«Дорогой Бриз, прежде чем я отвечу три раза „да“, ты должен знать, что… я не хочу больше рожать детей, хотя сама мысль об этом кажется мне преступной, не говоря уже о том, чтобы произносить ее вслух. Я люблю Тоби и Макса больше всего на свете, но никогда больше я не буду разрываться между детьми и живописью».
Он немедленно согласился с ней, и Плам была благодарна ему за это.
Теперь ее не захлестывало чувство бесконечной благодарности Бризу за то, что он предоставил ей возможность заниматься живописью и расчистил ей путь к успеху. Впервые в жизни, хотя последствия казались ей пугающими, она поняла, что благодарность и преданность не равны любви, и задавала себе вопрос, которого всегда избегала. Любит ли она Бриза? И любила ли она его когда-нибудь?
Плам знала, что она не испытывает к нему такой неистовой любви, как к своим детям, но она никогда не любила так никого другого, даже себя.
Так любит ли она его? А как это можно определить? У нее никогда не было случая испытать или проверить свою любовь к Бризу, не приходилось жертвовать чем-либо ради него. Но Плам знала, какое испытание могло быть главным. Как спрашивают в сказках: отдашь ли ты самое дорогое в жизни ради своего возлюбленного? Пожертвует ли она живописью ради Бриза, пусть даже ему самому меньше всего нужна эта жертва?
Нет. Она не бросит живопись ни за что на свете.
Зазвонил телефон, и она потянулась к нему из ванны.
— Алло… Ричард Степман… Британский совет… Конечно, я помню вас… Бриз говорил, что вы хотели уточнить время… А если сегодня во второй половине дня? В три часа?.. В моей студии.
Бриз, пряча улыбку, потянулся за зубной щеткой. Плам положила трубку и сдула с руки мыльную пену.
— Помнится, я встречала его на вечеринках, но все же расскажи мне о Ричарде Степмане.
— Он близкий друг Чарли Боумана. Они познакомились в Кембридже. В Мальборо Ричард получил степень магистра по истории искусств. В Британском совете у него репутация повесы. Типичный представитель обедневшей аристократии. Покойный отец был генералом. Мамаша, Диана Степман, не сходит с тех страниц, где печатаются светские сплетни.
— А жена?
— Она слаба здоровьем, но не сдается и по-прежнему пользуется успехом. Каждый четверг у нее вечеринка. Ричард как-то пригласил меня к ним, когда ты была в Австралии. — Бриз побрызгал себя одеколоном. — Они живут в большом особняке на Глосестер-роуд. Полагаю, они его арендуют. Ричарду приходится сильно крутиться, чтобы содержать такую женщину.
Знакомясь с новым человеком, Плам всегда автоматически «примеряла» его к Дженни. Когда Ричард Степман вышел из лифта на этаже, где находилась ее студия, и она увидела крупного, загорелого, атлетического телосложения мужчину с добродушным лицом, веселыми голубыми глазами и темными волосами, которые были чуть длиннее, чем у других чиновников, она решила, что он «подходит».
— Я рада, что вы будете присматривать за мной на бьеннале, — приветствовала его Плам.
Ричард рассмеялся.
— Итальянцы очаровательные и энергичные люди, но они не отличаются слишком высоким профессионализмом. Поэтому вам понадобится человек, который сможет предупредить любое ваше желание. Я хочу обсудить с вами предварительный план работы. А работа вам предстоит немалая, и сделать ее надо довольно-таки оперативно.
Он прошел вслед за Плам в студию и остановился как вкопанный, переводя взгляд с одного фантастического пейзажа на другой.
Первозданные холмистые поля в окружении темных лесов и туманных гор. Зубчатые башни и замки среди ветвистых деревьев. Луковичные купола соборов в желто-зеленых, сине-фиолетовых и малиново-красных полосах. Вокруг них — цветущие сады с ослепительными цветами и невиданными деревьями. Бесконечные озера и долины. А над всем этим метеоры, прочерчивающие полуночное небо.
— Я создаю ощущение перспективы, как бы придавая картине третье измерение, — пояснила Плам. — Все мои новые работы — это пространственные абстракции, хотя в основе своей они, как всегда, отражают мои скрытые настроения и состояние ума.
— Они просто поразительны. — Ричард сел на заляпанный краской виндзорский стул и медленно открыл свой «дипломат». Но он так и не смог сосредоточиться на плане работы, его внимание то и дело переключалось на картины.
Ричард ушел, а Плам проверила запас красок и подумала, как хорошо вновь оказаться в собственной студии и ни о чем не думать, кроме своих последних картин. С удовольствием вдыхая запахи скипидара и льняного масла, она перевела взгляд на холст, который был в работе. Это голубое пятно, слева вверху, слишком плоское, сюда просятся более густые оттенки розово-лилового и зеленого, а если так, то танец изумрудных точек на арбузе должен быть более выразительным. Для этого в зелень надо добавить оранжевого… Кто-то насчитал двенадцать фаллических символов на ее первой картине, выставленной в академии, хотя отборочная комиссия ничего не заметила. А вот это розовое пятно вверху надо приглушить, чтобы оно не напоминало молодого поросенка. Может быть, немного охры…
Услышав, как хлопнула входная дверь, Плам подскочила к окну и увидела, что Бриз садится в свой «Ламборгини». И тогда она позвонила Биллу Хоббсу. Ответа не было, а это означало, что после полудня ей придется отправиться в его мастерскую и оставить записку. Если, конечно, он все еще живет на Армада-роуд и не отошел от дел. Теперь Биллу, должно быть, уже под семьдесят, а он поговаривал о том, чтобы все бросить, еще тогда, когда Плам работала у него, пятнадцать лет назад.
Воспоминания Плам прервал телефонный звонок. Макс сообщал, что ему нравится установочный курс и он определенно решил стать гончаром, когда закончит учебу. А нельзя ли ему установить на Пасху гончарный круг в старой мастерской в подвале на Честер-террас? «Здорово, мама! Спасибо, надо бежать…"
Плам собралась было уже сделать заказ на краски у своего поставщика, но тут бешено зазвонил колокольчик и кто-то прокричал ее имя. Приехала Лулу. Поскольку Сандра отправилась за покупками, Плам пришлось открывать дверь самой.
Лулу бросилась к ней с объятиями.
— Я не привезла Вольфа, он простудился… О-о, какая чудная накидка. Можно я примерю? — Она подхватила со стула новую черную накидку Плам.
Лулу накидка была явно коротка.
— Ну разве не прелесть? — Лулу закружилась, сияя молодым задором, как в девичестве перед первым балом.
Плам посмотрела на ее пышные черные волосы, сиреневую юбку, бутылочного цвета сапоги.
— В этой накидке ты похожа на цыганку Дорелию с картины Аугустуса Джона, такой же романтический и полудикий вид. Оставь ее себе.
— Плам, ты ангел!.. У меня уже сто лет не было приличных вещей… И уж никогда не думала, что мне подойдет что-то из твоего… А ты уверена, что она не нужна тебе?
— Уверена, — солгала Плам. Лулу бросилась к зеркалу и накинула капюшон на свои густые черные волосы. От возбуждения и восторга лицо у нее порозовело, губы стали, как некогда, вишневыми, а светло-серые глаза под изогнутыми черными бровями вспыхнули ярким светом.
У Лулу не было срывов после того, как она вышла замуж за Бена. Однако теперь уже Плам знала достаточно о наркотиках, и ее одолевали сомнения в том, что от них можно полностью излечиться.
— Я опять влюблена в себя, — пела Лулу, черным вихрем кружась в белом холле. Вдруг она остановилась. — О боже, я же не сказала тебе! Как я могла забыть? Я пыталась дозвониться в Австралию, но из-за путаницы со временем не смогла тебя застать.
— Я знаю, я тоже звонила тебе, но никто не ответил. Где ты была?
— У Дженни. У нее умер отец.
— Бедная Дженни! Где она сейчас?
— Все еще у матери в Портсмуте. Но сегодня вечером возвращается в Лондон.
— Как это случилось?
— Смотрел футбол по телевизору, заснул и не проснулся. Это лучше того, что он заслуживал.
— Смотри, не скажи это при Дженни. Лулу запахнула на груди накидку и посмотрела на Плам с вызывающим видом.
— Я не хочу лицемерить, — заявила она. — И не могу притворяться, что сожалею по поводу смерти отца Дженни, хотя мне больно видеть, как она убивается. Моя мать называет это психологически нездоровой зависимостью. Я ездила в Портсмут, чтобы побыть с Дженни, думаю, Вольф там и простудился, но Дженни ни о чем таком не хочет говорить. Ты сама скоро увидишь.
Плам взяла телефонную трубку, чтобы позвонить Дженни, и тут Лулу увидела ее кольцо с бриллиантом.
— Боже, какая ослепительная красота! — вскрикнула она. — Кто подарил, эксплуататор?
— Кто же еще?
— Оно наверняка стоит не меньше, чем нам надо выплатить за дом, — с грустью проговорила Лулу.
Телефон в доме матери Дженни оказался занят. Лулу не захотела расстаться с накидкой даже на время чая.
— Нет, я теперь даже спать буду в ней, чтобы Бен вообще сошел с ума!
Махнув рукой на лифт, она понеслась вниз, перепрыгивая через ступеньки, влетела в гостиную и бросилась на диван, обитый кремовым шелком.
— Ох, извини, я не должна была плюхаться с ногами! — и сбросила сапоги.
За чаем с булочками и имбирным бисквитом Плам рассказала ей о своем расследовании. Лулу слушала внимательно и немедленно согласилась отправиться с ней к Малтби на следующее утро, при условии, если их сиделка, миссис Бар-тон, сможет остаться с ребенком. Лулу не любила оставлять Вольфа с незнакомыми сиделками из агентства и полагала, что пенсионерка не станет тащить в дом своих дружков.
На следующее утро Плам раскрыла «Интернэйшнл геральд трибюн» и увидела фотографию явно перепуганной Сюзанны Марш. В двух коротких абзацах сообщалось о попытке самоубийства, предпринятой младшей дочерью бизнес-звезды. Получив низкую оценку на экзамене, девочка бросилась с крыши своего интерната и сломала тазовую кость.
Плам вспомнила тихих и незаметных дочерей Сюзанны. Сама же Сюзанна, являя миру образчик заботливой и мягкой матери в оборочках, кружевах и цветастом муслине, в жизни была домашним тираном. Амбициозная и жесткая, она не давала себе никакой поблажки, крутилась как белка в колесе и требовала того же от своих детей.
После подобного происшествия Плам вполне поняла Лулу, когда та позвонила и с извинениями сообщила, что не сможет пойти с ней к Малтби: не с кем оставить Вольфа, так как у миссис Бартон подошла очередь на бесплатный прием к врачу по поводу ее хронической болезни.
В лохматой шубе из искусственного оранжевого меха поверх леггинсов и свитера цвета индиго Плам в одиночестве отправилась на Бонд-стрит. Возле галереи Малтби она потопталась на снегу в своих синих кожаных сапожках, заглядывая в полукруглое окно зала и набираясь храбрости. Легко быть наглой в Париже, где тебя никто не знает.
Решившись наконец, она толкнула дверь и оказалась в уютной атмосфере романов Диккенса. В камине, отделанном резным деревом, горел огонь, по обе стороны стояли удобные кресла. Впечатление было такое, что вот-вот с чашкой дымящегося пунша явится сам мистер Пиквик. Но до нее доносились лишь обрывки телефонного разговора из-за двери и глубине, и Плам одна бродила по уютному залу.
Кивнув появившемуся дородному пожилому продавцу, она назвала свое имя и сказала, что хочет поговорить с мистером Малтби.
Человек, появившийся из дальней комнаты, был уменьшенной копией Альфреда Хичкока. Его отлично сшитый костюм серебристо-серого цвета был бессилен скрыть полноту своего хозяина. Яйцевидная голова почти не имела растительности, а шея складками нависала над воротником рубахи.
Плам достала из сумки две папки и сказала, что Виктор Марш просил ее зайти и обсудить вопросы, связанные с его недавней покупкой. Она добавила, что привезла письмо и от Синтии Блай, у которой тоже вызывает тревогу ее картина. Мистер Малтби кивнул и вежливо пригласил ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за большим столом красного дерева, уставленным бесчисленными коробками с бумагами и письмами. Мистер Малтби, неторопливо водрузив на нос очки в золотой оправе, прочел письма Виктора и Синтии и посмотрел на Плам поверх очков.
— Следует ли понимать это так, что вы хотите поставить под сомнение подлинность этих картин?
— Не совсем так… то есть… пока нет, — сбивчиво произнесла Плам. — Я хочу узнать, откуда поступили эти картины. В свидетельствах не указаны ваши источники.
Вид у мистера Малтби стал вежливо-неприступным.
— Мы знаем прежнего владельца обеих картин, и мы гарантировали ему анонимность сделки, таково было его условие. Но мне известно гораздо больше того, что указано в этих паспортах, и у меня нет никаких сомнений в их подлинности.
— Вам известен владелец обеих картин? Малтби коротко кивнул и встал из-за стола.
— Извините, миссис Рассел, но я вынужден закончить разговор. Если вы захотите купить или продать что-нибудь и попросите сохранить ваше имя в тайне, мы с уважением отнесемся к вашему желанию. Мы никогда не разглашаем частную информацию о чьей бы то ни было собственности.
"А что еще я могла сделать? — размышляла Плам в такси, направляясь к Дженни. — Предложить себя тому дородному старому продавцу в обмен на два адреса? Взломать галерею в надежде, что в одной из тех коробок с бумагами на столе есть сведения о прежних владельцах?» Расплатившись с шофером, Плам вспомнила, как в Сиднее Стефани предупреждала ее, чтобы она не удивлялась, если расследование зайдет в тупик.
— А, это ты. — В домофоне голос у Дженни был измученным и бесцветным. — Лулу, наверное, уже рассказала тебе. Поднимайся.
Растрепанная и бледная, Дженни сидела, забившись в угол дивана с подсолнухами на драпировке, и прижимала к себе игрушечного ослика. Солнечная, в желтых тонах, гостиная была обставлена модной мебелью. На самом видном месте сиял множеством медных ручек высокий комод эпохи короля Георга. Дженни гордилась своим домом и старалась, чтобы в нем все блестело чистотой. Никто бы не подумал, что это дом художницы.
— Не смотри на меня так, — проворчала Дженни. — У тебя есть муж, чтобы утешиться, когда тебе плохо. А у меня, сколько я себя помню, во все трудные времена был только этот ослик. И не говори, что я веду себя как ребенок. Я знаю это, и мне наплевать.
Плам опустилась на диван.
— У тебя также есть я. И всегда буду. Я обещаю. Она выслушала рассказ Дженни о похоронах, о ее горе и страданиях, а Дженни узнала, как прошла выставка в Австралии. Плам рассказала ей и о том, как она продвигается к разгадке тайны фальшивых картин.
Дженни, готовившая на кухне кофе, обернулась и посмотрела на нее через дверной проем. Откинув с заплаканного лица спутанные волосы, она вздохнула.
— Плам, я не могу поверить, что тебе не дает покоя то, что какой-то мошенник надул нескольких богатых невежд. — Она открыла кран и наполнила кофейник. — Что тебе дает это расследование? Ничего! — Она положила растворимый кофе в чашки с синими полосками. — Я, конечно, помогу тебе, правда, сомневаюсь, что могу быть полезной. Но только вот зачем тебе все это?
— Почти то же самое говорит Бриз. Только он при этом полон праведного гнева. Не могу понять, почему мои поиски так раздражают его. Думаю, что дело здесь в том, что он боится за свой бизнес.
— И все же зачем тебе это?
— Я не знаю. — Плам прежде всего старалась быть честной перед собой. — Отчасти, конечно, из-за того, что тогда, в доме Сюзанны и Виктора, Бриз обошелся со мной, как с провинившимся ребенком. Меня это взбесило, терпение мое лопнуло, и я сказала себе: «С меня достаточно!» А теперь ты говоришь, что я веду себя по-детски.
— Нет, напротив. — Дженни подошла к холодильнику и стала искать там сливки. — Послушная девочка Плам вдруг начала вести себя неподобающим образом.
— Ты хочешь сказать, что я стала непослушной?
— Вот именно. — Дженни добавила сливок в обе чашки. — Ты была застенчивой послушной девочкой, которая стала застенчивой послушной женщиной, создающей сильные и мощные картины, но по-прежнему поступающей так, как ей велят. Я знала, что рано или поздно это должно закончиться, но почему это случилось именно сейчас?
— Я устала оттого, что со мной обращаются, как с ребенком, — взорвалась Плам. — И хочу, чтобы Бриз понял, что не все в моей жизни подвластно его контролю. И себе я хочу доказать, что имею право на серьезное отношение к моей персоне.
— И только поэтому ты идешь наперекор Бризу? Уж не подсознательная ли это месть? — С чашками в руках Дженни вошла в гостиную, где Плам теперь нервно расхаживала перед окнами.
— Месть? За что?
— Мы никогда не говорили на эту тему, но я не поверю, что ты не знаешь. Если уж ты собираешься затеять скандал с Бризом, то почему бы не выбрать более выигрышную для себя ситуацию?
Плам уставилась на Дженни.
— Что ты имеешь в виду?
— Жена всегда узнает последней, Плам. — Дженни устало отвела от отекшего и бледного лица прядь своих темно-желтых волос.
— На что ты намекаешь, Дженни?
— Лулу никогда не позволяла мне говорить тебе об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Он немедленно согласился с ней, и Плам была благодарна ему за это.
Теперь ее не захлестывало чувство бесконечной благодарности Бризу за то, что он предоставил ей возможность заниматься живописью и расчистил ей путь к успеху. Впервые в жизни, хотя последствия казались ей пугающими, она поняла, что благодарность и преданность не равны любви, и задавала себе вопрос, которого всегда избегала. Любит ли она Бриза? И любила ли она его когда-нибудь?
Плам знала, что она не испытывает к нему такой неистовой любви, как к своим детям, но она никогда не любила так никого другого, даже себя.
Так любит ли она его? А как это можно определить? У нее никогда не было случая испытать или проверить свою любовь к Бризу, не приходилось жертвовать чем-либо ради него. Но Плам знала, какое испытание могло быть главным. Как спрашивают в сказках: отдашь ли ты самое дорогое в жизни ради своего возлюбленного? Пожертвует ли она живописью ради Бриза, пусть даже ему самому меньше всего нужна эта жертва?
Нет. Она не бросит живопись ни за что на свете.
Зазвонил телефон, и она потянулась к нему из ванны.
— Алло… Ричард Степман… Британский совет… Конечно, я помню вас… Бриз говорил, что вы хотели уточнить время… А если сегодня во второй половине дня? В три часа?.. В моей студии.
Бриз, пряча улыбку, потянулся за зубной щеткой. Плам положила трубку и сдула с руки мыльную пену.
— Помнится, я встречала его на вечеринках, но все же расскажи мне о Ричарде Степмане.
— Он близкий друг Чарли Боумана. Они познакомились в Кембридже. В Мальборо Ричард получил степень магистра по истории искусств. В Британском совете у него репутация повесы. Типичный представитель обедневшей аристократии. Покойный отец был генералом. Мамаша, Диана Степман, не сходит с тех страниц, где печатаются светские сплетни.
— А жена?
— Она слаба здоровьем, но не сдается и по-прежнему пользуется успехом. Каждый четверг у нее вечеринка. Ричард как-то пригласил меня к ним, когда ты была в Австралии. — Бриз побрызгал себя одеколоном. — Они живут в большом особняке на Глосестер-роуд. Полагаю, они его арендуют. Ричарду приходится сильно крутиться, чтобы содержать такую женщину.
Знакомясь с новым человеком, Плам всегда автоматически «примеряла» его к Дженни. Когда Ричард Степман вышел из лифта на этаже, где находилась ее студия, и она увидела крупного, загорелого, атлетического телосложения мужчину с добродушным лицом, веселыми голубыми глазами и темными волосами, которые были чуть длиннее, чем у других чиновников, она решила, что он «подходит».
— Я рада, что вы будете присматривать за мной на бьеннале, — приветствовала его Плам.
Ричард рассмеялся.
— Итальянцы очаровательные и энергичные люди, но они не отличаются слишком высоким профессионализмом. Поэтому вам понадобится человек, который сможет предупредить любое ваше желание. Я хочу обсудить с вами предварительный план работы. А работа вам предстоит немалая, и сделать ее надо довольно-таки оперативно.
Он прошел вслед за Плам в студию и остановился как вкопанный, переводя взгляд с одного фантастического пейзажа на другой.
Первозданные холмистые поля в окружении темных лесов и туманных гор. Зубчатые башни и замки среди ветвистых деревьев. Луковичные купола соборов в желто-зеленых, сине-фиолетовых и малиново-красных полосах. Вокруг них — цветущие сады с ослепительными цветами и невиданными деревьями. Бесконечные озера и долины. А над всем этим метеоры, прочерчивающие полуночное небо.
— Я создаю ощущение перспективы, как бы придавая картине третье измерение, — пояснила Плам. — Все мои новые работы — это пространственные абстракции, хотя в основе своей они, как всегда, отражают мои скрытые настроения и состояние ума.
— Они просто поразительны. — Ричард сел на заляпанный краской виндзорский стул и медленно открыл свой «дипломат». Но он так и не смог сосредоточиться на плане работы, его внимание то и дело переключалось на картины.
Ричард ушел, а Плам проверила запас красок и подумала, как хорошо вновь оказаться в собственной студии и ни о чем не думать, кроме своих последних картин. С удовольствием вдыхая запахи скипидара и льняного масла, она перевела взгляд на холст, который был в работе. Это голубое пятно, слева вверху, слишком плоское, сюда просятся более густые оттенки розово-лилового и зеленого, а если так, то танец изумрудных точек на арбузе должен быть более выразительным. Для этого в зелень надо добавить оранжевого… Кто-то насчитал двенадцать фаллических символов на ее первой картине, выставленной в академии, хотя отборочная комиссия ничего не заметила. А вот это розовое пятно вверху надо приглушить, чтобы оно не напоминало молодого поросенка. Может быть, немного охры…
Услышав, как хлопнула входная дверь, Плам подскочила к окну и увидела, что Бриз садится в свой «Ламборгини». И тогда она позвонила Биллу Хоббсу. Ответа не было, а это означало, что после полудня ей придется отправиться в его мастерскую и оставить записку. Если, конечно, он все еще живет на Армада-роуд и не отошел от дел. Теперь Биллу, должно быть, уже под семьдесят, а он поговаривал о том, чтобы все бросить, еще тогда, когда Плам работала у него, пятнадцать лет назад.
Воспоминания Плам прервал телефонный звонок. Макс сообщал, что ему нравится установочный курс и он определенно решил стать гончаром, когда закончит учебу. А нельзя ли ему установить на Пасху гончарный круг в старой мастерской в подвале на Честер-террас? «Здорово, мама! Спасибо, надо бежать…"
Плам собралась было уже сделать заказ на краски у своего поставщика, но тут бешено зазвонил колокольчик и кто-то прокричал ее имя. Приехала Лулу. Поскольку Сандра отправилась за покупками, Плам пришлось открывать дверь самой.
Лулу бросилась к ней с объятиями.
— Я не привезла Вольфа, он простудился… О-о, какая чудная накидка. Можно я примерю? — Она подхватила со стула новую черную накидку Плам.
Лулу накидка была явно коротка.
— Ну разве не прелесть? — Лулу закружилась, сияя молодым задором, как в девичестве перед первым балом.
Плам посмотрела на ее пышные черные волосы, сиреневую юбку, бутылочного цвета сапоги.
— В этой накидке ты похожа на цыганку Дорелию с картины Аугустуса Джона, такой же романтический и полудикий вид. Оставь ее себе.
— Плам, ты ангел!.. У меня уже сто лет не было приличных вещей… И уж никогда не думала, что мне подойдет что-то из твоего… А ты уверена, что она не нужна тебе?
— Уверена, — солгала Плам. Лулу бросилась к зеркалу и накинула капюшон на свои густые черные волосы. От возбуждения и восторга лицо у нее порозовело, губы стали, как некогда, вишневыми, а светло-серые глаза под изогнутыми черными бровями вспыхнули ярким светом.
У Лулу не было срывов после того, как она вышла замуж за Бена. Однако теперь уже Плам знала достаточно о наркотиках, и ее одолевали сомнения в том, что от них можно полностью излечиться.
— Я опять влюблена в себя, — пела Лулу, черным вихрем кружась в белом холле. Вдруг она остановилась. — О боже, я же не сказала тебе! Как я могла забыть? Я пыталась дозвониться в Австралию, но из-за путаницы со временем не смогла тебя застать.
— Я знаю, я тоже звонила тебе, но никто не ответил. Где ты была?
— У Дженни. У нее умер отец.
— Бедная Дженни! Где она сейчас?
— Все еще у матери в Портсмуте. Но сегодня вечером возвращается в Лондон.
— Как это случилось?
— Смотрел футбол по телевизору, заснул и не проснулся. Это лучше того, что он заслуживал.
— Смотри, не скажи это при Дженни. Лулу запахнула на груди накидку и посмотрела на Плам с вызывающим видом.
— Я не хочу лицемерить, — заявила она. — И не могу притворяться, что сожалею по поводу смерти отца Дженни, хотя мне больно видеть, как она убивается. Моя мать называет это психологически нездоровой зависимостью. Я ездила в Портсмут, чтобы побыть с Дженни, думаю, Вольф там и простудился, но Дженни ни о чем таком не хочет говорить. Ты сама скоро увидишь.
Плам взяла телефонную трубку, чтобы позвонить Дженни, и тут Лулу увидела ее кольцо с бриллиантом.
— Боже, какая ослепительная красота! — вскрикнула она. — Кто подарил, эксплуататор?
— Кто же еще?
— Оно наверняка стоит не меньше, чем нам надо выплатить за дом, — с грустью проговорила Лулу.
Телефон в доме матери Дженни оказался занят. Лулу не захотела расстаться с накидкой даже на время чая.
— Нет, я теперь даже спать буду в ней, чтобы Бен вообще сошел с ума!
Махнув рукой на лифт, она понеслась вниз, перепрыгивая через ступеньки, влетела в гостиную и бросилась на диван, обитый кремовым шелком.
— Ох, извини, я не должна была плюхаться с ногами! — и сбросила сапоги.
За чаем с булочками и имбирным бисквитом Плам рассказала ей о своем расследовании. Лулу слушала внимательно и немедленно согласилась отправиться с ней к Малтби на следующее утро, при условии, если их сиделка, миссис Бар-тон, сможет остаться с ребенком. Лулу не любила оставлять Вольфа с незнакомыми сиделками из агентства и полагала, что пенсионерка не станет тащить в дом своих дружков.
На следующее утро Плам раскрыла «Интернэйшнл геральд трибюн» и увидела фотографию явно перепуганной Сюзанны Марш. В двух коротких абзацах сообщалось о попытке самоубийства, предпринятой младшей дочерью бизнес-звезды. Получив низкую оценку на экзамене, девочка бросилась с крыши своего интерната и сломала тазовую кость.
Плам вспомнила тихих и незаметных дочерей Сюзанны. Сама же Сюзанна, являя миру образчик заботливой и мягкой матери в оборочках, кружевах и цветастом муслине, в жизни была домашним тираном. Амбициозная и жесткая, она не давала себе никакой поблажки, крутилась как белка в колесе и требовала того же от своих детей.
После подобного происшествия Плам вполне поняла Лулу, когда та позвонила и с извинениями сообщила, что не сможет пойти с ней к Малтби: не с кем оставить Вольфа, так как у миссис Бартон подошла очередь на бесплатный прием к врачу по поводу ее хронической болезни.
В лохматой шубе из искусственного оранжевого меха поверх леггинсов и свитера цвета индиго Плам в одиночестве отправилась на Бонд-стрит. Возле галереи Малтби она потопталась на снегу в своих синих кожаных сапожках, заглядывая в полукруглое окно зала и набираясь храбрости. Легко быть наглой в Париже, где тебя никто не знает.
Решившись наконец, она толкнула дверь и оказалась в уютной атмосфере романов Диккенса. В камине, отделанном резным деревом, горел огонь, по обе стороны стояли удобные кресла. Впечатление было такое, что вот-вот с чашкой дымящегося пунша явится сам мистер Пиквик. Но до нее доносились лишь обрывки телефонного разговора из-за двери и глубине, и Плам одна бродила по уютному залу.
Кивнув появившемуся дородному пожилому продавцу, она назвала свое имя и сказала, что хочет поговорить с мистером Малтби.
Человек, появившийся из дальней комнаты, был уменьшенной копией Альфреда Хичкока. Его отлично сшитый костюм серебристо-серого цвета был бессилен скрыть полноту своего хозяина. Яйцевидная голова почти не имела растительности, а шея складками нависала над воротником рубахи.
Плам достала из сумки две папки и сказала, что Виктор Марш просил ее зайти и обсудить вопросы, связанные с его недавней покупкой. Она добавила, что привезла письмо и от Синтии Блай, у которой тоже вызывает тревогу ее картина. Мистер Малтби кивнул и вежливо пригласил ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за большим столом красного дерева, уставленным бесчисленными коробками с бумагами и письмами. Мистер Малтби, неторопливо водрузив на нос очки в золотой оправе, прочел письма Виктора и Синтии и посмотрел на Плам поверх очков.
— Следует ли понимать это так, что вы хотите поставить под сомнение подлинность этих картин?
— Не совсем так… то есть… пока нет, — сбивчиво произнесла Плам. — Я хочу узнать, откуда поступили эти картины. В свидетельствах не указаны ваши источники.
Вид у мистера Малтби стал вежливо-неприступным.
— Мы знаем прежнего владельца обеих картин, и мы гарантировали ему анонимность сделки, таково было его условие. Но мне известно гораздо больше того, что указано в этих паспортах, и у меня нет никаких сомнений в их подлинности.
— Вам известен владелец обеих картин? Малтби коротко кивнул и встал из-за стола.
— Извините, миссис Рассел, но я вынужден закончить разговор. Если вы захотите купить или продать что-нибудь и попросите сохранить ваше имя в тайне, мы с уважением отнесемся к вашему желанию. Мы никогда не разглашаем частную информацию о чьей бы то ни было собственности.
"А что еще я могла сделать? — размышляла Плам в такси, направляясь к Дженни. — Предложить себя тому дородному старому продавцу в обмен на два адреса? Взломать галерею в надежде, что в одной из тех коробок с бумагами на столе есть сведения о прежних владельцах?» Расплатившись с шофером, Плам вспомнила, как в Сиднее Стефани предупреждала ее, чтобы она не удивлялась, если расследование зайдет в тупик.
— А, это ты. — В домофоне голос у Дженни был измученным и бесцветным. — Лулу, наверное, уже рассказала тебе. Поднимайся.
Растрепанная и бледная, Дженни сидела, забившись в угол дивана с подсолнухами на драпировке, и прижимала к себе игрушечного ослика. Солнечная, в желтых тонах, гостиная была обставлена модной мебелью. На самом видном месте сиял множеством медных ручек высокий комод эпохи короля Георга. Дженни гордилась своим домом и старалась, чтобы в нем все блестело чистотой. Никто бы не подумал, что это дом художницы.
— Не смотри на меня так, — проворчала Дженни. — У тебя есть муж, чтобы утешиться, когда тебе плохо. А у меня, сколько я себя помню, во все трудные времена был только этот ослик. И не говори, что я веду себя как ребенок. Я знаю это, и мне наплевать.
Плам опустилась на диван.
— У тебя также есть я. И всегда буду. Я обещаю. Она выслушала рассказ Дженни о похоронах, о ее горе и страданиях, а Дженни узнала, как прошла выставка в Австралии. Плам рассказала ей и о том, как она продвигается к разгадке тайны фальшивых картин.
Дженни, готовившая на кухне кофе, обернулась и посмотрела на нее через дверной проем. Откинув с заплаканного лица спутанные волосы, она вздохнула.
— Плам, я не могу поверить, что тебе не дает покоя то, что какой-то мошенник надул нескольких богатых невежд. — Она открыла кран и наполнила кофейник. — Что тебе дает это расследование? Ничего! — Она положила растворимый кофе в чашки с синими полосками. — Я, конечно, помогу тебе, правда, сомневаюсь, что могу быть полезной. Но только вот зачем тебе все это?
— Почти то же самое говорит Бриз. Только он при этом полон праведного гнева. Не могу понять, почему мои поиски так раздражают его. Думаю, что дело здесь в том, что он боится за свой бизнес.
— И все же зачем тебе это?
— Я не знаю. — Плам прежде всего старалась быть честной перед собой. — Отчасти, конечно, из-за того, что тогда, в доме Сюзанны и Виктора, Бриз обошелся со мной, как с провинившимся ребенком. Меня это взбесило, терпение мое лопнуло, и я сказала себе: «С меня достаточно!» А теперь ты говоришь, что я веду себя по-детски.
— Нет, напротив. — Дженни подошла к холодильнику и стала искать там сливки. — Послушная девочка Плам вдруг начала вести себя неподобающим образом.
— Ты хочешь сказать, что я стала непослушной?
— Вот именно. — Дженни добавила сливок в обе чашки. — Ты была застенчивой послушной девочкой, которая стала застенчивой послушной женщиной, создающей сильные и мощные картины, но по-прежнему поступающей так, как ей велят. Я знала, что рано или поздно это должно закончиться, но почему это случилось именно сейчас?
— Я устала оттого, что со мной обращаются, как с ребенком, — взорвалась Плам. — И хочу, чтобы Бриз понял, что не все в моей жизни подвластно его контролю. И себе я хочу доказать, что имею право на серьезное отношение к моей персоне.
— И только поэтому ты идешь наперекор Бризу? Уж не подсознательная ли это месть? — С чашками в руках Дженни вошла в гостиную, где Плам теперь нервно расхаживала перед окнами.
— Месть? За что?
— Мы никогда не говорили на эту тему, но я не поверю, что ты не знаешь. Если уж ты собираешься затеять скандал с Бризом, то почему бы не выбрать более выигрышную для себя ситуацию?
Плам уставилась на Дженни.
— Что ты имеешь в виду?
— Жена всегда узнает последней, Плам. — Дженни устало отвела от отекшего и бледного лица прядь своих темно-желтых волос.
— На что ты намекаешь, Дженни?
— Лулу никогда не позволяла мне говорить тебе об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48