Она хотела, чтобы ее дочь год проучилась в Париже.
– Неужели мне в самом деле надо ехать? – ныла Стелла.
Бетси пришла в отчаяние:
– Можно подумать, что я отправляю тебя в большевистскую тюрьму в Сибирь! Сколько еще можно это обсуждать? Многие девочки мечтают о том, чтобы провести год в Париже! А теперь бери мои шляпные коробки, и давай прекратим эти глупые разговоры, а не то мы опоздаем на самолет.
Личный шофер почтительно открыл перед ними дверцу нового каштанового «Линкольна».
– Поторопись, Стелла!
Девушка торопливо подбежала к машине и села рядом с матерью, уже горделиво восседавшей на заднем сиденье с кожаной шкатулкой для драгоценностей на коленях.
О'Брайены летели ночным рейсом в Чикаго, потому что Бетси должна была подписать кое-какие бумаги. Затем они пересели в поезд, который и доставил их в Нью-Йорк. Миссис О'Брайен забронировала лучшую каюту на «Нормандии» и предвкушала четыре дня роскошного отдыха, великолепные рестораны, бары, массажные кабинеты, турецкую баню, гимнастический зал и бассейн, а затем поход к парикмахеру. Элегантный лайнер отличался от отеля только отсутствием теннисного корта.
В первый вечер в Париже Бетси тщательно оделась в атласное платье цвета «Воды Нила», к которому так подходили ее изумруды, потому что она договорилась о встрече с Мэй, бывшей артисткой из труппы Джолли Джо Дженкинса. Мэй часто присоединялась к Бетси в Париже. Их разговоры всегда начинались одинаково: «Кто бы мог подумать, что мы с тобой…», но они никогда не говорили о Мими.
Бетси ждала гостью в гостиной. Мэй появилась на пороге невероятно элегантно одетая (это нечестно, что некоторым не надо прилагать никаких усилий для похудения!), в маленьком черном платье от Вионне с горжеткой на одном плече и смешной маленькой шляпке с вуалеткой, сдвинутой на один глаз. Кожа у Мэй теперь напоминала перезревший персик – слишком красная и довольно волосатая.
Мэй подняла вуалетку и приветствовала Бетси улыбкой:
– Бетси! Как замечательно, что ты здесь! Вот бы Джолли Джо увидел нас сейчас! – Они обнялись, едва коснувшись друг друга, чтобы не испортить сложный макияж, и Бетси сказала:
– Я с сожалением узнала о Густаве.
Мэй тут же загрустила.
– Он умер два месяца назад, детка, и я все еще по нему тоскую. Не могу поверить, что его больше нет. Чувствую себя потерянной. Одной ходить никуда не хочется, так что я была рада этому путешествию.
Бетси кивнула. Она тоже нервничала, когда появлялась одна на публике.
Мэй с удовольствием приняла бокал шампанского.
– Бедный Густав был диабетиком. Вдобавок этот его чертов доктор в течение года не замечал опухоль мозга. После смерти Густава этот специалист, которому я заплатила тысячи фунтов, сказал. – Мэй передразнила врача: – «Мадам, я отказываюсь нести за это ответственность. Это промысел божий».
Мэй протянула бокал, чтобы ей налили еще шампанского.
– Тебе надо было подать в суд.
– Это не вернуло бы мне Густава, правда? Я была у адвоката, занимающегося врачебными ошибками. Он сказал мне, что все его клиенты добились только, как он это назвал, «признания ответственности», и врач перед ними извинился. Неважно, детка. Я ухаживала за Густавом до самого конца. У него было все, что угодно, и очень много любви. Можно ведь умереть и по-другому, ты же знаешь… Ты читала, что Флоренс Лоуренс, писательница, покончила с собой в прошлом году? После пожара она не могла больше работать… О господи, какая же я дура, прости меня, детка.
Бетси покраснела.
Суббота, 1 июля 1939 года.
Лондон
Весь предыдущий год Физз пользовалась огромным успехом. Она сыграла леди Макбет в театре «Минерва». Все актеры были одеты в форму нацистов. Последствия не заставили себя ждать. В Берлине Макса и Фелисити Фэйн занесли в особый, черный список британцев, подлежащих немедленному уничтожению, как только Адольф займет свое место в Букингемском дворце.
Но молодые Фэйны выглядели недовольными, правда, по разным причинам. Романтические приключения Макса наложили неприятный отпечаток на его отношения с женой. Временами он почти ненавидел Физз. Его тошнило от необходимости лгать ей и относиться к ней снисходительно, потому что Физз никогда не приходило в голову проверить его ложь. К тому же Макс стал отчаянно ревновать жену к Джонни Гилгуду, как только тот попробовал себя в роли режиссера.
– Я слышал, что с Джонни просто невозможно работать, – как бы случайно ронял Макс в разговоре с Физз. – Он меняет мнение каждую секунду. Это, должно быть, очень мешает и утомляет.
– Это верно, но посмотри, каких результатов добивается Гилгуд, – не могла удержаться от замечания Физз, и начинался очередной словесный поединок.
Так как бурные романы Макса всегда происходили исключительно с театральными знаменитостями, тут же поднимался шум в газетах, а это еще больше унижало Физз. Она чувствовала себя преданной. Неотвратимо наступал момент, когда она смотрела на обнимающего ее Макса и задавалась вопросом: а с кем, собственно, он занимается в этот момент любовью? Кого представляет на месте Физз? Сколько женщин перебывало в их постели? Макс никак не мог понять, почему ее возбуждение пропадает так внезапно.
* * *
Солнечным субботним утром в начале июля, когда Физз только закончила одеваться, в спальню, предварительно постучав, вошла миссис Помфрет. Физз видела ее отражение в зеркале – красное лицо, в руках стопка простыней.
– Эти простыни были в корзине для грязного белья, мадам. Мне отправить их в прачечную? Обычно я меняю белье по понедельникам.
– Да, пожалуйста. – Физз наклонилась к зеркалу, держа в руке тюбик ярко-красной помады. Миссис Помфрет не двинулась с места. Она излучала странное неодобрение.
Физз обернулась и уставилась на пурпурные отпечатки губной помады, оставленные на простынях.
– Положите их обратно в корзину, – сердито сказала она.
Довольная, миссис Помфрет вышла из комнаты.
* * *
– Убирайся! – Ручное зеркало полетело через комнату.
Макс умело уклонился, и оно ударилось в стену за его спиной, разлетевшись на мелкие осколки.
– Некоторым дарят на свадьбу кучу тостеров. А тебе надо было подарить массу ручных зеркал. – Он увернулся от щетки для волос.
– На это раз я говорю серьезно! – Хрустальный подсвечник ударился о полосатые обои. – В конце концов терпению любой женщины приходит конец!
– Ты же не собираешься снова уезжать? – умоляюще поинтересовался Макс.
– Нет. Это мой дом! Я за него заплатила! – крикнула Физз. – Уедешь ты! – Она метнулась к гардеробу и начала собирать вещи мужа. Макс изумленно смотрел, как его жена невозмутимо выкидывает их на улицу.
Он попытался остановить Физз, вырвав у нее из рук вторую охапку. Тут ему пришла в голову одна мысль. Он выглянул в окно. Так и есть! Кто-то подбирал его вещи! Макс бегом спустился по лестнице в подвал и схватил чемоданы. Пожалуй, лучше ему и его гардеробу провести пару деньков в клубе, как обычно.
Днем Физз поменяла замки на входной двери.
Вечером она спрятала голову под подушку, чтобы не слышать криков и угроз Макса, стоявшего под дверью.
В конце концов Макс поостыл и отправился в клуб «Гаррик», полагая, что Физз, как обычно, со временем сменит гнев на милость.
А в спальне Физз рыдала, уткнувшись в подушку. Никогда еще она не чувствовала себя такой усталой, измученной… Она была просто больна от ярости.
* * *
Следующие несколько недель Макс предпринимал попытки помириться. Снова пошли в ход корзины с цветами, изысканные подарки с Бонд-стрит, желтые телеграммы с мольбами о прощении. Но на этот раз Физз не собиралась сдаваться.
Она злилась на себя за то, что не может перестать любить мужа, который постоянно обманывает ее.
* * *
Спустя две недели Физз по-прежнему отказывалась разговаривать с Максом, и за кулисами театра люди чувствовали себя неловко в их присутствии. Макс попытался поговорить с женой наедине, но она сменила замок в гримерной.
На следующей неделе в три часа утра, когда Физз только улеглась в постель и начала засыпать, ее разбудили странные звуки. Она высунулась в окно. На темной улице стояли музыканты в белых атласных смокингах. Саксофонист начал выводить мелодию, а солист запел:
– Я всегда буду любить тебя…
Увидев в окне сонное лицо Физз, Макс вырвал мегафон из рук певца и закричал: – Я люблю тебя! Я сделаю все, что ты захочешь! Мне так жаль, любимая… Прошу тебя, прости меня… Я обещаю, что это больше никогда не повторится…
– Черт побери, я надеюсь, что нет, – проорал разбуженный сосед. В домах начали открываться окна.
– Прошу тебя, дорогая, умоляю! – Голос Макса эхом разносился по пустынной улице. – Ну пожалуйста… Ох! – Из соседнего окна кто-то вылил ему на голову содержимое ночного горшка. Физз от всей души надеялась, что это была не вода.
Музыканты тут же прекратили играть. Руководитель ансамбля заспорил с Максом, но этот спор прекратил новый поток воды. Музыканты торопливо отошли от дома Физз.
Она ощупью добралась до постели вся в слезах. Сколько раз Макс просил у нее прощения? Она больше не может ему верить. Ее сердце не выдержит еще одной измены.
Пятница, 28 июля 1939 года
В конце концов Физз попросила у своего врача снотворное. Тот дал ей флакон безобидных витаминов и отправил на Харлей-стрит к специалисту по семейным проблемам. Если бы он сказал, что ее примет психиатр, то Физз с возмущением отказалась бы к нему пойти. Она же не сумасшедшая.
Сидя в стандартной комнате с низким потолком, Физз с неудовольствием рассматривала доктора Доусона, восседавшего по другую сторону огромного письменного стола. Он был в черном пиджаке и полосатых брюках, поэтому Физз чувствовала себя неловко. Ей казалось, что она разговаривает со своим банкиром. Она объяснила, что ей не требуется во что бы то ни стало вернуть мужа. Она просто хочет понять, почему он так поступает и что от этого получает. Это могло бы помочь ей справиться с горечью унижения.
* * *
После встречи с доктором Доусоном Физз медленно шла по Харлей-стрит, вспоминая его объяснения.
– Женщины хотят нравиться, они ценят доверие и близость. А мужчинам необходимо уважение. Многие мужчины боятся близости, которая, как им кажется, приводит к эмоциональной зависимости от женщины и к тому, что они оказываются в ее власти.
– Вы хотите сказать, что мужчины не верят своим женам?
– Многие мужчины вообще никому не верят, – твердо произнес доктор Доусон. – Отношения им представляются в виде пирамиды с единственным местом наверху. Этот трон природой предназначен для мужчины. Но как только женщина понимает, что мужчина скрывает от нее часть своего «я», она перестает ему доверять!
– Но почему Макс испытывает потребность тайно унижать меня? – с болью в голосе спросила Физз. – Почему он занимается любовью с другими женщинами в нашей супружеской постели?
– Именно поэтому.
– Ваш муж хочет унизить вас – и не думайте, будто он не хочет, чтобы вы об этом узнали. Он прекрасно помнит, что вы когда-то унизили его.
– Но я этого не делала! – запротестовала Физз.
– Нет, вы его унизили. Вы не позволили вашему мужу управлять вами, – ответил врач. – Месть восстанавливает его самоуважение и осознание собственного превосходства.
– То есть как управлять? – изумилась Физз.
– Макс хочет, чтобы вы его слушались и не задавали вопросов.
– Как Гитлер, – фыркнула Физз.
– Что ж, можно сказать и так. Гитлер жаждет мести за то унижение, что немцы навлекли на себя, проиграв мировую войну. За это немцы его и обожают.
* * *
На Кавендиш-сквер Физз купила «Ивнинг стандард» у уличного мальчишки, остановила такси, откинулась на спинку сиденья и раскрыла газету. Она пробежала первую страницу, где объяснялось, почему Гитлер может напасть на Польшу. В колонке рядом Уинстон Черчилль говорил о том, что если Польше придется отражать натиск немцев, то Британия вступит в войну.
Перевернув страницу, Физз посмотрела на колонку светских сплетен и ахнула. Там красовались большая фотография Макса и статья под заголовком «В скором будущем завидный холостяк?».
Автор обрисовал недавние успехи Макса, особенно провокационный спектакль, открывший сезон, «Все дети господа обретают крылья». Пьеса была посвящена браку черного и белой.
Физз читала слова Макса о том, что его жена ушла от него. Он ее ни в чем не винит. Когда-то они с Физз очень любили друг друга, в конце концов, она замечательная женщина и потрясающая актриса. Но когда их карьеры вошли в противоречие… Разумеется, Макс не смел надеяться, что Физз останется в маленьком театре только ради него… «Да, я чувствовал себя одиноко, пока моя любимая была в Голливуде. Это было в 1932 году. А в 1936 она снова уезжала в Америку. Мы женаты много лет, и Физз вполне могла от меня устать.
После ее возвращения отношения между нами стали прохладными. Потом Физз предложили сыграть Джульетту в Эдинбурге. Кстати, прекрасная постановка. Ей уже тридцать один год, и я понимал, что это ее последний шанс убедительно сыграть четырнадцатилетнюю девочку. Я решил не быть эгоистом и не стоять у нее на пути, но, разумеется, я без нее скучал. И до сих пор скучаю. К сожалению, процент счастливых браков в театральной среде не слишком велик».
Физз сидела очень прямо. Она скомкала газету, бросила ее на пол и наступила на нее ногой, чтобы раздавить эти предательские слова. О, как она теперь понимала, что испытывает Мими от поступков Бетси О'Брайен. А ведь когда-то она считала их вражду абсурдной. Вот, значит, как возникает желание убить любимого человека, предавшего тебя.
* * *
Неделю спустя посыльный принес Максу пакет. В нем было два письма. Первое информировало его, что миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, клиент адвокатской конторы Уитерса, возбуждает дело о разводе. Второе письмо извещало, что так как их клиент, миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, не подписывала никакого контракта с «Фэйн продакшн лимитед», то после закрытия последнего спектакля в Уэст-энде их клиент больше не желает работать на «Фэйн продакшн лимитед».
На этот раз Фелисити не шутила!
Хотя Макс и Физз ни с кем в «Минерве» об этом не говорили, через две минуты все знали, что на этот раз Вьюнку будет отмерено полной мерой.
Воскресенье, 30 июля 1939 года.
Фицрой-сквер
Утро выдалось теплое и удивительно тихое, поэтому Макс и Тоби, захватив стаканы, вышли на каменную террасу, пока Мими совещалась с кухаркой.
В саду Макс лениво растянулся в полосатом шезлонге.
– Я завтра уезжаю в Париж. Физз поехать не может.
Тоби удивленно посмотрел на сына:
– Разве это разумно? В такое-то время?
– Многие не верят, что нацисты захватят Польшу, а я верю. Поэтому я собираюсь последний раз побывать в Париже. Потом, вполне вероятно, что мне не удастся получить отпуск до окончания войны.
Тоби вздохнул:
– И что ты собираешься делать, когда вернешься? Пойдешь в армию?
– Когда начнется война, меня призовут и станут учить. Я буду младшим лейтенантом.
– Все повторяется! Я полагаю, мне снова придется присоединиться к добровольной полиции и дежурить по ночам, вместо того чтобы спать. Как будто мы не выиграли ту проклятую войну.
Глава 20
Вторник, 1 августа 1939 года
Макс остановился в гостинице «Скриб», спокойном и роскошном отеле в центре Парижа. Полдень уже миновал, асфальт плавился под ногами, толстые консьержки обмахивались бумажными веерами. Макс вдруг почувствовал себя счастливым, впервые с того момента, когда осознал, что Физз на самом деле не хочет больше его видеть.
Вечером он позвонит старым приятелям Портерам и посмотрит, пригласят ли они его. Если нет, он поужинает один в маленьком бистро неподалеку от улицы Жакоб, а потом навестит Натали. Макс позвонил, Портеры оказались в Париже и хотели, чтобы Макс навестил их.
В знойной духоте такси с низкой крышей Макс понял, что будет рад увидеть Портеров снова.
Хозяйка дома была в платье от Нины Риччи. Удивительный покрой и изысканный цвет морской волны. Оно переливалось при каждом ее движении.
– Будьте умницей и поговорите со Стеллой О'Брайен, – прошептала она Максу.
Стелла привыкла общаться со знаменитостями, но все равно чувствовала себя так, словно оказалась на странице журнала «Вог». Грейс Мур флиртовала с Морисом Шевалье, Коко Шанель болтала с Люсьеном Лелонгом, Серж Лифарь смеялся шуткам бывшей чемпионки по теннису Сюзанны Ленглен.
Макса переспросил:
– О'Брайен?
– Да, она дочка Черного Джека. Я тебя сейчас с ней познакомлю.
Макс тут же заинтересовался девушкой. Он взглянул на Стеллу совсем иначе. Теперь он заметил и красивые синие глаза, и молочно-белую кожу.
– Не беспокойтесь, Линда, я сам представлюсь. – С бокалом в руке Макс направился к паре, стоявшей у окна. Он поприветствовал Жака, потом повернулся к Стелле.
– Вы ведь Стелла, верно? А я Макс. – Он намеренно не назвал свою фамилию.
Стелла всегда радовалась возможности поговорить с мужчиной, который был выше ее ростом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Неужели мне в самом деле надо ехать? – ныла Стелла.
Бетси пришла в отчаяние:
– Можно подумать, что я отправляю тебя в большевистскую тюрьму в Сибирь! Сколько еще можно это обсуждать? Многие девочки мечтают о том, чтобы провести год в Париже! А теперь бери мои шляпные коробки, и давай прекратим эти глупые разговоры, а не то мы опоздаем на самолет.
Личный шофер почтительно открыл перед ними дверцу нового каштанового «Линкольна».
– Поторопись, Стелла!
Девушка торопливо подбежала к машине и села рядом с матерью, уже горделиво восседавшей на заднем сиденье с кожаной шкатулкой для драгоценностей на коленях.
О'Брайены летели ночным рейсом в Чикаго, потому что Бетси должна была подписать кое-какие бумаги. Затем они пересели в поезд, который и доставил их в Нью-Йорк. Миссис О'Брайен забронировала лучшую каюту на «Нормандии» и предвкушала четыре дня роскошного отдыха, великолепные рестораны, бары, массажные кабинеты, турецкую баню, гимнастический зал и бассейн, а затем поход к парикмахеру. Элегантный лайнер отличался от отеля только отсутствием теннисного корта.
В первый вечер в Париже Бетси тщательно оделась в атласное платье цвета «Воды Нила», к которому так подходили ее изумруды, потому что она договорилась о встрече с Мэй, бывшей артисткой из труппы Джолли Джо Дженкинса. Мэй часто присоединялась к Бетси в Париже. Их разговоры всегда начинались одинаково: «Кто бы мог подумать, что мы с тобой…», но они никогда не говорили о Мими.
Бетси ждала гостью в гостиной. Мэй появилась на пороге невероятно элегантно одетая (это нечестно, что некоторым не надо прилагать никаких усилий для похудения!), в маленьком черном платье от Вионне с горжеткой на одном плече и смешной маленькой шляпке с вуалеткой, сдвинутой на один глаз. Кожа у Мэй теперь напоминала перезревший персик – слишком красная и довольно волосатая.
Мэй подняла вуалетку и приветствовала Бетси улыбкой:
– Бетси! Как замечательно, что ты здесь! Вот бы Джолли Джо увидел нас сейчас! – Они обнялись, едва коснувшись друг друга, чтобы не испортить сложный макияж, и Бетси сказала:
– Я с сожалением узнала о Густаве.
Мэй тут же загрустила.
– Он умер два месяца назад, детка, и я все еще по нему тоскую. Не могу поверить, что его больше нет. Чувствую себя потерянной. Одной ходить никуда не хочется, так что я была рада этому путешествию.
Бетси кивнула. Она тоже нервничала, когда появлялась одна на публике.
Мэй с удовольствием приняла бокал шампанского.
– Бедный Густав был диабетиком. Вдобавок этот его чертов доктор в течение года не замечал опухоль мозга. После смерти Густава этот специалист, которому я заплатила тысячи фунтов, сказал. – Мэй передразнила врача: – «Мадам, я отказываюсь нести за это ответственность. Это промысел божий».
Мэй протянула бокал, чтобы ей налили еще шампанского.
– Тебе надо было подать в суд.
– Это не вернуло бы мне Густава, правда? Я была у адвоката, занимающегося врачебными ошибками. Он сказал мне, что все его клиенты добились только, как он это назвал, «признания ответственности», и врач перед ними извинился. Неважно, детка. Я ухаживала за Густавом до самого конца. У него было все, что угодно, и очень много любви. Можно ведь умереть и по-другому, ты же знаешь… Ты читала, что Флоренс Лоуренс, писательница, покончила с собой в прошлом году? После пожара она не могла больше работать… О господи, какая же я дура, прости меня, детка.
Бетси покраснела.
Суббота, 1 июля 1939 года.
Лондон
Весь предыдущий год Физз пользовалась огромным успехом. Она сыграла леди Макбет в театре «Минерва». Все актеры были одеты в форму нацистов. Последствия не заставили себя ждать. В Берлине Макса и Фелисити Фэйн занесли в особый, черный список британцев, подлежащих немедленному уничтожению, как только Адольф займет свое место в Букингемском дворце.
Но молодые Фэйны выглядели недовольными, правда, по разным причинам. Романтические приключения Макса наложили неприятный отпечаток на его отношения с женой. Временами он почти ненавидел Физз. Его тошнило от необходимости лгать ей и относиться к ней снисходительно, потому что Физз никогда не приходило в голову проверить его ложь. К тому же Макс стал отчаянно ревновать жену к Джонни Гилгуду, как только тот попробовал себя в роли режиссера.
– Я слышал, что с Джонни просто невозможно работать, – как бы случайно ронял Макс в разговоре с Физз. – Он меняет мнение каждую секунду. Это, должно быть, очень мешает и утомляет.
– Это верно, но посмотри, каких результатов добивается Гилгуд, – не могла удержаться от замечания Физз, и начинался очередной словесный поединок.
Так как бурные романы Макса всегда происходили исключительно с театральными знаменитостями, тут же поднимался шум в газетах, а это еще больше унижало Физз. Она чувствовала себя преданной. Неотвратимо наступал момент, когда она смотрела на обнимающего ее Макса и задавалась вопросом: а с кем, собственно, он занимается в этот момент любовью? Кого представляет на месте Физз? Сколько женщин перебывало в их постели? Макс никак не мог понять, почему ее возбуждение пропадает так внезапно.
* * *
Солнечным субботним утром в начале июля, когда Физз только закончила одеваться, в спальню, предварительно постучав, вошла миссис Помфрет. Физз видела ее отражение в зеркале – красное лицо, в руках стопка простыней.
– Эти простыни были в корзине для грязного белья, мадам. Мне отправить их в прачечную? Обычно я меняю белье по понедельникам.
– Да, пожалуйста. – Физз наклонилась к зеркалу, держа в руке тюбик ярко-красной помады. Миссис Помфрет не двинулась с места. Она излучала странное неодобрение.
Физз обернулась и уставилась на пурпурные отпечатки губной помады, оставленные на простынях.
– Положите их обратно в корзину, – сердито сказала она.
Довольная, миссис Помфрет вышла из комнаты.
* * *
– Убирайся! – Ручное зеркало полетело через комнату.
Макс умело уклонился, и оно ударилось в стену за его спиной, разлетевшись на мелкие осколки.
– Некоторым дарят на свадьбу кучу тостеров. А тебе надо было подарить массу ручных зеркал. – Он увернулся от щетки для волос.
– На это раз я говорю серьезно! – Хрустальный подсвечник ударился о полосатые обои. – В конце концов терпению любой женщины приходит конец!
– Ты же не собираешься снова уезжать? – умоляюще поинтересовался Макс.
– Нет. Это мой дом! Я за него заплатила! – крикнула Физз. – Уедешь ты! – Она метнулась к гардеробу и начала собирать вещи мужа. Макс изумленно смотрел, как его жена невозмутимо выкидывает их на улицу.
Он попытался остановить Физз, вырвав у нее из рук вторую охапку. Тут ему пришла в голову одна мысль. Он выглянул в окно. Так и есть! Кто-то подбирал его вещи! Макс бегом спустился по лестнице в подвал и схватил чемоданы. Пожалуй, лучше ему и его гардеробу провести пару деньков в клубе, как обычно.
Днем Физз поменяла замки на входной двери.
Вечером она спрятала голову под подушку, чтобы не слышать криков и угроз Макса, стоявшего под дверью.
В конце концов Макс поостыл и отправился в клуб «Гаррик», полагая, что Физз, как обычно, со временем сменит гнев на милость.
А в спальне Физз рыдала, уткнувшись в подушку. Никогда еще она не чувствовала себя такой усталой, измученной… Она была просто больна от ярости.
* * *
Следующие несколько недель Макс предпринимал попытки помириться. Снова пошли в ход корзины с цветами, изысканные подарки с Бонд-стрит, желтые телеграммы с мольбами о прощении. Но на этот раз Физз не собиралась сдаваться.
Она злилась на себя за то, что не может перестать любить мужа, который постоянно обманывает ее.
* * *
Спустя две недели Физз по-прежнему отказывалась разговаривать с Максом, и за кулисами театра люди чувствовали себя неловко в их присутствии. Макс попытался поговорить с женой наедине, но она сменила замок в гримерной.
На следующей неделе в три часа утра, когда Физз только улеглась в постель и начала засыпать, ее разбудили странные звуки. Она высунулась в окно. На темной улице стояли музыканты в белых атласных смокингах. Саксофонист начал выводить мелодию, а солист запел:
– Я всегда буду любить тебя…
Увидев в окне сонное лицо Физз, Макс вырвал мегафон из рук певца и закричал: – Я люблю тебя! Я сделаю все, что ты захочешь! Мне так жаль, любимая… Прошу тебя, прости меня… Я обещаю, что это больше никогда не повторится…
– Черт побери, я надеюсь, что нет, – проорал разбуженный сосед. В домах начали открываться окна.
– Прошу тебя, дорогая, умоляю! – Голос Макса эхом разносился по пустынной улице. – Ну пожалуйста… Ох! – Из соседнего окна кто-то вылил ему на голову содержимое ночного горшка. Физз от всей души надеялась, что это была не вода.
Музыканты тут же прекратили играть. Руководитель ансамбля заспорил с Максом, но этот спор прекратил новый поток воды. Музыканты торопливо отошли от дома Физз.
Она ощупью добралась до постели вся в слезах. Сколько раз Макс просил у нее прощения? Она больше не может ему верить. Ее сердце не выдержит еще одной измены.
Пятница, 28 июля 1939 года
В конце концов Физз попросила у своего врача снотворное. Тот дал ей флакон безобидных витаминов и отправил на Харлей-стрит к специалисту по семейным проблемам. Если бы он сказал, что ее примет психиатр, то Физз с возмущением отказалась бы к нему пойти. Она же не сумасшедшая.
Сидя в стандартной комнате с низким потолком, Физз с неудовольствием рассматривала доктора Доусона, восседавшего по другую сторону огромного письменного стола. Он был в черном пиджаке и полосатых брюках, поэтому Физз чувствовала себя неловко. Ей казалось, что она разговаривает со своим банкиром. Она объяснила, что ей не требуется во что бы то ни стало вернуть мужа. Она просто хочет понять, почему он так поступает и что от этого получает. Это могло бы помочь ей справиться с горечью унижения.
* * *
После встречи с доктором Доусоном Физз медленно шла по Харлей-стрит, вспоминая его объяснения.
– Женщины хотят нравиться, они ценят доверие и близость. А мужчинам необходимо уважение. Многие мужчины боятся близости, которая, как им кажется, приводит к эмоциональной зависимости от женщины и к тому, что они оказываются в ее власти.
– Вы хотите сказать, что мужчины не верят своим женам?
– Многие мужчины вообще никому не верят, – твердо произнес доктор Доусон. – Отношения им представляются в виде пирамиды с единственным местом наверху. Этот трон природой предназначен для мужчины. Но как только женщина понимает, что мужчина скрывает от нее часть своего «я», она перестает ему доверять!
– Но почему Макс испытывает потребность тайно унижать меня? – с болью в голосе спросила Физз. – Почему он занимается любовью с другими женщинами в нашей супружеской постели?
– Именно поэтому.
– Ваш муж хочет унизить вас – и не думайте, будто он не хочет, чтобы вы об этом узнали. Он прекрасно помнит, что вы когда-то унизили его.
– Но я этого не делала! – запротестовала Физз.
– Нет, вы его унизили. Вы не позволили вашему мужу управлять вами, – ответил врач. – Месть восстанавливает его самоуважение и осознание собственного превосходства.
– То есть как управлять? – изумилась Физз.
– Макс хочет, чтобы вы его слушались и не задавали вопросов.
– Как Гитлер, – фыркнула Физз.
– Что ж, можно сказать и так. Гитлер жаждет мести за то унижение, что немцы навлекли на себя, проиграв мировую войну. За это немцы его и обожают.
* * *
На Кавендиш-сквер Физз купила «Ивнинг стандард» у уличного мальчишки, остановила такси, откинулась на спинку сиденья и раскрыла газету. Она пробежала первую страницу, где объяснялось, почему Гитлер может напасть на Польшу. В колонке рядом Уинстон Черчилль говорил о том, что если Польше придется отражать натиск немцев, то Британия вступит в войну.
Перевернув страницу, Физз посмотрела на колонку светских сплетен и ахнула. Там красовались большая фотография Макса и статья под заголовком «В скором будущем завидный холостяк?».
Автор обрисовал недавние успехи Макса, особенно провокационный спектакль, открывший сезон, «Все дети господа обретают крылья». Пьеса была посвящена браку черного и белой.
Физз читала слова Макса о том, что его жена ушла от него. Он ее ни в чем не винит. Когда-то они с Физз очень любили друг друга, в конце концов, она замечательная женщина и потрясающая актриса. Но когда их карьеры вошли в противоречие… Разумеется, Макс не смел надеяться, что Физз останется в маленьком театре только ради него… «Да, я чувствовал себя одиноко, пока моя любимая была в Голливуде. Это было в 1932 году. А в 1936 она снова уезжала в Америку. Мы женаты много лет, и Физз вполне могла от меня устать.
После ее возвращения отношения между нами стали прохладными. Потом Физз предложили сыграть Джульетту в Эдинбурге. Кстати, прекрасная постановка. Ей уже тридцать один год, и я понимал, что это ее последний шанс убедительно сыграть четырнадцатилетнюю девочку. Я решил не быть эгоистом и не стоять у нее на пути, но, разумеется, я без нее скучал. И до сих пор скучаю. К сожалению, процент счастливых браков в театральной среде не слишком велик».
Физз сидела очень прямо. Она скомкала газету, бросила ее на пол и наступила на нее ногой, чтобы раздавить эти предательские слова. О, как она теперь понимала, что испытывает Мими от поступков Бетси О'Брайен. А ведь когда-то она считала их вражду абсурдной. Вот, значит, как возникает желание убить любимого человека, предавшего тебя.
* * *
Неделю спустя посыльный принес Максу пакет. В нем было два письма. Первое информировало его, что миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, клиент адвокатской конторы Уитерса, возбуждает дело о разводе. Второе письмо извещало, что так как их клиент, миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, не подписывала никакого контракта с «Фэйн продакшн лимитед», то после закрытия последнего спектакля в Уэст-энде их клиент больше не желает работать на «Фэйн продакшн лимитед».
На этот раз Фелисити не шутила!
Хотя Макс и Физз ни с кем в «Минерве» об этом не говорили, через две минуты все знали, что на этот раз Вьюнку будет отмерено полной мерой.
Воскресенье, 30 июля 1939 года.
Фицрой-сквер
Утро выдалось теплое и удивительно тихое, поэтому Макс и Тоби, захватив стаканы, вышли на каменную террасу, пока Мими совещалась с кухаркой.
В саду Макс лениво растянулся в полосатом шезлонге.
– Я завтра уезжаю в Париж. Физз поехать не может.
Тоби удивленно посмотрел на сына:
– Разве это разумно? В такое-то время?
– Многие не верят, что нацисты захватят Польшу, а я верю. Поэтому я собираюсь последний раз побывать в Париже. Потом, вполне вероятно, что мне не удастся получить отпуск до окончания войны.
Тоби вздохнул:
– И что ты собираешься делать, когда вернешься? Пойдешь в армию?
– Когда начнется война, меня призовут и станут учить. Я буду младшим лейтенантом.
– Все повторяется! Я полагаю, мне снова придется присоединиться к добровольной полиции и дежурить по ночам, вместо того чтобы спать. Как будто мы не выиграли ту проклятую войну.
Глава 20
Вторник, 1 августа 1939 года
Макс остановился в гостинице «Скриб», спокойном и роскошном отеле в центре Парижа. Полдень уже миновал, асфальт плавился под ногами, толстые консьержки обмахивались бумажными веерами. Макс вдруг почувствовал себя счастливым, впервые с того момента, когда осознал, что Физз на самом деле не хочет больше его видеть.
Вечером он позвонит старым приятелям Портерам и посмотрит, пригласят ли они его. Если нет, он поужинает один в маленьком бистро неподалеку от улицы Жакоб, а потом навестит Натали. Макс позвонил, Портеры оказались в Париже и хотели, чтобы Макс навестил их.
В знойной духоте такси с низкой крышей Макс понял, что будет рад увидеть Портеров снова.
Хозяйка дома была в платье от Нины Риччи. Удивительный покрой и изысканный цвет морской волны. Оно переливалось при каждом ее движении.
– Будьте умницей и поговорите со Стеллой О'Брайен, – прошептала она Максу.
Стелла привыкла общаться со знаменитостями, но все равно чувствовала себя так, словно оказалась на странице журнала «Вог». Грейс Мур флиртовала с Морисом Шевалье, Коко Шанель болтала с Люсьеном Лелонгом, Серж Лифарь смеялся шуткам бывшей чемпионки по теннису Сюзанны Ленглен.
Макса переспросил:
– О'Брайен?
– Да, она дочка Черного Джека. Я тебя сейчас с ней познакомлю.
Макс тут же заинтересовался девушкой. Он взглянул на Стеллу совсем иначе. Теперь он заметил и красивые синие глаза, и молочно-белую кожу.
– Не беспокойтесь, Линда, я сам представлюсь. – С бокалом в руке Макс направился к паре, стоявшей у окна. Он поприветствовал Жака, потом повернулся к Стелле.
– Вы ведь Стелла, верно? А я Макс. – Он намеренно не назвал свою фамилию.
Стелла всегда радовалась возможности поговорить с мужчиной, который был выше ее ростом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36