По согласованности действий можно было подумать, что это какой-то спецназ. Тогда почему без боевых костюмов?..
Крапива наблюдал, как с карниза свесилась черная раскоряченная фигура, очень похожая на паука. “Сейчас завалит охрану…” Быстрое движение, и охранники осели на землю. Он мог просчитать ходы неизвестных… Может означать, что они обучались в одной системе. Все же спецоперация? Или наемники-отставники?
Нападавшие проникли в дом, и он получил возможность подвести один “глазок” к выбитому окну. Микрофон улавливал смутные отголоски происходящего. Звуки были скупы: визитеры действовали бесшумно и сопротивления не встретили. Крапива не стал заводить камеру внутрь, опасаясь привлечь внимание. Этих спугнуть нельзя! А если удастся прицепить к флаеру маячок, то ниточка потянется. Такое размотать можно!
Прошло совсем немного времени, и флаер пошел вниз — ага, лаборатория захвачена, сейчас будут грузить аппаратуру. Быстро это они…
Ему не давало покоя смутное ощущение, что в действиях нападавших было что-то предугадываемое, что-то знакомое мерещилось в том — высоком… Отсутствие боевых костюмов и шлемов давало шанс опознать их. Крапива начал осторожно перемещать “глазки”, но бросил — слишком рискованно, особенно при наличии у них спецаппаратуры.
Резаком было расширено одно из окон, флаер стоял с раскрытым кузовом. Все готово к погрузке. Выставили охранение, сейчас начнут выносить. Пора было запускать маячок — небольшую мушку с крохотными крючочками на лапках, позволяющими ей прицепиться к борту флаера. Но если выпустить ее прямо отсюда, то могут засечь.
Требовалось сменить позицию.
Проскользнув вдоль стены к пролому и высунув голову, Крапива успел еще заметить краем глаза стремительное движение и получил тяжелый удар.
“Парализатор, мощность минимальна…” — последнее, что мелькнуло в гаснущем сознании.
* * *
Действовать нужно было быстро. Бесчувственное тело шпиона, для верности закованного в магнитные кандалы, зашвырнули в кузов, даже не потрудившись снять прибор ночного видения. Лишь! заклеили теплоизоляционным скотчем окуляры. Теперь, даже если очнется, то будет смотреть, как на солнце. Рядом положили его ноутбук.
Пока драбанты грузили аппаратуру, Гор сел в кабину и послал сообщение Краю через оговоренный канал — “Встречай”. И только. Гор знал, что у того уже все готово, а получить сейчас удар мантрой было бы равносильно провалу. Он почти физически чувствовал, как утекают секунды: если взятый шпик успел дать сигнал, то к нему может вот-вот прибыть подмога.
— Осторожнее, осторожнее! Вот так… — сорванный шепот Некрылова…
— Этот гроб что, свинцовый? — хрипел в ответ Лоскутов, на плечи которого легла основная часть двухметровой капсулы саркофага.
— Подавай! Подавай, говорю! Толкни! Уф!
Советник попенял себе, что не прихватил пару носилок с антигравом. Что значит акция без подготовки. Он оценил, каково приходилось Краю в те времена, когда инспектор Гор гонял его по мирам Союза.
Флаер ощутимо просел. Время таяло на глазах.
Захлопнулся задний створ, в кабину запрыгнул Каменский:
— Александр Васильевич, все! Группа на месте.
Гор выжал стартер, флаер прыгнул вверх, внизу появилось темное русло проспекта. Теперь пятнадцать минут до здешнего портала и в Москву-Д3, на заранее арендованный склад, где уже ждет Край. А вот как быть с пленным…
Человек, снабженный отличной аппаратурой из арсенала спецслужб, устроил засаду в месте, выбранном прямо перед операцией. Кем он мог быть? Только ниточкой к нашему “кроту”. Неужели шпик — Каменский, любимый ученик?..
“Раскрутим пленного, тогда и будем делать выводы…” — подумал Гор, снижаясь к редким, как старческие зубы, почти полностью перебитым огням портала.
* * *
Загнав грузовик на склад, надежный, бетонированный, точно бункер, Гор вышел из кабины и приказал драбантам покинуть помещение:
— Пленного с собой. Технари тут и без нас разберутся.
Все знали, как по-хозяйски нагло ведет себя эта братия, выпирая оперативников, невзирая на звания, из обнаруженных ими же секретных лабораторий. Поэтому Гора поняли правильно: не к лицу советнику терпеть унижение на глазах подчиненных. Да и самим драбантам не по вкусу было оказаться в роли выметаемых поганой метлой какими-то шустрилами вместо заслуженного уважения после блестяще проведенной акции.
Пленника вывели из машины, он пошатывался, словно пьяный. Подойдя, Гор сдернул с его головы ПВН и остолбенел:
— Крапива! — Он не ожидал такого сюрприза. Значит, Каменский чист. А вот Крапива… Теперь совсем по-иному виделись его частые отлучки по якобы агентурным делам, отсутствие на рабочем месте перед акцией. Все очевидно.
— Александр Васильевич, вы?!! — в голосе опера слышалось испуганное удивление.
Гор не стал выяснять его причин — в следующий миг он безо всякого сожаления разрядил в Крапиву свой парализатор.
— Давайте шпиона на выход. Каменский, вызывай шнырей.
Крапиву поволокли с особым цинизмом, словно дохлого гамадрила — за ноги
В сомнении поглядев на его бьющуюся о бетон голову, Гор решил, что у опера репа крепкая и сканированию это не повредит Потом кинул глаз на таймер и ощупал взглядом склад Помещение было подходящим. За ящиками, сложенными у дальней с гены, он разглядел самый уголок металлической двери.
Гор удовлетворенно хмыкнул и пошел вслед за своей бригадой.
Когда ворота закрылись, по-тюремному лязгнув замками, с противоположной стороны раздался механический гул. Вскоре нагромождение контейнеров пришло в движение: руша и без труда раздвигая в стороны пустые ящики тупым скругленным носом, внутрь медленно вполз “КамАЗ”.
* * *
Я выпрыгнул из кабины грузовика и направился к почти такой же машине, стоявшей посреди склада. Ожидать можно было всякого, поэтому, активизируя ключ, я находился сбоку, прижавшись к стенке кузова с парализатором наготове. Створ распахнулся, в машине было тихо. Переждав несколько мгновений, я рывком переместился и замер перед дверью, готовый сей же миг открыть стрельбу.
Внутри залегла темнота. Тускло блеснула полированным боком знакомая капсула.
Невероятно! Алекс все-таки ее раздобыл, наверняка с немалыми трудами и дает возможность спокойно умыкнуть. До последней минуты не верилось!
Заперев ценный груз, я побежал в кабину; теперь дорога была каждая секунда. Бережно, задним ходом я завел машину в распахнутый портал. Да, время поджимало, но слишком долго я к этому шел, чтобы сейчас, на последних метрах погубить все излишней торопливостью.
Я набрал на дистанционном пульте код доставки. Двери порта уже смыкались, когда я нажал таймер. На дисплейчике замелькали секунды, бодро сбегая от тридцати вниз. Меня проводил укоризненный взгляд раскосых фар моей прежней машины, оставшейся на складе в целях конспирации — и камера захлопнулась. Прыжок…
Через четыре секунды я был уже за пол-Галактики от этого места, в Витебске-22А, в камере общественного грузового портала, чьи двери распахивались передо мною. Регистрируясь на пропускном пункте, я почти не сводил взгляд с таймера: десять секунд, девять, восемь, семь… На покинутом складе геологи хранили взрывчатые вещества, по накладным там должны были находиться остатки, они якобы и рванут, так что тут все чисто. А уж взрыв энергонакопителя портала даст такой выброс, что содержимое бункера, в том числе и машину, придется соскребать со стен. Хотя что я, какие там стены, когда сверху на место аварии осядет здание промышленных складов…
Два… один… по нулям.
И аппарат бессмертия, этот мутационный гроб, инфинитайзер, ха, мутайзер! У меня в кармане!
Порядок!!!
Но это у нас. А вот что касается города Витебска…
Элитный город лишь белоснежным центром своим вздымался над землею, да и то не слишком высоко — единственный здесь небоскреб имел в высоту не более ста этажей, занятых правительственными чиновниками, отделениями торговых и банковских контор. В центре было средоточие культурной жизни: супермаркеты и бутики, рестораны, бары, очаровательные кафе, салоны красоты, спортивные залы, роскошнейшие сауны и, конечно, игровые заведения — словом, все то, что может позволить себе владелец скромного бунгало ценой в пару-тройку миллионов, или не менее скромного, но чуть более дорогого дворца. Частные имения на любой вкус окружали центр, занимая немалые площади и образуя все вместе то, что именовалось городом.
Я прибыл около восьми вечера, когда шпиль небоскреба, прозванный здесь Зубом Дракона, или просто Зубом, уже царапнул низкое вечернее небо, омывшее его розовой закатной кровью. И все же, выехав в город, я поначалу даже усомнился, туда ли прибыл: витрины по обе стороны были темны, двери закрыты, улицы, привыкшие ночью купаться в свете поярче дневного, превратились в сумеречные русла.
Зато на главном проспекте обнаружилось необычное оживление: люди шныряли по тротуарам, возбужденно переговариваясь, обращая взгляды на могучую кинжальную колонну упивающегося кровавым закатом Зуба. Туда же торопливо неслись флаера, и я направился в ту же сторону, поскольку мне все равно было по пути.
На площади у подножия башни скопилось столько машин, что со стороны казалось, будто она вырастает из шевелящейся кучи стальных жуков, снабженных каждый двумя парами помаргивающих глазок. На подлете я стал забирать все выше, надеясь обойти их верхами, но, как выяснилось очень скоро, не я один был такой умный; весь муравейник только о том и мечтал, чтобы подняться немножко повыше — до окон верхних этажей, где размещались государственные службы. Но к этому имелись весьма серьезные препятствия. Во-первых, сверху положение контролировала эскадрилья милицейских “мерсов” — потрясающих машин, способных маневрировать, словно бы не подчиняясь законам физики, за форму прозванных в народе блюдцами. О втором препятствии я узнал не сразу, а лишь когда позорно в него вляпался.
Заметив, что милиция “держит небо” только у здания, не заботясь об окружающем воздушном пространстве, я взмыл на своем грузовике, как упитанный, тем не менее легкокрылый орел, и, постепенно увеличивая скорость (памятуя про незакрепленный гроб в кабине), совершил стремительный бросок. Я не собирался штурмовать цитадель власти, в мои планы входило только проскочить над милицейским кордоном, чтобы двинуться дальше по проспекту, там налево и два километра вдоль шоссе — восвояси. Но глушилке это было все равно, ей было наплевать на мои неагрессивные намерения. Как только я оказался в значительной близости от Зуба, почти уже над толпой и над полицией, мой двигатель заглох, и я начал падать. Падал я прямо на людей: только теперь, сверху, стало видно, что люди вылезли из машин и стоят, словно на площади, на крышах подогнанных вплотную верхних флаеров. Милицейские блюдца оставались равнодушными к назревающей катастрофе, лишь одно немного посторонилось с приблизительного пунктира, намечающего траекторию моего падения.
Глядя на обращенные вверх белые пятнышки лиц, быстро увеличивающиеся в размерах, я делал ради их спасения все, от меня зависящее, то есть отчаянно жал на стартер. Когда я оказался в полицейской зоне, территория глушилки кончилась, и мой двигатель включился. Грузовик сделал натужное усилие, словно скатившись с лихой горы, и, разорвав грузным телом какую-то яркую надпись, эффектно вышел в горизонтальный полет прямо над головами публики. Я перевел дух, но успел обратить внимание, что в месте предполагаемого падения люди не особо паниковали и не спешили разбегаться или прятаться в своих машинах. Похоже, что я был уже не первым, кому тут над их головами подрезали крылья.
Я собирался убраться отсюда, “побрив” толпу, как вдруг прямо по моему курсу возникла преграда в виде блюдца. Я затормозил и тут же обнаружил, что позади образовалось еще одно. Хотел свернуть — не дали. Попробовал взять выше и стукнулся крышей о днище третьего столового прибора, зависшего, оказывается, сверху. “Не многовато ли для трапезы аскета?” — подумал я, в то время как это третье блюдо насело на мой грузовик, как петух на курицу, заставляя медленно опускаться и разгоняя из-под меня людей. Оно попросту вдавливало мой флаер в образованную машинами площадь. Совершить попытку к бегству я не смел, имея за плечами такой груз, к тому же и шансов у грузовика перед блюдцами не было ни малейших.
В уличную пробку не втиснешься, поскольку она ограничена домами. Здесь границы столпотворения были относительными, и машины постепенно сместились — вниз и немного в стороны, еще уплотнив мятежный плацдарм и позволив моему “КамАЗу” стать его частью. Я немного посидел в нем, обдумывая свое незавидное положение. Потом по крыше стали топать, и я полез наверх. Для этого пришлось открыть люк в потолке, потому что двери… Словом, кто хоть раз попадал в пробку, меня поймет.
На открытом воздухе я сразу почувствовал себя лучше, появилось ощущение простора: народ здесь, ввиду специфических условий, не был стиснут, как это случается на митингах, а пребывал в довольно разреженном состоянии, хотя его ряды постоянно пополнялись гражданами, просачивавшимися снизу. Люди переходили с крыши на крышу, некоторые сидели, а на просторных, как, например, моя, собирались кучками. Над нашими головами, помимо блюдец, кружили маленькие аэромаркеры разных геометрических форм, похожие на детали детского конструктора, прошедшие курсы повышения квалификации. Они выпускали ровные флуоресцентные струи, складывающиеся в слова и в лозунги. Один из таких лозунгов я продырявил, когда выходил из пике. Никакой политической программы в маркерах, конечно, заложено не было, они управлялись дистанционно кем-го из людей, стоявших здесь же на крышах. Причем сразу было видно, что тут, на Витебске, мы имеем дело с худо-бедно образованным контингентом. Когда я только вылез из машины, на загустевшем до темного ультрамарина небе горела малиновая надпись:
ПРЕЗИДЕНТСКАЯ МОНАРХИЯ — СОЦИАЛЬНЫЙ ТУПИК!
Это было увековечено прямо над моей головой, а дальше слева обличало желтым:
ВЕЧНАЯ ВЛАСТЬ НЕСОВМЕСТИМА С ЗАКОННОСТЬЮ!
Справа собрались ущемленные продовольственным кризисом:
ДАЕШЬ ПОТРЕБИТЕЛЬСКУЮ КОРЗИНУ! — требовали они, подчеркивая свое возмущение ядовито-зеленым цветом. Время от времени появлялись милицейские маркеры, выпускавшие клубы противоядия. Транспаранты меркли, но антидот был тяжелее воздуха, и очень скоро на их месте рисовались новые. Кто-то стал выписывать над нами лозунг задом-наперед, специально для властей предержащих, глядящих на это дело сверху вниз из окон своей цитадели. Перевертыш был длинный, неизвестный автор часто ошибался и стирал его сам, не дожидаясь милиции, тоненькой дымной струйкой из хвоста маркера, но упорно начинал сначала. Когда у него наконец дописалось, на некоторое время кругом стало тихо, пока все прочли наоборот его творение, потом народ издал торжествующий вопль — не совсем, правда, дружный, поскольку некоторые еще читали, а кто-то осмысливал:
ВАШЕ БЕССМЕРТИЕ — ЭВОЛЮЦИОННАЯ СМЕРТЬ!!!
Если бы только этот образованный знал, насколько он близок к истине!
Ликующие граждане не подозревали, что эта самая эволюционная смерть находится непосредственно под их ногами, в моем кузове. Я попытался представить, что будет, если окружающие об этом проведают. Честное слово — не получилось.
Между тем народ кругом потихонечку распалялся: все что-то орали, визжали, свистели, в некоторых местах, отличавшихся большей организацией, скандировали. Парящие лозунги стали принимать более личный и заметно угрожающий характер: то ли летописцы сменились, то ли тоже рассвирепели. Кстати и небо постепенно наливалось чернью, все больше подходя на роль грифельной доски. Их писали наоборот, уже не обращая внимания на ошибки:
ДОЛОЙ ПРЕФЕКТА!!!
БЕССМЕРТНЫЕ СОЖРАЛИ НАШ РАЦИОН!!!
ПРЕЗИДЕНТА К ОТВЕТУ!!!
И, что особенно мне понравилось:
МЫ ДО ВАС ДОБЕРЕМСЯ!!!
Хотя последнее представлялось трудноосуществимым. Разве что изнутри здания, но и этот путь был заказан: вокруг Зуба держалось буферное пространство, контролируемое не только блюдцами, но и лучевиками, торчавшими в окнах. У митингующих оружия не было, а если у кого и было, они в своем шатком положении не решались его применить; даже кидать что-либо в летающую сверху милицию было опасно, поскольку брошенное грозило вернуться в соответствии с законом Ньютона и упасть на свои же головы. Так что по всем статьям это была мирная демонстрация, и, как ни бурли она праведным гневом, ей предстояло рассосаться, несолоно хлебавши, самое меньшее часа через два. Уже теперь среди флаеров, находившихся внизу под “кровлей”, намечалось разрежение, так что, сдав ниже, вполне реально было бы протолкаться на выход. Но, к сожалению, не на грузовике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Крапива наблюдал, как с карниза свесилась черная раскоряченная фигура, очень похожая на паука. “Сейчас завалит охрану…” Быстрое движение, и охранники осели на землю. Он мог просчитать ходы неизвестных… Может означать, что они обучались в одной системе. Все же спецоперация? Или наемники-отставники?
Нападавшие проникли в дом, и он получил возможность подвести один “глазок” к выбитому окну. Микрофон улавливал смутные отголоски происходящего. Звуки были скупы: визитеры действовали бесшумно и сопротивления не встретили. Крапива не стал заводить камеру внутрь, опасаясь привлечь внимание. Этих спугнуть нельзя! А если удастся прицепить к флаеру маячок, то ниточка потянется. Такое размотать можно!
Прошло совсем немного времени, и флаер пошел вниз — ага, лаборатория захвачена, сейчас будут грузить аппаратуру. Быстро это они…
Ему не давало покоя смутное ощущение, что в действиях нападавших было что-то предугадываемое, что-то знакомое мерещилось в том — высоком… Отсутствие боевых костюмов и шлемов давало шанс опознать их. Крапива начал осторожно перемещать “глазки”, но бросил — слишком рискованно, особенно при наличии у них спецаппаратуры.
Резаком было расширено одно из окон, флаер стоял с раскрытым кузовом. Все готово к погрузке. Выставили охранение, сейчас начнут выносить. Пора было запускать маячок — небольшую мушку с крохотными крючочками на лапках, позволяющими ей прицепиться к борту флаера. Но если выпустить ее прямо отсюда, то могут засечь.
Требовалось сменить позицию.
Проскользнув вдоль стены к пролому и высунув голову, Крапива успел еще заметить краем глаза стремительное движение и получил тяжелый удар.
“Парализатор, мощность минимальна…” — последнее, что мелькнуло в гаснущем сознании.
* * *
Действовать нужно было быстро. Бесчувственное тело шпиона, для верности закованного в магнитные кандалы, зашвырнули в кузов, даже не потрудившись снять прибор ночного видения. Лишь! заклеили теплоизоляционным скотчем окуляры. Теперь, даже если очнется, то будет смотреть, как на солнце. Рядом положили его ноутбук.
Пока драбанты грузили аппаратуру, Гор сел в кабину и послал сообщение Краю через оговоренный канал — “Встречай”. И только. Гор знал, что у того уже все готово, а получить сейчас удар мантрой было бы равносильно провалу. Он почти физически чувствовал, как утекают секунды: если взятый шпик успел дать сигнал, то к нему может вот-вот прибыть подмога.
— Осторожнее, осторожнее! Вот так… — сорванный шепот Некрылова…
— Этот гроб что, свинцовый? — хрипел в ответ Лоскутов, на плечи которого легла основная часть двухметровой капсулы саркофага.
— Подавай! Подавай, говорю! Толкни! Уф!
Советник попенял себе, что не прихватил пару носилок с антигравом. Что значит акция без подготовки. Он оценил, каково приходилось Краю в те времена, когда инспектор Гор гонял его по мирам Союза.
Флаер ощутимо просел. Время таяло на глазах.
Захлопнулся задний створ, в кабину запрыгнул Каменский:
— Александр Васильевич, все! Группа на месте.
Гор выжал стартер, флаер прыгнул вверх, внизу появилось темное русло проспекта. Теперь пятнадцать минут до здешнего портала и в Москву-Д3, на заранее арендованный склад, где уже ждет Край. А вот как быть с пленным…
Человек, снабженный отличной аппаратурой из арсенала спецслужб, устроил засаду в месте, выбранном прямо перед операцией. Кем он мог быть? Только ниточкой к нашему “кроту”. Неужели шпик — Каменский, любимый ученик?..
“Раскрутим пленного, тогда и будем делать выводы…” — подумал Гор, снижаясь к редким, как старческие зубы, почти полностью перебитым огням портала.
* * *
Загнав грузовик на склад, надежный, бетонированный, точно бункер, Гор вышел из кабины и приказал драбантам покинуть помещение:
— Пленного с собой. Технари тут и без нас разберутся.
Все знали, как по-хозяйски нагло ведет себя эта братия, выпирая оперативников, невзирая на звания, из обнаруженных ими же секретных лабораторий. Поэтому Гора поняли правильно: не к лицу советнику терпеть унижение на глазах подчиненных. Да и самим драбантам не по вкусу было оказаться в роли выметаемых поганой метлой какими-то шустрилами вместо заслуженного уважения после блестяще проведенной акции.
Пленника вывели из машины, он пошатывался, словно пьяный. Подойдя, Гор сдернул с его головы ПВН и остолбенел:
— Крапива! — Он не ожидал такого сюрприза. Значит, Каменский чист. А вот Крапива… Теперь совсем по-иному виделись его частые отлучки по якобы агентурным делам, отсутствие на рабочем месте перед акцией. Все очевидно.
— Александр Васильевич, вы?!! — в голосе опера слышалось испуганное удивление.
Гор не стал выяснять его причин — в следующий миг он безо всякого сожаления разрядил в Крапиву свой парализатор.
— Давайте шпиона на выход. Каменский, вызывай шнырей.
Крапиву поволокли с особым цинизмом, словно дохлого гамадрила — за ноги
В сомнении поглядев на его бьющуюся о бетон голову, Гор решил, что у опера репа крепкая и сканированию это не повредит Потом кинул глаз на таймер и ощупал взглядом склад Помещение было подходящим. За ящиками, сложенными у дальней с гены, он разглядел самый уголок металлической двери.
Гор удовлетворенно хмыкнул и пошел вслед за своей бригадой.
Когда ворота закрылись, по-тюремному лязгнув замками, с противоположной стороны раздался механический гул. Вскоре нагромождение контейнеров пришло в движение: руша и без труда раздвигая в стороны пустые ящики тупым скругленным носом, внутрь медленно вполз “КамАЗ”.
* * *
Я выпрыгнул из кабины грузовика и направился к почти такой же машине, стоявшей посреди склада. Ожидать можно было всякого, поэтому, активизируя ключ, я находился сбоку, прижавшись к стенке кузова с парализатором наготове. Створ распахнулся, в машине было тихо. Переждав несколько мгновений, я рывком переместился и замер перед дверью, готовый сей же миг открыть стрельбу.
Внутри залегла темнота. Тускло блеснула полированным боком знакомая капсула.
Невероятно! Алекс все-таки ее раздобыл, наверняка с немалыми трудами и дает возможность спокойно умыкнуть. До последней минуты не верилось!
Заперев ценный груз, я побежал в кабину; теперь дорога была каждая секунда. Бережно, задним ходом я завел машину в распахнутый портал. Да, время поджимало, но слишком долго я к этому шел, чтобы сейчас, на последних метрах погубить все излишней торопливостью.
Я набрал на дистанционном пульте код доставки. Двери порта уже смыкались, когда я нажал таймер. На дисплейчике замелькали секунды, бодро сбегая от тридцати вниз. Меня проводил укоризненный взгляд раскосых фар моей прежней машины, оставшейся на складе в целях конспирации — и камера захлопнулась. Прыжок…
Через четыре секунды я был уже за пол-Галактики от этого места, в Витебске-22А, в камере общественного грузового портала, чьи двери распахивались передо мною. Регистрируясь на пропускном пункте, я почти не сводил взгляд с таймера: десять секунд, девять, восемь, семь… На покинутом складе геологи хранили взрывчатые вещества, по накладным там должны были находиться остатки, они якобы и рванут, так что тут все чисто. А уж взрыв энергонакопителя портала даст такой выброс, что содержимое бункера, в том числе и машину, придется соскребать со стен. Хотя что я, какие там стены, когда сверху на место аварии осядет здание промышленных складов…
Два… один… по нулям.
И аппарат бессмертия, этот мутационный гроб, инфинитайзер, ха, мутайзер! У меня в кармане!
Порядок!!!
Но это у нас. А вот что касается города Витебска…
Элитный город лишь белоснежным центром своим вздымался над землею, да и то не слишком высоко — единственный здесь небоскреб имел в высоту не более ста этажей, занятых правительственными чиновниками, отделениями торговых и банковских контор. В центре было средоточие культурной жизни: супермаркеты и бутики, рестораны, бары, очаровательные кафе, салоны красоты, спортивные залы, роскошнейшие сауны и, конечно, игровые заведения — словом, все то, что может позволить себе владелец скромного бунгало ценой в пару-тройку миллионов, или не менее скромного, но чуть более дорогого дворца. Частные имения на любой вкус окружали центр, занимая немалые площади и образуя все вместе то, что именовалось городом.
Я прибыл около восьми вечера, когда шпиль небоскреба, прозванный здесь Зубом Дракона, или просто Зубом, уже царапнул низкое вечернее небо, омывшее его розовой закатной кровью. И все же, выехав в город, я поначалу даже усомнился, туда ли прибыл: витрины по обе стороны были темны, двери закрыты, улицы, привыкшие ночью купаться в свете поярче дневного, превратились в сумеречные русла.
Зато на главном проспекте обнаружилось необычное оживление: люди шныряли по тротуарам, возбужденно переговариваясь, обращая взгляды на могучую кинжальную колонну упивающегося кровавым закатом Зуба. Туда же торопливо неслись флаера, и я направился в ту же сторону, поскольку мне все равно было по пути.
На площади у подножия башни скопилось столько машин, что со стороны казалось, будто она вырастает из шевелящейся кучи стальных жуков, снабженных каждый двумя парами помаргивающих глазок. На подлете я стал забирать все выше, надеясь обойти их верхами, но, как выяснилось очень скоро, не я один был такой умный; весь муравейник только о том и мечтал, чтобы подняться немножко повыше — до окон верхних этажей, где размещались государственные службы. Но к этому имелись весьма серьезные препятствия. Во-первых, сверху положение контролировала эскадрилья милицейских “мерсов” — потрясающих машин, способных маневрировать, словно бы не подчиняясь законам физики, за форму прозванных в народе блюдцами. О втором препятствии я узнал не сразу, а лишь когда позорно в него вляпался.
Заметив, что милиция “держит небо” только у здания, не заботясь об окружающем воздушном пространстве, я взмыл на своем грузовике, как упитанный, тем не менее легкокрылый орел, и, постепенно увеличивая скорость (памятуя про незакрепленный гроб в кабине), совершил стремительный бросок. Я не собирался штурмовать цитадель власти, в мои планы входило только проскочить над милицейским кордоном, чтобы двинуться дальше по проспекту, там налево и два километра вдоль шоссе — восвояси. Но глушилке это было все равно, ей было наплевать на мои неагрессивные намерения. Как только я оказался в значительной близости от Зуба, почти уже над толпой и над полицией, мой двигатель заглох, и я начал падать. Падал я прямо на людей: только теперь, сверху, стало видно, что люди вылезли из машин и стоят, словно на площади, на крышах подогнанных вплотную верхних флаеров. Милицейские блюдца оставались равнодушными к назревающей катастрофе, лишь одно немного посторонилось с приблизительного пунктира, намечающего траекторию моего падения.
Глядя на обращенные вверх белые пятнышки лиц, быстро увеличивающиеся в размерах, я делал ради их спасения все, от меня зависящее, то есть отчаянно жал на стартер. Когда я оказался в полицейской зоне, территория глушилки кончилась, и мой двигатель включился. Грузовик сделал натужное усилие, словно скатившись с лихой горы, и, разорвав грузным телом какую-то яркую надпись, эффектно вышел в горизонтальный полет прямо над головами публики. Я перевел дух, но успел обратить внимание, что в месте предполагаемого падения люди не особо паниковали и не спешили разбегаться или прятаться в своих машинах. Похоже, что я был уже не первым, кому тут над их головами подрезали крылья.
Я собирался убраться отсюда, “побрив” толпу, как вдруг прямо по моему курсу возникла преграда в виде блюдца. Я затормозил и тут же обнаружил, что позади образовалось еще одно. Хотел свернуть — не дали. Попробовал взять выше и стукнулся крышей о днище третьего столового прибора, зависшего, оказывается, сверху. “Не многовато ли для трапезы аскета?” — подумал я, в то время как это третье блюдо насело на мой грузовик, как петух на курицу, заставляя медленно опускаться и разгоняя из-под меня людей. Оно попросту вдавливало мой флаер в образованную машинами площадь. Совершить попытку к бегству я не смел, имея за плечами такой груз, к тому же и шансов у грузовика перед блюдцами не было ни малейших.
В уличную пробку не втиснешься, поскольку она ограничена домами. Здесь границы столпотворения были относительными, и машины постепенно сместились — вниз и немного в стороны, еще уплотнив мятежный плацдарм и позволив моему “КамАЗу” стать его частью. Я немного посидел в нем, обдумывая свое незавидное положение. Потом по крыше стали топать, и я полез наверх. Для этого пришлось открыть люк в потолке, потому что двери… Словом, кто хоть раз попадал в пробку, меня поймет.
На открытом воздухе я сразу почувствовал себя лучше, появилось ощущение простора: народ здесь, ввиду специфических условий, не был стиснут, как это случается на митингах, а пребывал в довольно разреженном состоянии, хотя его ряды постоянно пополнялись гражданами, просачивавшимися снизу. Люди переходили с крыши на крышу, некоторые сидели, а на просторных, как, например, моя, собирались кучками. Над нашими головами, помимо блюдец, кружили маленькие аэромаркеры разных геометрических форм, похожие на детали детского конструктора, прошедшие курсы повышения квалификации. Они выпускали ровные флуоресцентные струи, складывающиеся в слова и в лозунги. Один из таких лозунгов я продырявил, когда выходил из пике. Никакой политической программы в маркерах, конечно, заложено не было, они управлялись дистанционно кем-го из людей, стоявших здесь же на крышах. Причем сразу было видно, что тут, на Витебске, мы имеем дело с худо-бедно образованным контингентом. Когда я только вылез из машины, на загустевшем до темного ультрамарина небе горела малиновая надпись:
ПРЕЗИДЕНТСКАЯ МОНАРХИЯ — СОЦИАЛЬНЫЙ ТУПИК!
Это было увековечено прямо над моей головой, а дальше слева обличало желтым:
ВЕЧНАЯ ВЛАСТЬ НЕСОВМЕСТИМА С ЗАКОННОСТЬЮ!
Справа собрались ущемленные продовольственным кризисом:
ДАЕШЬ ПОТРЕБИТЕЛЬСКУЮ КОРЗИНУ! — требовали они, подчеркивая свое возмущение ядовито-зеленым цветом. Время от времени появлялись милицейские маркеры, выпускавшие клубы противоядия. Транспаранты меркли, но антидот был тяжелее воздуха, и очень скоро на их месте рисовались новые. Кто-то стал выписывать над нами лозунг задом-наперед, специально для властей предержащих, глядящих на это дело сверху вниз из окон своей цитадели. Перевертыш был длинный, неизвестный автор часто ошибался и стирал его сам, не дожидаясь милиции, тоненькой дымной струйкой из хвоста маркера, но упорно начинал сначала. Когда у него наконец дописалось, на некоторое время кругом стало тихо, пока все прочли наоборот его творение, потом народ издал торжествующий вопль — не совсем, правда, дружный, поскольку некоторые еще читали, а кто-то осмысливал:
ВАШЕ БЕССМЕРТИЕ — ЭВОЛЮЦИОННАЯ СМЕРТЬ!!!
Если бы только этот образованный знал, насколько он близок к истине!
Ликующие граждане не подозревали, что эта самая эволюционная смерть находится непосредственно под их ногами, в моем кузове. Я попытался представить, что будет, если окружающие об этом проведают. Честное слово — не получилось.
Между тем народ кругом потихонечку распалялся: все что-то орали, визжали, свистели, в некоторых местах, отличавшихся большей организацией, скандировали. Парящие лозунги стали принимать более личный и заметно угрожающий характер: то ли летописцы сменились, то ли тоже рассвирепели. Кстати и небо постепенно наливалось чернью, все больше подходя на роль грифельной доски. Их писали наоборот, уже не обращая внимания на ошибки:
ДОЛОЙ ПРЕФЕКТА!!!
БЕССМЕРТНЫЕ СОЖРАЛИ НАШ РАЦИОН!!!
ПРЕЗИДЕНТА К ОТВЕТУ!!!
И, что особенно мне понравилось:
МЫ ДО ВАС ДОБЕРЕМСЯ!!!
Хотя последнее представлялось трудноосуществимым. Разве что изнутри здания, но и этот путь был заказан: вокруг Зуба держалось буферное пространство, контролируемое не только блюдцами, но и лучевиками, торчавшими в окнах. У митингующих оружия не было, а если у кого и было, они в своем шатком положении не решались его применить; даже кидать что-либо в летающую сверху милицию было опасно, поскольку брошенное грозило вернуться в соответствии с законом Ньютона и упасть на свои же головы. Так что по всем статьям это была мирная демонстрация, и, как ни бурли она праведным гневом, ей предстояло рассосаться, несолоно хлебавши, самое меньшее часа через два. Уже теперь среди флаеров, находившихся внизу под “кровлей”, намечалось разрежение, так что, сдав ниже, вполне реально было бы протолкаться на выход. Но, к сожалению, не на грузовике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35