Это все, что удалось им узнать. — Бриз приложился к стакану. — Ты говоришь, Лео клялся, что не имеет к подделкам никакого отношения, так почему бы не поверить в это?
— Но Лео знал, кто занимается подделками, — возразила Плам. — Именно это он сказал мне. По крайней мере, мне так кажется… Я не могу вспомнить в точности, что он говорил. Мне надо было записать это…
— Совершенно не важно, что сказал Лео! Его смерть не имеет никакого отношения к подделкам! И тебе нечего больше соваться в это опасное дело!
— Почему ты так уверен, что здесь нет связи?
— Потому что нет никаких оснований считать, что она есть! Это превращается у тебя в навязчивую идею! — Бриз посмотрел на нее с беспокойством. — Мне лучше взять тебя с собой в Нью-Йорк. Я не могу оставить тебя в таком состоянии.
— Нет, Бриз, со мной все будет в порядке.
Плам решила, что в Лондоне, где все знакомо, ей будет спокойнее, чем в Нью-Йорке. А если кто-то и охотится за ней, то почему бы ему не слетать в Нью-Йорк? Именно там она получила первое угрожающее письмо.
— Может быть, Дженни побудет со мной это время, — сказала она, — да и тебя не будет всего несколько дней.
Она послушно легла в постель и, уставившись в беззаботную розовато-желтую картину Эмили, вновь задумалась над таинственной историей.
Понедельник, 6 апреля 1992 года
Как только Бриз уехал в аэропорт, Плам тут же вызвала такси и отправилась в Ковент-Гарден. Через пятнадцать минут она сидела в редакционном офисе журнала «Новая перспектива» перед боссом Лео, которого звали Бенни Смит. Его помощь была необходима Плам, и ей пришлось поведать ему свою историю.
Бенни сочувственно кивал.
— Могу представить, каково вам пришлось, Плам. Полиция уже дважды брала меня в оборот.
Глядя в розовощекое лицо Бенни с мелкими заостренными чертами, Плам раздумывала, следует ли ей доверять ему.
Из-за толстых линз на нее был устремлен такой же изучающий взгляд Бенни.
— Думаю, что вначале они заподозрили меня, но у меня оказалось железное алиби. Мы живем далеко отсюда, в Патни. В тот вечер, когда был убит Лео, мы с Кэрол ужинали у друзей и, вернувшись к себе, обнаружили, что у нас побывали варвары. Из числа тех, которые мстят всему миру за то, что с ними происходит. Кругом было нагажено так, словно они специально напились касторки, прежде чем отправиться на дело. Они мочились в ящики с одеждой Кэрол и творили все, что им хотелось. Так что с полуночи у нас работала полиция. Хорошо еще, что те молодчики не застали Кэрол одну в доме, — добавил он.
— Да уж. — Плам поежилась. — Я не думаю, что полиция подозревает меня, для них я безобидная дурочка. Но мне непонятно, почему они думают, что смерть Лео никак не связана с тем, что он хотел рассказать мне.
— Потому что у них есть очень удобная версия его смерти, — сказал Бенни и повернулся к стоящему сзади столу. Открыв сигарную коробку, он достал из нее большую фотографию и протянул Плам. Лео на фото был в угаре какой-то вечеринки или в ночном клубе. Он стоял в середине шеренги высоких и очаровательно улыбавшихся девиц в вычурных вечерних платьях.
— Это все «голубые», — пояснил Бенни. — Лео скрывал это, не хотел, чтобы знали родители. Его отец — почтенный водитель автобуса из Пиннера — считает, что СПИД — это чума, ниспосланная свыше, чтобы избавить мир от нечисти.
— Значит, полиция считает это преступлением на сексуальной почве?
— Могу побиться об заклад. Лично я думаю, что Лео могли убить из-за наркотиков, хотя у меня нет достаточных оснований, чтобы говорить об этом вслух. Лео был у нас внештатным работником — мы не можем позволить себе другого, так что у него не было постоянного заработка. Тем не менее он все время торчал в злачных местах.
— Он торговал наркотиками?
— Что-то в этом роде. Эти его поездки на континент на грузовике были вызваны не только страстью к приключениям… — Бенни спрятал фото в ящик. — В общем, вам не следует винить себя в том, что вы вовлекли его в ваши поиски.
— Спасибо, Бенни, — сказала Плам. — Только я не уверена в этом.
Выйдя из офиса Бенни, Плам брела по булыжной мостовой мимо бывших складских помещений, превращенных ныне в модные лавки, и пыталась собраться с мыслями.
Предположим, что эти два письма написаны шутником и не имеют отношения к подделкам. Допустим, что смерть Лео тоже не имеет к подделкам никакого отношения. Но тогда почему бы ей не продолжить поиски их изготовителя? Ведь она уже подобралась к ним вплотную.
Через несколько дней картина Синтии будет доставлена в Британский институт изобразительных искусств. Если Синтия получит у них доказательства, что это подделка, она сможет официально обратиться в полицию. После этого они обратятся с тем, что обнаружила Плам, в одну из солидных газет, способных раскрутить это дело на обоих континентах. У Виктора появятся основания прижать Малтби. Плам не видела в таком развитии событий ничего опасного для себя.
А что, если смерть Лео, письма с угрозами и подделки — звенья одной цепи? Тогда она страшно рискует. Но, так или иначе, дело уже вышло из-под контроля. И даже если преступник не оставит от нее ни следа, его махинации все равно обнаружатся, да и ему самому не миновать разоблачения.
В конце концов она заключила, что все же наиболее разумно исходить из того, что ей грозит опасность. В этом случае у нес оставались две возможности избежать ее. Первая — это разоблачить преступника прежде, чем он расправится с ней, но это казалось ей маловероятным. Проще всего было спрятаться и не высовывать носа, пока Британский институт вполне определенно не докажет, что картина Синтии является подделкой.
Вдруг она осознала, какой незащищенной была на оживленных улицах Ковент-Гардена. Она быстро оглянулась и заторопилась к автостоянке, где оставила свой «Порше».
Вторник, 7 апреля 1992 года
Задолго до рассвета Плам проснулась от крика, который все еще отдавался у нее в ушах. Она поняла, что крик был ее собственным. Атмосфера в спальне была удушающей, и опять, как и в прошлый раз, в ней ощущалось чье-то угрожающее присутствие. Что это Бенни говорил такое, когда рассказывал про взломщиков? Хорошо, что они не застали его жену в доме одну.
Дрожащей рукой она включила ночник. Дыхание постепенно выровнялось. Она выскользнула из постели и, подскочив к окну, распахнула шторы. Вместе со слабым утренним светом, заполнявшим спальню знакомыми очертаниями, приходило осознание того, что она не сможет избавиться от страха и ощущения беззащитности, пока преступник не будет обнаружен и схвачен.
Она понимала, что бесполезно искать защиты у Бриза, Дженни или Лулу. Они опять будут советовать ей прекратить поиски. Они не понимали так, как она, что если угроза была реальной, то останавливаться ей уже поздно.
Так что ей оставалось либо сидеть дома — а в этом случае ее враги будут знать, где ее можно найти, — либо уехать, убедившись, что за ней не следят, куда-нибудь, где можно переждать, пока картина Синтии будет проходить проверку. Ей необходимо такое место, о котором бы никто не знал.
И она вдруг сообразила, где может надежно укрыться до приезда Бриза. Об этом месте она не скажет ни Лулу, ни Дженни, чтобы они случайно не проговорились кому-нибудь. Она сообщит только Бризу.
Глава 21
Среда, 8 апреля 1992 года
"Меня ждет Аквитания», — думала Плам, глядя в иллюминатор самолета. Слово казалось ей загадочным и волшебным.
В XII веке Элеонора Аквитанская, одна из самых богатых наследниц в мире, вышла замуж за Генриха Плантагенета, будущего короля Англии. Ее приданым была область Гиень и почти все Атлантическое побережье Франции. Огромное богатство не принесло счастья Элеоноре, а распри из-за огромного куска Франции, который в качестве ее приданого переходил к Англии, привели к Столетней войне между этими странами.
Сейчас Плам могла видеть, как далеко внизу это зелено-золотистое приданое Элеоноры медленно вырисовывается сквозь дымку облаков. Стекавшие сюда с восточного амфитеатра гор три главных реки юго-запада Франции величаво несли свои воды в Атлантику по цветущим долинам Аквитании, где производилось одно из прекраснейших в мире вин — кларет «Бордо».
На западе вдали высились шпили красивого города, словно это был Париж в миниатюре, и открывался вид на крупнейший во Франции виноторговый порт. За его светло-серыми строениями перекатывался волнами Атлантический океан.
Плам направлялась в Аквитанию не только затем, чтобы спрятаться от неизвестных врагов. С той самой встречи с тетей Гарриет, когда во время их долгого разговора на кухне та спросила, счастлива ли она, Плам не покидал один мучивший ее вопрос.
…Тогда Плам попыталась увильнуть от ответа:
— Это такая же запретная тема, как секс.
— Секс считается запретной темой лишь потому, что женщины винят кого угодно, только не себя, за то, что не испытывают уготованного им при этом счастья, — категорически заявила тетя Гарриет и подлила вина в стакан Плам. — Но каждая из нас должна сама отвечать за свою сексуальную жизнь. И за всю свою жизнь вообще.
— Так почему женщины не научены отвечать за себя?
— Потому что их матери не знали, как научить этому, а отцы не считали необходимым. — Тетя вылила остатки вина в свой стакан и выжидательно посмотрела на Плам.
После долгого молчания Плам призналась:
— Нет, я не могу сказать, что счастлива.
— По крайней мере, ты сознаешь это. Некоторые вообще не задумываются о своей жизни, пока их не клюнет жареный петух. Другие предпочитают закрывать глаза на то, что не имеют счастья.
— Что мне делать, тетя Гарриет?
— Определить, чего ты хочешь и чего не хочешь — и почему. — Тетя прикурила сигарету. — Затем одно за другим вычеркнуть из своего списка то, что тебе не нужно. — Она усмехнулась. — Секрет жизни в вычеркивании, вот если бы только знать, как это делать. — Она выдохнула струйку дыма. — В итоге у тебя останется только то, что тебе на самом деле нужно для жизни в согласии с собой. Вот тут и явится счастье, ведь это еще и состояние души.
— Вообще-то я знаю, чего хочу, — сказала Плам. — Чтобы и во всей остальной моей жизни я была такой же счастливой, какой бываю, когда пишу картины.
— Теперь определи поточнее, деточка. Но сама, без подсказки, потому что счастье у каждого свое. Только ты сама можешь решить, что ты ищешь, и только ты можешь найти это.
— С чего же начать?
— Где и когда ты была блаженно и беззаботно счастлива в последний раз? Отправляйся туда и разберись почему. Плам надеялась разобраться в Аквитании.
Когда самолет начал снижение, Плам увидела блестящую полоску Гаронны, змеей петлявшую между темных деревьев по золотым и зеленым клеткам местности. В долинах реки росли дыни и персики, абрикосы и нектарины, яблоки и виноград, табак и подсолнечник. Подсолнухи росли в поле у реки, сразу за ее садом. Интересно, как изменился Волвер за эти одиннадцать лет? Наверное, на другом берегу уже выросла целая куча каких-нибудь уродливых сооружений.
Самолет снижался, и Плам начинала различать сонные серые деревни, фермерские подворья, дубравы и перелески, подступавшие к небольшим сопкам. Она знала, что летом там под каштанами и дубами растет земляника, а осенью полно грибов. Она как будто даже ощутила, как пахнет в лесу, и почувствовала, как пружинит под ногами сырой слой перегноя из опавших листьев, веток и коры.
В начале апреля, наверное, синих колокольчиков еще не увидишь, но в перелесках в эту пору всегда полно других цветов. Плам припомнила, как собирала жимолость, сладкие коренья, шиповник, васильки и маки. Местные хозяйки никогда не рвали полевые цветы, они выращивали розы, лилии и нестерпимо яркие георгины — для украшения своих домов. В Волаере к природе относились по принципу «люблю — ненавижу». Чертополох, крапива, ежевичник решительно выкорчевывались с делянок; скворцы и грачи не подпускались на пушечный выстрел. Осенью здешние мужчины охотились на диких кабанов, зайцев, птицу и все, что двигалось. По воскресеньям они снимали со стен свои ружья и на пару часов устраивали побоище, а затем отправлялись на мессу в церковь, выстроенную еще в XII веке их английскими врагами. Церковь была через дорогу от коттеджа Плам.
Волвер, что значит «зеленая долина», находился в шестидесяти милях к юго-западу от Бордо. До него можно было добраться только по узкому шоссе, проложенному на месте бывшей проселочной дороги. Случилось это лишь в 78-м, всего затри года до того, как здесь появился водопровод. На аграрный юго-запад Франции лишь недавно пришла сельскохозяйственная техника. Плам еще помнила пару волов, которых ее сосед, дедушка Мерлин, впрягал в плуг. У старика никогда не было ботинок — а зачем? Они все равно износятся. И он ходил в деревянных сабо до самой смерти, которая случилась через год после того, как Плам купила здесь коттедж. Бережливость и экономия царили в Волвере, и здесь никогда не выбрасывалось то, что можно было использовать еще раз. Куски проволоки, изъеденные жучком ножки стульев, крышки банок — все аккуратно хранилось в амбаре или на чердаке.
Как и по всей Аквитании, здешние крестьяне полагались только на свои силы и сами обеспечивали себя всем необходимым, придерживаясь старых традиций и следуя заповедям предков, которые, в отличие от крепостных помещичьей России, имели небольшие земельные наделы и гордились своей независимостью, считая себя навечно приросшими к этой земле. Здесь трудно было прижиться тому, кто не работал на земле, хотя в пяти километрах находился небольшой промышленный город Миромон с заводами и фабриками. Ранним утром кое-кто из Волвера отправлялся туда на велосипеде, чтобы отработать смену на обувной фабрике или на кожевенном заводе.
Селянам было неведомо безделье, как подметил Бриз во время своего единственного визита в Волвер. В поле всегда находилась работа. Они старались как можно меньше полагаться на внешний мир, собственными руками добывая себе пропитание. Каждая семья сама выращивала корм для скота, овощи, фрукты и орехи. Коров теперь держали немногие. «Корова — это рабство», — говорили в деревне. А вот со свиньей проще, и каждая семья хотя бы одну, да откармливала. На задних дворах у всех водились куры, утки, гуси и кролики. Вино и даже ликеры были с собственных виноградников. Самые горячие споры разгорались по поводу того, у кого они лучше.
В конце лета 83-го, когда Тоби было одиннадцать, а Максу девять, Плам привезла в Волвер Бриза. Ему здесь не понравилось. Он изнывал, томился, страдал от недостатка комфорта и страшно раздражался, что нет телефона. Позднее он назвал деревенскую мечту Плам культурным самоубийством.
Идеальный отдых в сельской местности Бриз представлял себе не иначе как в Тосканском монастыре или в одном из замков Прованса, где есть все атрибуты современной цивилизации. Поэтому в течение девяти лет Плам не была в Волвере. О том, что у нее есть коттедж, было известно немногим, и уж почти никто не знал, где именно он находится.
И вряд ли какому-нибудь убийце придет в голову искать ее в этом сонном местечке. Волвер — тихая маленькая деревушка, где никогда ничего не происходило. Вот почему местные дети, едва повзрослев, старались сбежать отсюда в неоновое и грохочущее музыкальными автоматами чрево современных городов.
На перекрестке возле школы Плам повернула налево и повела в гору взятый напрокат белый «Ситроен». Она ощутила прежнюю радость, завидев кремовые стены и лавандовые ставни своего коттеджа. Маленький сад стоял в бело-розовом цвету, поддеревьями колыхалась буйно разросшаяся трава. В тени высокого берега, поросшего ивняком, на противоположной стороне реки мирно щипали траву или спали коровы. Дальше простиралось пшеничное поле, а за ним плавно вздымался зеленый край долины.
Плам свернула с дороги и остановилась под цветущей вишней. Рядом росла слива, которую она не узнала, но потом припомнила, что как-то в конце сентября, перед самым возвращением в Лондон, посадила маленький саженец. Теперь он превратился в настоящее дерево. Чувство было такое, словно она, побитая и измочаленная, вернулась домой после долгого хождения по мукам и теперь может наконец спокойно отдохнуть. Здесь она забудет тревоги, сядет на траву, положит голову на колени и будет вдыхать аромат, исходящий от кустов лаванды, и влажный воздух, струящийся с реки. Впервые со времени второго письма с угрозой Плам чувствовала себя в безопасности.
Переполненная радостью, она обвела взглядом сад. Трава хоть и высокая, но все же, должно быть, ее недавно подстригали, иначе бы она уже доходила до плеч. Глициния, еще не расцветшая, взбиралась под самую крышу над южной верандой, которая находилась на самом солнцепеке и была отделена от двора лавандовыми кустами. За ними на фоне бледно-золотистого полуденного неба высился силуэт огромной магнолии.
Когда она прошла на террасу, где под ногами захрустели потрескавшиеся плитки, какое-то маленькое животное кинулось от нее и стремительно скрылось в траве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Но Лео знал, кто занимается подделками, — возразила Плам. — Именно это он сказал мне. По крайней мере, мне так кажется… Я не могу вспомнить в точности, что он говорил. Мне надо было записать это…
— Совершенно не важно, что сказал Лео! Его смерть не имеет никакого отношения к подделкам! И тебе нечего больше соваться в это опасное дело!
— Почему ты так уверен, что здесь нет связи?
— Потому что нет никаких оснований считать, что она есть! Это превращается у тебя в навязчивую идею! — Бриз посмотрел на нее с беспокойством. — Мне лучше взять тебя с собой в Нью-Йорк. Я не могу оставить тебя в таком состоянии.
— Нет, Бриз, со мной все будет в порядке.
Плам решила, что в Лондоне, где все знакомо, ей будет спокойнее, чем в Нью-Йорке. А если кто-то и охотится за ней, то почему бы ему не слетать в Нью-Йорк? Именно там она получила первое угрожающее письмо.
— Может быть, Дженни побудет со мной это время, — сказала она, — да и тебя не будет всего несколько дней.
Она послушно легла в постель и, уставившись в беззаботную розовато-желтую картину Эмили, вновь задумалась над таинственной историей.
Понедельник, 6 апреля 1992 года
Как только Бриз уехал в аэропорт, Плам тут же вызвала такси и отправилась в Ковент-Гарден. Через пятнадцать минут она сидела в редакционном офисе журнала «Новая перспектива» перед боссом Лео, которого звали Бенни Смит. Его помощь была необходима Плам, и ей пришлось поведать ему свою историю.
Бенни сочувственно кивал.
— Могу представить, каково вам пришлось, Плам. Полиция уже дважды брала меня в оборот.
Глядя в розовощекое лицо Бенни с мелкими заостренными чертами, Плам раздумывала, следует ли ей доверять ему.
Из-за толстых линз на нее был устремлен такой же изучающий взгляд Бенни.
— Думаю, что вначале они заподозрили меня, но у меня оказалось железное алиби. Мы живем далеко отсюда, в Патни. В тот вечер, когда был убит Лео, мы с Кэрол ужинали у друзей и, вернувшись к себе, обнаружили, что у нас побывали варвары. Из числа тех, которые мстят всему миру за то, что с ними происходит. Кругом было нагажено так, словно они специально напились касторки, прежде чем отправиться на дело. Они мочились в ящики с одеждой Кэрол и творили все, что им хотелось. Так что с полуночи у нас работала полиция. Хорошо еще, что те молодчики не застали Кэрол одну в доме, — добавил он.
— Да уж. — Плам поежилась. — Я не думаю, что полиция подозревает меня, для них я безобидная дурочка. Но мне непонятно, почему они думают, что смерть Лео никак не связана с тем, что он хотел рассказать мне.
— Потому что у них есть очень удобная версия его смерти, — сказал Бенни и повернулся к стоящему сзади столу. Открыв сигарную коробку, он достал из нее большую фотографию и протянул Плам. Лео на фото был в угаре какой-то вечеринки или в ночном клубе. Он стоял в середине шеренги высоких и очаровательно улыбавшихся девиц в вычурных вечерних платьях.
— Это все «голубые», — пояснил Бенни. — Лео скрывал это, не хотел, чтобы знали родители. Его отец — почтенный водитель автобуса из Пиннера — считает, что СПИД — это чума, ниспосланная свыше, чтобы избавить мир от нечисти.
— Значит, полиция считает это преступлением на сексуальной почве?
— Могу побиться об заклад. Лично я думаю, что Лео могли убить из-за наркотиков, хотя у меня нет достаточных оснований, чтобы говорить об этом вслух. Лео был у нас внештатным работником — мы не можем позволить себе другого, так что у него не было постоянного заработка. Тем не менее он все время торчал в злачных местах.
— Он торговал наркотиками?
— Что-то в этом роде. Эти его поездки на континент на грузовике были вызваны не только страстью к приключениям… — Бенни спрятал фото в ящик. — В общем, вам не следует винить себя в том, что вы вовлекли его в ваши поиски.
— Спасибо, Бенни, — сказала Плам. — Только я не уверена в этом.
Выйдя из офиса Бенни, Плам брела по булыжной мостовой мимо бывших складских помещений, превращенных ныне в модные лавки, и пыталась собраться с мыслями.
Предположим, что эти два письма написаны шутником и не имеют отношения к подделкам. Допустим, что смерть Лео тоже не имеет к подделкам никакого отношения. Но тогда почему бы ей не продолжить поиски их изготовителя? Ведь она уже подобралась к ним вплотную.
Через несколько дней картина Синтии будет доставлена в Британский институт изобразительных искусств. Если Синтия получит у них доказательства, что это подделка, она сможет официально обратиться в полицию. После этого они обратятся с тем, что обнаружила Плам, в одну из солидных газет, способных раскрутить это дело на обоих континентах. У Виктора появятся основания прижать Малтби. Плам не видела в таком развитии событий ничего опасного для себя.
А что, если смерть Лео, письма с угрозами и подделки — звенья одной цепи? Тогда она страшно рискует. Но, так или иначе, дело уже вышло из-под контроля. И даже если преступник не оставит от нее ни следа, его махинации все равно обнаружатся, да и ему самому не миновать разоблачения.
В конце концов она заключила, что все же наиболее разумно исходить из того, что ей грозит опасность. В этом случае у нес оставались две возможности избежать ее. Первая — это разоблачить преступника прежде, чем он расправится с ней, но это казалось ей маловероятным. Проще всего было спрятаться и не высовывать носа, пока Британский институт вполне определенно не докажет, что картина Синтии является подделкой.
Вдруг она осознала, какой незащищенной была на оживленных улицах Ковент-Гардена. Она быстро оглянулась и заторопилась к автостоянке, где оставила свой «Порше».
Вторник, 7 апреля 1992 года
Задолго до рассвета Плам проснулась от крика, который все еще отдавался у нее в ушах. Она поняла, что крик был ее собственным. Атмосфера в спальне была удушающей, и опять, как и в прошлый раз, в ней ощущалось чье-то угрожающее присутствие. Что это Бенни говорил такое, когда рассказывал про взломщиков? Хорошо, что они не застали его жену в доме одну.
Дрожащей рукой она включила ночник. Дыхание постепенно выровнялось. Она выскользнула из постели и, подскочив к окну, распахнула шторы. Вместе со слабым утренним светом, заполнявшим спальню знакомыми очертаниями, приходило осознание того, что она не сможет избавиться от страха и ощущения беззащитности, пока преступник не будет обнаружен и схвачен.
Она понимала, что бесполезно искать защиты у Бриза, Дженни или Лулу. Они опять будут советовать ей прекратить поиски. Они не понимали так, как она, что если угроза была реальной, то останавливаться ей уже поздно.
Так что ей оставалось либо сидеть дома — а в этом случае ее враги будут знать, где ее можно найти, — либо уехать, убедившись, что за ней не следят, куда-нибудь, где можно переждать, пока картина Синтии будет проходить проверку. Ей необходимо такое место, о котором бы никто не знал.
И она вдруг сообразила, где может надежно укрыться до приезда Бриза. Об этом месте она не скажет ни Лулу, ни Дженни, чтобы они случайно не проговорились кому-нибудь. Она сообщит только Бризу.
Глава 21
Среда, 8 апреля 1992 года
"Меня ждет Аквитания», — думала Плам, глядя в иллюминатор самолета. Слово казалось ей загадочным и волшебным.
В XII веке Элеонора Аквитанская, одна из самых богатых наследниц в мире, вышла замуж за Генриха Плантагенета, будущего короля Англии. Ее приданым была область Гиень и почти все Атлантическое побережье Франции. Огромное богатство не принесло счастья Элеоноре, а распри из-за огромного куска Франции, который в качестве ее приданого переходил к Англии, привели к Столетней войне между этими странами.
Сейчас Плам могла видеть, как далеко внизу это зелено-золотистое приданое Элеоноры медленно вырисовывается сквозь дымку облаков. Стекавшие сюда с восточного амфитеатра гор три главных реки юго-запада Франции величаво несли свои воды в Атлантику по цветущим долинам Аквитании, где производилось одно из прекраснейших в мире вин — кларет «Бордо».
На западе вдали высились шпили красивого города, словно это был Париж в миниатюре, и открывался вид на крупнейший во Франции виноторговый порт. За его светло-серыми строениями перекатывался волнами Атлантический океан.
Плам направлялась в Аквитанию не только затем, чтобы спрятаться от неизвестных врагов. С той самой встречи с тетей Гарриет, когда во время их долгого разговора на кухне та спросила, счастлива ли она, Плам не покидал один мучивший ее вопрос.
…Тогда Плам попыталась увильнуть от ответа:
— Это такая же запретная тема, как секс.
— Секс считается запретной темой лишь потому, что женщины винят кого угодно, только не себя, за то, что не испытывают уготованного им при этом счастья, — категорически заявила тетя Гарриет и подлила вина в стакан Плам. — Но каждая из нас должна сама отвечать за свою сексуальную жизнь. И за всю свою жизнь вообще.
— Так почему женщины не научены отвечать за себя?
— Потому что их матери не знали, как научить этому, а отцы не считали необходимым. — Тетя вылила остатки вина в свой стакан и выжидательно посмотрела на Плам.
После долгого молчания Плам призналась:
— Нет, я не могу сказать, что счастлива.
— По крайней мере, ты сознаешь это. Некоторые вообще не задумываются о своей жизни, пока их не клюнет жареный петух. Другие предпочитают закрывать глаза на то, что не имеют счастья.
— Что мне делать, тетя Гарриет?
— Определить, чего ты хочешь и чего не хочешь — и почему. — Тетя прикурила сигарету. — Затем одно за другим вычеркнуть из своего списка то, что тебе не нужно. — Она усмехнулась. — Секрет жизни в вычеркивании, вот если бы только знать, как это делать. — Она выдохнула струйку дыма. — В итоге у тебя останется только то, что тебе на самом деле нужно для жизни в согласии с собой. Вот тут и явится счастье, ведь это еще и состояние души.
— Вообще-то я знаю, чего хочу, — сказала Плам. — Чтобы и во всей остальной моей жизни я была такой же счастливой, какой бываю, когда пишу картины.
— Теперь определи поточнее, деточка. Но сама, без подсказки, потому что счастье у каждого свое. Только ты сама можешь решить, что ты ищешь, и только ты можешь найти это.
— С чего же начать?
— Где и когда ты была блаженно и беззаботно счастлива в последний раз? Отправляйся туда и разберись почему. Плам надеялась разобраться в Аквитании.
Когда самолет начал снижение, Плам увидела блестящую полоску Гаронны, змеей петлявшую между темных деревьев по золотым и зеленым клеткам местности. В долинах реки росли дыни и персики, абрикосы и нектарины, яблоки и виноград, табак и подсолнечник. Подсолнухи росли в поле у реки, сразу за ее садом. Интересно, как изменился Волвер за эти одиннадцать лет? Наверное, на другом берегу уже выросла целая куча каких-нибудь уродливых сооружений.
Самолет снижался, и Плам начинала различать сонные серые деревни, фермерские подворья, дубравы и перелески, подступавшие к небольшим сопкам. Она знала, что летом там под каштанами и дубами растет земляника, а осенью полно грибов. Она как будто даже ощутила, как пахнет в лесу, и почувствовала, как пружинит под ногами сырой слой перегноя из опавших листьев, веток и коры.
В начале апреля, наверное, синих колокольчиков еще не увидишь, но в перелесках в эту пору всегда полно других цветов. Плам припомнила, как собирала жимолость, сладкие коренья, шиповник, васильки и маки. Местные хозяйки никогда не рвали полевые цветы, они выращивали розы, лилии и нестерпимо яркие георгины — для украшения своих домов. В Волаере к природе относились по принципу «люблю — ненавижу». Чертополох, крапива, ежевичник решительно выкорчевывались с делянок; скворцы и грачи не подпускались на пушечный выстрел. Осенью здешние мужчины охотились на диких кабанов, зайцев, птицу и все, что двигалось. По воскресеньям они снимали со стен свои ружья и на пару часов устраивали побоище, а затем отправлялись на мессу в церковь, выстроенную еще в XII веке их английскими врагами. Церковь была через дорогу от коттеджа Плам.
Волвер, что значит «зеленая долина», находился в шестидесяти милях к юго-западу от Бордо. До него можно было добраться только по узкому шоссе, проложенному на месте бывшей проселочной дороги. Случилось это лишь в 78-м, всего затри года до того, как здесь появился водопровод. На аграрный юго-запад Франции лишь недавно пришла сельскохозяйственная техника. Плам еще помнила пару волов, которых ее сосед, дедушка Мерлин, впрягал в плуг. У старика никогда не было ботинок — а зачем? Они все равно износятся. И он ходил в деревянных сабо до самой смерти, которая случилась через год после того, как Плам купила здесь коттедж. Бережливость и экономия царили в Волвере, и здесь никогда не выбрасывалось то, что можно было использовать еще раз. Куски проволоки, изъеденные жучком ножки стульев, крышки банок — все аккуратно хранилось в амбаре или на чердаке.
Как и по всей Аквитании, здешние крестьяне полагались только на свои силы и сами обеспечивали себя всем необходимым, придерживаясь старых традиций и следуя заповедям предков, которые, в отличие от крепостных помещичьей России, имели небольшие земельные наделы и гордились своей независимостью, считая себя навечно приросшими к этой земле. Здесь трудно было прижиться тому, кто не работал на земле, хотя в пяти километрах находился небольшой промышленный город Миромон с заводами и фабриками. Ранним утром кое-кто из Волвера отправлялся туда на велосипеде, чтобы отработать смену на обувной фабрике или на кожевенном заводе.
Селянам было неведомо безделье, как подметил Бриз во время своего единственного визита в Волвер. В поле всегда находилась работа. Они старались как можно меньше полагаться на внешний мир, собственными руками добывая себе пропитание. Каждая семья сама выращивала корм для скота, овощи, фрукты и орехи. Коров теперь держали немногие. «Корова — это рабство», — говорили в деревне. А вот со свиньей проще, и каждая семья хотя бы одну, да откармливала. На задних дворах у всех водились куры, утки, гуси и кролики. Вино и даже ликеры были с собственных виноградников. Самые горячие споры разгорались по поводу того, у кого они лучше.
В конце лета 83-го, когда Тоби было одиннадцать, а Максу девять, Плам привезла в Волвер Бриза. Ему здесь не понравилось. Он изнывал, томился, страдал от недостатка комфорта и страшно раздражался, что нет телефона. Позднее он назвал деревенскую мечту Плам культурным самоубийством.
Идеальный отдых в сельской местности Бриз представлял себе не иначе как в Тосканском монастыре или в одном из замков Прованса, где есть все атрибуты современной цивилизации. Поэтому в течение девяти лет Плам не была в Волвере. О том, что у нее есть коттедж, было известно немногим, и уж почти никто не знал, где именно он находится.
И вряд ли какому-нибудь убийце придет в голову искать ее в этом сонном местечке. Волвер — тихая маленькая деревушка, где никогда ничего не происходило. Вот почему местные дети, едва повзрослев, старались сбежать отсюда в неоновое и грохочущее музыкальными автоматами чрево современных городов.
На перекрестке возле школы Плам повернула налево и повела в гору взятый напрокат белый «Ситроен». Она ощутила прежнюю радость, завидев кремовые стены и лавандовые ставни своего коттеджа. Маленький сад стоял в бело-розовом цвету, поддеревьями колыхалась буйно разросшаяся трава. В тени высокого берега, поросшего ивняком, на противоположной стороне реки мирно щипали траву или спали коровы. Дальше простиралось пшеничное поле, а за ним плавно вздымался зеленый край долины.
Плам свернула с дороги и остановилась под цветущей вишней. Рядом росла слива, которую она не узнала, но потом припомнила, что как-то в конце сентября, перед самым возвращением в Лондон, посадила маленький саженец. Теперь он превратился в настоящее дерево. Чувство было такое, словно она, побитая и измочаленная, вернулась домой после долгого хождения по мукам и теперь может наконец спокойно отдохнуть. Здесь она забудет тревоги, сядет на траву, положит голову на колени и будет вдыхать аромат, исходящий от кустов лаванды, и влажный воздух, струящийся с реки. Впервые со времени второго письма с угрозой Плам чувствовала себя в безопасности.
Переполненная радостью, она обвела взглядом сад. Трава хоть и высокая, но все же, должно быть, ее недавно подстригали, иначе бы она уже доходила до плеч. Глициния, еще не расцветшая, взбиралась под самую крышу над южной верандой, которая находилась на самом солнцепеке и была отделена от двора лавандовыми кустами. За ними на фоне бледно-золотистого полуденного неба высился силуэт огромной магнолии.
Когда она прошла на террасу, где под ногами захрустели потрескавшиеся плитки, какое-то маленькое животное кинулось от нее и стремительно скрылось в траве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48