перед тобой виновата.
Он попытался освободиться от ее ласковых рук.
— Виновата? Почему ты должна чувствовать себя виноватой? Еще одна смерть, больше, меньше, это уже не имеет значения, если кто-то и заслуживал смерти, так это Рэксом. Ты не первая и не последняя из его жертв, и тебе досталось далеко не хуже, чем прочим. Он бесславно умер — лежал в луже крови и просил пощады, даже тогда, когда жизнь уже покидала его.
— О Господи, — прошептала она, обнимая его за шею, — Николас… Он оттолкнул ее.
— Я сейчас не в настроении, — сказал он, горько усмехнувшись. — Я не хотел возвращаться сюда, но радости Венеции не для меня. Я избавлю тебя от своего присутствия…
Жизлен схватила его за руку, удерживая.
— Николас, — сказала она, — я люблю тебя.
— Не надо, — фыркнул он, но не убрал руки, — неужели ты не понимаешь? Неужели я не доказывал тебе раз за разом, что я чудовище, недостойное любви, недостойное ничего…
— Я люблю тебя, — повторила она, беря его за вторую руку, и заставляя себя обнять, — я люблю тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Это вас я хочу убить, — кричала она, плохо понимая смысл своих слов, — вы виноваты во всем…
— Ох, оставьте же это Жизлен, — не выдержал он, — алчность вашего отца принесла несчастье вашей семье. Я был глупым, самонадеянным мальчишкой, согласен. Но не я продал вас в публичный дом, не я изнасиловал и обесчестил вас. — Он грубо отшвырнул ее от себя, чувствуя, что теряет терпение. — Если вы уверены, что хотите меня убить, хватит болтать, убивайте!
Она сейчас почти ничего не соображала, дыхание ее стало прерывистым, взгляд безумным.
— Если бы я могла…
Достав нож из заднего кармана панталон, он вложил его в ее руку. Это был большой и очень острый нож, его стальное лезвие поблескивало при свете свечи.
— Вы хотите меня убить, — повторил он, разрывая на себе белоснежную рубашку и подставляя грудь под удар, — так давайте.
Она в ужасе взглянула на нож, потом перевела взгляд на него.
— Давайте! — грохотал он, хватая ее за руку и заставляя нацелить на него острие.
Она закричала, стала вырываться и лезвие, скользнув по его телу, порезало ему плечо. Он почти не ощутил боли, только почувствовал, как сочится кровь из глубокого пореза. Он отпустил Жизлен, и она, отпрянув в ужасе смотрела на него, продолжая сжимать в руке окровавленный нож.
— Не получается, да? — спросил он, надвигаясь на нее. — У вас есть две возможности, Жизлен. Вам придется или убить меня, или полюбить. Решайте.
Николас смотрел, как ее пальцы снова сжимаются на рукоятке, не зная, на что она решится на этот раз. Он стоял напротив нее в пропитанной кровью рубашке и ждал.
— О Господи, — сказала Жизлен дрогнувшим голосом.
Нож со звоном ударился об пол, и она бросилась к нему в объятия.
Он поймал ее, и его охватило торжество. Шелковое платье трещало под его нетерпеливыми пальцами, он положил ее на постель, и сам опустился рядом, впопыхах сдирая с себя одежду. Она так давно не позволяла ему касаться себя, что ему казалось, он сходит с ума. Он поцеловал ее, она ему ответила, и он ощутил вкус слез на ее щеке. Ему хотелось зарыться в нее, утонуть в ее жаркой плоти. Она гладила его по голове, и прижимала к себе все теснее. Он целовал ее грудь, живот, бедра с той изощренностью, которую приобрел, когда спал с бесчисленными, безликими женщинами, встречи с которыми лишь предвосхитили этот миг, эту женщину, и то наслаждение, которое он хотел ей дать. Его кровь стекала на ее белую кожу, и это вызывало в нем какой-то дикарский восторг. Она пометила его, он пометил ее. И теперь они были связаны, соединены навек.
Он почувствовал, как напряглись ее руки, услышал как она застонала и поняв, что она приближается к высшей точке наслаждения, взял ее руки и прижав их к матрасу, замедлил свои движения, но по ее телу пробежала судорога, и потеряв способность собой управлять, он последовал за ней, Слыша, как она вскрикнула, растворяясь в блаженстве.
Когда Жизлен немного пришла в себя, она попыталась отвернуться от него, хотя он все еще не освободил ее от тяжести своего тела.
— Не мучай меня, Николас, — попросила она жалобно, — не унижай, позволь мне уйти, я умоляю тебя.
— Я думал, я сумел тебе объяснить, — ответил он терпеливо, целуя ее веки, — ты теперь никогда не оставишь меня. — Он откинул с ее лица мокрые от слез пряди, глядя с невыразимой нежностью.
— Не делай этого со мной, — взмолилась она, — ради всего святого, не будь добрым. Ты знаешь, кто я, кем я стала.
— Я знаю, кто ты, — согласился он спокойно. — Ты — очень опасная женщина. Страстная, смелая, решительная. Если бы я мог бросить тебя, любовь моя, я бы непременно так и поступил, но я не могу.
— Николас…
— Ш-шш, — сказал он, отпуская ее, поворачиваясь на бок и снова обнимая, — ш-шш. Успокойся, все эти слезы и причитания — пустая трата времени. Ты не в силах изменить прошлое, и месть тебе не поможет.
— Не будь добрым, — шептала Жизлен. — Ради Бога, Николас, ну не будь же добрым!
— Я никогда не бываю добрым, — ответил он, — ты могла давно в этом убедиться. Я люблю только себя, у меня нет чести, я распутный и злой. И тебе все это известно лучше, чем кому бы то ни было.
— Николас…
— И, чтобы доказать тебе это, я намерен снова заняться любовью, не обращая внимания на твое благородное раскаяние, и на те чувства, которые ты, возможно, сейчас испытываешь. Я хочу начать сначала и выяснить, чему ты научилась у тех сотен или тысяч мужчин, с которыми лежала на улицах Парижа, — сказал он, явно подразнивая ее.
— Не шути так, прошу тебя, — попросила Жизлен, пряча от него лицо, но, поскольку на этот раз она уткнулась ему в плечо, он был доволен. — Их было трое, — сказала она очень тихо.
— Три сотни? — уточнил он, и его ловкие пальцы стали поглаживать ее узкую гладкую спину, чувствуя, как становится под ними теплой и живой ее кожа.
— Трое мужчин. Вернее, два с половиной.
Он остановился на секунду, стараясь удержаться от смеха.
— Как же тебе удалось обслужить двоих мужчин и еще половину? Мне что-то трудно разобраться в подобной арифметике. Только не думай, что ты обязана мне объяснять, я же сказал тебе, это не имеет никакого значения, сколько их было. Мне просто любопытно. — Его руки опустились ниже, к ее маленьким круглым ягодицам, и он прижал ее к себе ближе.
— Первым был граф, — прошептала Жизлен, — потом мсье Поркэн, мясник. Но потом Мальвивэ захотел, чтобы я… — голос ее дрогнул, но она не заплакала, а, взглянув на него, закончила, — я убила его.
— Ты всегда была кровожадной девочкой, — сказал он добродушно, и ловко закинул на свое возбужденное тело ее ногу, — и почему же ты убила этого… как ты его называешь? Мальвивэ?
— Это тот самый человек, который продал меня мадам Клод, — честно ответила она.
— Да, в таком случае, пожалуй, он заслуживал этого больше, чем я, — согласился Николас, прижимая ее к себе все теснее, пока не почувствовал, что снова возбужден и желает ее. — Ты использовала яд?
— Я не понимаю, — закричала она, хватая его за плечи, — как ты можешь над этим смеяться?
— Разве ты до сих пор не поняла, мой ангел, что всегда можно либо плакать, либо смеяться? — он вытер ее мокрое лицо, — я просто думал, что сегодня ты уже наплакалась вволю, — и он снова овладел ею, повернувшись на спину, и легко поднимая ее на себя.
Она удивилась, и заколебавшись попробовала освободиться от него. Ему стало очевидно, что ее порочное прошлое было лишь мимолетным эпизодом, и он с наслаждением подумал, что ему еще многому предстоит ее научить.
— Николас! — испуганно взмолилась она. Сделав над собой усилие, он улыбнулся.
— Мне кажется, ты все выдумала. Ты действительно провела последние десять лет в монастыре. Будь храброй, моя девочка. Тебе еще это понравится, — его пальцы сжали ее бедра, поскольку она все пыталась вырваться. — Пожалуйста, — попросил он.
Он еще никогда не просил ни о чем ни одну женщину. И Жизлен отчего-то об этом догадалась. Она закрыла глаза, и руки ее сильнее вцепились в его плечи, но она больше не пыталась освободиться от него.
Жизлен была прилежной ученицей, и преодолев застенчивость, она, обливаясь потом и содрогаясь от страсти, училась получать и доставлять удовольствие. И на этот раз их блаженные стоны, слившись, разнеслись над тихой водой канала.
Она застыла возле него — маленький комок удовлетворенной женской плоти, и он обнял ее, чувствуя, как на него накатывает сонная усталость. Рана у него на плече ныла, но он и не подумал обратить на нее внимание. Это была совсем небольшая расплата за то, чтобы получить Жизлен. Если бы понадобилось, он бы не задумываясь, позволил ей отрубить себе руку, лишь бы насладиться мгновениями, которые они только что пережили.
Она была до того маленькая, до того страстная, до того сильная, и ужасно беззащитная. Он никогда прежде не встречал подобных женщин. Он нуждался в ней, он, который никогда прежде не нуждался ни в одной живой душе. Он не допустит, чтобы кто-то снова причинил ей зло. Он сам заставил ее страдать, и искупит вину, оградив ее от тех, кому захочется снова причинить ей боль.
Он немного подождал и убедился, что она спит так глубоко, что ее не может ничего разбудить. Он тоже хотел спать, хотел зарыться в нее и вдыхать ее аромат.
Но ему предстояло дело поважнее, и его нельзя было отложить. Венеция ничем не отличалась от тех городов, куда съезжались люди со всего света. Игорные дома были открыты здесь до утра, а игра длилась порой до завтрака. Он останавливался трижды, прежде чем нашел, наконец, графа Рэксома, глубоко погруженного в игру в фараона в одном из лучших заведений.
Граф, вероятно, почувствовал, что над ним нависла чья-то высокая фигура. Он поднял глаза, и Николас увидел, что он не пьян. Это не имело значения, — пьяному или трезвому ему предстояло умереть. Независимо от того, каковы будут условия его светлости, дуэль с Николасом Блэкторном могла иметь только один финал. Он просто доставит больше удовольствия обществу, если окажется трезвым.
— Вы, Блэкторн? — спросил граф, поднимая голову, — и в глазах его мелькнула злоба, — я надеялся, что еще увижу вас. Меня интересует ваша маленькая подружка. У нас с ней незаконченное дельце, понимаете? Что если мы сыграем на нее? В пикет? Можем играть хоть ночь, хоть неделю. Победитель забирает все.
— Я намерен убить вас, Рэксом, — произнес Николас мягким, вежливым тоном.
— Не дурите, старина. Люди не убивают друг друга из-за девки. Я почувствовал, что вы недовольны, когда узнал девчонку, но у меня всегда была отличная память. Пошли приятель, выпьем вместе… — он протянул Николасу хрустальный стакан, но взгляд его стал беспокойным.
Николас взял стакан своей сильной белой рукой.
— Вы совершенно правы, благородные люди не дерутся из-за шлюх, но поскольку дама, о которой идет речь, моя невеста, то я думаю, вы согласитесь, что здесь иной случай.
Рэксом был искренне изумлен.
— Неужели, старина, я, вероятно, ошибся. Примите мои извинения…
— Это недостаточно, — сказал Николас, и выплеснул содержимое стакана ему в лицо.
В комнате стало тихо. Рэксом вытащил из рукава обшитый кружевом носовой платок и вытер лицо. Он побледнел, и не случайно. Он не мог извиниться еще раз, тем более после оскорбления, свидетелями которого оказались все присутствующие. Посмотрев на Николаса, он понял, что умрет.
— Я принимаю ваш вызов, — произнес он, и голос его едва слышно дрогнул.
Николас рассчитывал быстро и безжалостно с ним разделаться и вернуться в объятия Жизлен до того, как она поймет, что его нет рядом. Он сделал все что мог, чтобы утомить ее, а ее собственное волнение добавилось к этому, поэтому он был почти уверен, что она проспит долго. Он потерял счет своим дуэлям, иногда он дрался из-за сущих пустяков, ему мог не понравиться чей-то камзол или голос. «Причина, по которой он убил Джейсона Харгроува, была сродни этим. Никто из тех, с кем он дрался, ни один из тех, кого он убил, не заслуживали этого в отличие от милорда Рэксома.
Но в этом-то и было все дело. Ненависть ослепляла его. Гнев сделал слабым. Ярость переполняла его. В Венеции относились к подобным историям легко. Если два английских джентльмена желают решить вопрос чести здесь и сейчас, столы убирают с дороги, выбирают секундантов и приступают к делу.
То, что схватка решилась в его пользу, не приносило Николасу удовлетворения. Даже почти потеряв рассудок от бешенства, он не получил ни единой царапины. Он дрался, как одержимый, и его умение владеть шпагой, и прежде весьма искусное, стало сверхъестественным.
Но Рэксом не желал умереть легко. Это продолжалось чертовски долго, все кругом было в крови, проклятый трус в конце концов заплакал, и все ужаснулись, увидев его слезы.
— Чертовски дурной тон, — пробормотал, когда наконец все было кончено, Хоптон, приятель Блэкторна, который предложил быть его секундантом. — Он был негодяй, и мы все это знали, но вот уж не думал, что благородным мстителем будете вы, Блэкторн.
— Приятно, не правда ли? — глухо спросил Николас, глядя на кровь у себя на руках.
Его секундант снова глянул на тело Рэксома и содрогнулся.
— Не особенно, — сказал он, — смерть никогда не бывает приятной, даже если покойный ее заслуживал.
— Да, — согласился Николас, — не бывает. — И вышел навстречу венецианскому рассвету с окровавленными руками и окровавленной душой, в надежде получить отпущение грехов.
22
Когда Жизлен проснулась, комната показалась ей мрачной, отблески зеленовато-синего света плясали по потолку. Она тихо лежала в постели, наслаждаясь мягкостью матраса, наслаждаясь непередаваемым ощущением благополучия, которое переполняло ее. Она была одна в постели, что, конечно, ее огорчило, но, однако, и это обстоятельство не могло заставить ее перестать ощущать почти что животное наслаждение.
Она повернулась на спину, неожиданно поморщилась от болезненного ощущения в мышцах, и стала снова смотреть, как двигаются тени. Рассветные лучи, отражаясь в воде канала, превращали комнату в загадочное, волшебное место.
Правда, обернув вокруг себя простыню, и подойдя к окошку, Жизлен поняла, что солнце заходит, а не встает. Она проспала почти целый день.
Она посмотрела на свое тело, лишь погружаясь в горячую, душистую ванну. Запекшаяся кровь — свидетельство того, что он ею обладал. Она оглядела себя снова, и ее бросило в жар. Ей захотелось узнать, где Николас. Она оделась в платье простого фасона. «Странно, — думала она, усаживаясь на диван в салоне, — мне, наверное, надо было бы сейчас одеться в красное». После самой пылкой ночи в своей жизни, она неожиданно почувствовала себя снова такой же юной, как десять лет назад.
Где же он? Она не могла и не хотела сейчас верить, что он бросил ее, вняв ее мольбам. Это была бы уже невиданная жестокость — сломить ее сопротивление только для того, чтобы потом выбросить вон. Он уверял ее, что никогда не отпустит, и оказалось, что она поверила ему. Она будет с ним всегда. Или умрет.
Трактирщик волновался. Он утверждал, что не знает, где может быть Николас, но его угрюмое лицо было напряженным. Его беспокойство передалось Жизлен, и у нее защемило сердце.
Слуги ушли спать. Трактирщик пошел искать Блэкторна, хотя и сказал, что отправляется просто прогуляться. Жизлен, ожидая, как потерянная, бродила по дворцу.
Она поднялась наверх уже за полночь. Дом был пустынен и тих, и она, миновав дверь своей маленькой комнаты, прошла в хозяйскую спальню. Свеча, которую она принесла, едва теплилась и, поставив ее на стол, она принялась искать канделябр.
— Не надо, — раздался из темноты голос Николаса.
Жизлен захотелось расплакаться, такое она почувствовала облегчение. Задрожав, она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Единственная свеча почти не давала света, но она смогла разглядеть, что он стоит возле окна и смотрит на звездное небо.
— Ты здесь давно? — спросила она. Он повернулся, и приняв небрежную позу, посмотрел на нее с ухмылкой, которой она надеялась больше никогда не увидеть.
— Не очень. Он умер.
Она не сразу поняла, о чем он говорит. На нем была пыльная черная одежда, волосы небрежно упали на бледное, напряженное лицо.
— Кто?
— Рэксом, — сказал он, — я вступился за твою честь, дорогая. Кто теперь отомстит за зло, которое причинил тебе я?
— Ты убил его?
— Неужели ты сомневаешься? — он небрежно махнул рукой. Я знаю, как убивать. Хотя я, кажется, превзошел сам себя — двое всего за один сезон. Ну что ты так испугалась? Я вызвал его. Полно свидетелей, которые могут подтвердить, что дуэль была честной. Нам не придется бежать из Венеции.
Жизлен слышала в его голосе отчаяние, причины которого она не могла угадать. Не говоря ни слова, она приблизилась к нему. И поняла, что у ее злого, бессердечного и безумного Николаса есть душа.
Она дотянулась и приложила ладони к его щекам.
— Николас, — прошептала она, — я перед тобой виновата.
Он попытался освободиться от ее ласковых рук.
— Виновата? Почему ты должна чувствовать себя виноватой? Еще одна смерть, больше, меньше, это уже не имеет значения, если кто-то и заслуживал смерти, так это Рэксом. Ты не первая и не последняя из его жертв, и тебе досталось далеко не хуже, чем прочим. Он бесславно умер — лежал в луже крови и просил пощады, даже тогда, когда жизнь уже покидала его.
— О Господи, — прошептала она, обнимая его за шею, — Николас… Он оттолкнул ее.
— Я сейчас не в настроении, — сказал он, горько усмехнувшись. — Я не хотел возвращаться сюда, но радости Венеции не для меня. Я избавлю тебя от своего присутствия…
Жизлен схватила его за руку, удерживая.
— Николас, — сказала она, — я люблю тебя.
— Не надо, — фыркнул он, но не убрал руки, — неужели ты не понимаешь? Неужели я не доказывал тебе раз за разом, что я чудовище, недостойное любви, недостойное ничего…
— Я люблю тебя, — повторила она, беря его за вторую руку, и заставляя себя обнять, — я люблю тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33