— Тут произошла любопытная вещь, — говорил Поль, делая знак официанту, чтобы тот принес счет. — Нежелание сельских жителей меняться, наша упрямая натура, приверженность старым традициям — все, над чем горожане смеялись, вдруг сделалось национальным достоянием. Теперь люди, живущие в грязных, опасных для здоровья городах, больше не презирают наш образ жизни, а мечтают о нем. — Он показал на ее покупки и улыбнулся своей пленительной улыбкой. — Вас подвезти? У меня «Рено" — фургон, в моем положении надо иметь такую машину, чтобы вмещала кучу детей. Так что для вашего велосипеда найдется место.
Была ли эта долгая чувственная улыбка приглашением? Может быть, он всем улыбается так? Или она предназначалась только для нее? Может быть, его мать не права, когда считает, что он все еще хранит верность погибшей жене? Может быть, она сидит рядом с местным донжуаном?
В машине Плам тихо сказала ему:
— Мне было очень жаль вас, когда я услышала о гибели вашей жены.
Лицо Поля мгновенно напряглось.
— Я догадывался, что мать рассказала вам. Она понимает, что смерть Анни большое несчастье, но не видит, что это в корне изменило мои взгляды на жизнь, на мои цели и желания.
— Ваша мать говорила только, что вы убиты горем и разочарованы, — смущенно проговорила Плам, пожалев о своем порыве. Но не выразить сочувствие Полю было с ее стороны бестактно.
Они ехали молча. Когда Поль заговорил снова, его речь звучала так, словно он беседовал сам с собой:
— Мы с Анни, когда уехали из деревни в Париж, были в восторге от новой жизни: каждый вечер бродили по городу, накупали массу не слишком нужных вещей. Когда Анни погибла, я лишился не только ее, но и нашего крова. Без ее заработка я не мог выплачивать ссуду за нашу парижскую квартиру.
Поль резко затормозил перед трактором, выползшим с боковой дороги.
— Меня одолевали бесчисленные проблемы, пока я не понял, что почти все они надуманны. Тот образ жизни, когда мы с Анни, как дети, сорили деньгами, неожиданно представился мне глупым и неразумным. — Он объехал едва тащившийся трактор. — За внешним блеском парижской жизни я увидел безжалостность, неудовлетворенность и беззащитность. И почувствовал там себя чужим.
— Я часто испытываю такое же чувство на модных вечеринках в крупных городах, — сказала Плам, — среди высокомерных, напыщенных особ.
— Что это за люди?
— Богачи, которые все время отдыхают. Я всегда удивляюсь, куда они отправляются, когда устают от своих постоянных перелетов, и как можно устроить себе отдых, когда ты и так все время на отдыхе? Женщины постоянно снуют между Женевой, Портофино, Миланом и Парижем в погоне за новомодной одеждой. Зимы проходят на лыжных курортах. В мае все они собираются в Монако на какое-нибудь грандиозное шоу, затем несутся в Лондон на открытие сезона, после чего бросаются в Сен-Тропез погонять на своих сверхскоростных катерах, затем в Коста-Эсмеральду покататься на яхтах. К 12 августа все они в Шотландии, где открываются охота и рыбалка, потом обратно в Монако на бал Красного Креста, затем в Нью-Йорк за покупками. И так далее… Но в любом случае, Поль, я никогда не знаю, о чем говорить с этими людьми, потому что не чувствую себя человеком их круга.
— Я обрел покой, лишь вернувшись к благоразумной патриархальности Волвера. Хотя мы не ставим патриархальность во главу угла.
— Это очень удобно, когда все свое имеешь при себе, как, например, велосипед в фургоне, — рассмеялась Плам.
— Даже Торо согласился бы с вами.
— Кто такой Торо?
— Чему только учат в английских школах, моя маленькая леди? — Он улыбнулся, и от его мрачного настроения не осталось и следа. — Торо — это американский натуралист и писатель девятнадцатого века. Если хочешь вести независимый образ жизни, надо иметь независимый образ мышления. У него он был.
— И как жил Topo?
— В лесной хижине, которую построил сам. Он упростил свою жизнь, насколько было возможно, и свел потребности к минимуму, чтобы высвободить больше времени для жизни. — Поль притормозил у перекрестка возле школы. — Он предвосхитил беды современной Америки, еще тогда заявив, что большинство в ней живет в тихом отчаянии.
— Не думаю, чтобы он пользовался большой популярностью.
— Труды Торо очень помогли мне после смерти Анни. Они заставили меня пересмотреть мои идеалы, подтолкнули к тому, чтобы определить, как я должен распорядиться своей жизнью. — Поль повернулся к Плам и улыбнулся. — Чтобы получать от жизни удовольствие, надо лишь, чтобы она была предельно простой, ведь многие всю свою жизнь только и делают, что готовятся начать жить, вместо того чтобы жить.
— Что-то подобное говорила моя тетя Гарриет. Что счастье — это состояние души.
— Как раз мы в Волвере ценим состояние души, а не вещизм. — Последнее слово прозвучало у Поля как ругательство. — Дети должны просыпаться по утрам с ощущением счастья, любви, безопасности и согласия с миром. Так же должны чувствовать себя и взрослые.
— Что вы имеете в виду, говоря «вещизм»! — спросила Плам, повторяя его мимику.
— Стремление иметь то, что якобы делает человека счастливым: автомобиль, дом, курорт, билет куда-то — так называемые материальные блага.
— Торо, может быть, прекрасно обходился без автомобиля, видео или водопровода, а вот я не готова к этому.
— Нет, я не против этих вещей. Я не согласен лишь с тем, что счастье зависит от их количества. Посмотрите любую телевизионную рекламу, и вы поймете, что я имею в виду.
— Не так уж все мрачно в этой жизни, — заметила Плам. В голосе Поля все еще звучала горечь:
— И вещи — не единственные символы фальшивого счастья. Часто ждешь, что счастливым тебя сделает повышение по службе или любовный роман, а потом оказывается, что от любовных интриг ты стал еще несчастнее, а высокая должность оборачивается инфарктом.
— Работа бывает в радость, если не превращается в самоцель. А любовные романы, я слышала, могут быть даже приятными. — Она улыбнулась ему. — Земные радости тоже не надо забывать.
Машина проезжала мимо школьного двора, оттуда слышались счастливые детские голоса.
— Я решил вернуться в деревню, к ее размеренной и простой жизни, где мои дети смогут расти в здоровом и естественном окружении.
— Вы сделали правильный выбор.
— Не все так думают. Учить детей в деревенской школе считается бесперспективным занятием. Но простой деревенский образ жизни не требует больших денег. И к тому же я пришел к выводу, что душевный покой приходит не тогда, когда много денег, а когда сознаешь, что можно прожить и без них. В Волвере мы это умеем. Процветание здесь зависит от твоего состояния души. А жизнь может быть совсем-совсем простой, насколько вам это заблагорассудится.
— Работа учителя, несомненно, очень благодарное дело, — заметила Плам, когда машина остановилась возле ее коттеджа.
— Да, я оказываю влияние на пятнадцать молодых умов и душ в год. Если проживу еще сорок лет, то за все время их будет шестьсот. — Он улыбнулся Плам. — Дети никогда не забывают хорошего учителя, так что он проживает еще не одну жизнь. Шесть сотен жизней — ведь это целая вечность — Не хотите разделить со мной ленч? Поль отрицательно покачал головой.
— Я должен вернуться в школу. — И добавил, продолжая улыбаться:
— К тому же, стоит только мне ступить в ваш дом, как вся деревня тут же решит, что у нас с вами бурный роман.
"Если бы», — подумала Плам, глядя вслед отъезжающему фургону, который вдруг остановился и, дав задний ход, вернулся на прежнее место. Поль высунул голову.
— Так что решайте сами. — Фургон вновь сорвался с места.
Устроившись на веранде с тарелкой омлета, она размышляла о том, когда девочки ложатся спать. Ей было ясно, что, если она хочет оказаться с Полем наедине, ей надо идти к нему. Разве не это он хотел сказать? Или она придает слишком большое значение случайно брошенным словам? В восемь часов вечера Плам стояла в своей розовой спальне и разглядывала себя в зеркале, вставленном в дверцу гардероба. Вид у нее был отдохнувший и здоровый, темные круги под глазами исчезли, а кожа вновь стала гладкой и матовой на фоне огненно-рыжих волос. Она была в леггинсах цвета морской волны и свободном фиалковом свитере, под цвет глаз.
Подхватив на кухне корзинку для цветов и секатор, Плам отправилась к перекрестку. Собирать цветы в такое время уже никому бы не пришло в голову, но было еще светло, а англичане известны своей эксцентричностью. Оставить же свой велосипед или «Ситроен» возле школы значило выдать себя с головой.
Спускаясь с холма к каштанам у перекрестка, Плам нервничала. «Ничего удивительного», — успокаивала она себя. Ощущала ли она угрызения совести? Без сомнения. И потому вновь и вновь она вызывала в памяти те часы, что провела в ожидании Бриза, когда тот развлекался с аргентинской шлюхой в «Кларидже». При этом она старалась оживлять в памяти не боль и отчаяние, которые испытала, узнав об измене, а лишь ту легкость, с которой Бриз отмахивался от ее обвинений. Теперь его доводы могли ей пригодиться.
Но, может быть, Поля не интересует, как он говорит, полуобразованная маленькая леди из Англии. Может быть, он все еще тоскует по своей жене. Мадам Мерлин рассказывала о красоте Анни. На свадебных фотографиях та была похожа на юную принцессу Грейс из Монако, черт возьми. По словам мадам Мерлин, Анни обладала не только сверхъестественным шармом, но и необыкновенной добротой. Она была просто святой и, конечно же, невероятно умной. «Так нечестно, — думала Плам, — как можно конкурировать с женщиной, которую уже канонизировали?"
Вечерний воздух вдруг стал прохладным. Плам шла под каштанами, направляясь к серой двери учительского дома, и твердила про себя, что старомодная мораль неприменима к современному миру. Если Бриз судил о ней по своим меркам, то наверняка не верил в то, что у нее никогда не было романов после их женитьбы.
Она нерешительно поднесла руку к медному молоточку, но дверь сразу отворилась, и на нее глянули ярко-синие глаза Поля. Его улыбка лишала се способности нормально соображать. Он взял у нее из рук корзинку.
— Я уже начал сомневаться, придете ли вы. Сделав неуверенный шаг за дверь, они бросились в объятия друг друга, словно притянутые магнитной силой, и замерли у всех на виду, лишенные способности сдвинуться с места или произнести слово. Плам почувствовала, как его горячие губы прикоснулись к ее шее, подбородку, щеке. Наконец она пробормотала:
— Дверь.
Он подался назад в холл, и ее тело потащилось за ним, как большая кукла, прикрепленная к ногам кукольника, с той лишь разницей, что оно не было послушным и ватным, а было переполнено живым трепетом, какого она не испытывала долгие годы. Прижимаясь к нему в движении, она почувствовала, как в живот ей уперся его огромный член.
Сама она не смогла бы сделать и шага. У Поля тоже заметно дрожали ноги. Его сильные руки двигались вдоль ее спины, как у скульптора, вылепливающего фигуру. Она ослабила свои объятия и почувствовала, как в нос ударил запах дикого возбуждения, не дорогого лосьона после бритья, а неповторимый аромат сильного самца, достигшего высшей степени возбуждения.
Его рука скользнула вниз и оказалась у нее между ног. Плам подскочила и задохнулась.
Он встревоженно прошептал:
— Я сделал больно?
— Нет, нет, — застонала она от наслаждения. — Не останавливайся. Пожалуйста, не останавливайся. — Она вновь почувствовала его руку и подалась к ней, испытывая неистовую дрожь при его прикосновении. — Я не могу…
— Нет, ты можешь, — услышала она его страстный шепот.
— Я не могу удержаться на ногах.
Желание ощутить друг друга совсем близко взяло верх, и они с усилием отстранились. Дрожащими пальцами Плам потянула его рубаху, едва выдыхая слова:
— Снимай! Снимай!
Повозившись с его пуговицами, но так и не справившись с ними, она стянула рубаху через голову, ощутив при этом волну идущего от него свежего тепла. Она касалась волос на его груди кончиком языка, у них был острый запретный вкус.
Длинные пальцы Поля сжимали и гладили ее груди сквозь тонкую шерсть свитера, касаясь ее сосков. У нее вырвался глухой, животный вздох, и она с силой сорвала с себя свитер. В ушах стоял гул нарастающей страсти.
— Я больше не могу, — пробормотал Поль, прижимаясь к ней бедрами. Она рванулась к нему с таким же нетерпением. — Мне хочется всю тебя покрыть поцелуями, — шептал он, сжимая ее в объятиях, — почувствовать все твои запахи и попробовать на вкус.
Он двинулся по темному коридору, ногой распахнул дверь и опустил Плам на кровать. Сбросив с себя остатки одежды, они соединились в страстном порыве, забыв про любовные игры и ласки. Плам хотелось лишь поскорее почувствовать его в себе. Когда это произошло, она задохнулась от наслаждения. Тот, кто сказал, что размер не имеет значения, наверняка был мужчиной. Когда его тело забилось на ней, она почувствовала, что он больше не контролирует его, и ощутила, себя одним целым с этим мужским телом, словно они были сиамскими близнецами, неспособными пошевелиться друг без друга.
Тела перестали подчиняться им, их бросало на волнах страсти, своим неистовством напоминавших разбушевавшуюся Атлантику. Но в этом диком танце каждый знал, какое движение в следующую секунду сделает другой, и тут же вторил ему, как будто они занимались любовью уже долгие годы.
Потом, обессиленные, они лежали рядом на белом вышитом покрывале, в мягком свете полной луны.
— Что это? — Плам взяла маленький потрепанный томик в кожаном переплете, лежавший в круге света под ночником.
— Поэмы Осония из Бордо, написанные в четвертом веке. Плам наугад раскрыла книгу и стала медленно переводить:
— «Пусть время бежит, но не трогает нас; я останусь твоим вечно юным возлюбленным, ты всегда будешь моей первой мечтой».
— Он обожал свою жену Сабину, которая умерла молодой. Осоний оплакивал ее сорок лет.
Плам подняла глаза на Поля. Его лицо было белым как полотно, он тоже пристально смотрел на нее.
"А можно ли вообще соперничать в любви с красивой и молодой возлюбленной, которую постигла такая трагическая смерть?» — с печальной досадой раздумывала Плам.
Глава 22

Воскресенье, 19 апреля 1992 года
В пасхальное воскресенье, перед традиционным полуденным застольем, Плам присоединилась к мужской половине семьи Мерлин, собравшейся перед огромным кухонным очагом, чтобы выпить домашний аперитив. Ролан, муж Соланж, тоже работал на ферме Мерлинов. В семье все знали, что после смерти отца Соланж ферма достанется им с мужем, но для этого им придется влезть в долги, чтобы выплатить долю брату и сестре, которые по закону имеют такие же права на наследство.
Плам была в желтом шелковом мини-платье, жеманно застегнутом под самое горло. Она надеялась, что никто не замечает того чувственного напряжения, которое как натянутая струна соединяло ее с Полем. «Но как его можно не заметить? — удивлялась она. — Даже если не обратит внимания мать, то от Соланж, которая привыкла угадывать даже настроение животных, это уж точно не укроется».
Несмотря на теплую погоду и настежь распахнутые (Двери, огонь в очаге полыхал, как обычно, а над потрескивавшими поленьями дымился котел с похлебкой. Долгими зимними вечерами семья собиралась вокруг огня поджарить каштаны, посплетничать и обменяться слухами за стаканом вина или домашней водки.
Когда с аперитивом было покончено, мадам Мерлин и две ее дочери засуетились вокруг стола, то и дело ныряя в темную кладовую, где на полу стояли дубовые бочонки с соленой свининой, маринованными огурцами, кабачками и луком; где на бесконечных полках громоздились живописные банки с консервированными фруктами и овощами, среди которых самым знаменитым продуктом была слива в коньяке; где с потолка свисали связки сушеных грибов, огромные колеса колбас и домашние окорока. Дальняя стена этой пещеры сокровищ была сплошь уставлена емкостями с домашним вином, коньяком и коварной водкой.
Мирей, сестра Поля, сменила свою форму капрала ВВС на желтые леггинсы и облегающий свитер, наряд, который, по ворчливому замечанию ее отца, был не чем иным, как приглашением к изнасилованию. «В наши дни, — говорил он, — не знаешь, вырядилась ли девица для прогулки или это у нее исподнее».
Отец Поля был местным префектом во все времена, сколько Плам его знала. Хотя этот пост полагалось занимать всего семь лет, никто в Волвере не хотел брать на себя хлопотные обязанности, которые мсье Мерлин исполнял так добросовестно.
Мирей из дальнего конца кухни тихо позвала близняшек, которые так же тихо не обратили на нее внимания и продолжали сидеть на коленях у деда. Тогда ей пришлось повторить это, но уже командным голосом, который заставил всех подскочить, а девчонок бегом отправиться мыть руки перед едой.
Водопровод в Волвере появился только в 1981 году. В 1982 году мадам Мерлин настояла на современной ванной комнате в доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48